Повесть

 

На прозвище — Вездесущая — Мальвина Павловна не обижается. Зачем обижаться, если она и в самом деле обо всём хочет всё знать?

Нет, Чорыгова не Бог и не солнце: каждому помочь, любого обогреть не может. Просто социальный работник обязан помогать больным и немощным.

Кое-кто из её знакомых, узнав, что Мальвина трудится в доме-интернате для инвалидов и престарелых, пренебрежительно отворачивается. Но Чорыгова не тушуется. Своими вопросами она заставляет собеседника самого покраснеть:

— А как поживает ваша бабушка?

— Да знаешь… Мать мужа уже третий год не живёт с нами…

Приятельница смущённо опускает глаза.

— Неужели? И где она?

Мальвина Павловна делает наивный вид — «ничего не знаю, не ведаю».

— Разве я не рассказывала? Мы с мужем еле смогли устроить выжившую из ума старуху в Пижильский дом-интернат. Ты бы знала, сколько нам пришлось побегать, чтоб добиться путёвки. Говорят, когда есть дееспособные дети, кормить-поить-одевать стариков должны они. А у нас есть время с ней возиться? Это никого не волнует. Пришлось даже на алименты согласиться, лишь бы не видеть эту ворчливую свекровь в доме…

Собеседница подвоха не чувствует. Любительница поболтать, она начинает красочно описывать, какие чудовища эти чиновники в органах соцзащиты…

— Ну, а бабушка не возражала, когда из заработанной ею квартиры родные люди выпроваживали? — ехидный вопрос Мальвины заставляет женщину пуще прежнего смутиться. И она начинает оправдываться:

— Да ведь эта восьмидесятисемилетняя старуха нашему Юрочке покоя не даёт. Ни музыку послушать, ни с друзьями посидеть нельзя — всё ей мешает. А пятнадцатилетнему мальчику хочется и повеселиться иногда. Но у старухи, видите ли, голова болит… Вот и решили оградить сына от вредной бабки.

— Да? Но каково будет нам, подружка, если и нас с тобой в старости сочтут лишними? Ведь большинство жителей нашего интерната — сироты при живых, здоровых и успешных детях. Горько, наверно, вот так доживать свой век. Глаза Чорыговой на минуту становятся грустными. Но вообще-то унывать ей некогда. Мальвина Павловна оставляет свою приятельницу на развилке дорог, а сама спешит к обездоленным подопечным…

Дом-интернат для престарелых и инвалидов расположен на окраине города. Рядом — лес: летом некоторые из старушек ходят туда за ягодами и грибами. И каждая первые ягодки старается отдать Чорыговой.

— Угощайся, родная. Сама собирала. Слава Богу, ноженьки немного ходят, а глаза, хоть и через туман, белый свет ещё видят. А ведь в молодости я бойкущая и остроглазая была… Куда всё с возрастом исчезает — непонятно… Очень хотелось внучат понянчить, да, видно, не судьба… Хоть ты, доченька, не побрезгуй…

И каждый из трёхсот жителей дома-интерната старается чем-нибудь да отличиться, как-нибудь угодить своей покровительнице. Прожившие не совсем сладкую жизнь и нашедшие последнее пристанище, очень дорожат своим углом. А Мальвина для них и «доченька любимая», и подружка, и благодетельница. К ней идут с просьбами и поговорить за жизнь, спросить совета и поделиться своими думами… И хоть всех выслушать, сказать доброе слово не всегда удаётся, Мальвина об этой главной задаче старается не забывать…

Она заметила: один из инвалидов с необычным именем — Митрофан Дормидонтович Ксенофонтов — в последние дни погрустнел, замкнулся в себе. «Сегодня непременно нужно с ним поговорить. Может, весточку какую-то из родной деревни получил? Теперь заскучал, вспомнил — ностальгия мучает? Хотя у него, кажется, кроме сердобольных соседей, никого на этом свете уже нет…» — открывая железные двери, недавно покрашенные в любимый зелёный цвет, подумала Мальвина Павловна.

 В эти ворота она входит и выходит уже десять лет. Ровно столько времени прошло с тех пор, как психолог с высшим образованием вынуждена была уйти из школы по сокращению штатов. Всё дело в том, что, в связи с ухудшением демографической ситуации в стране, количество учащихся резко сократилось. И некоторые учителя остались без работы. Когда специалисты из службы по трудоустройству неожиданно предложили Мальвине работу соцработника в доме-интернате для престарелых и инвалидов, Чорыгова опешила: «Справлюсь ли? Ведь там живут люди со сложными судьбами…». Но рискнула. А теперь без этой работы не представляет себя…

 Сквозь стеклянные двери соцработница увидела сгорбившегося мужчину на костылях. Ксенофонтов стоял в холле первого этажа и задумчиво наблюдал за аквариумными рыбками. Мальвина Павловна уже знает: по-детски наивный и доверчивый Митрофан, давно перешагнувший сорокалетний рубеж своей жизни, очень любит всё, что связано с флорой и фауной. Даже деньги на телевизор накопил со скудной пенсии, чтобы смотреть передачи о природе и путешествиях.

«Не хочу мешать своими прихотями другим. Пусть они смотрят любимые сериалы, а я в своей комнате, лёжа на кровати, буду наслаждаться передачами Николая Дроздова. Жаль, в последнее время съёмки Кусто о подводном мире не повторяют. Я бы их с утра до ночи смотрел», — так объяснил он желание приобрести собственный телевизор.

Заходя в здание, соцработница вспомнила о том разговоре и решила заманить инвалида в свой рабочий кабинет для беседы по душам.

— Доброго утречка вам, Митрофан Дормидонтович. Вы сейчас никуда не спешите? Может, зайдёте ко мне? Я хотела проконсультироваться насчёт комнатных растений. У вас они так хорошо цветут, а у меня чахнут.

Открыв дверь кабинета, Мальвина Павловна прошла к столу и из полиэтиленового пакета достала горшок с новым цветком. Но Ксенофонтов на него даже внимания не обратил. Зато женщина краешком глаза заметила: порожек высотой два-три сантиметра для инвалида, передвигающегося на костылях, представляет огромное препятствие. От жалости у Мальвины сердце дрогнуло. Но своего чувства она не показала. Была уверена: жалость унижает человека.

Заговорив о новом для неё растении, папоротнике, соцработник была уверена, что сможет расположить к себе Митрофана. К удивлению психолога, мужчина тему разговора не поддержал — только поднял на Мальвину Павловну задумчивые и грустные глаза, но тут же их опустил, изучая носок ортопедического ботинка.

Мальвина Павловна ещё раз попыталась разговорить мужчину:

— Я почему-то всегда думала, что папоротник относится к неприхотливым видам. Но продавец из цветочного магазина разочаровала: мол, это растение нежное со слабыми корнями, поэтому земля должна быть лёгкая и рыхлая. Но ты ведь поможешь ухаживать за ним? — Чорыгова вновь с надеждой посмотрела на погружённого в свои думы Митрофана.

 Инвалид оставался безучастным. Он всё так же продолжал смотреть под ноги.

— Да что с вами, Митрофан Дормидонтович? Вы, кажется, совсем меня не слышите?

Мальвина вновь перешла на «вы». Она недоумевала: неужели, чем-то обидела ранимого и мнительного (из-за болезни) мужчину?

Инвалид растерянно посмотрел на собеседницу. Немного поколебавшись, всё-таки решил открыться:

— Не знаю как и сказать, Мальвина Павловна. Боюсь, никто меня не поймёт… — Он снова надолго замолчал. Опираясь на костыли, начал переминаться с ноги на ногу.

 Чорыгова только теперь обнаружила свою оплошность. Она второпях подкатила кресло на колёсиках:

— Извините меня, Митрофан Дормидонтович. Вот, пожалуйста, присаживайтесь и расскажите, что с вами приключилось.

Даже большое горе вдвое уменьшается, если поделишься с другом. А мы ведь друзья, правда?

Ксенофонтов вновь поднял удивлённые глаза. Затем нерешительно сел в кресло. Вернее, всей массой тела плюхнулся на сидение, предусмотрительно поддерживаемое сзади Мальвиной Павловной. Посторонний, возможно, испугался бы, наблюдая, как инвалид в одну руку взяв костыли, другой, опираясь на подлокотник, дёрнувшись парализованным телом, тяжело повалился в кресло. Но Чорыгова за десять лет уже привыкла к проблемам так называемых опорников, то есть, страдающих болезнями опорно-двигательного аппарата. Ослабленные мышцы тела становятся бесконтрольными…

Усадив инвалида в кресло и убрав костыли, Мальвина Павловна уселась за свой рабочий стол:

— Мы с тобой друзья. Ведь так? Вот и хорошо. Значит, можем довериться друг другу?

После таких слов Чорыговой Митрофан немного осмелел:

— Понимаете, Мальвина Павловна, на прошлой неделе почтальон принёс мне странное письмо. Из налоговой…

— И что там такого странного? — Чорыгова не сразу вспомнила, что инвалиды первой группы от большинства налогов освобождены. Её удивило то, что Митрофан переживает из-за обыкновенного извещения от налоговиков.

— Там написано, будто у меня в городе есть дом, и за это недвижимое имущество я обязан платить налоги…

— Подожди, подожди, но ведь ты никогда не говорил, что у тебя в городе проживают родственники или близкие друзья.

За три, без малого, года, проведённые Ксенофонтовым в доме-интернате, его никто не навестил. Соцработник об этом прекрасно знает, и когда к другим проживающим приходят родные, Митрофана, смотрящего на посетителей с завистью, Мальвина Павловна зазывает в живой уголок и отвлекает разговорами о комнатных цветах, о повадках аквариумных рыбок.

