AФГАНСКИЕ ЭТЮДЫ
Последнее фото
Придя с аэродрома, он включил свет, разделся и подошёл к прикроватной тумбочке. Взгляд его упал на фотографию. Она лежала здесь с первого дня командировки в Афганистан, и он не раз и не два перекладывал её с места на место, и даже собирался спрятать в дневник, но до сих пор так и не сделал этого.
Он взял снимок и стал разглядывать так, точно видел его впервые. На нём были он и Люба – жена. То была их последняя фотография. Они снялись на фоне карусели. На Любе чёрная шуба, платок-«паутинка». Глаза от яркого солнца прищурены, а в позе – застенчивость и нетерпение – фотографироваться она почему-то не любила…
Ему и сейчас нравилось чуть капризное выражение её лица – особенно глаза, большие и грустные, и он, кажется, даже чувствовал запах её губ, волос. Сейчас… А тогда? Тогда не было этого – привык, наверное. Ревность была. Глупая, ненужная, наверное, но была. Как было и непонятное унижение, гневные глаза её матери…
Он смотрел на фотографию и не мог понять, что с ним. Почему и для чего он хранит эту фотографию той, с которой… Зачем? Зачем они здесь на фоне карусели? Может оттого, что карусель вертится, как эта чертовски прекрасная и непонятная жизнь…
Душман
- Так я пошел? – сказал я, поднимаясь.
- Да, давай, – молодой симпатичный прапорщик, одетый в «мабуту», неохотно оторвался от своих бумаг и несильно, точно делая одолжение, пожал мою протянутую руку. Я толкнул дверь с табличкой «Зам. нач. комендатуры», успев при этом улыбнуться и подбодрить рядового Бакатина:
- Не задерживайся, мы будем ждать.
Банальный случай: «старики» ночью, после отбоя, избили молодого солдата-кочегара за то, что тот ночевал не в казарме, как они, а прямо на рабочем месте. Дело дошло до военного трибунала и теперь инициатора драки – когда-то студента пединститута, а ныне рядового Бакатина вместо «дембеля» ждал в Союзе дисбат.
Вся территория двора комендатуры, обнесенная высоким саманным дувалом, точно светилась от лучей жаркого полуденного солнца. Оно отражалось от высоких панам и смуглых спин трёх солдат, которые заканчивали крышу над душем, играло медью огромных гаубичных гильз, замурованных в бетон, как столбики по бокам тротуара.
Надев солнцезащитные очки, я направился было к высокой металлической калитке с окошком на уровне человеческих глаз, как вдруг услышал за спиной:
- Хадисов, давай сюда душмана!
Душмана? Я вроде бы не ослышался. Но откуда он здесь взялся?
Случайное попадание в военный городок аборигена исключалось. Приказом начальника штаба на каждом КПП была заведена тетрадь учета посещения военного городка афганцами. В основном это были советники в непривычных грубошёрстных, как шинель, комбинезонах с пистолетом незнакомой марки на боку.
Местным жителям, проживающим по соседству на пересылке, ходить мимо городка пешком запрещалось. Только на автомашине. И каждый вечер набитый до отказа ПАЗик с висящими на поручнях афганцами, покачиваясь на ухабах, проплывал мимо колючей проволоки забора в сторону города – центра провинции.
Самые нетерпеливые, правда, умудрялись проскочить мимо КПП пораньше, согнувшись под тяжестью увесистых чемоданов из оцинкованного железа.
Значит, настоящий душман? Я их ещё не видел.
Мою догадку подтвердил часовой у калитки соединяющей две половины двора:
- В плен тут один сдался, – сказал он, в который раз поправляя натёрший плечо ремень автомата, и добавил, – на допрос, видно…
И только тут я заметил топтавшегося на месте невысокого майора в полевой форме для Афганистана, с кожаной папкой под мышкой.
Я тут же вспомнил вчерашний день, то, как непривычно низко проносились над нашими головами, делая повторный заход для атаки, боевые вертолёты. Подумал, что, наверное, у той банды, которая спустилась позавчера с заснеженных негостеприимных гор в тёплую долину «зелёнки», было два выхода: погибнуть или сдаться в плен.
Время поджимало – меня ждала работа, и я хотел уж было уйти, как вдруг в проёме соседней со входом в комендатуру двери показался высокий сутуловатый парень в характерной для этих мест одежде: в длинной, почти до колен, просторной рубахе, выглядывающей из-под не застегнутого, видавшего виды пиджака. Широкие брюки хлопали по щиколоткам его босых загорелых ног. Тёмные волосы сливались с цветом обыкновенного русского треуха, восседавшего на макушке.
Чья-то рука из темноты подала пленному тощий узелок, и душман медленно, точно боясь сделать неверный шаг, вышел на солнце и зашлёпал голыми ступнями по бетонной дорожке к калитке в противоположной стороне двора. Майор с папкой последовал за ним.
