НА ОГОРОД ЗА ОВОЩАМИ

(рассказ вынужденного переселенца)

 

 

19 июля 1992 года мол­давские волонтёры с боем взяли Бендеры – единственный правобережный город Молдавии, включён­ный русскоязычными в со­став Приднестровья. Ран­ним утром следующего дня в результате контратаки приднестровских формиро­ваний, поддержанных отря­дами казаков, половина города, включающая и его центр, была отбита.

В одни сутки мирный провинциальный город стал фронтовым. Ломаная линия фронта разделила его на чуждые лагеря. Из Бендер по новому роскошному мо­сту через Днестр, через село Парканы и город Ти­располь потянулся поток беженцев. Он стал особен­но плотным на третьи-чет­вёртые сутки после штурма города, а дней через десять стал иссякать. Кто хотел, ушёл и уехал, но многие всё же остались. Уехала от гре­ха подальше и моя семья: жена и дети. Они отправи­лись на север, в Россию, в родные края. А я остался – в городе была обжитая квартира, и вообще не ве­рилось, что это массовое сумасшествие может быть продолжительным. Так оно, собственно говоря, и выш­ло.

Короткую войну в Бендерах я пережил от начала и до конца. Участия в ней не принимал ни в какой форме. Это было позволи­тельно мне по зрелому воз­расту и неплохо согласовы­валось с моими консерва­тивными представлениями о добре и зле. Об этом времени мой рассказ, нехитрый рассказ пассивного наблю­дателя.

 

Первое время горожа­не пребывали в шоке. Си­дели по домам и кварти­рам, избегали выходить на улицу. Но через неделю-полторы жизнь фронтового города стала входить в упо­рядоченное русло. Война приняла позиционный ха­рактер. Противостоящие друг другу военизированные формирования активизиро­вались по ночам. Днём было относительно тихо. Откры­лись магазины, вернее, точ­ки, где можно было купить хлеб и молоко. Началось робкое пешеходное движе­ние.

В предвечернее время, часов с шестнадцати, бое­вики оживлялись. Всё чаще, всё дружнее постукивали автоматы. Интенсивность огня нарастала. Понемногу в дело включались другие, более тяжёлые виды оружия. Вечером, когда стемне­ет, гремело всё, что может греметь: автоматы, пуле-мино-гранатомёты, реактив­ные установки. Носа на ули­цу нельзя было высунуть. А по утрам наступала тишина. Вволю настрелявшись за ночь, бойцы отдыхали. Толь­ко кое-где потрескивали не­видимые «кукушки», и то, ка­жется, главным образом, для шумового эффекта.

Я сходил в центральную часть города, чтобы посмот­реть на последствия штур­ма. Они впечатляли. Моск­ва языком теледикторов со­общила тогда, что город Бендеры стерт с лица зем­ли. Ничего подобного. Древний город стоял на своём месте. Во всяком случае, развалин я не увидел. Было много битого стекла, древесной щепы, следов от мин, и особенно от пуль, но разрушенных зданий не было.

На центральной площа­ди города перед исполко­мом были установлены щиты, а на них – списки убитых и пропавших без ве­сти. Списки пугающе длин­ные.

На одном из участков обратного пути услышал не просто близкую автоматную стрельбу, что было уже привычно, но и свист пуль. Свернул с проезжей части улицы, по которой шёл в одиночестве, на пешеход­ный тротуар, ближе к до­мам. Свист прекратился, хотя стрельба продолжа­лась.

В общем, я понял, что днём по городу ходить мож­но. Сделал ещё два-три вы­хода – ничего. И тут вспом­нил, что за городом у нас есть огородный участок и там наверняка найдется хоть что-то. Конец июля, самая урожайная пора! А магазины не работают, и рынок тоже.

Но огород остался в тылу у неприятеля. Впро­чем, несмотря на весь во­енный антураж, неприятель в моем сознании восприни­мался как условный. Каза­лось, что всё это не всерьёз, понарошку, что идёт какая-то нелепая детская игра в войнушку. Все мы, русские, молдаване и люди других национальностей, были выходцами из одной страны, из одной братской семьи народов. Какая может быть война между нами?