— Да-да…. Но письмо официальное, с печатью. И там чёрным по белому напечатано, что у меня есть дом. Вот я теперь и переживаю: а вдруг начальство интерната выселит меня как владельца этого жилья. А я без посторонней помощи обходиться не могу. Что мне делать, Мальвина Павловна, как быть? — Из глаз мужчины брызнули слёзы.

Мальвина Павловна сделала вид, будто ничего не заметила — стала перебирать бесчисленные бумаги. И чтоб заполнить тягостную тишину, снова заговорила:

— Вроде, где-то записывала, из каких краёв ты к нам переехал, но найти не могу. Я ведь на всякий пожарный случай самые нужные сведения о вновь прибывших записываю для себя в отдельную тетрадь.

Тем временем Митрофан справился с нахлынувшими чувствами и произнёс осипшим голосом:

— Не утруждайте себя, Мальвина Павловна. Я из страны чудес. Так в народе Кез называют. Правда, мы с мамой не в самом посёлке проживали, а в маленькой глухой деревеньке.

Соцработник оставила свои бумаги в покое, но в лицо несчастного собеседника взглянуть не решилась — пусть успокоится. «У больных, обездоленных людей чувства обострённее. Их любая мелочь сильно ранит. Но и радуются они искренне любой малости. Ну, а в силу ограниченного общения, Митрофан мог не знать о своих городских родственниках. Если те родственники были преклонного возраста, то и они, наверное, в глухую деревню ездить не могли. Может, стеснялись обременять инвалида и его больную мать. В жизни чего только не бывает… Возможно, эти городские родственники перед смертью отписали свой дом в пользу несчастного инвалида», — Мальвина Павловна, давая время Митрофану полностью овладеть собой, вышла из-за стола и подошла к окну. Поставив горшок с папоротником на широкий подоконник, полила цветы. Только после этого вернулась на своё место и улыбнулась:

— Не переживай. Никто тебя отсюда не выгонит. Интернат ведь создан именно для таких, как ты, нуждающихся в постоянном уходе и не имеющих близких родственников. А насчёт дома я всё выясню. Только ты дай мне то письмо из налоговой. И зря ты сразу ко мне не подошёл. Это моя работа: помогать всем, кто живёт здесь.

Словно боясь обжечься, Ксенофонтов двумя пальцами достал письмо из нагрудного кармана пиджака. И, облегчённо вздохнув, подумал: «Действительно, давно нужно было обо всём рассказать Мальвине. Она такая добрая и участливая. А я, дурак, все эти дни накручивал себя: мол, вдруг кто-нибудь из соседей узнает про моё наследство и проговорится начальству. Или намеренно наябедничает. Среди нашего брата тоже ведь всякие встречаются. Даже доносы, жалобы пишут друг на друга…».

Митрофан вспомнил, как прошлой ночью он сплетал «косичку» из бинтов. Уже привязал, было, самодельную верёвку к изголовью кровати. Но сосед по комнате заворочался, и он испугался. Утром же объяснил, что эта верёвка нужна ему для того, чтоб удобнее было вставать с кровати.

А Мальвина Павловна уже читала вслух письмо: «Налоговое уведомление № … на уплату имущественного налога физическим лицом за … ФИО налогоплательщика — Ксенофонтов Митрофан Дормидонтович. ИНН № … Адрес места жительства … На основании законодательства о налогах и сборах Вы обязаны уплатить … Для сведения сообщаем: за несвоевременную уплату начисляется пеня по ставке, равной одной трёхсотой действующей ставки рефинансирования Банка России за каждый день просрочки… если Вы имеете право на налоговые льготы, то в соответствии с законодательством о налогах и сборах Вам необходимо предъявить в налоговый орган документы, являющиеся основанием для предоставления налоговой льготы…»

Живущая в съёмной квартире, не имеющая за душой никакой собственности, кроме, мягко говоря, нательного белья и зубной щётки, Чорыгова с интересом прочла эти строчки. Немного поразмыслив, облегчённо вздохнула:

— Но ведь ты, как инвалид, наверняка имеешь льготы…

Митрофан не дал договорить, возмущённо сказал:

— Причём тут льготы?! Нет у меня никакого дома, кроме этого! Выгоните меня из интерната, а я даже за хлебом в магазин сходить не смогу… — Из глаз мужчины вновь покатились слёзы.

Мальвине до глубины души стало жаль его.

 — Вот что мы сейчас сделаем: позвоним по указанному телефону. Может, в налоговой что-то перепутали. — Она взяла телефонную трубку, и пока на том конце провода девушка звала вышедшего покурить инспектора Пушкарёва Геннадия Васильевича, глазами вновь пробежалась по официальной бумаге. Про себя она отметила: в адресе ошибки нет, и даже дата рождения Митрофана обозначена правильно. И всё же тут много непонятного…

— А почему вы решили, что у одинокого инвалида не может быть недвижимости? Очень даже может быть. Но по телефону такие вопросы не обсуждаются.

Голос Пушкарёва озадачил Мальвину Павловну. Но отступать она не собиралась. Проводив Митрофана в его комнату, она решила не откладывать это дело в долгий ящик.

Вскоре Чорыгова воочию убедилась, что у её подопечного действительно имеется в собственности недвижимость: дом номер тринадцать на улице Заречной. И этот дом с надворными постройками и небольшим земельным участком Митрофану подарил некий Лошкарёв Дмитирий Семёнович…

— По условиям дарственной и по закону Ксенофонтов в права наследования вступил уже два года назад. И всё это время он должен был платить налоги. Ну, а если он инвалид первой группы, то обязан предоставить нам соответствующие документы.

Налоговик оказался человеком словоохотливым. Но Мальвине Павловне выслушивать нудные назидания инспектора вовсе уже не хотелось. Её теперь интересовало другое: почему Ксенофонтов даже в доверительной беседе ни единым словом не обмолвился о Лошкарёве Дмитрии Семёновиче, сделавшем Митрофану такой подарок?

 

* * *

Всю свою сознательную жизнь Дмитрий Семёнович Лошкарёв отдал машиностроительному заводу. А в доме номер тринадцать по улице Заречной жил со дня рождения до самой кончины. Правда, родительский дом, в котором он появился на свет, ввиду ветхости пришлось разобрать на дрова. Потом на этом месте появился пятистенный дом, а рядом — баня, сарай с погребом и кессоном, дровяник… Понятно, что все эти постройки появились не вмиг, и даже не за один-два года. До этого было детство, юность, служба в армии, затем женитьба на Милуше, потом… развод и вскоре второй брак с Надеждой.

 Несмотря на то, что со второй женой Дмитрию повезло, он частенько вспоминал свою первую любовь Милушу, которая в первый же год совместной жизни ни с того ни с сего сбежала от мужа в свою родную деревню и скоренько вышла замуж за односельчанина. «Значит, не любила», — горестно вздыхал молодой мужчина. И когда мать нашла сыну, как она выразилась, достойную партию — Надюшу, Дмитрий перечить не стал.

Надюша и в самом деле оказалась хорошей женой и завидной снохой: симпатичная, работящая, покладистая, заботящаяся об увеличении семейного достатка…

— Не то, что твоя деревенщина Мила.

Когда молодожёны начали строить дом, мать Дмитрия не могла нарадоваться на свою хозяйственную сноху, споро управляющую наёмными строителями.

Правда, в жизни не всё бывает гладко. У Лошкарёвых тоже была своя печаль: по медицинским показаниям Надежда не могла иметь детей. В молодые годы это обстоятельство супругов не сильно волновало. Лишь мать Дмитрия, умирая, сокрушалась:

— Это я прогневила Бога, невзлюбив первую невестку. Вот теперь вы из-за моего греха бездетны. А бездетная семья — словно амбар без зерна.

Эти слова матери Дмитрий Семёнович вспомнил уже после похорон Надежды. Вторую жену Лошкарёва в одночасье унёс злосчастный рак. Так в самом расцвете сил он снова овдовел.

С тоски и горя Лошкарёв запил. Если бы не вдовая Салиса, Дмитрий Семёнович мог бы превратиться в алкоголика. А там и без жилья, и без работы остаться недолго. Хорошо, что расторопная Салиса быстро прибрала доброго, но бесхарактерного соседа к рукам. И переехала к нему.

— Вот мой чемодан. Ты прибери Надёжкины вещи из шифоньера и унеси их в церковь. Там найдут, кому их отдать. Сама бы отнесла, да я ведь мусульманка. А Надёжка православная была. И не забудь за упокой душ умерших свечку поставить. Заодно и за здравие живых поставь.

Дмитрий Семёнович не сопротивлялся. Понимал, что лучше Салисы хозяйки уже не найдёт. Знал и то, что Салисе с жадным и злым, как голодный волк, сыном Рашидом приходится вовсе не сладко. Может, женщине у Лошкарёва будет спокойнее. Да и самому веселей…

Так и зажили два одиноких человека под одной крышей. Дмитрий по-прежнему работал на заводе. Салиса — продавцом на рынке. Жили, можно сказать, не тужили. Салиса давно уже забыла про бесчисленные побои первого мужа, умершего незадолго до кончины Надежды.

К сожалению, бесследно ничего не проходит. У Салисы начались страшные головные боли.

Врачи поставили диагноз: рак головного мозга — результат своевременно не вылеченных травм.

Вскоре Лошкарёв вынужден был навсегда расстаться и с третьей, хоть и гражданской, женой.

А тут ещё перестройка началась. Достигнув предпенсионного возраста, Дмитрий Семёнович опять остался один, да ещё и без работы, потому что завод дышал на ладан. Хорошо хоть через службу занятости Лошкарёву, как и многим его сверстникам, досрочно оформили пенсию.

