Я ЕДУ В ХОЛОДНОМ ТРАМВАЕ
* * *
Когда назначенный мне город
Обложит скукой и дождём,
Повиснет вечер на заборе,
Прибитый будто бы гвоздём.
И с мыслью, что не станет хуже
Мое житьё ещё сто лет,
Я приготовлю себе ужин
Из кофе и из сигарет.
А по кофейно-грязным лужам,
Стеклом бутылочным звеня,
Ко мне потянутся на ужин
Мои случайные друзья.
Они все гении и доки
По части скуки и стихов,
Им лучше жить бы на Востоке
Среди буддийских пастухов.
Где космос сытою собакой
Спит у незапертой двери,
Где лепестки цветущих сакур
Заменят им календари…
Где тихо лодочка весны
Плывёт по кругу винной чаши,
Где наркотические сны
Утешат до смерти уставших…
Но каждый день они блуждают
Среди развалин вечеров,
Где сумасшедшие трамваи
Висят на искрах проводов.
Несут друзья в мозгах усталых
Мысль, заржавевшую, как гвоздь:
Что с нашей родиной бы стало,
Когда б не рано умер вождь?
Им двери вновь откроет гном,
Без слов, почти что по-английски.
Английской гном сдает мне дом,
Где я пять лет уж без прописки.
Когда за дружеским столом
В стихах заблудится беседа,
Я молча, как английский гном,
В Париж на облаке уеду.
Друзья забудут за вином
Что есть таможни и вокзалы,
А этот вечер и мой дом -
Мираж. Им просто показалось.
* * *
Кричали дураки: «Ура!»,
А умные, скорбя, молчали,
Когда на площади ветра,
Резвясь, повешенных качали.
Свинцовые глушили сквозняки
Родных полей охрипший голос.
В огонь бросались дураки,
А умные бросали хворост.
И полыхало на Руси,
И вороньё справляло тризну…
Исусе, господи, спаси
От сыновей таких отчизну!
* * *
Мы плыли прямо в именины
В дырявой кухонной ладье,
Дымов табачных мяли глину
И муку нежности в себе…
Я всё молчал как иностранец,
Чтоб скрыть, что пьян был как подлец,
Не понимал я этот танец
Ресниц, серёжек и колец.
Не понимал я эту радость
Произносить вслух имена,
Пирожных сливочную сладость
И слабость белого вина.
Как перед самой страшной дракой,
Весь день я весело молчал
И заливал в пустые баки
Коньяк и фенобарбитал…
Нас ждали страшные измены
И перемена адресов,
Меня ждал карантин под Веной,
Тебя – бой Лондонских часов.
Меня ждал черноглазый ангел,
Тебя – голубоглазый бес,
Ты называла свою Англию
Страной, упавшею с небес.
Пусть будет так. Но вечер длинный…
Длинней чем век, чем жизнь сама.
Мы плыли прямо в именины,
Сходя от нежности с ума.
* * *
Золу зрачков, коричневую липкость
Приклей к январскому окну
И, как пропившуюся скрипку,
Послушай нищую Луну.
Её романс непролетарский,
Про кожу белую греха
И чёрный спирт в стекле январском,
Про душу и про потроха…
Луна над родиной барачной
Такой бездомностью сквозит
И у тебя в груди прозрачной
Под сердцем в дырочку свистит.
Не высвистит и не отнимет
Любви последний жалкий грош,
В ночи, как в незнакомом Риме,
Ты путь по слуху свой найдёшь.
Иди, все страхи обнимая,
И снега ватмановский лист
Ступней безжалостно ломая
Иди, как зверь, на этот свист…
Вся Среднерусская равнина
Лежит во мгле, лежит во мгле,
Я плачу в штате Каролина
Не о тебе, о январе.
Что? Наказанье иль награда –
Вот так стоять у января?
Не надо, милая, не надо,
Всё это зря, всё это зря.
* * *
Спиной в Венецию упав,
И пробуя гортанью плоской
Окружность девственных октав,
Поёт себе осанну Бродский.
А я пью чай в отчизне строгой
И отвечаю невпопад
Всемилосерднейшему Богу:
Прекрасно всё – и рай и ад!
Любовь и ненависть равны,
Как жизнь и смерть, зима и лето,
Как день и ночь, власть солнца и луны –
Всё поровну – меж тьмой и светом…
В стеклянных рюмочках сердец
Вино темнеет и густеет,
Как вдовье золото колец
В чужих гостиничных постелях.
