РАССКАЗЫ

 

МОРЕ И МАШЕНЬКА

 

– Какое оно – море?

– Море… оно… – Машенька отчего-то взглянула в окно с серым фрагментом неба, потом на нас, – оно живое. И может разговаривать. Спорить и баюкать, петь и кричать. А если уезжаешь от него, прощается и грустит. Наверное, обрадуется, когда я снова к нему приеду. Только это вряд ли… моя поездка была очень похожа на красивую сказку, а такие волшебные сказки не повторяются.

Загорелое лицо её вдруг погрустнело, как будто его накрыла тяжелая и вязкая туча.

– Почему ты так считаешь? – Толян постарался придать своему голосу как можно больше оптимизма, но по актерскому мастерству самый добрый преподаватель театрального училища поставил бы ему три с минусом.

– Жизнь длинна, – попытался вставить я затасканную банальность в разговор, но моя реплика не добавила мажорных тонов в беседу.

– Маш, зато ты теперь знаешь, что такое море, – сразу нашел нужную струну Серёга, и на лице у Машеньки вновь появилась улыбка, которая нам нравилась и могла бы в плен забрать любого мужика. Как и сама Маша. Почему? Я забежал вперёд? Да, начну, пожалуй, с самого начала…

 

* * *

Посещение бани стало для нас не просто согревающей жизнь традицией – оно органично вплелось в обмен веществ и приобрело ритуальный характер. Мы – это три друга, наркотически привязанных давним пристрастием к парной и не способных полноценно жить без еженедельного похода в это оздоровительное учреждение.

Сейчас никто из нашей компании точно и не вспомнит, сколько времени мы посещаем эту баньку – наверное, с самого её основания, то есть пятнадцать лет. И столько же времени мы знакомы с миниатюрной массажисткой Машенькой. Можно сказать, большая часть жизни этой обаятельной сорокалетней женщины прошла перед нашими глазами. В ту пору, когда ещё далеко не каждый мог позволить себе мобильный телефон, она то и дело звонила домой по городскому. Давала указания маленькой дочке, переживая за неё. Говорила, как разогреть котлеты, напоминала, что пора ложиться спать. Возвращалась домой Машенька поздно – баня закрывалась в 11 вечера. Так и росла дочка Маши, воспитываясь порой по телефону.

Что для одних матерей-одиночек приговор судьбы, для других – счастливый случай. Жизнь некоторых одиноких женщин всецело посвящена ребёнку, другие и себя не забывают. Машенька относилась, скорее, к первому типу.

Так бывает, некоторые люди сразу становятся понятными и близкими по духу. Так и случилось. И трудно было сказать, что нам больше нравилось в ней – её искренняя, доброжелательная улыбка, трогательные, нарисованные тёплым солнцем веснушки или голубенькие, чуть раскосые глаза. Темно-русые волосы Маша забирала сзади на голове в пучок, и даже скромная резинка на затылке казалась мне трогательной деталью.

Машенька сначала бодрым голосом возвещала: «Записываемся на массаж. На массаж, мужчины», и этот призыв вызывал у нас весёлые улыбки. Странно, мы не переживали, плохо или хорошо сидят на нас костюмы Адама, не делая разницы между старушками, обыкновенно работающими в банях и довольно ещё молодой, привлекательной женщиной. Может, незащищённость, как некое пикантное обстоятельство, ещё более усилило наши дружеские чувства друг к другу.

Маша постоянно подрабатывала, и в период, когда желающих получить массаж не было, убирала в помещениях, здесь же, в бане. Мы же всегда старались избавить её от уборки в парной – ведь для неё эта операция была работой в условиях высокой температуры и влажности, а для нас вымести листья, а потом вычистить пол шваброй становилось приятной и полезной оздоровительной процедурой.

– Спасибо, ребята! Молодцы! – одаривала улыбкой Машенька. – Я вам за ударную работу сейчас чаю заварю, с травкой.

Прихлёбывая душистый напиток с ароматом полей, мы расспрашивали женщину, поражаясь, как много она делает для единственной дочери – устроила её в престижную школу, оплачивает курсы английского языка и бассейн, старается одевать и кормить дочку не хуже её сверстниц из обеспеченных семей.

