Книжная полка
Егор Радов. Я; Или ад (М.: AdMarginem. 395 с.)
Его называют русским Берроузом, не совсем, правда, понятно, за что. Его герои живут совсем в другом мире, там — джанки, наркотики и вечеринки, а тут религия и философское осмысление мира. Хотя и преподносится это под странными соусами: секс, насилие, боль, алкоголизм, серая однотипная жизнь и тяжелое бремя. Его герои на вопрос: «Что случилось?» — чаще всего говорят прямо и с некоторой угрозой в голосе: «Жизнь случилась!».
Его взгляды на жизнь, его теория… Это не абсолютный даже хаос, это намного страшнее. На самом деле там под обложкой прячутся два романа. С виду они очень разные, но когда прочитываешь их оба — на одном дыхании (а оторваться порой просто невозможно), понимаешь: всё там связано разбухшей пуповиной чередующихся событий.
Роман «Я» — это своего рода история болезни. Аминазин и целый выводок Ивановых. Рассказывается весьма пространственная история о лечении больного Егора Радова от его душевных недугов. Сырой и влажный быт психиатрической клиники. Что еще делать в больнице? Лечить… Ведь Егор — это его «я», а чтобы его «я» перестало конфликтовать с внешним миром, перестало диктовать свои условия, надо его вы(за)лечить. Три Иванова уменьшаются и в капсуле-ракете через вену попадают в тело пациента. Там они проходят по венам предплечья, плеча, сонным артериям и попадают прямиком в мозг! А дальше… А дальше всё закручивается в целую теорию отдельно взятой башки, серого мозга цвета плотного тумана и целого мира, который нужно перестроить. И это силами всего-то трех Ивановых! Бред? Еще какой. Замечательный бред, изнурительное лекарство, иллюзии и пространство, поглотить и переварить которое вряд ли способен Иванов, даже если их трое. И что делать дальше? Слушать маму…
— Мама, а откуда я взялся? — спрашиваю я.
— Тебя аист принес.
— Это маленьких детей… А я уже — большой…
— Большой-большой.
— А откуда я взялся?
— От верблюда.
Герой романа «Или ад» сам не знает, кто он. Он то бомж, то рак, то белый тигр, канонизированный церковью за свои грехи, то Ихтиолус — правитель Земли Полой. Калейдоскоп из девяти глав (девять кругов Ада?!), а может, это перевернутая цифра шесть? Тут столько загадок, на каждой странице. И не всегда понятна граница между Раем и Адом. Чего стоит мудрая притча о киллере, который после смерти попадает в Рай: ему дается винтовка с бесконечным боезапасом и целый город людей! Как безумный, он бегает и убивает всех подряд — детей, стариков, женщин, но на следующий день они оживают снова. И так бесконечно. Он бежит к ангелам и кричит, что они что-то напутали, почему его жертвы оживают? Он рвет на себе волосы: «Это никакой не Рай, это Ад!» И что он слышит в ответ: «А ты чего хотел за убийства свои?»
Это не попытка найти и постичь смысл жизни или смерти, это просто красивая теория, это архитектура Ада во всех его девяти этажах гнева.
Владимир Сорокин. Путь Бро
(М.: Изд-во Захарова. 304 с.).
Владимир Сорокин претерпел чудовищную метаморфозу: автор бессмертных произведений «Сердца четырех» и «Голубое сало», участник лучшей литературно-трешевой группы ЁПС (куда входили Ерофеев, Пригов, Сорокин) стал чутким и философичным писателем лихо закрученных романов о сущности, сути и формуле бытия. От черного юмора и бесившей всех партийности и идеологии не осталось и следа. Перед пытливым взором графомана шелестит страницами аккуратная предыстория, финал которой описан двумя годами ранее в романе «Лед». Пересказывать эти два романа нет смысла, проще раскошелиться на пару бумажек с изображением Большого театра и погрузиться на пару-тройку вечеров в мир большой фантазии, где упал на землю в 1908 году метеорит Льда, спасающий двадцать тысяч сердец во имя воссоединения и разрушения земли с ее грязной человеческой начинкой. И когда в грудь ударит ледяной молот и проснется дремавшее в мясной колыбели сердце, тогда и начнется путь Бро!
Эдуард Лимонов. По тюрьмам
(М.: AdMarginem. 294 с. Сер. «Трэш коллекция»).