Я позвонил Раисе Николаевне, сотруднице жены, и узнал от неё, что их птице­фабрика, именуемая агрофирмой «Анина» и находя­щаяся за городом, на мол­давской территории, про­должает работать; что городских работников фирмы ежедневно возят туда и об­ратно служебным автобу­сом, как это было и до войны; что нет никаких про­блем, надо только иметь при себе паспорт да вовре­мя подойти к месту посад­ки.

И я не удержался. Ого­родный наш участок был по­лучен от этой самой «Анины» и находился в том же районе, только даль­ше, в ещё более глубоком молдавском тылу.

Утром, чтобы попасть на автобус, пешком пересёк весь город. Идти пришлось и по нашей, и по молдавс­кой зоне контроля, и по ней­тральной полосе. Я чув­ствовал на себе прожекто­ры глаз таинственных наблюдателей, понимал, что у них под руками автоматы, но продолжал идти. Шёл подчёркнуто спокойно, выбирая видимые, открытые места. Похоже, мой штатский вид, очки и возраст не вызвали всплесков ярости ни с той, ни с другой сторо­ны. Я благополучно дошёл до цели и так же благопо­лучно приехал на агрофир­му.

Дальше возникли за­труднения. На дороге, что вела к садоогороду, была установлена табличка «Заминировано», а главное – стоял молдавский пост. Туда было нельзя. Тогда я решился на авантюру, махнул запрещённым путем: через виноградники, через кукурузное и подсолнечные поля, через пригородную рощицу. Дошёл.

Наш небольшой коопе­ратив обосновался на кру­том солнечном взгорье. С северо-востока его окайм­ляла небольшая рощица из молодых дубков и акаций, густо поросшая колючим ку­старником.

На юго-запад, вглубь Молдовы, далеко, до само­го горизонта всеми оттенка­ми милого глазу цвета зеле­нели холмы, поделённые на правильные равновеликие прямоугольники. В этих пря­моугольниках увязанная ровными рядами кустилась виноградная лоза. Мир, гладь да божью благодать источали эти поля.

А на огородных участках ни одной живой души. Не­привычно было видеть в эту страдную горячую пору пустые, безлюдные огороды. Непривычно и тревожно.

Весь день провёл я на своих шести сотках, в гне­тущей тишине собирая ма­лину и спелый крыжовник. С собой у меня были две большие хозяйственные сумки. Я наполнил их кабач­ками, огурцами и помидора­ми так, что с трудом добрал­ся до агрофирмы.

До отправления ав­тобуса ещё оставалось вре­мя, а ожидающих уже было много. В этой группе я уви­дел Кофмана, главного энергетика фирмы, и подо­шёл его поприветствовать. Это был крепкий мужчина с крупными, как у Собакевича, и резкими, очень харак­терными чертами лица, с густой шапкой жёстких, курчавых, каких-то седо-сире­невых волос, человек на фабрике видный и уважае­мый. Имя у него тоже было очень характерное – Абрам, да ещё и Моисеевич. Мы были знакомы с ним как огородники.

По обыкновению он был строг и немногословен. Я никогда не видел Кофмана улыбающимся. Этот самобытный, глубоко порядоч­ный человек был мудр, как змей. Весной 1992 года люди ещё надеялись, что беспорядки в стране Сове­тов временные, что скоро всё образуется. А Кофман уже тогда в случайном дорожном разговоре на эту тему пророчески подытожил: «Этот бардак надолго». Я по простоте усомнился в качестве столь мрачного прогноза. А оказалось, вер­но. Как в воду глядел сын Израилев.

В ожидании автобуса мы неспешно переговарива­лись. Народу всё прибыва­ло. Подошёл ПАЗик, ма­ленький, с одной передней дверкой. Я забеспокоился – останусь. Рейс специальный. Чужих брали после­дними, если только остава­лись места. Так было при­нято ещё до событий. Гово­рю Кофману: «Народу мно­го, мне с моими сумками не сесть». «Ничего, как-нибудь», – подбодрил меня энерге­тик.

