«НЕТ, РЕБЯТА, ВСЁ НЕ ТАК…»
Цыганская тема в творчестве Владимира Высоцкого
К каким порогам приведет дорога,
В какую ж пропасть напоследок прокричу…
В.Высоцкий
Образ цыганки в русской поэзии возник еще в 18 веке, например, в произведениях Г.Державина и А.Сумарокова. Но особенно эта тема стала популярной в начале следующего века. В 1810-х годах в Москву был завезен цыганский хор под управлением Ильи Соколова. Грустные цыганские песни и искрометные пляски явились тем, чего так не хватало пресыщенному московскому и петербургскому обществу. На цыган ездили смотреть специально, а за пение платили отдельно и щедро.
Многие цыганские песни и романсы впоследствии стали русскими народными песнями и романсами. Да и вообще «цыганочка» как жанр, интонация, музыкальный ритм давно стала символом России, наряду с той же «Калинкой» или «Подмосковными вечерами».
Одно из первых упоминаний «цыганского» мы находим в фривольной поэме дяди А.С.Пушкина — В.Л.Пушкина «Опас-ный сосед» (1811 г.). Много внимания цыганской теме уделил сам Александр Сергеевич Пушкин. Вольная цыганская песня была созвучна вольнолюбивой душе поэта и его достаточно бесшабашной жизни. Особенно Пушкин любил слушать пение цыганок Тани и Стеши, о чем можно найти свидетельства в мемуарной литературе. Нам же кажется уместным привести здесь несколько фрагментов, так или иначе связанных с темой нашего исследования.
В 1820 году поэт создает стихотворение «Черная шаль», которое имеет подзаголовок «Молдавская песня».
Гляжу как безумный на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.
Любопытно, что это стихотворение, посвященное любви, измене и расплате (кровавой и молниеносной!), вскоре действительно стало цыганской песней, о чем мы скажем позднее, в связи с творчеством совсем другого поэта. А пока же обратимся к поэме Пушкина «Цыганы». В примечаниях к поэме мы находим подтверждение экзотичности цыган и всего цыганского для России: «Долго не знали в Европе происхождения цыганов; считали их выходцами из Египта — доныне в некоторых землях и называют их египтянами. Английские путешественники разрешили наконец все недоумения — доказано, что цыгане принадлежат отверженной касте индейцев, называемых париа. Язык и то, что можно назвать их верою, — даже черты лица и образ жизни — верные тому свидетельства. Их привязанность к дикой вольности, обеспеченной бедностию, везде утомила меры, принятые правительством для преобразования праздной жизни сих бродяг — они кочуют в России, как и в Англии; мужчины занимаются ремеслами, необходимыми для первых потребностей, торгуют лошадьми, водят медведей, обманывают и крадут, женщины промышляют ворожбой, пеньем и плясками.
В Молдавии цыгане составляют большую часть народонаселения; но всего примечательнее то, что в Бессарабии и Молдавии крепостное состояние есть только между сих смиренных приверженцев первобытной свободы. Это не мешает им однако же вести дикую кочевую жизнь, довольно верно описанную в сей повести. Они отличаются перед прочими большой нравственной чистотой. Они не промышляют ни кражей, ни обманом. Впрочем, они так же дики, так же бедны, так же любят музыку и занимаются теми же грубыми ремеслами».
Позволим себе привести здесь еще одно небольшое стихотворение А.С.Пушкина, которое, на наш взгляд, имеет прямое отношение к процитированному выше отрывку, хотя написано в 1833 году под влиянием прочтения одного из рассказов Сервантеса:
Колокольчики звенят,
Барабанчики гремят,
А люди-то, люди —
Ой люшеньки-люли!
А люди-то, люди
На цыганочку глядят.
А цыганочка-то пляшет,
В барабанчики-то бьет,
И ширинкой алой машет,
Заливается-поет:
Я плясунья, я певица,
Ворожить я мастерица.
Не правда ли, как много сказано в этом небольшом стихотворении?! И как ярко, образно!