Лимонов, как и Ленин, у каждого свой. Для одних это революционер, для других — политик и партийный лидер, для кого-то прозаик и поэт. Для всей страны в 1999 году он стал террористом, а для себя он стал политическим заключенным. Эта книга — осмысленный взгляд на печальную, можно сказать, траурную российскую действительность. Если стянуть на минуточку розовые очки с беззаботного и сытого лица, прочитать пару газет или тройку-другую Интернет-порталов (именно прочитать, а не пробежать глазами по диагонали), то можно узнать, что треть населения нашей необъятной родины сидит или сидело в местах «не столь отдаленных». Впрочем, это не секрет, особенно в нашем государстве серых шинелей, бесконечных допросов и вечно живого КГБ, которое, как искусный театрал, меняет одну масочку на другую, но суть от этого не меняется. За решеткой оказался и Лимонов. Его мытарства без лишних кружевных оборок и сусального вымысла предстают перед читателем. Книга спорная, и у каждого вызовет если не шквал, то хотя бы ураган эмоций. Человек оказывается за решеткой, и жизнь замирает. Приостанавливается течение… Но река времени не стоит на месте, ведь даже если поверхность сковывает лед, под ним живут своей жизнью течения и бурлящие потоки турбулентно-хаотичной деятельности. Это книга судеб, калейдоскоп несправедливости и красная книга человеческой жестокости. А какое место занимает в ней автор? Сам он ответил на этот вопрос так: «Я? Я жду приговора. Кто я? Только брат их, мужичок в пугачевском тулупчике».
Илья Cтoгoff. Бронзовый рок (антология от «Санкт-Петербурга» до «Ленинграда») (СПб.: Амфора. 287 с.).
Питерский прозаик Илья Стогов после душераздирающих романов «Мачо не плачут» и «mASIAfucker», человек номинировавшийся в 2001 году на звание «Человека года» с формулировкой «За создание жанра мужской литературы» газетой «КоммерсантЪ», превратился в архивариуса современной жизни. Он пишет увлекательные энциклопедии для инфантильных мальчиков и девочек. Питерский рок выстроен в линейку: «Санкт-Петербург» — «Аквариум» — «Кино» — «Зоопарк» — «Ленинград». Все основные люди и события с 1969 по 2000 год собраны под этой желтой обложкой, а также воспоминания старых, покрытых плесенью времени рокеров и проза (для кого-то легендарного) Шнура. Не совсем понятно, при чем тут Cтогoff, или он уже стал этаким брэндом, как Довгань? Однозначно антология рекомендуется всем начинающим рокерам и ностальгирующим. Люди искушенные, знатоки со стажем ничего нового для себя не найдут. При желании можно подогревать себя «Нашим радио» и пивом «Невское».
Андрей Горохов. Музпросвет
(М.: AdMarginem. 334 с. Сер. «Спутник»).
Есть масса энциклопедий о рок-музыке (например, небезызвестная книга Александра Кушнира «100 магнитоальбомов советского рока»), о поп-музыке, но вот об электронной музыке до этого никто не писал. Информация, конечно, существует, но она сильно разрозненна, и приходится собирать ее по крупицам из журналов и Интернета. Так что книга рискует стать настольной библией любого, кто интересуется электронной музыкой. Это краткая летопись развития современной музыки от рок-н-ролла до наших дней: краткий экскурс в историю, семидесятые, восьмидесятые, девяностые и великолепные «нулевые». Чудовищная и кропотливая работа по структуризации и описанию стилей от прокуренного регги до вязкого easy listening, от ухающего техно до медитативного транса, от бесчеловечного industrial до слезоточивого пост-рока, от хрустящего idm до обволакивающего эмбиента — музыка всех стилей, музыканты всех направлений под одной обложкой в авторской книге кельнского музыкального критика Андрея Горохова «Музпросвет». Просвещайтесь.
Майк Гейл. Скоро тридцать (СПб.: Red Fish. 427 с.).
«Перед вами мужская версия “Дневника Бриджит Джонс”» — гласит надпись на обложке книги. Подписывается под этой фразой авторитетный мужской журнал Playboy, который знает о женщинах, наверно, всё (или почти всё). Жаль, что Мэтт Бэкфорд не работает в этом издании, может быть, тогда он знал бы женщин чуточку лучше? Мэтту скоро тридцать. И в свои «скоро тридцать» он добился почти всего, о чем можно только мечтать: руководящая должность, квартира в Нью-Йорке и лучшая девушка (с которой вместе не один год и «душа в душу»). Но в один прекрасный момент (как это бывает в жизни) всё рухнуло, и грянул гром!