Хотелось знать продолжение этой сцены и я быстро покинул заведение, обошел гауптвахту справа.
Зелёный УАЗик вынырнул из-за угла и круто развернувшись, запылил по территории к выезду из городка.
«На допрос», – вспомнил я слова часового-узбека. И мне почему-то стало жаль и этого молодого парня – скорее всего крестьянина, однажды давшего себя обмануть и теперь расплачивающегося за это, и рядового Бакатина, вспомнив как он наигранно храбрился, представляя свою дальнейшую жизнь: «Ничего, в тюрьме тоже живут…»
Осколок
Ночью нас обстреляли «духи».
Один снаряд, как оказалось потом, упал в полисаднике возле штаба части, изрешетив осколками от крыши до завалинки дощатую стену и солнцезащитную решётку на окне «секретки». Воронка от снаряда походила на яму, в которой ещё недавно росло дерево. Дремавшая рядом ель даже не пострадала.
Все это я мог увидеть ещё вчера ночью – сразу после ракетного обстрела, когда мы с прапорщиком Витей, авиамехаником, шарили лучом фонарика под окном нашего «модуля» в поисках осколка, сделавшего порядочное отверстие в нижнем краю окна, напротив которого Витя спал, и усыпавшего битым стеклом его подушку.
Второй снаряд со свистом врезался в каменистую землю возле локатора, вызвав многочисленные очажки пожаров, следы, от которых утром смолянистыми плешами чернели на фоне жёлтой, выгоревшей на солнце травы.
Ещё один снаряд, перелетев через взлётную полосу нашего аэродрома, шлёпнулся на стоянке между вертолётами и продырявил в нескольких местах подвесной бак одного из них, добавив работы и без того занятым по горло техникам.
Все это мы узнали утром. А сначала была неожиданно начавшаяся кононада, от которой стены нашего «модуля» сотрясались так, точно по ним лупили кувалдой.
К канонаде за время службы здесь мы уже успели привыкнуть. Насторожило другое – время обстрела и свист, который мы сначала приняли за характерный звук сигнальной ракеты.
Ясность во всём навёл чей-то крик в коридоре:
- Нас обстреливают!
Минуту спустя мы уже сидели, пригнувшись, в своих окопах. Сухие, сотрясающие воздух и землю залпы гаубиц звучали в тот предпраздничный вечер ещё долго. Но я только назавтра понял, как тщетны были попытки нашей артиллерии уничтожить невидимого противника. Сделав своё дело, он уже или исчез из опасной зоны, или сидел где-то поблизости, выжидая удачного момента, чтобы покинуть территорию провинции.
Страх со временем улёгся, надо было спать: никто предстоящей завтра работы не отменял.
Возбуждённые обстрелом, провалявшись в постелях час-другой и наговорившись вдоволь о происшедшем, мы заснули не скоро, а потому утро с ещё нежарким солнцем, что мешало нам выспаться, встретили без восторга.
Толпу любопытных у штаба части я заметил сразу, но времени присоединиться к ней уже не было – я и так опаздывал на построение. И всё же мне повезло. На стоянке я увидел вещественное доказательство ночного обстрела – остатки реактивных снарядов, а потом и осколки, собранные на плацу и у стен штаба, – кусочки металла неправильной формы с рваными краями и следами резца снаружи.
Они, эти осколки, были сейчас для нас, не видевших войны, безобидны и привлекательны, как талисманы. А ведь ещё несколько часов назад одно только слово «осколок», мелькнувшее в голове, вызывало у нас, сидевших в укрытии, оцепенение и животный ужас…
Стартовики
Несколько минут назад в тепляк – собранный на двух полозьях из металлических труб финский домик – вбежал помощник руководителя полётов и выдохнул:
- Стартовики здесь?
Рядовой Сергей Соколов толкнул дремавшего рядом Абдусалома Наврузова, спрятал письмо во внутренний карман куртку, и они выскочили на улицу. Снежный вихрь ударил в разгоряченные лица.
- Левая ветка посадочных огней погасла, – объяснил, отворачиваясь от ветра, капитан. – На подходе самолёт командующего… Кровь из носа, а фонари должны гореть…
- Ясно, товарищ капитан. Сядет, куда он денется, – прищурил глаза Соколов в сторону взлетно-посадочной полосы. Была она слепа и безжизненна.
Сергей поднял воротник куртки, подумал с досадой: «Вот и прочитал письмо от Наташки…» Затем повернулся к товарищу, крикнул на ухо:
- Пойдёшь, «карман» закроешь, а я в «колодец» загляну. Якши?
«Карман» – часть рулёжной дорожки. Туда заруливали сейчас летающие вертолёты, освобождая для самолёта полосу.