И, наконец, последний штрих к тому, что касается цыганской темы в творчестве Пушкина. Это небольшое стихотворение обращено и адресовано тому самому Илье Соколову, о котором мы говорили выше, — руководителю цыганского хора. Прошли годы, поседела его голова, но жива песня, жив танец, жива преемственность поколений:
Так старый хрыч, цыган Илья,
Глядит на удаль плясовую,
Под лад плечами шевеля,
Да чешет голову седую.
Продолжая обзор цыганской темы в русской поэзии 19 ве-ка, обратимся теперь к поэзии А.И.Полежаева (1804—1838). Жизнь его была трагической и короткой, поэтическая судьба трудной, а творческое наследие, дошедшее до нас, очень невелико, но именно у этого поэта мы находим строки, чувства и мысли, гораздо более соответствующие тематике нашей работы, чем это может показаться вначале.
Лишь относительно недавно, всего несколько лет назад, была полностью опубликована его знаменитая (вольнолю-бивая и фривольная, если не сказать больше!) поэма «Сашка». Написанная в 1825—1826 годах, она и стала началом всех мытарств и несчастий А.Полежаева. Описывая попойки и гулянки своего юного героя, так свойственные молодости, автор приводит здесь прямое свидетельство того, что стихотворение Пушкина «Черная шаль» всего через два-три года после написания уже бытовало в виде песни в среде цыган. Причем не как чужеродное заимствование, а как свое, собственное.
Махнул — и бубны зазвучали,
Как гром по тучам прокатил,
И крик цыганской «Черной шали»
Трактира своды огласил…
Здесь мы отступим от хронологического принципа, чтобы показать, как эта самая пушкинская «Черная шаль» (не пу-тать с известным романсом про темно-вишневую шаль!) отразилась через много лет в творчестве Владимира Высоцкого. Именно на таких примерах, как нам кажется, можно говорить о поэтической преемственности.
Есть у Владимира Высоцкого одна малоизвестная песня, которая называется «Французские бесы». Она посвящена другу Высоцкого художнику Михаилу Шемякину и написана по следам одного их (Высоцкого и Шемякина) крутого пьяного загула по кабакам и прочим злачным местам Парижа. Загул был столь по-русски буен, непредсказуем и могуч, что в преамбуле к песне Высоцкий искренне надеялся, «что такое более не повторится».
Нить порвалась, и понеслась —
Спасайте наши шкуры!
Больницы плакали по нас,
А также — префектуры.
Мы лезли к бесу в кабалу,
С гранатами под танки…
Блестели слезы на полу,
А в них тускнели франки…
Цыгане пели нам про шаль
И скрипками качали.
Вливали в нас тоску-печаль,
По горло в нас печали…
(1978)
«Цыгане пели нам про шаль…» Про ту самую, черную, пушкинскую. Русские цыгане… в французском Париже… Впрочем, к этим цыганам нам еще предстоит вернуться в дальнейшем.
И вновь перед нами поэт А.И.Полежаев. Есть у него стихотворение «Цыганка», написанное в 1833 году, может быть, самом тяжелом в столь короткой его жизни. Но собственные трудности и невзгоды прорываются у поэта лишь в самом финале этого стихотворения. И как же оно контрастирует по яркости, образности и силе жизнелюбия со многими описательно-бытовыми лирическими стихами, столь характерными для поэзии 19 века.
Узнаю тебя, вакханка
Незабвенной старины:
Ты коварная цыганка,
Дочь свободы и весны!
Под узлами бедной шали
Ты не скроешь от меня
Ненавистницу печали,
Друга радостного дня!
Вот это отсутствие пессимизма в творчестве лучших поэтов 19 века перешло потом в поэзию 20 века, и в творчество Владимира Высоцкого, в частности. Быть «другом радостного дня» несмотря ни на что — очень характерный мотив для его поэзии.
Далее мы переходим к группе русских поэтов, которые остаются в нашей памяти как авторы народных песен, изначально, правда, написанных как стилизации на цыганскую тему. Мы имеем в виду Е.П.Гребенку («Очи черные»), А.А.Григорьева («О, говори хоть ты со мной…», «Цыганская венгерка»), И.С.Тургенева («В дороге») и Я.П.Полонского («Песня цыганки»).