Одинокий и никому ненужный мужчина утешение вновь нашёл в выпивке. Он забил всю скотину, а огород зарос бурьяном. Получит пенсию и айда, братва, гулять…

Некоторые соседи по улице начали косо смотреть на Лошкарёва: наверное, он сам виноват в том, что жёны так рано уходят? (Бабки почему-то и Милушу причислили к двум умершим супружницам Лошкарёва).

Непонятно, куда бы вывела Дмитрия Семёновича кривая, если бы не Мария Николаевна, заведующая детским садом. Встретив попрошайничающего Дмитрия на улице, она сделала внушение вконец распустившемуся соседу:

— Значит, зенки залил и думаешь всё хорошо? Думаешь, у одного тебя горе? А ты забыл, как месяц тому назад с моего двора вынесли два цинковых гроба? Забыл, что мужья обеих моих дочерей, милиционеры, погибли в Чечне? Что же, теперь нам всем уйти в запой? Может, малых детей вместо школы тоже вывести на улицу попрошайничать, а? Понимаю: пенсия небольшая. Но ведь у тебя руки-ноги, голова на месте, значит, и шея есть. Ну, а коль шея есть — хомут найдётся. Иди к нам в садик сторожем. Зарплата не ахти какая, зато будешь при деле — о плохом думать времени будет меньше. Да и увидишь, как мои девчушки зарабатывают на хлеб с молоком, может, поймёшь, как бы жизнь не била, всегда надо оставаться человеком…

Несмотря на то, что голова раскалывалась и обидные слова вонзались в сердце острым ножом, уважаемую соседку Лошкарёв выслушал, не перебивая. А через неделю побритый, в чистой выглаженной рубашке он стоял в кабинете заведующей и нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Вот тебе ключи от подсобки. Молоток, гвозди там найдёшь. А фронт работы наметишь себе сам, когда пройдёшься по территории садика и пообщаешься с воспитателями. — Мария Николаевна протянула соседу ключи.

В это время дверь со скрипом распахнулась, и в кабинет ворвалась молодая девчушка.

— Вот заявление. Мария Николаевна, прошу вас, отпустите без отработки. — Девушка расплакалась.

— Успокойся, Наташа, и объясни в чём дело? — Заведующая уже догадалась о причине слёз молодой воспитательницы. Не имеющая жилья, Наталья снимала однокомнатную квартиру, а за неё в нынешнее время дерут вдвое больше, чем зарплата молодых педагогов. Но окончившие недавно педагогический колледж, девушки из последних сил держатся за свою работу, понимая, что в родной деревне их ожидает беспросветная безработица.

Убедившись в правоте своих догадок, заведующая пообещала помочь сотруднице найти недорогое жильё.

— А пока иди к детишкам. Они тебя любят и ждут, Наталья Кирилловна. — Выпроводив молодую сотрудницу, руководительница призадумалась: «А что, если поговорить насчёт Наташи с Семёнычем? И ему будет не так одиноко».

Задумано — сделано. Лошкарёв сначала удивился предложению Марии Николаевны. А потом согласился:

— Дом у меня большой, сама знаешь — места хватит.

С Наташей они договорились, что за проживание она платить не будет, но будет поддерживать чистоту в доме и обеды готовить на двоих.

— Ты мне в дочки годишься, поэтому меня не бойся — приставать к тебе не стану. Да и стар я уже для этого… — Подталкивая девушку через порог дома, Дмитрий Семёнович в эту минуту ещё и не догадывался, что в лице Наташи приобретёт близкого человека…

Живущий в доме-интернате для престарелых и инвалидов Митрофан, а также работающая в этом учреждении Мальвина Павловна Чорыгова ни сном ни духом не ведали обо всём этом. Чорыгова впервые узнала некоторые факты из жизни Лошкарёва от налогового инспектора (Мальвине пришлось приложить немало усилий, чтоб вытянуть хоть какую-то информацию о человеке, сделавшем Митрофану такой дорогой и странный подарок). А чтоб её подопечный понапрасну не переживал, решила об услышанном до поры до времени не распространяться.

 

* * *

Успокаиваться Мальвина Павловна и не думала. Теперь, что бы она ни делала, все её мысли вертелись вокруг этого странного дела. «А, может, это какое-то совпадение? Хотя, имя, фамилия, да и отчество — Митрофан Дормидонтович Ксенофонтов — столь редкое, что не спутаешь с каким-нибудь Ивановым Иваном Ивановичем или Сидоровым Петром Петровичем… Но в жизни всякое бывает. Вот и моё имя, и фамилия — Мальвина Чорыгова — не часто встречаются. Тем не менее, лет тридцать тому назад тоже некий конфуз произошёл…». Она вспомнила тот давний случай.

…Окончив десятилетку, Мальвина поехала поступать в институт на психологический факультет. Успешно выдержав конкурс, девушка решила до начала учебного года несколько дней отдохнуть дома, в Ижевске. На выходе из институтского общежития новоиспечённую студентку с чемоданом в руках остановила вахтёр:

— Вы Чорыгова? Вот записка: вас срочно вызывают в деканат, уже несколько раз звонили.

В приёмной декана вчерашнюю абитуриентку огорошили:

— Чорыгова, вы почему диплом не получили вовремя?! — накинулась на Мальвину разукрашенная и намалёванная девица.

Услышав возбуждённые голоса, из-за массивной двери появился широкоплечий, невысокого роста пожилой мужчина. Секретарь широко улыбнулась декану. Затем повернулась к Мальвине и снова зарычала:

— Твои однокурсники давно отправились по местам распределения. Одна ты шмонаешься по городу, видимо, в поисках перспективного жениха!

Ничего не понимающая Мальвина только открыла рот, чтобы отбрить эту красотку, как в разговор вступил сам декан:

— Успокойся, голубушка. Я сам разберусь с этим.

Повернувшись в сторону Мальвины, с ног до головы оглядел её и слащавым голосом спросил:

— Это как ты, красотулечка, умудрилась за пять лет учёбы ни разу не попасться мне на глаза?

— Какой учёбы? Какие пять лет? — Похотливый взгляд мужчины заставил девушку покраснеть.

— А как ты ни на одной лекции не сидела и до диплома доучилась? — снова съехидничала секретарь.

Мальвина начала догадываться, что её с кем-то путают.

— Если вы не хотите, чтобы я училась в вашем вузе, я могу забрать свои документы и перевестись в другой. Если бы там был психологический факультет, я бы не приехала в вашу республику…

Декан, видимо, тоже догадался, что произошло недоразумение — посерьёзнев, спросил:

— Вы — Чорыгова Мальвина Павловна, 1955 года рождения, родились в деревне Сарсак-Омга Агрызского района Татарской АССР?

— Нет! Я родилась в четвёртом роддоме города Ижевска 4 апреля 1959 года и про деревню с таким дурацким названием впервые слышу! — Тогда Мальвина была возмущена. А теперь, вспомнив тот случай, улыбнулась…

Не выяснив о наследстве Митрофана всё до конца, Мальвина Павловна не намерена была отступать. После окончания рабочего дня она решила съездить на улицу Заречную и на месте выяснить, кто проживает в доме номер тринадцать. Зайти во двор испугалась: громкий лай остановил её.

Услышав собаку, вышла девушка. Не открывая поначалу калитку, спросила:

— Вам кого?

— Ксенофонтов Митрофан Дормидонтович здесь живёт?

— Не-ет, — немного помолчав, нерешительно ответила девушка.

Мальвина Павловна хотела уже припугнуть её милицией. Но тут послышался второй девичий голос:

— Света, кого спрашивают?

— Какого-то Дор-ми-донтыча или Ложкина ищут, — неуверенно ответила первая. И продолжила: — Может, ты, Люб, знаешь? Будто бы они — хозяева этого дома… Но нас с тобой поселил Андрей Николаевич Кузнецов и предупредил, что это дом его друга Фарида или Фатыха, я, честно говоря, и не пыталась запомнить.

Между тем Мальвина Павловна прошла к крыльцу.

— Да кто их знает, этих буржуев. В день зарплаты всё равно придут за деньгами — не Андрей, так Фатых, — зло пробурчала та, которую звали Любой.

Убедившись, что квартиросъёмщицы вряд ли чем-то ей помогут, Мальвина Павловна собралась уходить. Пёс вновь оскалил пасть. Женщина с опаской посмотрела на него и остановилась.

— У-у, зверь! Сейчас я придержу этого хищника. — Люба оказалась разговорчивее: — Не зря говорят, что животные перенимают повадки хозяев. Рекс такой же хищник, как и хозяин-живодёр: готов вырвать последний кусок изо рта…

Выйдя за ворота, Чорыгова немного успокоилась — на улице ей ничто не угрожало. Медленно шагая домой, она задумалась: «Где искать правду? Митрофан, наверняка, не обрадуется, что неизвестный желает воспользоваться его, инвалида, правом на льготы… Мне и самой теперь интересно, за что этот Лошкарёв подарил свой дом моему подопечному. И где теперь сам Лошкарёв, и что с ним произошло?».

Если бы Мальвина Павловна, как другие женщины, была обременена семейными заботами, заниматься подобными расследованиями ей было бы некогда. Но с мужем-алкоголиком она давно развелась. А единственный сын Сергуня, девятнадцати лет от роду, четыре года назад погиб при невыясненных обстоятельствах. И теперь дома, в однокомнатной квартире, её никто не ждал. От одиночества и тоски Чорыгову спасала работа, забота о несчастных и обездоленных людях.

На следующий день, проходя мимо высотного дома, Мальвина Павловна увидела вывеску: «Нотариус». Поскольку двери ещё были открыты, она решила зайти. Полный широколицый мужчина хоть и встретил посетительницу радушно, выслушав её, посерьёзнел:

— В таких делах, голубушка, третий — лишний.