И надо начинать свою жизнь с нового листа. А получается, что у тебя нет ничего. Девушка стала просто «хорошим другом», новая работа ждет тебя в Австралии, а из уютной квартиры приходится перебираться к родителям в старую добрую Англию. Родители, конечно, рады, но ведь тебе уже не пятнадцать лет. Хотя возвращение на родину сгладило горечь утраты. И снова ожили старые и забытые друзья, вернулась старая любовь. Но то ли метка «вечного неудачника», то ли злая судьба… Мэтту уже тридцать, но он один, и опять большая любовь стала «просто хорошим другом».
Грустная и правдивая история. Роман Гейла относится к тем редким книгам, где всё как на самом деле. Это не глянцевый журнал с фотомоделями, не приторно-сладкая голливудская любовь и не тягучая, как яблочная патока, лента счастливого совместного существования — это жизнь.
Энтони Берджесс. Клюква для медведей
(СПб.: Симпозиум. 398 с.).
Шпионские романы и детективы, бесконечный серпантин интриг и суперагентов — люди устают от вечных «удальцов» вроде Джеймса Бонда. Рафинированные обольстители женщин, спасающие в очередной раз планету от чудовищных аэровафель, — сколько можно? Ведь за долгую историю многочисленными писателями образ шпиона проштампован дальше некуда. И каждый последующий герой был просто обязан быть круче, красивее и смелее своего предшественника.
«Клюква для медведей» — самая остроумная пародия на ставшие монументальными сегодня произведения а-ля «из России с любовью». С группой экскурсантов из Англии в Ленинград прибыл Пол Хасси с супругой Белиндой. Культурная программа обещала быть интересной — умудриться продать за три дня двадцать дюжин синтетических платьев. Голова Хасси шла кругом от нереально сказочного богатства. Нехитрая схема: покупаем платья по 30 шиллингов в Англии, пакуем в чемоданы, сдаем некоему Мизичникову В.П. по 15 рублей за штуку. Около двух тысяч фунтов стерлингов чистой прибыли. Кто же знал, что ждет контрабандиста впереди? Ведь страна, в которую он ехал, живет по своим правилам.
Джеймс Келман. До чего ж оно всё запоздало
(М.: Эксмо. 333 с.).
Я ехал внутри желтобрюхого скрипящего автобуса номер «сорок» и наблюдал за двумя юношами и четырьмя девушками. Они жестикулировали, махали руками, смеялись. Парни вели себя более сдержанно, улыбались изредка, а вот девчонки, казалось, чувствовали себя так, словно никого, кроме них, в автобусе и не было. Скоро эта смешная, похожая на стайку цветастых птичек, компания вышла, а я поехал дальше, погруженный в темные лабиринты своих мыслей.
Я думал: что же не так было в этой чуднóй и веселой стайке возбужденных колибри? А то, что все они были глухонемыми. И люди оглядывались на них, кто-то тайком показывал пальцем и стыдливо полушепотом говорил: «Смотри, Васька, прикольно, да? Они руками, интересно, махать не устают?».
Почему человеческий мир устроен так, что если человек обладает каким-либо изъяном, то автоматически становится если не объектом насмешек и кривых улыбок, то уж объектом пристального внимания зевак на все сто процентов. Впрочем, тех ребят совсем не смущало то, что на них смотрели люди в серых поношенных лицах и тужились мыслями, плохо скрывая этот постыдный акт.
Книг и фильмов, так или иначе связанных с человеческим страданием и болью, снято и написано несметное множество. Но такого я не встречал ни разу в своей жизни. Жестокая и суровая правда «их» жизни. Перед нами предстает обыкновенный мелкий жулик из Глазго. Жена с сыном ушли от него после того, как он был осужден и посажен в тюрьму. Осужден, разумеется, наш герой несправедливо — дружки-подельники подставили, а он и взял всю вину на себя. Вся жизнь наперекосяк, и всё время неудачи. Хотя человеческое хлипкое счастье уже вот-вот попадется в руки, всякий раз что-то мешает, и птица-удача выпархивает из клетки на свободу.