- Не пойду я в «карман», – взорвался вдруг Абдусалом, когда капитан скрылся за тепляком-столовой. – Я тоже могу в «колодец» сходить. Как что – сразу Алик. В наряд на воскресенье – я,
работать на кухне – я. Я самый молодой, да?
У Соколова от такой наглости напарника отвисла челюсть.
- Я не понял, Алик? – Сергей не замечая вьюги, дёрнул сослуживца за рукав. – Ты что, дембель уже? Много разговариваешь. – И добавил с акцентом: «Понял, да- а? Сказали – вперед!»
Сергей зажал рукавицы между колен, завязал ушанку под подбородком. «Хотя бы синий горел, – подумал он про фонарь у «колодца». – Погода – только неисправности искать… Ничего, найдем, – подбодрил он себя, одевая рукавицы. – Первый раз что ли?» – и с вызовом бросил взгляд вслед удаляющемуся Абдусалому.
Проваливаясь в глубокий снег, Соколов зашагал по еле заметной в темноте ночи тропинке в сторону посадочной полосы.
Первый «колодец» он пропустил – от него питалась правая ветка. Ветер со снегом обжигал лицо, и Сергей шёл то боком, пряча лицо в воротник, то спиной, останавливаясь и потирая время от времени холодный подбородок и щёки. Зимняя куртка и ватные брюки защищали плохо. Он чувствовал, что начинает мёрзнуть.
«Ему, наверное, не слаще», – подумал он про Абдусалома и почему-то вспомнил первые дни его службы в подразделении.
Особых претензий к Наврузу у Сергея не было. Служил тот исправно – помогал разбивать старт на полосе, смотрел за порядком в тепляке и буржуйкой. И хотя в звании они были равны, старшим по службе был Соколов, а потому вся основная работа лежала на Абдусаломе, который безропотно соглашался со всем. А сегодня… Что это с ним стряслось? В чем-то он, конечно, прав, но закон в армии один для всех: что можно «деду», то непозволительно «чижу»…
Снежную целину сменила укатанная катками рулежная дорожка. «Колодец» находился за ней. Сергей включил фонарик и долго шарил жёлтым лучом впереди себя, прежде чем высветил занесённый снегом синий плафон. Кабель от фонаря уходил под снег. Выдёргивая его, Соколов отыскал место люка. Раскидав ногами снег, поддел люк отвёрткой, и, кряхтя, откинул, следя за тем, чтобы тот не скользнул обратно в творило.
В лицо дохнуло запахом тёплой земли и сырости. «Колодец» был неглубокий. Став на колени, можно было достать выложенное кирпичом дно. Солдат потёр, согревая, шершавый подбородок, затем, подсвечивая фонариком, осторожно вытащил, осмотрел и воткнул на место покрытые инеем разъёмы: от сети питания и к посадочным огням. Голубой свет не заплясал над проёмом «колодца». Хотелось бросить всё и бежать искать неисправность дальше, но Сергей сдержал себя и, чтоб окончательно рассчитаться с «колодцем», скользнул лучом фонарика по распределительной коробке в пятнах ржавчины: контакты окисленно махрились, но были в порядке.
Так же осторожно Соколов привалил люк на место.
Темноту прорезал длинный голубой луч прожектора – на посадку, скользя по земле тонким жёлтым лучом посадочной фары, заходил последний вертолёт.
Сергей тревожно посмотрел вверх, огней самолета видно не было. Сергей быстро зашагал к первому фонарю левой ветки. Кабель питания выходил к нему. А вдруг кто зацепился и выдернул?
Присев у фонаря, быстро осмотрел его, проверил разъёмы, лампочку и поставил на место. Здесь всё было в порядке. Идти к другим смысла не было.
Где же тогда неконтакт? – злился Сергей. – Где? Через несколько минут будет самолёт, а он ещё ничего не выяснил. Стыд! А ещё собрался молодому что-то доказывать. Салага ты ещё, а не дембель!
Засомневавшись, вернулся к первому «колодцу», который пропустил. Второй «колодец» подключался к нему. Но через пять минут развеялись и эти сомнения. Осталось последний раз проверить первый фонарь и тогда… А что «тогда» он и сам не знал. Надежда найти неполадку таяла, как снег на щеке.
В небе послышался знакомый, но такой нежелательный гул самолёта.
«Всё, плакали мои увольнения до конца года, если самолёт уйдёт обратно», – с горечью подумал Сергей, проверив первый фонарь повторно. В отчаянии, что и здесь всё в порядке, он резко поставил его на место и… весь старт залился огнями. Казалось, кто-то выпустил из автомата длинную очередь жёлтыми трассерами и они, прежде чем погаснуть, замерли на миг над землёй. Темнота отпрянула, и огни вертолётов в «кармане» уже не казались такими одинокими.