Но женщина не растерялась:

— Да, если бы Ксенофонтов сам мог ходить, я бы к вам не пришла. Но инвалиду первой группы нужна помощь…

Чорыгова где-то читала: мол, человека можно узнать по глазам. «У этого вместо глаз — ледышки. Он не поможет, это сто процентов, — огорчённо вздохнув, хотела уже уйти восвояси. — Придётся сходить в государственную нотариальную контору. Жаль, режим работы там такой же, как у нас…».

— Подождите. Так в каком году, говорите, была сделана дарственная? — остановил Мальвину нотариус.

— Дарственная? Кажется, в 2002-ом году. — Решительность Мальвину Павловну начала покидать.

— Та-ак-с… — рыжеволосый мужчина почесал затылок: — Регистрационная палата открылась в 2003 году. Значит, документы вашего опекаемого должны находиться в БТИ. Это по улице Краева, знаете?

Неискушённая в таких делах Мальвина, конечно, не знала. Поэтому, была очень рада подсказке скучающего нотариуса. Иногда ведь подсказка становится началом большого дела.

 

* * *

О последних днях Дмитрия Семёновича Лошкарёва Мальвина Павловна узнала от соседей. Вернее, от заведующей детским садом, Марии Николаевны.

— Похоронил утопленника Рашид, сын Салисы, третьей, гражданской жены Дмитрия. Наташа, квартирантка Лошкарёва, одна с этим никак бы не справилась. Теперь ведь это — дорогой ритуал. Да и организация похорон молоденькой девушке была бы не по силам. Слава Богу, мы, соседи, ошибались, оказывается, насчёт сына Салисы. Все были уверены, что Гайнуллин Рашид Фаридович крутой бизнесмен и человеческие отношения ему уже непонятны. Ан нет… Правда, Наташе — после смерти Дмитрия Семёныча — пришлось уехать к себе в деревню: на зарплату воспитательницы снимать другую квартиру невозможно. Так вот мы опять лишились квалифицированного специалиста. Ну а поскольку других наследников у Лошкарёва не было, то и дом, и хозяйство достались Рашиду. В этом ничего удивительного нет…

О том, что Лошкарёв был заядлым рыбаком, знали все соседи. И зимой, и летом, с тех пор как устроился работать в детский сад и начал вести здоровый образ жизни, каждые выходные он ездил на реку Чепцу. Почему так далеко? На этот вопрос толком никто ответить не мог. Одни поговаривали, будто там, на севере республики, Дмитрий Семёнович нашёл каких-то родственников. Другие утверждали, будто там, в деревне Пинькай, бывший рабочий завода, будучи командированным на уборку урожая (в советское время все предприятия шефствовали над колхозами), «наследил», то есть согрешил с какой-то вдовушкой. И до недавнего времени не знал, что у него есть сын. А когда случайно узнал, стал намного веселее. Даже подумывал о переезде в деревню. Но кто-то отговорил, якобы, мужика: мол, зачем продавать такое справное хозяйство в городе, лучше перевезти сына с матерью сюда.

Но воспользоваться советами доброжелателей Лошкарёв не успел. Утонул в Каме…

«Но почему он очутился на берегу Камы? Ведь все утверждают, что на рыбалку он ездил совсем в другом направлении?» — размышляла занимающаяся частным сыском Мальвина Павловна. Она не могла знать, что в ту злополучную субботу Дмитрий Семёнович вовсе не собирался рыбачить, а топил баню. Но кое-кто быстро уговорил страстного рыбака:

— Подумаешь, жиличка потеряет! Напиши ей записку! Зато, когда приедем с богатым уловом, будет ей радость. Да и до Камы рукой подать, не то что до твоей Чепцы. Давай собирайся, на моём «Фольксвагене» быстро домчимся. — Жгучий брюнет со смуглой кожей довольно оскалил зубы.

Заядлого рыбака долго уговаривать не надо. Лошкарёв облачился в брезентовый плащ, надел сапоги, в сарае взял рыбацкие снасти, и к вечеру они помчались в сторону Гольян. Проезжая поворот на аэропорт, смуглолицый вдруг спросил Лошкарёва:

— Что-то ты, Семёныч, слишком печёшься о своей жиличке. Случайно, дом свой не завещал ещё ей?

Пожилой мужчина не сразу ответил на вопрос. Дмитрий Семёнович никак не мог простить себе, что его единственный сын до сих пор своим отцом считает другого человека. Правда, теперь и он лежит уже на кладбище, так же как и жёны Лошкарёва. При воспоминании о том душещипательном разговоре с бывшей пассией, матерью своего сына, с которой не виделся целую вечность, Дмитрию Семёновичу становилось зябко. «Так сильно она умоляла, чтобы я перед сыном не раскрывался, что мне пришлось назваться армейским другом его родного отца. Но ведь родной отец — это я. И хоть с опозданием, но я должен это исправить…». — Мрачные мысли опять нахлынули на немолодого, прожившего нелёгкую жизнь, мужчину.

— Ты что, Семёныч, уснул что ли? На мой вопрос ответить слабо, да? — Сидящий за рулём брюнет обернулся назад.

— Да, Наташа — хорошая девушка. За столь долгий срок проживания бок о бок с ней, она мне стала как родная. Но свой дом я завещал, вернее, дарю, более близкому мне человеку. — Лошкарёв разоткровенничался.

Настроение водителя приподнялось — он начал насвистывать мотив бодрой песенки. И даже скорость увеличил. А через секунду довольно произнёс:

— Молодец, Семёныч! Да это и понятно: квартирантка — она временный человек. А пасынок — он, хоть и не кровный, но всё-таки родной. — Он стал напевать слова модного хита. Неумелое пение (медведь на ухо наступил!) раздражало Дмитрия Семёновича. И он строго сказал:

— У меня есть кровный сын…

Машина вдруг начала прыгать, будто не по асфальтовой дороге, а по деревенским ухабинам едут.

— Какой сын?! Откуда он появился? У тебя ведь до недавнего времени никого не было. — Водитель разнервничался. Недовольным голосом он потребовал рассказать подробнее о новоиспечённом родственнике Семёныча.

— Да всё просто. Он живёт-поживает в далёкой глухой деревне с матерью, то есть, с моей бывшей любовью. Если бы не встреча с давним знакомым, я бы так и не узнал о существовании родной души, так бы и умер, считая себя бездетным бобылём. — Чтоб не слушать раздражающее пение, Лошкарёв стал рассказывать о своей первой встрече с сыном и с его матерью. И признался даже, что ему теперь и умирать не страшно.

Зато собеседника эмоциональная болтовня соседа вовсе не радовала. Чем больше он узнавал, тем больше хмурился: чертыхался и материл дорожников.

Так рыбаки и доехали до места рыбалки: водитель всю оставшуюся часть дороги хмурился, Семёныч увлёкся рассказом о единственном ему дорогом человеке.

Рыба клевала. Вдохновлённый успехом, Лошкарёв решил и ночью порыбачить. А его спутник, сославшись на головную боль, пошёл в палатку «покемарить» до утра.

На рассвете Семёныча тоже начало клонить ко сну. Но с восходом солнца рыба пошла ещё лучше. Поэтому рыбак решил выпить крепкого кофе из термоса и этим побороть дремоту. Однако, крепкий кофе, заранее приготовленный товарищем, не помог. Дмитрий Семёнович сам не заметил, как уснул, а потом свалился с берега.

Его труп, посиневший и вздувшийся, спустя две недели обнаружили рыбаки. По завёрнутому в целлофановый пакет удостоверению распознали личность утонувшего…

 

* * *

Только на рассвете Мальвина Павловна смогла уснуть. И когда будильник затренькал, невыспавшаяся женщина, вялая и с головной болью, нехотя сбросила с себя одеяло. О том, что сегодня с утра она пойдёт в бюро технической инвентаризации, Чорыгова своих коллег поставила в известность ещё вчера.

Утонувшая в куче бумаг сотрудница БТИ сначала заартачилась:

— Посторонним людям давать информацию мы не имеем права!

Но увидев, как будто невзначай вынутый конвертик, поменяла тон:

— Раз уж ваш подопечный инвалид, так и быть, помогу чем смогу… — Женщина начала рыться в бумагах, затем включила компьютер. Через минуту-другую она нашла нужный файл. — Та-ак… Ксенофонтов Митрофан Дормидонтович 1963 года рождения, место рождения — деревня Пинькай Кезского района, вступил в права наследования по дарственной ещё два года тому назад.

Мальвина Павловна ничего существенного и нового здесь так и не узнала. Но своего удивления скрыть не смогла:

— Почему тогда у Ксенофонтова нет на руках никаких документов, подтверждающих владение собственностью?

— А может, он за эти два года успел уже продать недвижимость? Таких примеров сколько угодно: одно и то же недвижимое имущество некоторые мошенники продают по несколько раз. Без договора о купле-продаже, естественно, минуя БТИ и Регпалату. — Довольная чиновница разболталась. А Мальвина Павловна с головной болью вернулась на работу.

Не заходя в свой кабинет, она заглянула к главврачу.

— Я ничего не понимаю, Ольга Степановна. С одной стороны, Митрофана жалко. С другой — мне, несведущему в этих законах человеку, надоело чувствовать себя полной дурой. И в то же время хочется во всём разобраться да и Ксенофонтову помочь. Ну не похож он на мошенника! Ни капельки не похож! — Чорыгова пришла не жаловаться, а, скорее, посоветоваться.

— Да, действительно, Митрофан Дормидонтович не похож на афериста. И потом, без чужой помощи инвалиду, еле передвигающемуся на костылях, провернуть такое дело было бы крайне сложно.

Главврач призадумалась. Затем выдвинула свою версию:

— А, может, кто-то воспользовался ситуацией, то есть, по документам Ксенофонтова втайне оформил право на наследство?