Остановимся на этих произведениях более подробно, потому что, во-первых, от них мы напрямую переходим к творчеству Высоцкого, а во-вторых, так как почти все вышеперечисленные песни Высоцкий исполнял в собственной интерпретации, часто диктуя свою авторскую волю, мы можем проследить на его примере, как видоизменялись (иногда до неузнаваемости!) поэтические тексты, становясь народной песней или романсом.
За сто с лишним лет бытования в народе от канонического текста Е.Гребенки остался лишь первый куплет, который к тому же стал припевом:
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я не в добрый час.
В 60-х годах 20 века под гитару Высоцкого мы слышим совсем другое:
Как увижу вас, очи черные,
Мне мерещатся ночи темные,
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные!
По обычаю да по русскому,
По обычаю петербургскому
Не могу я жить без шампанского
Да без табора без цыганского!
Поцелуй меня, ты мне нравишься!
Поцелуй меня — не отравишься!
Поцелуй меня, потом я тебя,
А потом вместе мы поцелуемся.
Магнитофоны зафиксировали еще одно исполнение Владимиром Высоцким романса «Очи черные» — своего рода «гусарский» вариант вариант. Приведем здесь самое начало, которое представляется нам чрезвычайно важным, так как в дальнейшем Высоцкий использовал образы из этого романса в своих стихах и песнях:
Скатерть белая залита вином,
Все гусары спят непробудным сном.
Лишь один не спит — пьет шампанское
Возле табора да цыганского.
«Скатерть белая» и «цыганский табор» — это как раз те образы и мотивы, которых изначально не было в авторском тексте Е.Гребенке и которые органично вошли в песню.
Точно такая же история произошла со знаменитой «Цыганочкой» Аполлона Григорьева. Это произведение принесло ему всемирную славу, но и от него остались, как говорится, рожки да ножки. Попутно отметим, что в 1857 году А.Григорьев написал и другую вариацию, называемую «Цыганской венгеркой», — стихотворение более объемное, трагическое и по эмоциональному накалу очень созвучное творчеству Высоцкого.
О, говори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!
Так было написано Аполлоном Григорьевым и им же спето, кстати, тоже под гитару. А вот как трансформировалось это произведение в исполнении Высоцкого.
Поговори хоть ты со мной,
Гитара, гитара семиструнная!
Вся душа, вся душа полна тобой,
А ночь, а ночь такая лунная!
Да, эх, раз, да еще раз,
Да еще много-много-много раз!
В чистом поле васильки —
Дальняя дорога!
Эх, сердце стонет от тоски,
А в глазах тревога!
На горе стоит ольха,
А под горою вишня!
Полюбил цыганку я,
Она, она замуж вышла!
Если вас целуют раз,
Вы, наверно, вскрикните:
Эх, раз, да еще раз!
А потом привыкнете.
Эх, раз да еще раз!
Да еще много, много раз!
Здесь мы имеем полное право говорить если не о создании нового произведения, то о коренной переработке старого. Причем о переработке бережной и тактичной, что говорит как о поэтическом мастерстве В.Высоцкого, так и о следовании высоким моральным принципам, которыми всегда обладала русская литература. Кстати, такая переработка не единичный случай в практике Высоцкого, потому что, исполняя чужие песни (а их в магнитиздате зафиксировано достаточно много), он как профессиональный актер еще и играл их, а значит, корректировал под свой голос, темперамент, душевный настрой, наконец.
Чрезвычайно важно отметить два принципиальных момента. Во-первых, Высоцкий вводит в песню припев: «Эх, раз да еще раз», который потом неоднократно использует в своих собственных произведениях. А во-вторых, в вышеприведенной поэтической реконструкции появляются образы и мотивы, которые будут детально разработаны Владимиром Высоцким в лучших его поэтических произведениях: «в чистом поле васильки», «дальняя дорога», «тоска», «тревога», «ольха», «вишня»…
Кстати, уместно будет заметить, что Высоцкий с большим уважением относился к русской народной песне, к романсу, некоторые из них исполнял сам. И даже если какие-то песни не были исполнены им лично, то он всё равно учитывал их, держал в памяти.
