ОБЯЗАН Я РОДИМОМУ ГНЕЗДОВЬЮ
Светоч
По воде и средь прибрежных веток
Солнце в полный дух растворено.
Древнее, большое имя «светоч»
Носит по достоинству оно.
Губит злую слякоть, гасит тени,
В край безлюдья оттесняя тьму.
Всякое дыханье и цветенье
Бытиём обязано ему.
Мощный дуб и робкая травинка,
Злат-зерно, что мы везём смолоть,
В этом мире все – его кровинка,
Всё как есть – душа его и плоть.
Речка Ва тропинкой вьётся малой,
Настежь вся у солнца на виду.
Мы его и чтим, и понимаем,
Ввергнутые в горе и беду.
Без него на свете все – чужие,
Всякий миг во тьме, как лютый бой.
Мир тебе, мерило нашей жизни,
Мир и нам, поскольку мы с тобой!
Родимое гнездовье
Куда ни глянь, я всем должник в округе,
Но это не причина унывать, -
И счастлив я, о недруги и други,
Долги мои бессчетно отдавать!
Не свычно мне тучнеть в прибытке тихом,
Копить в заначку злато-серебро…
За зло воздам двойным и горшим лихом,
Но трижды оплачу добром – добро!
Мне свойственно сновать по белу свету
Средь свежих истин, сущностей и лиц
И вольной птицей на исходе лета
Лететь, куда судьба уносит птиц.
Мой мир – узор, который тонко соткан,
Пригожий и земле, и небесам.
Я участью моей, как лёгкой лодкой
В протоках жизни волен править сам.
За это всё: за волю и за долю,
За жизнь и высь, за золото стогов
Обязан я родимому гнездовью –
Хотя оно не требует долгов.
Юмьинский край
Мне дорог, как ломоть ржаного хлеба,
Как радость жить средь прочих наших чувств
Юмьинский край, где я так долго не был,
Куда ещё не завтра ворочусь.
Его питала малых речек влага,
Там сочно спели травы на лугах.
Я там не ведал сам с собой разлада –
Малец со вкусом счастья на губах.
Я брал грибы в лукошко лубяное,
Ловил в Юмьинке юрких пескарей,
Орехи рвал…
И было все иное:
Дышалось глубже, двигалось бодрей…
Он как магнит меня влечёт и тянет –
Юмьинский край. В сознании моем
Там всё как было – ничего не вянет
И никогда не прорастет быльём.
Там вкусно пахнет ряженкой и щами,
Там детства свет, о коем я грущу.
Там – словно ларь с хорошими вещами,
Да что-то всё ключей не отыщу.
Я отыщу их, все ключи от счастья,
От юных зорь в затерянном краю,
Я вновь почувствую её участье,
Когда вернусь на родину мою.
Земной поклон небесному отцу
I
Мальцом в Никольском, русской деревеньке,
Я страстно жаждал сведать точный счёт
Годам судьбы -
хоть и не знал, поверьте,
К чему мне эти мера и учёт.
И часто на берёзовой опушке,
В тени кустов, опасливый, как тать,
Внимал литому голосу кукушки,
Но… только до семи умел считать!
Вот семь… и семь…
А сколько это будет,
И как все это вместе сохранить?
И вдруг она, проклятая, забудет
Семитки заодно соединить?
… Молчит кукушка…
Знать, откуковала,
Видать, судьба моя на рубеже.
По-всякому бывало и живало
Мне на веку, немаленьком уже.
И в час, когда душе темно и тесно,
Рванулся я, как сани под уклон –
Туда, в Никольск, в мое родное место,
Отдать былому слезы и поклон.
Но где они – и детство, и деревня?
Мне тёмен просверк солнечных лучей:
На месте обиталом, добром, древнем -
Дурман-трава да остовы печей…
Один как перст, стою, глаза сощуря,
Понурый от сомнений и борьбы…
Но – чу! – кукушка издали вещует,
Ведёт, как встарь, отсчёт моей судьбы.
Что ж, будем жить, пернатая подружка –
Бессмертен мир, бездонна неба сень…
Семь раз по десять отсчитай, кукушка,
И к этому добавь – семь раз по семь!
II
Осто Инмаре, Отец всевещий –
Больно мне от правил и правил!..
Как-то на меня мужик зловещий
Кобеля цепного натравил.
Тот добрей – оставил шрам на память,
А хозяин гаркнул, как в трубу:
- Будешь мимо шастать – закопаю,
Ноги, баламут, перешибу!
Боже правый! Что-то слишком многим
Втайне и открыто, на виду,
Не дают мои покоя ноги
(Иль – пути, какими я иду?).
Обожгла беда мой норов бойкий
И, бедой изломанному сплошь,
Врач сказал мне у больничной койки:
- Богу помолись – опять живешь!
Боже мой! Твоей высокой мете
Я обязан, что живу пока…
Как-то я опять однажды встретил
Давешнего злыдня-мужика.
Вновь кипит его натура злая,
Снова он проклятия орёт,
Рядом пес его хрипит и лает…
Я не слышу.
Я иду вперёд.
III
Рассвет встает. И я встаю, внимая
Всему, что мир пробужденный лучит.
И старый кот мой, верно понимая
Мой светлый час, в довольствии урчит.
Заполню день стремленьем и заботой.
И даже в вечереющей заре
Займусь стихослагательной работой –
Она от Бога, Осто Инмаре…
Я, может, для неё и жить вернулся:
Рефлексы, тормоза ли подвели –
Наш грузный “Зил” в пути перевернулся
И – замер близ расселины, в пыли.
Короткий миг, останний метр до смерти –
Всю жизнь свою в любой её поре
Отчаянно последней мерой смерьте…
Поклон за милость, Осто Инмаре!
Я счастлив был восстать с походкой шаткой
И, молодого, стыд меня не жёг,
Что ковыляю с бадожком-лошадкой.
Пришла пора – и кинул бадожок!
И я пред очи вышние предстану,
Но до того, по утренней заре
Я поминать в немой молитве стану
Тебя, мой Отче, Осто Инмаре!
Перевод с удмуртского Анатолия Демьянова