Благодаря этой подсказке, Мальвина Павловна тут же ринулась на поиски Митрофана.

Интернатовские «домочадцы» — кто с бодожком, кто на костылях, а кто и вовсе на коляске, пообедав, выползали из столовой. Мальвина Павловна окликнула Митрофана:

— Зайди, пожалуйста, ко мне… — В отличие от начмеда, Чорыгова ко многим жителям заведения обращается по-дружески — по имени и на «ты»…

Мужчина, казалось, ещё больше сгорбился. Мальвина Павловна озадаченно смотрела на инвалида: «Кто ты, Митрофан, несостоявшийся артист или марионетка в руках у мошенников?». Женщина как будто не заметила выражения лица Митрофана, вмиг исказившегося от горечи обид, от неизвестности и безысходности. Указывая Ксенофонтову на кресло, Чорыгова поинтересовалась:

— Митрофан Дормидонтович, а ты до переезда в интернат документы не терял?

Опустившись на сиденье, инвалид, словно ожидая удара, весь съёжился:

— А что? Это может быть как-то связано с историей о неизвестном мне имуществе в городе? Значит, и вы не верите мне? — Митрофан всхлипнул, словно обиженный ребёнок.

— Успокойся, Митрофан. И не бойся: никто тебя из интерната не выгонит. Просто я подумала: а вдруг какой-нибудь недобрый человек воспользовался твоими данными, — поспешила успокоить несчастного Мальвина Павловна.

Но мужчина быстро смог взять себя в руки и уже спокойнее произнёс:

— Извините. Даже уроки академика Норбекова не всегда помогают совладать с психикой. Вы, Мальвина Павловна, вероятно, тоже имели возможность познакомиться с книгами этого умного человека. Он советует нам, больным людям, за помощью обращаться к Богу или психологам. Вот я целую библиотеку уже набрал: книги Лазарева, Свияша, ну и, конечно, Норбекова. — После этих слов мужчина попытался удобнее устроиться в кресле. А спустя несколько минут он полностью справился с негативными эмоциями. Ещё немного помолчав и успокоившись, Митрофан ударился в воспоминания:

— После смерти мамы соседка меня опекала. Говорила, мол, душа умершей до сорочин остаётся дома, поэтому нельзя оставлять избу пустой. Ну, а чтоб в темноте мне не было страшно, старуха на некоторое время перебралась в мой дом. После сороковой ночи она приходила только днём: чтоб печку истопить, похлёбку сварить да раз в месяц постирать моё бельё. Так я и жил более девяти месяцев. И вот в одну из ночей произошёл странный случай…

Как ни старался Митрофан держать себя в руках, скатившиеся по щекам слёзы выдали его волнение. Мальвина Павловна хотела остановить его воспоминания. Но инвалид твёрдым голосом заявил:

— Академик Норбеков советует сначала выговориться, затем проанализировать ситуацию и каким-то образом разрешить проблему. И вы мне в этом поможете. Ведь так?

Соцработнику ничего не оставалось, как согласиться. Про себя Чорыгова удивлялась: «Надо же… Некоторые от горя и несчастий сгибаются, опускаются на дно жизни, становятся нытиками. А другие, подобные Митрофану, откуда-то находят всё-таки силы сопротивляться». Слушая рассказ Ксенофонтова, Мальвина Павловна воочию представила картину той, жуткой для немощного инвалида, ночи.

— …Вот заскрипели прогнившие половицы в сенях, и в кромешной темноте кто-то тихо переступил через порог… Я решил, что это сердобольная Ивановна, заметив свет от телевизора в окне, пришла выключать мой «ящик». Я немедля нажал на кнопку пульта. В избе стало совсем темно. Да и посторонние звуки стихли. Решив, что скрип и шаги мне лишь померещились, я задремал. — Митрофан рассказывал очень подробно, будто вслух читал интересный детектив.

«Не зря говорят: если Всевышний отбирает у человека здоровье, взамен даёт что-то другое. Талант у многих раскрывается именно потом, когда они начинают чувствовать свою обделённость. Я читала, что и Дарья Донцова начала писать многочисленные иронические детективы, когда в больнице ей поставили страшный диагноз. Надо будет подсказать Митрофану: пусть сочиняет рассказы или повести, а может, стихи…» — мысленно отметила Чорыгова, слушая повествование Ксенофонтова. И хотя в деревенском доме Митрофана она никогда не бывала, всё же представила, как высокий незнакомец приближается к старому комоду, стоящему в углу — напротив кровати инвалида. Вор действует уверенно: он знает, что плохо владеющий своим телом Митрофан со здоровым мужчиной ничего сделать не сможет. Вот незнакомец вынимает из верхнего шкафчика бумажник с деньгами и документами Ксенофонтова и прячет его в своей барсетке. Затем так же уверенно поворачивается к выходу.

— Преодолев сон, я всё видел. Но лежал не шелохнувшись, потому что боялся за свою, пусть никчёмную, жизнь. Тогда я был уверен, что это сосед Валерка хочет унести мой телевизор. Безработный алкоголик не прочь был поживиться за счёт других. Тем более, в темноте мне показалось, что куртка незнакомца похожа на Валеркину. Но пришелец к телевизору даже не прикоснулся, и я облегчённо вздохнул. Ведь телевизор для инвалида не только друг, но и окно в мир. — По выражению лица мужчины Мальвина Павловна видела, что тот вновь переживает минуты той ужасной ночи.

Митрофан ещё хотел что-то сказать, но дверь кабинета открылась, и на пороге возникла коляска тараторки Эльзы.

— Мальвина Пална, я требую, чтоб эту гадюку Фирюзу убрали из нашей комнаты! — Эльза в своём кресле чувствовала себя королевой. А Митрофан, уже усвоивший, что некоторые вздорные жильцы часто не ладят друг с другом, поспешил удалиться.

Хозяйка кабинета помогла ему встать на костыли и проводила до дверей…

 

* * *

Ностальгические воспоминания вынудили Митрофана уединиться.

Зная, что в прохладный июньский день на лоджию никто не выйдет, он поковылял туда. На свежем воздухе, после затхлого запаха в неотапливаемом помещении, у него слегка закружилась голова. Хмельной аромат отцветающей черёмухи и зацветающих яблонь оживил в памяти события трёхлетней давности, когда он остался сиротой. Уже прикованная неизлечимой болезнью к постели, мать жалела обречённого на инвалидность сына.

— Хоть бы друг твоего отца, Митрей, скорее приезжал. Он бы тебя не оставил одного…

Но друг отца не приехал. А похороны матери Митрофана организовали сердобольные соседи. Они же выкопали картошку на огороде. Да и навещать инвалида не забывали. А Ивановна вообще взяла круглосуточную заботу о нём.

После сорочин по матери, уже в начале ноября, когда выпал первый снег, к Митрофану откуда ни возьмись, заявился Роман. Высокий, важный, волосы темнее ночи. А машина — шикарная иномарка. Митрофан таких и не видал. Тот самый Роман и сказал Митрофану, что городской друг отца, дядя Дмитрий, всем велел долго жить. И он, Роман, зная привязанность «предка» к деревенским знакомым, решил известить Ксенофонтовых об этом.

— К сожалению, ты, браток, оказывается, тоже остался сиротой. Об этом я не знал, прими мои соболезнования. У меня ведь теперь тоже все там, — Роман указательным пальцем показал вниз. Затем, громко рассмеявшись, добавил: — У каждого свой век. И старики вовремя должны уступать дорогу молодым. Это, браток, закон жизни. А в этой жизни выживает только сильнейший. Так что, тебе тоже надо думать, как выжить. Тебя, немощного инвалида, быстро сожрут.

После этих унизительных слов Романа Митрофану стало жутко. «Не-ет, Роман вовсе не похож на своего отца. Дядя Дмитрий был добрый. Да и внешне этот крутой верзила ничем не напоминает друга моего отца, дядю Дмитрия. Ну, наверно, он на мать похож. Роман ещё вначале разговора признался, что его мать из тюркского племени». Митрофан поёжился. Обхватив себя за плечи, он довольно подумал: «А я и внешне похож на рано погибшего отца: невысокого роста, слегка рыжеволосый, только глаза мамины — коричневато-зелёные…».

Теперь Митрофан твёрдо решил попроситься в дом-интернат для инвалидов. Он же действительно не пригоден для обычной жизни. И хотя слова Романа глубоко обидели его, горожанин прав: инвалид даже себя обслужить не может…

Когда крутая иномарка скрылась за углом деревенской улицы, прибежала взволнованная Ивановна:

— А я уж и не чаяла тебя увидеть. Как углядела в окно машину, решила: всё, приехали, мол, за тобой из райсобеса…

За какие-то полчаса Ксенофонтов убедился, что инвалид для всех обуза. А при живой матери, хотя она тоже уже сильно болела, Митрофан ни разу не чувствовал себя лишним, никому не нужным.

Тем же вечером инвалид решил было «облегчить» окружающим жизнь, да и самому не мучаться… Вот только верёвка оказалась гнилой — порвалась…

А ночью Митрофана обокрали… «Видно, судьба у меня такая: век доживать в казённом доме». — И он начал собирать вещи.

 С большой неохотой Митрофан приехал в дом-интернат для престарелых и инвалидов, но душевная щедрость здешних сотрудников обогрела инвалида. Теперь он очень боится, что ему придётся оставить этот тёплый дом…

Парализованное тело Ксенофонтова из-за тяжких воспоминаний задрожало. Стараясь отогнать от себя тревожные мысли, мужчина кое-как перешагнул с помощью костылей невысокий порог из лоджии в коридор. Затем направился в свою комнату: с друзьями, пусть и по несчастью, веселей…

 

* * *

Мздоимец в этом месяце явился раньше срока. Удивлённые квартирантки в один голос заявили:

— Но нам ещё зарплату не выдали…

Играющий с псом мужчина как будто и не расслышал умоляющего голоса девушек. Он прокричал:

— Хозяина это не волнует. Ему деньги срочно нужны!