Так прошло пять, десять, пятнадцать лет. В этом году весна не торопилась, март оказался холоднее февраля, снег валил по два-три дня, но все дела отодвигались нами в сторону ради бани.

На этот раз день был настолько хмур, что во многих городских квартирах электричество зажглось до наступления темноты. А Машенька сияла. Мы знали, что месяц назад у неё состоялся большой праздник – дочь-красавица вышла замуж. Отчего-то мне пришла в голову мысль – лучистое настроение женщины связано именно с дочкой. Но я ошибался.

Маша была открытым человеком и не могла долго таить в себе ни беду, ни радость.

– Ты был когда-нибудь на море? – обратилась она ко мне с неожиданным вопросом.

– Конечно, на Черном, Балтийском, Средиземном, Ионическом, Красном и Адриатическом.

– Ого! Счастливый… А я ни разу не была.

Машенька вздохнула. Но в этом вздохе не было горечи. Наверное, так вздыхает лауреат за час до вручения ему престижной премии, или спортсмен перед тем, как подняться на высшую ступеньку пьедестала почёта.

– Но теперь я увижу его.

– Кого?

– Не «кого», а «что».

До меня дошло:

– Едешь на море?

– Еду!

Ребята молчали, прекрасно понимая: надо потерпеть совсем немного, и Машенька всё расскажет.

– Через месяц, в Египет, – не заставила долго ждать Маша. – Как там?

– Как тебе сказать… – начал Серёга, который увлекался дайвингом и ездил в Египет чаще, чем в свою родную деревню, – в апреле там уже жара. А море всегда прекрасно.

Он мечтательно закатил глаза, словно переносясь мысленно в недавние эпизоды из волшебного прошлого, но, вдруг, как будто отрезвев, добавил:

– А страна… сервис, как бы помягче выразиться… не впечатлили… короче, за Красное море я им всё, что было плохо, простил.

– Красное море, – повторила в розовой задумчивости Маша, – оно красного цвета?

– Нет, что ты! Лазурное и прозрачное. Рыбки видны даже на большой глубине. Вода в апреле теплее, чем у нас на озёрах в самый жаркий месяц. Не боишься одна ехать в арабскую страну с темпераментными мужчинами? – вдруг посмотрел прямо в глаза собеседнице Сергей.

И не успели мы снежными взглядами осудить Серёгину простоту, как Машенька выпалила:

– А я не одна… с Виталиком.

Как только прозвучали эти слова, мы дружно осознали по подступившей ревности: а ведь мы всегда воспринимали Машеньку как женщину. И она – поскольку женщины ощущают нюансы взаимоотношений полов острее – тоже это почувствовала. А может быть всегда догадывалась о нашем коллективном неравнодушии…

– Вы ребята женатые, – весело заключила Маша, – у вас семьи и соответственно семейные заботы. А я вот дочку замуж выдала и решила для себя теперь жить. Разве я не заслужила?

– Почему же… пора и о себе подумать, – вступил я в разговор, – ты прекрасно выглядишь, значительно моложе своих лет, красива, пора, наконец, позаботиться о личном счастье.

– Кстати, я за неделю сбросила пять килограммов, – похвасталась Маша, – хочу до поездки ещё похудеть, чтобы на пляже мне не стыдно было показаться в купальнике.

– С такой прекрасной фигурой и под венец можно, а потом в свадебное путешествие – в жаркие страны, – неудачно пошутил Толик.

– Лучше, – согласилась Машенька, – только Виталик женат. А в конце апреля предложил мне, как он выразился, на недельку оторваться. Как он с женой объяснится, сказал, его проблема. На Новый год так же раздельно с ней отдыхал.

– А ты и Новый год с ним встречала? – бесцеремонно спросил Серёга.

– Да что ты! Я только две недели с ним знакома. Он тут в номерах зависал. С друзьями. Ну, как меня увидел, комплименты стал говорить. Потом в ресторан пригласил… – Машенька потупилась, а нам стало понятно дальнейшее развитие событий.

– Ясно. Молодой?

– Не то чтобы… – Маша нахмурилась, словно задумалась, – выглядит ещё ничего… а так ему лет пятьдесят. Коммерцией занимается.