Началась посадка. Авто­бус уже был заполнен, каза­лось, до предела, а за две­рью всё ещё давилась тол­па. Я потерял надежду. Но и оставаться было нельзя. Во-первых, выходить с тер­ритории агрофирмы надо через молдавский пост, а это чревато; во-вторых, до­бираться пешком до города около 10 километров с тяжелым грузом; а главное – потерянное время: идти придётся поздно через ве­черний простреливаемый город. Очень опасно. После­дним, замыкающим я бо­ролся за место в автобусе.

В автобусе, между тем, было жарко и душно. Люди устали ждать, теряли терпе­ние. «Абрам Моисеевич! Садитесь!» – кричали из авто­буса. Кофман не отвечал, но продолжал держаться поза­ди меня, подталкивая меня в спину.

Как это ни невероятно, но в конце концов вошли все. Я распластался в лепёшку и втиснулся последним вместе со своими сумками. Коф­ман впрессовал меня. Для него места уже решительно не оставалось. Дверь за мной закрылась, а Кофман обогнул капот автобуса и влез в кабину чуть ли не на колени водителю. Машина, сла­ва тебе, Господи, тронулась.

Но радость моя была не­долгой. Мы проехали около ста метров и остановились перед КПП. Вновь откры­лась входная дверь. Перед дверью стоял постовой с «Калашниковым» на груди. Это был статный, красивый молодой молдаванин, черно­волосый, черноусый, с боро­дой и бакенбардами. Выли­тый Че Гевара.

«Кто чужие, выходи!» – приказал он. В автобусе ста­ло тихо. «Ты что, здесь ра­ботаешь?» – повёл он автоматом прямо на меня. «Нет», – отвечаю. – «Тогда в чем дело? Выходи!» Я вышел.

Пошарив взглядом по ав­тобусу, он вытащил ещё дво­их. Взгляд Че Гевары был жёсток. Ничего хорошего он не предвещал. Я понял, что влип крепко. Вспомнил ин­формацию со стенда на цен­тральной площади Бендер о тех, что ушли из города и сгинули где-то по дороге к молдавским сёлам. Вспом­нил и подивился своему легкомыслию. Улики лежали в моих сумках. Стоит по­смотреть содержимое сумок и станет ясно, что я был за вторыми постами в глубоком молдавском тылу. Пойди объясни лихим патриотам из Народного фронта Молдо­вы, какого чёрта понесло меня туда, на их террито­рию, за блок-посты в такое смутное время.

Было ясно: автобус уй­дёт без меня и придётся идти пешком. Это в лучшем случае. А что в худшем? Дела мои были, очевидно, плохи.

Мне тогда ещё не было известно то, что наверняка знал постовой: в эти дни на опушке соседнего Гербовецкого леса скрытно концентрировалась молдавская боевая механизированная группировка нацеленная на Бендеры. В этом свете моя вылазка выглядела особенно безрассудной. Меня легко можно было принять за лазутчика.

Я отрешённо наблюдал за происходящим. Посто­вой разбирался с парнями из молдавского села Гербовцы. Они зачем-то ехали в Бендеры. Выслушав объяснения, он признал, что им в Бендерах делать нечего и развернул восво­яси. Подходила моя оче­редь.

В это время из автобуса не без труда вытиснулся интеллигентного вида муж­чина, подошёл к постовому и негромко, но эмоциональ­но и напористо стал что-то объяснять ему. Скоро я со­образил, что речь идёт обо мне. Из доносившихся при­глушённых слов следова­ло, что меня тут знают, что на фирме работает моя жена, приводилось что-то и ещё в мою защиту, чего я не расслышал. Мужчина был хорошо одет, имел представительный вид, а говорил горячо и озабочен­но.

В глазах Че Гевары что-то переключилось. Он по­смотрел на меня иначе. «Документы!» – потребо­вал он. Я подал паспорт. Постовой пролистал его очень внимательно и, чуть помедлив, кивнул на авто­бус: «Садись».

Моего неожиданного за­ступника я не знал даже в лицо и прежде никогда не общался с ним. Только поз­же, уже значительно после войны, узнал имя этого из­вестного на фирме специ­алиста. Это был Констан­тин Ройбу, молдаванин.