Любовь продажная зашьёт
Тысячелетние морщины,
Неслышно – время как течёт
Меж пальцев мёртвого мужчины…
Алжир коричневой губой
Попробует сосок Парижа,
И сок польётся голубой
И задрожит Париж бесстыже.
Топча атласною туфлёй
Акселератор «мерседеса»
Летит Аксёнов над землёй
В объятья радостного беса.
А я пью чай в отчизне строгой
И отвечаю невпопад
Всемилосерднейшему Богу:
Уставший человек богат…
Дождь
Это Бог, это дождь, это джаз!
Это соло ударных из рая,
Это чудом мне выпавший шанс
Вас обнять, от дождя укрывая.
Это счастье промокнуть вот так,
Пусть назавтра схвачу я простуду,
Я ловлю у дождя ритм и такт,
От восторга теряя рассудок.
Дождь как спирт растворился в крови,
Звуки джаза сменились на шёпот,
Шёпот женщины… запах любви,
Запах кожи и мокрого шёлка…
* * *
В твоём высоком птичьем горле
Тоска нездешняя живёт.
Она напоит и накормит
И в ад из рая уведёт.
За ней пойдут самоубийцы,
Как шли изгои за Христом,
Ей подражать начнут все птицы
На этом свете и на том.
Тоска – изысканная птица,
Как горлица среди ворон,
Сойти с ума, запить, забыться –
Мечта поэтов и воров.
Но знай, однажды ночью нежной,
Почувствовав, что смерть близка,
Я острой бритвой перережу
То горло, где живёт тоска.
* * *
Давай остановим часы в этот вечер!
Присядем и выпьем, я песню спою…
Пусть в тихой конторе
Сидит человечек
И к «Делу» судьбу подшивает мою.
* * *
Снова в двери стучат по ночам,
Снова лифты скрипят, как вагоны,
Алой кровью текут по плечам
У гостей полуночных погоны.
Снова книги и письма я жгу,
Снова чистое всё надеваю,
Открываю все окна и жду
Серых ангелов нищего рая.
И на всех зеркалах: «Я вернусь!» –
Кровоточит твоею помадой.
Я, как школьник, учу наизусть
Боль и нежность последнего взгляда.
* * *
Я еду в холодном трамвае
С тупым выраженьем лица.
А еду куда? Я не знаю.
А впрочем, как все – до конца.
Туда, куда надо доехать
С тупым выраженьем лица,
Поэтому всем не до смеха,
Все едут, как я, до конца.
* * *
Отпечатался мартовский вечер
Голубым на зелёных зрачках.
Голубинные тёмные речи
Заплетались в твоих каблучках.
Солнце гибло с улыбкой хазара,
И стихами с Востока мело
Вслед тебе по сырым тротуарам,
Загибая мой шарф как крыло…
Я носил тебя в круглой строке
По каким-то случайным квартирам
Будто райскую птицу в руке
И кормил стихотворным зефиром.
Я тебе мостовые мостил
Янтарем в баснословном Париже
И каштаны вдоль улиц садил…
А теперь я тебя ненавижу.
Ненавижу тебя за судьбу
Неудачника и пилигрима,
И за вечную к Богу мольбу
Не проклясть, а забыть твоё имя.
Выбрав сердце моё для гнезда,
Ты всего лишь в нём прозимовала,
А теперь в нём живут города,
Непогода, таможни, вокзалы…
Я, быть может, ещё заживу,
Буду солнцу молиться и небу,
И свою или чью-то жену
Кормить лаской – как голубя хлебом.
Взглядом медленным Сену цедить,
Пить абсент в сером смокинге дыма,
На чужом языке говорить
Всякий вздор, позабыв твоё имя.
И где будет не всё ли равно –
В Сент-Лазар иль под Нижним Тагилом
Лить сентябрь золотое вино
На забытые наши могилы…
* * *
Бульвары и скверы не спали
В последнюю ночь ноября,
Как в обморок белый упали,
Шеренгами в ряд – тополя.
И будто попробовал гений
У лестниц подъездных лады,
На клавишах белых ступеней
От пятнышек пальцев – следы!
Не ты ли учил меня, Боже,
По первому снегу ходить?
Не хочет душа и не может
На белом вот так наследить…
Стою, не могу шелохнуться,
Ей Богу, дурак дураком,
А может, раздеться, разуться?
И встать на декабрь босиком?…