– Понятно, – жестко отреагировал не любивший чиновников и бизнесменов отставной полковник Серёга.

– В конце концов, возраст не так важен, – озвучил свою любимую теорию Толян, – бывает, мужику семьдесят, а он ещё тот кобель, а иногда в тридцать лет парень отрастит брюхо, заплывёт жиром и никакой «Фужуньбао супер» не помогает. Орган, который не работает, атрофируется. Если есть шанс съездить на море, а мужик нравится, почему нет? Вот у меня в подъезде ситуация с точностью до наоборот. Жила на нашей площадке учительница литературы. Одинокая, лет сорока. И представь: сошлась она с молодым художником лет на пятнадцать моложе. Тот сидит дома на шее у сожительницы, малюет какую-то хрень, которую никто из настоящих мастеров не признаёт, нигде не работает, пьёт, и при этом считает себя непризнанным гением.

– Да, и таких альфонсов хватает. Но ведь сердцу не прикажешь – ответил я.

– Ладно, философы, хватит рассуждать, пошли лучше париться, – предложил Серёга.

Что мы и сделали. А Маша занялась своими делами – с хорошим настроением. Стала ещё краше – что само по себе дорогого стоит.

 

* * *

Время то тащится больной черепахой, то летит гончей, посланной за зайцем. Три недели пролетели, как три часа. Так вышло, что на наш любимый понедельник два раза подряд смены Маши не попадали. А когда мы в очередной раз втроём встретились на кассе и дружно поднялись на второй этаж в предбанник, то, увидев её, удивились произошедшей в женщине перемене. Под красивые глаза легли скорбные тени, улыбка пропала. И мой вопрос о причине грусти не обрадовал Машеньку.

– Не хочу говорить, это личное, – отмахнулась она и ушла в служебное помещение.

Мы переглянулись и присели. Солнце шагало по своим дорожкам, заглядывая в дома и подмигивая оптимистам. Юноши были по-прежнему сильны надеждой, девушки – красотой, но что-то не очень приятное уже произошло…

– Заболела, – высказал предположение Толян.

– Не похоже, – отреагировал я, когда пальцы памяти сложились в кулак здравого смысла, – что-то не припомню, когда она хворала.

– Может, что-то с дочкой? – осторожным шепотом, будто находился в морге, высказался Серёга.

– Сплюнь! – прогнал я плохой расклад, успокаивая и нагло обманывая внутренний голос, хотя такая версия была вполне правдоподобна.

– С поездкой на море у неё не получается, – вмешалась, понизив голос, всё слышащая тётя Зина, банщица.

– Вон оно что! – воскликнул Серёга, – поматросил и бросил?

– Зачем ты так, – возмутился Толян.

А тётя Зина неожиданно махнула рукой:

– А что, верно. Грубо, но точно. Едет тот боров в Енгипет, тока с другой мамзелью-газелью. Помоложе.

– Сволочь, – вырвалось у меня.

– И это так. Но сейчас это обычное дело, – сделала вывод тётя Зина, – а Машку жалко. Она хорошая. Запудрил он ей мозги. А она хотела море увидеть.

– Идея! – вдруг воскликнул Сергей, – пошли в парилку, обсудим.

– Точно – там мыслям будет жарко, но не тесно, – съязвил Толян.

– В парной знакомые мужики должны быть, они с вениками туда проходили, – пропустил остроту мимо ушей невозмутимый Серёга, – ум хорошо, три лучше, а десять умов – палата парламента.

 

***

Я плохой писатель, потому как в самом начале рассказал, чем должна была закончиться история. И теперь никому неинтересно читать про совещание в парилке, эффективные поиски оптимального варианта по айфону, звонки в туристические агентства и подсчет наличности. Поэтому: какой смысл говорить про то, что и так всем понятно. И, пожалуй, самое важное – не наши хлопоты, а чудо счастливого удивления в глазах Машеньки, описать которое я всё равно не смогу – слов таких не найду. Мы таких плачущих от счастья глаз никогда не видели. Куда потом пропали слёзы, откуда появились пляшущие искорки – это мне тоже не ясно. Так о чём писать, наверное, пора закругляться.