Проиллюстрируем данное утверждение на двух примерах. «В чистом поле васильки…» — этот образ, вне всякого сомнения, пришел из другой песни 19 века, которая не так широко известна, хотя и звучит до сих пор:
Ах, васильки, васильки,
Много вас выросло в поле.
Помню, у самой реки
Мы их собирали для Оли.
Среди ранних, так называемых «блатных» песен Высоцкого есть одна, которая озаглавлена автором «Грустный романс» (1963 г.):
Я икрою ей булки намазывал,
Деньги просто рекою текли,
Я ж такие ей песни заказывал.
А в конце заказал «Журавли».
Если спросить сегодняшнего читателя, какую песню подразумевал Владимир Высоцкий, то наверняка большинство ответят, что речь идет о песне на стихи Расула Гамзатова про солдат, которые «превратились в белых журавлей». Но Гамзатов написал свое стихотворение позже, а герой Высоцкого заказывает песню, слова которой принадлежат перу Алексея Михайловича Жемчужникова (1821—1908) — одного из «родителей» незабвенного Козьмы Пруткова. Стихотворение это, многократно переработанное и известное во множестве вариантов, тем не менее сохранило свою поэтическую основу:
Сквозь вечерний туман мне под небом стемневшим
Слышен крик журавлей всё ясней и ясней…
Сердце к ним понеслось, издалека летевшим,
Из холодной страны, с обнаженных полей.
Вот уж близко летят, и всё громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли…
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?
Песня эта получила широкую популярность в среде первой послереволюционной эмиграции благодаря исполнению такими мастерами, как Александр Вертинский и Петр Лещенко, а в наши дни ее проникновенно пел Аркадий Северный.
Но вернемся, однако, к цыганской теме в творчестве поэтов 19 века. Любитель охоты, французских женщин и могучего русского языка — И.С.Тургенев (1818—1883) в возрасте 25 лет пишет стихотворение «В дороге», которое больше известно по первой строке: «Утро туманное, утро седое…». Высоцкий исполнял этот романс практически один к одному с авторским текстом, но в то же время создал свой исполнительский вариант — вариант жестокого цыганского романса. Это достигалось за счет присоединения к тексту Тургенева стихотворения, которое приписывается некоему Л.Пеньковскому. У автора данной работы есть своя версия, по которой стихотворение принадлежит одному из поэтов есенинского круга. Версия эта нуждается в серьезной проверке, нам же хочется в рамках настоящего исследования привести этот текст полностью (вернее так, как он звучит у Высоцкого) и тем самым ввести его в научный оборот:
Обидно, эх, досадно,
До слез и до мученья,
Что в жизни так странно
Мы встретились с тобой.
Развязка — как сказка,
Завязка — страданье,
Но пропасть разрыва
Легла между нами.
Но пропасть разрыва
Легла между нами:
Мы только знакомы,
Как странно, как странно!
Обидно, эх, досадно,
До слез и до мученья,
Что в жизни так странно
Мы встретились с тобой.
Отголосок этого романса мы неожиданно встречаем в пес-не Высоцкого «Невидимка»: «Обидно мне, досадно мне — ну ладно!».
И, наконец, обратимся к имени Я.П.Полонского (1819—1898). В 1853 году поэт пишет стихотворение «Песня цыганки»:
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит,
Мы простимся на мосту.
Ночь пройдет — и спозаранок
В степь, далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой…
Владимир Высоцкий не исполнял эту песню (по крайней мере, среди известных на сегодня фонограмм ее нет), но, несомненно, она оказала свое влияние на его поэзию. Ведь тема разлуки весьма явственно звучит в его лирике, причем разлуки не только вынужденной, но и добровольной, связанной, в свою очередь, с темой свободы и права выбора. Здесь нам кажется уместным привести строки из стихотворения другого российского барда — Александра Городницкого:
Известна истина простая:
Свободен, значит — одинок.
Об этом же песня Владимира Высоцкого:
Лили на землю воду —
Нету колосьев — чудо!
Мне вчера дали свободу —
Что я с ней делать буду?