Сэмми (главный герой этого чудесного и жестокого романа) напивается в стельку и — какая же пьянка без драки? — ввязывается в драку с полицией. Что было дальше, он помнит очень плохо, точнее почти не помнит. В жестокой и глупой драке (интересно, а бывают драки умными?) он лишился зрения — ему просто треснули по его дурной башке так, что он ослеп подчистую на грязной тюремной шконке. Что было дальше? 58 страниц дороги домой. 29 страниц попытки сделать себе палку и покрасить ее в белый цвет. Ведь что за слепой без белой палки, темных очков и собаки-поводыря? Начинаются самые настоящие хождения по девяти кругам «муниципального» Ада. Все думают, что ты обманываешь государство, пытаешься получить страховку, нагреть агента, нагреть страховую фирму. Вы когда-нибудь видели, как ходят по тротуарам слепые — осторожно и медленно? Знаете, почему? А знаете, что они при этом ощущают? Вы уверены, что в вашем доме, по которому вы ходите, держась за стены, никто не прячется в шкафу, чтобы незаметно ночью выползти из всего укрытия, оглушить вас и обокрасть? Желаете узнать — бегом за этим руководством для униженного, но не сломленного обществом человека. Одно жаль, что, кроме ненависти к себе, мы ничего не заслуживаем в ответ…
Да, хочу предупредить всех читателей, что книга просто насыщена ругательствами, проклятиями, матом и нецензурной бранью. Что поделать, я думаю, главный герой может себе это позволить…
Харуки Мураками. Мой любимый Sputnik
(М.: Эксмо-Пресс. 272 с.).
Книга о любви. Книга о мистике. Можно хмыкнуть, пожать плечами и спросить себя: «А какая же книга у Мураками без любви и мистики?». Вопрос, скорее всего, окажется риторическим.
Что можно услышать о книгах Мураками? Чаще всего это фразы типа «одна из самых загадочных книг», или «классика современной японской литературы», или же «всё так запутано, что сильно смахивает на какую-нибудь экзистенциалистскую пьесу». Для российского читателя Страна восходящего солнца долгое время была закрыта, находилась как бы в «законсервированном» состоянии — всё, что «мы» знали об «их нравах», умещалось в памяти под ярлыками «хайку», «театр кабуки» и «сакэ». Восточная утонченность манила к себе, и мода «на всё японское» постепенно захватила нашу страну.
Первой ласточкой для меня лично стал Юкио Мисима (или Мишима — кому как нравится). У Мисимы та же мистика, неразделенная любовь, но всё это однополое и ужасно телесное.
У Харуки Мураками мистика двуполая. Вся жизнь его героев, этаких отшельников и одиночек, вечно ищущих свое место в странном мире, наполнена волнующей любовью. Впрочем, в этой книге автор слегка отступил от своих принципов: здесь показана любовь девушки к зрелой женщине и любовь главного героя к девушке.
Как может любить мужчина женщину? Разумеется, так, как говорит главный герой: «…у меня никогда не было такой сильной эрекции, похоже, я влюбился по-настоящему». Чем еще можно измерять любовь к человеку? А чем можно измерять любовь к умершему человеку, да еще и к пропавшему навсегда, при весьма странных обстоятельствах совершившему стремительное бегство в «никуда» из «ниоткуда»?
В основе романа лежит любовный треугольник, но непрочная хрупкая связь разорвана кровавыми пальцами подслеповатой судьбы и больше походит на разорванную цепь из человеческих судеб. Вершиной треугольника становится юная Сумирэ. Девочка с единственной мечтой — стать писателем и единственной любовью к женщине, которая дала ей работу, деньги, место в обществе, но не смогла дать ей свою любовь. Любовь Мую (есть в этом имени какая-то неподдельная кошачья грация) потеряла ночью, когда, сидя в застрявшем Чертовом колесе увидела вторую себя в собственной квартире. Эта ночь ей стоила седых волос и вопроса, ответ на который она не смогла найти. Не совсем понятно, кем в этой цепи является главный герой. Но именно он страстно любит Сумирэ, именно к нему обращается Мую за помощью.
И снова водоворот событий, страшная загадка, еще более странная разгадка. И финал! О, это самый странный финал из всех прочитанных мной у Мураками. Обычно автор раскрывает все карты, и порой приходится лишь слегка, лениво прищелкивая пальцами, за пиалой зеленого чая рассуждать о смысле книги и смаковать концовку. Так было всегда, но не с этой книгой. Она заканчивается так, как начинается большое приключение. Мистик и сказочник на этот раз спрятал смысл столь глубоко, что даже после третьего прочтения Загадка трактуется так, как ей этого хочется. Можно устало закрыть глаза и повторять про себя шепотом: «Потом я растопыриваю пальцы и внимательно изучаю свои ладони. Я ищу на них следы. Но пятен крови нет. Ни запаха ее, ни сгустков. Наверное, кровь уже впиталась».