Рассудительная Света не успела и рта раскрыть, как языкастая Люба напрямик спросила:

— А кто настоящий хозяин этого дома? Ксенофонтов… э-э, язык можно сломать, как это?.. — Ища помощи, Люба повернулась к гневно сверкнувшей глазами подруге. Света, незаметно для мужчины, показала ей кулак. Нисколько не смутившись, Люба продолжила: — Кажется, Дормидонт… Митрофанович? Или Митрофан Дормидонтович?

Именующий себя Кузнецовым Андреем Николаевичем, мужчина вдруг насторожился:

— Кто вам наплёл про Ксенофонтова?

— Да женщина какая-то недавно приходила. Ей в адресном бюро, видимо, дали эти координаты. — Не знающая, чем заплатить за снимаемое жильё, Люба задумала взять на пушку собирателя «оброка». Нет, девушки от уплаты за проживание на данной жилплощади не уклонялись. Просто у них не имелось необходимой суммы. Поэтому Люба со Светой боялись, что мздоимец-посредник опять будет к ним приставать с «натуроплатой».

Расчёт Любы оправдался: Кузнецов призадумался. Затем, пообещав придти за деньгами спустя несколько дней, поспешил ретироваться. На прощание взял с девушек слово, что насчёт Ксенофонтова они распространяться не будут. Тем более, бывший владелец этого дома, Ксенофонтов, продав дом нынешнему хозяину, кажется, уехал то ли в Екатеринбург, то ли в Свердловскую область.

Девушек не интересовало, кто кому продал, и кто куда переехал. Они добились самого главного — отсрочки платежа, а там видно будет…

…Узнав от своего посредника о женщине, ищущей Ксенофонтова по знакомому адресу, шеф переполошился: «Что-то я сделал неправильно, раз принюхиваются… Зря я тогда не убрал этого инвалида. Не захотел сам марать руки об него. Можно было это дело кому-нибудь перепоручить. Теперь надо будет выяснить, что за змея подколодная копает под меня. Пожалуй, Плешивый с этим справится. Возможно, кто-то из бывших любовниц решил мне отомстить. Эти грымзы будут ещё ноги мне лизать…». — Он нажал на кнопку, спрятанную под столом…

Через несколько дней Чорыгова вновь направилась на улицу Заречную. Правда, главврач отговаривала сотрудницу:

— Не твоё это дело, Мальвина. Пусть соответствующие органы занимаются расследованием.

Но увлёкшуюся женщину отговаривать было уже бесполезно.

Повернув на Заречную, Мальвина Павловна затылком почувствовала чьё-то дыхание. «Ну вот, началось. Значит, Ольга меня не зря предупреждала. А ещё я теперь наверняка знаю, что без криминала тут не обошлось. И всё равно Митрофану как-то надо помочь…». — Напуганная женщина мысленно искала варианты дальнейших действий. Теперь, когда она была уверена, что за ней следят, во двор нужного дома заходить не следовало. Там, в безлюдном месте, она окажется в ловушке. Вполне возможно, Мальвина оттуда уже никогда не выйдет…

В голову пришла неожиданная мысль. Резко повернувшись, женщина нагло пошла навстречу преследователю:

— Скажите, пожалуйста, вы давно живёте на этой улице? Может, вы сможете помочь мне обуздать этого проклятого бабника? Я про своего мужа говорю. Понимаете, меня с тремя малыми детьми на руках оставил. Сам, по слухам, со своей новой пассией развлекается вон в том доме. А об алиментах и думать забыл…

Туповатый Плешивый удовлетворённо рассмеялся. Он очень не любил ходить на мокрые дела. А тут, видимо, шефа дезинформировали… Да и сам шеф предупредил, что горячку пороть не надо, если можно обойтись без мокрухи.

— А я подумал… А ты, оказывается, своего мужа-козла ищешь? Ай-ай-ай, как нехорошо он поступает с такой эффектной бабой, тьфу, женщиной. Извиняйте, но ничем помочь не могу. — Ещё раз оскалив свою пасть, Плешивый постучал в железные ворота дома номер тринадцать.

А Мальвина Павловна что есть мочи припустила от этого злополучного двора.

 

* * *

Рашид Фаридович Гайнуллин с утра решил сам зайти в редакцию газеты «Недвижимость». Сотрудникам своей фирмы он мало доверял. За ними нужен глаз да глаз. Не проконтролируешь и без штанов останешься. «Не умеют работать с контингентом. Престарелые — такой народ: с одной стороны, вроде, доверчивы, как дети, с другой — всё берут под сомнение, во всём ищут подвох. Но их можно понять. Государство столько раз обманывало…». — Открывая дверь кабинета главного редактора, Гайнуллин ещё раз мысленно проговорил слова, предназначенные давнему партнёру, Андрею Николаевичу Кузнецову.

— Значит, сегодня мы делаем интервью, так? — Журналист заискивающе посмотрел на вошедшего.

Тот сделал обиженный вид:

— А где чай или кофе? Ещё лучше, если сразу обрадуешь меня чем-то существенным. Много бабла удалось собрать на этот раз?

Кузнецов опешил: «Что-то больно уж нетерпелив сегодня шеф. Может, случилось что?» Но спрашивать не стал. Молча встал из-за стола и открыл сейф, стоящий в углу кабинета. Достал оттуда толстый конверт и протянул Гайнуллину.

— Вот, пересчитайте…

Рашид Фаридович понял обиду Кузнецова и примирительно произнёс:

— Ладно уж, не дуйся. Вечером в ресторане «Соланж» отметим улов. А пока ты сочиняй интервью — тебя учить не надо, за это и уважаю. — Он протянул руку на прощание. Затем вдруг притянул к себе и крепко, по-братски, обнял журналиста.

Партнёры давно уже побратались. Если бы не предприимчивый Гайнуллин, Кузнецов вряд ли смог бы открыть свою газету. И был бы вынужден за гроши вкалывать в государственной. Но судьба столкнула журналиста Кузнецова с бизнесменом Гайнуллиным. Бизнесмен оценил журналистскую хватку Андрея Николаевича. Помог наладить дело. С тех пор они — не разлей вода. И теперь, даже некоторые из знакомых часто путают, кто из них кто. Хотя внешне они вовсе не похожи, разве что ростом одинаковы… И по характеру слишком разные. Бизнесмен любит беспрекословное подчинение окружающих, а свободолюбивый журналист этого терпеть не может. И, тем не менее, они давно вместе, и оба понимают, что друг без друга им успеха не достичь. А объединяет их одно: чрезмерная любовь к деньгам. И во имя этого нужно со многим мириться и многое прощать друг другу…

Включив компьютер, Кузнецов призадумался. Начало материала, будь то статья или заметка, фельетон или интервью, обычно даётся с трудом. Но уже спустя четверть часа дело шло как по маслу. Мысли опережали одна другую — Андрей Николаевич еле успевал нажимать на клавиши. Довольный собой, он вдруг начал рассуждать вслух:

— Интересно, как бы ответил сам Рашид на вопрос об организации похорон чужих людей? Говорят, перед смертью тяжелобольной матери он уехал отдыхать со своей любовницей на Кипр… Но для стариков и старух, с которыми его фирма заключает договоры пожизненной ренты, этот вопрос наиболее важен: каждый хочет, чтобы в последний путь его проводили достойно… М-да… — Журналист почесал затылок. Затем вспомнил:

— Отчима-то Гайнуллин проводил достойно. Вот об этом нужно написать.

 

* * *

Мальвина Павловна не знала, что главврач, переступив порог своей квартиры, сразу схватилась за телефон. Хотя с бывшим одноклассником, нынешним заместителем министра внутренних дел республики, Ольга Степановна давно не общалась, сегодня воспользовалась сохранённой на всякий случай визиткой Страшилова…

В своё время гордячка Ольга отказалась выйти за Вячеслава замуж. Страшилов долго дулся на девушку. Но два года тому назад на встрече с выпускниками, уже немолодые Ольга и Вячеслав обменялись телефонами.

— Кто на этот раз посягнул на твой отдых? — Валентина, жена замминистра, уже привыкла к срочным вызовам супруга на службу. Но сегодня — не тот случай. Старший из сыновей обещал познакомить родителей со своей невестой. По этому случаю Валентина Сергеевна с утра жарила-парила на кухне и прибирала квартиру. С минуты на минуту молодые должны объявиться. А тут звонок отцу семейства…

— Не волнуйся, это Ольга. Та гордячка, которая обидела твоего муженька своим отказом. Теперь просит помочь какому-то инвалиду. — Вячеслав обнял жену. Теперь он ни на кого её не променяет. А про Ольгу, свою первую любовь, Валентине он рассказал ещё до женитьбы — во избежание всяких недоразумений.

Но женщина резко отстранилась от мужа. Она посмотрела на него холодным взглядом.

— Как ты можешь быть таким, Вячеслав? — Голос Валентины звучал строго. Было видно, что она рассердилась.

— Я остаюсь на семейном мероприятии, а ты не довольна. Неужели лучше, бросив всё, бежать и выполнять прихоти бывшей пассии? Я давно уже не мальчишка и юношеская влюблённость сегодня кажется смешной. Ты у меня самая-самая… — Мужчина потянулся снова обнять жену. Но Валентина опять отстранилась:

— Мне не нравится, когда ты становишься таким чёрствым. Ольга к тебе впервые обращается за помощью и просит не за себя, а за инвалида. Как можно быть бессердечным?

А поздно вечером Валентина постелила себе на диване в гостиной. Недоумевающий Вячеслав этой ночью не сомкнул глаз: «В чём я провинился?»