(1965)
Если говорить о преемственности поэтических традиций, то отметим и такой любопытный факт: в 60-х годах 20 века появилась песня, которая является продолжением «Песни цыганки» Я.П.Полонского. Приведем здесь ее начало, чтобы показать, насколько точно оказалось попадание в тему неизвестного нам автора:
Костер давно погас, а ты всё слушаешь,
Ночное облако скрыло луну.
Я расскажу тебе, как жил с цыганками
И как ушел от них и почему.
* * *
Итак, совершив краткий экскурс в историю русской литературы 19 века, перейдем теперь непосредственно к рас-смотрению цыганской темы в творчестве Владимира Высоцкого и попытаемся доказать, что эта тема была им любима и разрабатывалась на всем протяжении его творческой жизни — от первых песен до последних.
…Впервые к цыганской теме в своем творчестве Владимир Высоцкий обратился в 1958 году, еще будучи студентом Школы-студии МХАТ. Вызвано это было чисто «производственной», как принято говорить, необходимостью. Вот что вспоминает сокурсник Высоцкого Г.Епи-фанцев: «Мы организовали шуточный цыганский ансамбль. В этом ансамбле у нас даже была цыганка, “цыганка Аза”, наша однокурсница Аза Лихитченко. И вот вокруг этой блондинки крутилось всё это действие. Тексты писал, конечно, Высоцкий, мы пели песни, скажем, “Две гитары за стеной…”. Мы с этим ансамблем ездили выступать. На нас была очередь в институтах Москвы».
Магнитиздат сохранил лишь единственное исполнение этой песни, причем весьма некачественное, к тому же записанное позже, поскольку в 1958 году Высоцкий еще не умел играть на гитаре.
На степи молдаванские
Пролился свет костров.
А где шатры цыганские?
Не видимо шатров.
Цыгане, вижу, встали, я,
Ночной покинув стан,
Одни воспоминания
Остались от цыган.
<…> Две гитары за стеной
Жалобно не ныли.
В финский домик из шатров
Цыган переселили.
Эх, цыгане молодые,
Честные, не подлые!
Раньше были кочевые,
А теперь — оседлые!
<…> Не ищи в своей красотке счастья,
Ведь у нее — другой король в груди,
Ты не смотри на даму светлой масти,
Ты на цыганку, сокол, погляди!
(1958)
Больше ни в студенческие, ни в первые свои «взрослые» годы Высоцкий не обращается к цыганской теме, хотя некоторые ее отголоски можно все-таки найти в его ранних песнях, например, в песне «Серебряные струны»:
У меня гитара есть — расступитесь стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны.
Перережьте горло мне, перережьте вены,
Только не порвите серебряные струны.
(1962)
В 1965 году Владимир Высоцкий пишет свою первую песню в ритме «цыганочки». В среде высоцковедов принято считать, что эта песня была написана в подражание товарищу Высоцкого по жанру авторской песни Михаилу Анчарову и как ответ на его «Цыганочку». Известно, что, во-первых, Высоцкий был лично знаком с Анчаровым и слышал песню в его исполнении, а во-вторых, иногда исполнение собственной «Цыганочки» (подчеркиваю, что под «цыга-ночкой» мы здесь подразумеваем лишь музыкальный ритм) предварял куплетом из анчаровского текста. Поэтому и мы приведем далее два фрагмента рядом.
Она была во всем права,
И даже в том, что сделала.
А он сидел, дышал едва,
И были губы белые.
(Анчаров)
Она во двор — он со двора:
Такая уж любовь у них,
А он работает с утра,
Всегда с утра работает.
Ее и знать никто не знал,
А он считал пропащею,
А он носился и страдал
Идеею навязчивой…
(Высоцкий)
В 1966 году Высоцкий пишет еще одну коротенькую песню в ритме «цыганочки». Что интересно, в ней он обращается к мотивам своих ранних, «блатных» песен:
Сколько лет, сколько лет —
Всё одно и то же:
Денег нет, женщин нет —
Да и быть не может.
Сколько лет воровал,
Столько лет старался!
Мне б скопить капитал,
Ну а я — спивался.
Ни кола, ни двора
И ни рожи с кожей!..
И друзей ни хера,
Да и быть не может.
Только водка на троих,
Только — пика с червой…
Комом все блины мои,
А не только первый.
(Окончание следует)