Немцы на полном серьёзе верят: русские самые важные дела решают не где попало, а в бане. Именно здесь подписываются ответственные контракты и заключаются крутые сделки. В бане и только там принимаются судьбоносные решения и обсуждаются масштабные проекты.

Десять совершенно голых, словно, только что родившихся, хотя и разнокалиберных мужиков подошли к подсобному помещению бани и вытолкнули из своей среды бывшего юриста, хорошо умевшего говорить. Он прокашлялся, а его сосед предательски забарабанил в это время в дверь:

– Маша… мы тут это… – запнулся хорошо говорящий при виде появившейся Машеньки, – собрали… в общем… вот, – он достал из полотенца пачки банкнот разного достоинства и листок бумаги. Пять звёзд мы не обещаем, но в эти же сроки и на том же курорте есть прекрасный отель – четыре звезды и также по системе «Всё включено». Мы договорились, и вас ждут в туристическом бюро завтра. Ведь у вас выходной?

– Выходной, – эхом откликнулась Машенька, пока ещё не до конца понимая происходящее, но всё же не отталкивая руку с деньгами.

Все облегченно вздохнули. Где-то неподалеку замурлыкала кошка. Наверное, она раньше всех почувствовала, как в новой системе координат загорелась яркая звезда удачи и успела уже этому от всей кошачьей души обрадоваться.

А в остальном баня была в этот день как баня. Попарились мы славно.

 

 

СЛЕПАЯ СОБАКА

 

На полосе асфальта с шестирядным движением по сигналу светофора зашевелились разноцветные, металлические звери. Отполированные до зеркального состояния и пыльные, красивые и несуразные, новенькие и смертельно уставшие – они тронулись, не обращая никакого внимания на бездомную собаку, которая бежала поперек этой механической реки по «зебре» пешеходного перехода.

Животное едва не коснулось бампера одного автомобиля, промелькнуло перед ускорившей движение спортивной машиной, благоразумно пропустило следующую, и, наконец, порадовало меня и стоявшую рядом старушку благополучным прибытием на нашу сторону. Несмотря на счастливый исход акции, движения собаки показались мне странными. В этот момент вечернее солнце отразилось от тонированного стекла одного автомобиля, коснувшись морды животного. Стало понятно: это была слепая собака.

Что позволяло ей существовать среди жестокого мегаполиса, ускользать от ловцов животных, находить пищу и укрытие от ночных холодов? Божье милосердие? Невероятное везение, как проявление руки божьей? Перешагнувшие все границы слух, обоняние и осязание, которые заменили собой зрение? Какие волшебные силы каждый день приходили на помощь созданию в свалявшейся, грязной шкуре? Согревающие собачью душу воспоминания о счастливых днях молодости? Надежда на чудо?

Если бы этот исхудавший пес восточно-европейской породы обладал речью, он мог бы о многом рассказать. Например, о рассыпанном по поляне шрифте запахов или о полутонах неслышных людям звуков. О том, что ночь – это море по своей глубине и таинственности. О времени, которое в собачьем мире имеет совсем другую цену, отчего чаще хозяева переживают собак, а не наоборот.

Если бы собаки умели говорить, они могли бы рассказать о самых интересных вещах. Но ни одна уважающая себя собака никогда не унизилась бы до рассуждений о преданности человеку – это по собачьим меркам глупо и банально. Если ты живешь с человеком, служить ему – только в этом состоит смысл жизни.

Тот, кто хоть раз заглядывал в глаза собаке, понимает меня. Собачий мир не шире нашего, но простирается в другом направлении. Если бы среди собак были философы, они легко доказали бы – их мир более возвышен. Хотя бы потому, что гораздо больше людей живут в основном для себя, а собаки в массе своей живут для других.

Перебежавший улицу пёс, судя по одышке, был стар, но, вероятно, не всегда был бездомным – на его худой шее обнаружился потёртый кожаный ошейник. Развернув карамельку, я положил её на тротуар. Пёс обнюхал гостинец, но не стал есть.

Он поднял морду с белесыми бельмами вместо глаз, пошевелил пересохшими ноздрями, не издал ни единого звука и исчез так же неожиданно, как и появился…