Утром супруги, молча попив чаю, разошлись по своим делам, словно незнакомые. За двадцать с лишним лет совместной жизни впервые между ними пробежала кошка. Эта ситуация на целый день выбила обоих из колеи. Особенно нервничал сам Страшилов. Ему хоть и казалось, что чувства к красавице Ольге посыпаны пеплом, в груди щемила боль. Да и уязвлённое самолюбие самца не прошло…

И всё-таки к вечеру полковник решил разрулить ситуацию — не хотелось усложнять отношения с Валентиной. Да и делов-то всего ничего: взять трубку и позвонить давнему знакомому.

— Значит, уклоняющихся платить налоги немало, говоришь? Ну-ну… Слушай, а что за ситуация сложилась с Ксенофонтовым? Он — инвалид первой группы. Насколько я помню, по закону инвалиды освобождаются от налога на имущество. Ко мне обратилась главврач дома-интерната для инвалидов и престарелых и утверждает, что ему предъявили другие требования. Причём, и имущества-то в городе у него быть не может. — Заместитель министра негодовал — у него есть и более важные дела, чем заниматься какой-то ерундой.

Но налоговик так не думал.

— Пусть принесёт свои документы.

Недослушав пояснения, полковник швырнул трубку. В это время в дверях показалась голова секретарши:

— Вячеслав Иванович, к вам начальник милиции Ленинского района…

Замминистра, приходя в себя, решил отыграться на подчинённом.

— Почему ваши участковые плохо следят за частным сектором?! Меня конкретно интересует дом номер тринадцать по улице Заречной и его жители. В министерство поступила жалоба, а вы на месте ничего не знаете, безобразие! — Подчинённый не смел перечить. Пообещав разобраться, весь в поту, он вышел из кабинета замминистра.

 

* * *

Вопреки предостережениям своей начальницы и подруги, Чорыгова решила продолжить расследование. Ни соседи, ни коллеги по работе ничего определённого не могли сказать, кем приходится Ксенофонтов Дмитрию Семёновичу Лошкарёву и почему именно на Митрофана составил дарственную. В глазах всех, к кому обращалась Мальвина Павловна, она видела немой вопрос и недоумение: все знали, что дом Лошкарёва достался сыну Салисы, третьей, незаконной жены Дмитрия Семёновича, и по поводу этого ни у соседей, ни у других знакомых погибшего Лошкарёва вопросов не возникало. Только у заведующей детским садом, где в последние дни своей жизни работал Лошкарёв, по поводу его гибели возникли сомнения.

— Семёныч на рыбалку всегда ездил на Чепцу. Говорил, что там, у знакомых и родных ему людей, он отдыхал душой и телом. И по приезду всегда был весел и бодр. Не понимаю, зачем в последний раз отправился на Каму? И как он мог заснуть во время рыбалки? Может, он там был не один, и Дмитрия чем-то опоили? — Немного помолчав, она предложила: — Вы у Наташи, бывшей нашей воспитательницы и квартирантки Семёныча, поспрашивайте. Я до сих пор не могу понять, почему она вдруг уехала из города. Хотя уже училась в университете на вечернем отделении. Мне она так ни в чём и не призналась. А вам, как работнику следственных органов, не посмеет не рассказать. — Заведующая детсадом с самого начала почему-то приняла Чорыгову за сотрудницу МВД и даже удостоверение личности не попросила — выложила всё начистоту. А Мальвина Павловна разуверять её не захотела…

Ухватившись за подсказку, Чорыгова, не откладывая, решила отправиться в отдалённый район на поиски Наташи, взяв отпуск за свой счёт.

Узнав о намерениях подруги, Ольга Степановна вновь начала отговаривать:

— Когда ты бросишь играть в сыщики-разбойники? Это не твоё дело, пускай этим занимаются компетентные органы. А ты отдохни несколько дней, выспись, и вновь на щеках румянец заиграет…

Но переубедить вездесущую и упрямую Мальвину подруга не смогла. На следующее утро первым же автобусом Чорыгова поехала в Наташину деревню.

Девушку Чорыгова нашла в телятнике.

— Телята такие же дети, за ними уход нужен. А мне в деревне даже завидуют: у телятницы зарплата намного выше, чем у рядовых работников. — Девушка явно приукрашивала. Но Мальвина не обратила на это внимания. Её, горожанку, мутило от запаха навоза и силоса, поэтому она поспешила выйти из телятника. Наташа тоже уже закончила дела и до вечера была свободна.

Женщины молча шли вдоль оврага, отделявшего деревню от фермы своеобразной границей. Молодые давно не хотели идти в доярки и телятницы — уезжали на заработки в город.

Спустившись вниз по склону оврага, они, по перекинутым дощечкам, перешли небольшой ручеёк и начали подниматься в гору. Деревня стояла на возвышенности.

— Да, Наташа, ты права: покойника не поднимешь. Но Митрофану ты сможешь помочь. Инвалид, как никто другой, нуждается в посторонней помощи. — Мальвине Павловне не удалось добиться откровенного разговора со стороны девушки, но она не теряла надежды.

— Митрофан? — Услышав редкое, но знакомое имя, девушка замедлила ход.

Чорыгова поняла, что выбрала верную тактику:

— Да, Митрофану. Ведь именно на него Дмитрий Семёнович Лошкарёв, у которого ты жила почти два года, и с которым, можно сказать, породнилась, оформил дарственную на дом. Но по какому-то недоразумению Митрофан Дормидонтович о дарственной слыхом не слыхивал, а собственностью пользуются другие люди. По-твоему, это справедливо?

Девушка ответила не сразу. Опустив голову, она призадумалась и ускорила шаг.

Через несколько минут Наташа заговорила:

— Да, я припоминаю один случай, связанный с этим именем. Дед Митрей как-то купил рубашку — хочу, говорит, хоть раз за столько лет сделать подарок Митрофану. Сам весь светился и хотел узнать, понравится ли подарок. Я одобрила покупку, но заметила, что вкусов незнакомого мне Митрофана не знаю. Тогда Дмитрий Семёнович улыбнулся и ответил, что это славный человечек и живёт с матерью в той самой деревеньке у реки Чепцы, куда он каждые выходные ездит рыбачить. Допытываться я уже не стала: мало ли у каждого из нас секретов…

Пусть и немного удалось узнать Мальвине от Наташи, но всё-таки кое-что прояснилось. Например, Наташа подтвердила, что тело утонувшего предал земле Рашид Фаридович, потому что других родственников у Дмитрия Семёновича не нашлось. Но о том, что этот родственник чуть не изнасиловал её, Наташа рассказать постеснялась…

Вернувшись вечерним автобусом в город, Чорыгова приуныла: как получилось у этого Рашида объегорить Митрофана? И почему Лошкарёв именно Митрофану хотел подарить свою собственность?

В поисках ответа на эти вопросы любопытная Мальвина на следующее утро решила съездить в родную деревню Ксенофонтова. Узнать название населённого пункта не представляло труда — документы жильцов дома-интерната находились у коменданта, и Чорыгова заранее узнала нужные ей сведения.

Догадки Мальвины Павловны подтвердила Ивановна, ухаживавшая за Митрофаном до его убытия в интернат:

— За Дормидонта Милуша замуж вышла будучи беременной. Жили они в любви и согласии, в единственном сыне души не чаяли. Если бы не несчастный случай сначала с Дормидонтом, затем с Митрофаном — прыгнул в реку здоровый, а оттуда вытащили со сломанным позвоночником — так бы и жили. Возможно, Милуша тоже бы не заболела… Хотя, все соседи предупреждали Дормидонта: не надо строить жилой дом на перекрёстке.

— И что, если жилище на пересечении дорог стоит? — Мальвина Павловна не могла понять связи.

— Да примета есть. Старики говорили, что хозяев таких жилищ преследуют несчастья, и умирают они не своей смертью…

«Народ всё примечает. И я где-то читала, что у людей с такими рычащими именами, как Дор-р-рмидонт или Митр-р-рофан, или Фёдор-р-р, судьбы тоже бывают трудные», — подумала Мальвина Павловна и спросила :

— А Дмитрий Семёнович Лошкарёв кем приходится Митрофану?

Словоохотливая Ивановна с ответом не задержалась:

— Родным отцом Митрофана, кем же ещё. Когда этот немолодой мужик зачастил к моим соседям, я у Милуши, выбрав подходящий момент, напрямик выпытала: мол, не первый муж ли твой приезжает так часто с подарками? Милуша тогда уже болела, наверное, поэтому скрывать не стала. Сказала, что теперь за сына-инвалида спокойна: после её кончины, мол, Митрей позаботится о Митрофане — слава Богу, здоровье у первого мужа хорошее ещё. — Ивановна глубоко вздохнула и продолжила: — А Митрей-то на похороны Милуши не приехал. Уже от Романа узнали, что он утонул. Вот тебе и бабушкины сказки… Не удивлюсь, если и дом Митрея стоял на развилке дорог…

 

* * *

…Уже поздно вечером, в своей квартире, Мальвина Павловна, как всегда, присела перед журнальным столиком и, глядя на юное лицо своего сына в траурной рамке, горько всхлипнула: «А ведь и в твоём имени есть эта грозная буква «р». Но тебе, мой мальчик, судьбу перехитрить не удалось: ты сразу погиб. Митрофан должен радоваться, ведь он жив. Нет ничего ценнее, чем сама жизнь…». Из глаз несчастной матери потекли слёзы…

 

* * *

Узнав о том, что редактора газеты «Недвижимость» снова вызвали в милицию, Гайнуллин переполошился: «А если Кузнецов проговорится…». Походив по своему кабинету из угла в угол, Рашид Фаридович всё-таки достал из кармана мобильник. Немного подумав, набрал номер — по этому телефону без крайней нужды звонить запрещено, но сегодня есть необходимость.