Иэн Бэнкс. Осиная фабрика
(М.: Азбука-классика. 250 с.).
Иэн Бэнкс — известный во всем мире шотландский автор. Мировой успех пришел к нему уже после выхода в свет дебютного романа «Осиная фабрика» (1984 г.). Следует заметить, что равнодушным читатель не остался и далее. В 1999 году, по опросам BBS News, Бэнкс оказался в десятке «литературного парада Миллениум», опередив Толкиена, Достоевского, Сервантеса и Марка Твена и уступив лишь Шекспиру, Оруэллу и Диккенсу! Но, впрочем, хватит скупых данных об авторе, взятых с обложки книги. Обратим наш пристальный взгляд на «Осиную фабрику».
Готическая мрачность, классический хоррор, триллер и целый котлован изнурительных вопросов. Ответ, конечно, будет найден, шкатулка сложится в узор, откроются врата адского прошлого.
В этой книге три странника-одиночки, бредущих по смыслу жизни в запутанных лабиринтах прошлого: шестнадцатилетний Фрэнк, его отец и сводный брат. Отец с мрачным прошлым, обернутым ватным одеялом тайн и странной мечтой, которую он воплотил, но в итоге это слишком сильно изменило жизнь Фрэнка. Сводный брат Эрик, любимое увлечение — обливать собак бензином и сжигать их себе на потеху. Для полного семейного портрета не хватает только описания Фрэнка.
Всё, чем он живет, — «осиная фабрика» на чердаке дома. Фабрика — это сложный комплекс, состоящий из переплетения лабиринтов, кусков жести, воздуховодов, трубок, газовой камеры, жертвенника и еще десятка приспособлений для умерщвления ос. Это действующая модель концентрационного лагеря для насекомых. Каждая оса выбирает свою смерть. От ее выбора зависит в некоторой степени и жизнь Фрэнка — каждая смерть подсказывает ему будущее. Он гадает на смертях.
Дом Фрэнка — целая система «жертвенных столбов», раскиданных по «острову», своего рода наблюдательные посты, защищающие «фабрику» от вторжения с «большой земли». Это целая куча милых его сердцу вещей: отцовский запас пороха, собачьи и птичьи черепа, бумажки, болты, это свой внутренний мир. Мир, который вытеснил собой всё. У Фрэнка за плечами три убийства младших братишек и сестренок. Мир взрослых посчитал эти смерти за случайные обстоятельства — мамы и папы иногда не замечают простых и очевидных вещей. И даже то, что кажется странным, мало их волнует — всё смывает океан забот и обязанностей. Как часто с экранов ТВ, глянцевых журналов, из обрывков умных радиопостановок можно услышать: «я — потерянное поколение» или «у меня не было детства». Вздор! Чепуха! Не надо покрывать все собственные неудачи сусальной паутиной приторной любви к детям. Дети — это инструмент для реализации своих фантазий, цемент и фундамент для архитектурной застройки будущего одинаковыми кварталами хрустальных замков.
Таким цементом стал и Фрэнк. Его отец всегда мечтал о мальчике, а родилась девочка. У Фрэнка не всё в порядке с гениталиями. Их как бы нет, вместо них лохмотья, а всё, что он знает о своей странности, это легенда об откушенном соседским бульдогом пенисе. В три года ему впилась в пах собака, было много крови, истерично рыдала мать, приезжала «скорая». Собаку увезли на живодерню. Умело сплетенная ложь, подтасованные факты, и даже есть маленький откушенный детородный орган в банке — он заспиртован и показывается при всяком удобном случае, чтоб отсечь сомнения. Но карточный домик в один прекрасный день рухнул: в банке — лишь миниатюрная копия из воска, а в отцовском столе упаковка гормонов с рецептами и инструкцией по применению.
Стоит, думаю, представить себя в шкуре главного героя. Вся жизнь в один прекрасный день изменилась, вся эта ужасная история — всего лишь сказка. Ты понимаешь, что ты не мальчик, а девочка.. Более того, ты даже можешь забеременеть и родить ребенка. И сделать его воплощением своей единственной мечты, того, чем жил всю жизнь до того дня, пока всё не растаяло как дым. Хрустальные замки имеют привычку рассыпаться на тысячи осколков и больно ранить, застревая порой в душе острыми занозами «осиных фабрик».