Сергей ждал посадки самолёта. Вьюга толкала парня в спину, снег шуршал по шапке и куртке, и холод стал ощутимей. Глядя на жёлтые пятна окон тепляка, Сергей представил, как по приходу опять забьётся в дальний угол, отогреет чёрные от угля руки и не спеша перечитает письмо от Наташки. А потом будет вспоминать их последнюю встречу, мечтать о том, как они встретятся. А потом на старт привезут ужин…
«Надо бы помощнику руководителя полётов доложить», – вспомнил вдруг солдат, увидев тёмное пятно, что приближалось со стороны тепляка. Подгоняемый метелью, пошёл ему навстречу. Пятно оказалось самим помощником руководителя полётов.
- А я к тебе. Не занесло? – Офицер остановился рядом, подставил спину секущему снегу. – Что там было?
- Разъём отошёл, – нашёлся Сергей.
- Я так и думал, – капитан стянул перчатку, потёр пальцами уши. – Молодец! Буду ходатайствовать о твоем поощрении.
Когда вдалеке над полосой вспыхнули три звезды посадочных фар самолёта, Сергей облегчённо вздохнул. Он следил за самолётом до тех пор, пока тот не закончил пробег, вздымая тучи снежной пыли, и, развернувшись, порулил в сторону стоянки для транзитных самолётов.
В тепляке Сергей развязал шапку и, заглянув в печку (ещё не прогорело), отыскал свободное место подальше от двери. Почему же загорелись огни? Шум в помещении скоро сбил его с мысли. Меж собой спорили дежурный по аэродромно-техническому обеспечению, пожилой, но ещё крепкий прапорщик-хохол, и невысокий, с девственно чёрными бровями майор – инженер эскадрильи, которая летала.
- А что стартовики? Что им не служить: с утра печку углем засыпал и спи весь день. Вот он, – инженер кивнул в сторону Сергея, – сходил, проветрился и опять шапку под голову. Разве я не прав?
- Сынок, самолёт сив? – вместо ответа спросил прапорщик у Сергея.
- Давно. Зарулил уже, наверное.
- Пойду на счёт заправщика распоряжусь, – дежурный поднялся и пригладив рукой чёрные с сединой волосы, одел щёгольски шапку и толкнул дверь тепляка.
И тут Сергей вспомнил про Алика. В тепляке его не было. «Он что там, уснул?» Натянув шапку, Сергей выскочил за дверь и чуть было не налетел на товарища. Тот топал ногами, оббивая снег с валенок.
Когда Сергей рассказал ему, как безуспешно искал неисправность в «колодцах», и как неожиданно вспыхнули огни, когда он проверял первый фонарь, Абдусалом только улыбнулся:
- А я смотрю: фонарь боком лежит, рядом кабель как гюрза, и след машины…
- Так это ты включил? – переспросил Сергей.
- Да. Ветка сегодня от другой колодца идет… Переключили, когда ты за почтой ушёл. Я вернулся, чтобы сказать, а тебя и след простыл…
Техники поджимали ноги, пропуская Сергея с Аликом. От вертолётного гула дрожали стёкла. Все слушали дежурного. Тот опять донимал чернобрового инженера.
- Знов начальство прилетило, товаришу майор. Так шо готуйте авоську – «дыни» прывезлы.
- Сам готовь, – злился, улыбаясь, майор.
В тепляке засмеялись.
Улыбнулся и Сергей, радуясь, что линию починили, что Наташка ждёт, что дежурный весёлый попался, что Алик незлопамятный парень. «Хотел нос утереть, да сам с носом остался».
Он думал про Алика, а тот сидел спиной к Сергею и не ведал, что творится в голове у товарища.
- Артист… прапорщик, – повернулся Адбдусалом к Сергею после очередного взрыва хохота и натолкнулся на его рассеянный, задумчивый взгляд. – Ты что?
Сергей заморгал и только сейчас понял, что смотрит не на письмо.
- А ты «молоток» сегодня, – пряча письмо в конверт, сказал Сергей.
- Какой молоток? – переспросил Абдусалом. – Я его ещё утром на место положил.
- Молодец, говорю. Линию исправил.
- Что такого… Увидел – включил.
- Теперь тебе благодарность, как минимум. А то и на десять суток домой поедешь.
- Домой не пустят, – загорелись глаза Абдусалома, – служу мало.
- Это ничего… В субботу ты больше не пойдёшь в наряд, – добавил Сергей, глядя в сторону. – По очереди будем.
- Почему?
- Так надо, – бросил Соколов и, вспомнив про помощника руководителя полетов, направился к двери.
Ясным весенним днём с железнодорожного вокзала небольшого приволжского городка уезжали двое солдат: рядовой Сергей Соколов – по увольнению в запас и рядовой Абдусалом Наврузов – в краткосрочный отпуск на родину. Ехать им было в разные стороны.
И они очень сожалели об этом.