— Алё! Шеф? Что будем делать? Кузнецова опять менты таскают… Может, нам надо временно ликвидироваться? — Гайнуллин чувствовал себя зверем, загнанным в угол. Он понимал: на этот раз ему не отвертеться. И весь сыр-бор из-за какого-то инвалида…

На другом конце провода кто-то басом заорал в трубку:

— Олухи! Ничего вам доверить нельзя! Давай, дуй в «Соланж»! Там поговорим! И не забудь прихватить бумаги!

Гайнуллин в спешке начал бросать бумаги в кейс. Ненужные документы хотел сжечь, но время поджимало. Затем достал из сейфа печать и, повертев в руках, засунул в карман пиджака. Ещё раз осмотрел свой кабинет и засобирался. Он понимал, что сюда ему дорога заказана.

Тем временем и обладатель баса начал копаться в бумагах. Ничего страшного не обнаружив, чиновник облегчённо вздохнул: «Если эти олухи не проговорятся, мне бояться нечего. Мда-а… Ну, Кузнецов вообще обо мне не знает. Журналюга — пешка. А вот Гайнуллин… Этот трус слишком много знает… Может, стоит его убрать? Плешивый с этим, думаю, справится… Как говаривал в своё время вождь народов, нет человека — нет проблемы…».

В ресторан сам он идти не собирался. Ему, наделённому хоть и маленькой, но властью, не резон в рабочее время расхаживать по ресторанам. Проинструктировав своего охранника, срочно отправил на встречу его.

…А через несколько дней средства массовой информации сообщили о самоубийстве руководителя фирмы, занимающейся приобретением жилищ одиноких пенсионеров. Рашид Фаридович Гайнуллин застрелился в своём автомобиле по дороге в Сарапул. По этому поводу в городе было много слухов. Но со временем они стихли…

Зато во дворе дома номер тринадцать по улице Заречной, не переставая, и днём, и ночью выла собака. Уже несколько дней Рекс не брал еду из рук Светы и Любы. А увидев девушек, бросался на них, как бешеный. И как назло, в этом месяце Андрей Николаевич Кузнецов не появлялся.

— Этим буржуям, видимо, наши гроши уже не нужны, — зло сказала Люба. — Вот на эти деньги я и попрошу умертвить Рекса. Умные люди подсказали, что при администрации действует специальная служба, которая занимается отловом бродячих собак и усыпляет бешеных животных. А Рекса точно укусила больная лиса. Помнишь, недели две тому назад соседи видели рыжую, забредшую в город?

Света только плечами пожала и ничего не сказала. Сама она не решалась что-нибудь предпринять: а вдруг хозяин рассердится?..

 

* * *

Встретив подругу на работе, Ольга Степановна нисколько не удивилась:

— Отдохнуть-то успела? Или всю эту неделю занималась расследованием? Ох ты, горе-оперативник — зачем тебе это, никак не уразумею… — она укоризненно покачала головой.

— Если все останутся равнодушными к чужому горю, то подонки окажутся властителями судеб людей, — парировала Мальвина Павловна. Но через секунду сменила тон: — Извини, я не имела ввиду тебя, Ольга. А я действительно ездила на родину Ксенофонтова, привезла ему гостинцев от сердобольной соседки…

— А ты знаешь, что своей самодеятельностью вспугнула одного из преступников, и тот, возможно, по твоей вине не предстанет перед судом? — Ольга вовсе не хотела слушать рассказы о перепечах. Она недавно имела не совсем лицеприятный разговор по телефону с бывшим одноклассником, и Вячеслав выразил недовольство по поводу деятельности некой дамочки, сующей нос не в свои дела.

— Но если не я, соцработник, то кто будет защищать интересы немощных стариков и инвалидов?! — Мальвина Павловна не могла согласиться с подругой. Раскрасневшаяся и взволнованная, она стала рассказывать: — А ведь тот дом действительно должен был принадлежать Митрофану…

— Как? — Главврач, не интересовавшаяся криминальными историями и чёрными риэлторами, была в шоке.

— А вот так. Незадолго до смерти Лошкарёв Дмитрий Семёнович написал дарственную на единственного единокровного сына Митрофана, о существовании которого узнал так поздно и, наверняка, чувствовал себя виноватым перед ним. Ну, а Митрофан до сих пор считает своим отцом другого человека. А я думаю, что справедливость должна восторжествовать, — горячилась Чорыгова.

— Ладно уж, не кипятись. Лучше занимайся своими прямыми обязанностями. Вахрушеву Георгию Александровичу из 428-й комнаты друзья-афганцы выхлопотали путёвку в подмосковный санаторий. Ему нужен сопровождающий. Сама понимаешь, парализованному и контуженому человеку в пути, да и в санатории, одному никак. Заодно и сама отдохнёшь: вот билеты на поезд и путёвка на двоих. Так что собирайтесь – и в дорогу. Это я тебе как главврач приказываю. — Ольга Степановна выполняла просьбу Вячеслава: оградить вездесущую Чорыгову от мести чёрных риэлторов.

«Неужели так серьёзно?» — Ольга до единого слова помнила последний разговор со Страшиловым: «Перед смертью волк становится намного злее и совершает непредсказуемые поступки. Поэтому будет лучше, если ваша сотрудница временно исчезнет из поля зрения преступников…».

Мальвина Павловна понимала: сопровождать Вахрушева мог бы кто-нибудь другой (слава Богу, соцработников на сегодняшний день в доме-интернате, в отличие от санитаров, хватает). Но спорить не стала — пошла помогать бывшему афганцу собирать чемодан…

 

Эпилог

Вернувшись из Подмосковья, Мальвина Павловна в первую очередь пошла в комнату Митрофана. Увидев на кровати рыжеволосого инвалида, еле удержалась на ногах. Так уж получилось: в последние месяцы именно Митрофан Дормидонтович Ксенофонтов стал заботой номер один. Понимали это многие старожилы дома-интерната и не обижались. Зачем обижаться, ведь у них всё хорошо: обуты-одеты, кормят их вовремя, живут в чистоте и уюте. А вокруг Митрофана такие страсти разгорелись…

— Вы, вероятно, Ксенофонтова ищете? Он теперь в комнате на третьем этаже живёт, один. Сам министр, говорят, об этом распорядился после того, как Митрофан отказался от собственности в пользу интерната, — поспешил успокоить побледневшую Чорыгову один из стариков.

Мальвина Павловна перевела дух. Затем для приличия пообщалась с каждым по отдельности и, пожелав всем всего доброго, вышла. Отложив посещение Митрофана на потом, Чорыгова направилась в кабинет главврача. Ольга Степановна должна быть в курсе всех событий…

Едва переступив порог кабинета, Мальвина Павловна забросала подругу вопросами:

— Как вы тут без меня? Милиция нашла обидчиков Митрофана? Ваши отношения с Вячеславом Ивановичем наладились?

Встряхнув каштановыми длинными и густыми волосами, Ольга Степановна добродушно улыбнулась:

— Ну, ты, подруга, в своём репертуаре — вынь да положь тебе всё сразу. Лучше расскажи, как вы там с Вахрушевым отдохнули.

— Нормально. Да и то: кто отдыхал, а кто работал. Но это в порядке вещей. Я хочу знать, что творится здесь, дома. Значит, Митрофан добился справедливости, коли по приказу самого министра теперь живёт в лучших условиях? — Чорыговой не терпелось — она хотела знать всё в мельчайших подробностях.

— У-у, хотя я всего не знаю, кашу ты заварила крутую. Из того, что рассказал Вячеслав, я поняла: благодаря тебе они раскрыли банду мошенников и грабителей, скрывающихся под безобидным названием фирмы «Рента». Представляешь, они обирали, а кое-кого и убивали, самых что ни на есть беспомощных — совсем озверели бандюги. — Ольга не стала испытывать терпение подруги. Честно говоря, ей самой хотелось посплетничать. Теперь, когда страсти вокруг этой темы улеглись, и многое стало понятным, можно было судить-рядить обо всём спокойно.

Узнав об организованной банде преступников, соцработница немного опешила. Она была уверена, что это один человек хотел обидеть Митрофана. Знала бы с самого начала о существовании фирмы, ввязываться в это не рискнула бы.

— А я, думаешь, из-за чего испугалась за тебя и срочно позвонила Вячеславу? Милиция уверена, что на совести аферистов не только смерть Гайнуллина. Инсценировав самоубийство, они устранили главного свидетеля. И знаешь что обидно: главари-то не пойманы. По мнению Славы, возможно, организаторы где-то наверху, и уличить их очень сложно. Мешают депутатские мандаты и тому подобное. Но поделиться информацией, полученной от бывшего одноклассника, Ольга Степановна не могла. Что уж говорить, история с Митрофаном всколыхнула даже это тихое и обособленное общество, общество жителей дома-интерната для престарелых и инвалидов.

— Их уже судили? — неожиданно спросила Мальвина Павловна.

— Нет. Пока, видимо, идёт следствие. Может, ещё что-то всплывёт. Пока задержанные дают показания, — сказал Вячеслав, — а на судебное разбирательство, наверно, тебя тоже вызовут. — Обычно немногословная Ольга сегодня была чрезмерно разговорчивой.

— Да ладно, — Мальвина Павловна махнула рукой. Её волновало другое: — А как отнёсся ко всему этому мой подопечный?

— Ну, об этом ты сама спрашивай у Митрофана. — Ольга Степановна улыбнулась и назвала новый номер комнаты Ксенофонтова.

Чорыгова задерживаться в кабинете главврача уже не стала. Она почти бегом поспешила к Митрофану…

 

Авторизованный перевод с удмуртского