РАССКАЗЫ
ВСТРЕЧА
Вот уж не повезло, так не повезло. Неожиданно появившаяся на дороге выбоина – чуть вильнул в сторону – и тут же разлетелись два боковых зеркала – своё и вынырнувшего из-за фуры джипа. Остановился, лихорадочно соображая, что делать дальше при виде направлявшегося к нему рослого водителя (судя по коренастой фигуре и накачанной шее, явно хорошего спортсмена). «Бандит, скорее всего, – подумал с тоской Андрей, – выйдешь – можно и по морде получить прилюдно, а шансов, хоть и сам был неробкого десятка и по молодости в драке неплох, все ж таки немного. И немудрено: он – сорокадвухлетний мужик, давно уже имевший связь со спортом лишь через газету «Советский спорт» – и молодой парень на пике прилично развитых физических возможностей.
Андрей решил было остаться в машине и вести разговор через приоткрытое окно, но устыдился собственной трусости и, стараясь оставаться внешне спокойным, уверенно вышел из машины.
- Ты чё, придурок! – с угрожающим видом рявкнул разгоряченный водитель. – Ездить не научился?! Тебя научить?!
Андрей не ответил, соображая, как повести себя, чтобы смягчить ситуацию, не уронив достоинства.
- Извини, в выбоину попал. Сам же знаешь, какие у нас дороги, – виновато улыбнулся он, сдерживая волнение.
- Ты чё мне заливаешь! – продолжал кипятиться парень.
Боковым зрением Андрей заметил выскочившего из машины второго такого же коренастого, стриженного под расчёску парня. Силы были явно неравными. «Ну, я и влип!» – промелькнуло в голове. И вдруг, вместо того, чтобы тоже накидываться на Андрея, второй парень решительным движением положил руку на плечо водителю.
- Вадик, не быкуй! Держи себя в руках. Сам же знаешь, что Александр Иванович этого не любит. Тем более что ничего страшного не произошло. Добро?
Водитель как-то сразу остыл и гораздо спокойнее произнёс:
- Да обидно просто. Из-за таких недоумков…
- Вадик! – голос второго прозвучал твёрже и требовательнее. – Держи себя!
- Ладно, понял! Короче из-за таких… водил теперь стоять время терять, пока гаишники подъедут.
У Андрея отлегло от сердца: бить не будут, разводить тоже.
Водитель джипа предложил:
- Мужик, слушай, ты же сам виноват. Давай… – он задумчиво оглядел битое зеркало, – три тысячи за зеркало – и разъедемся. Это же ниже нижнего предела.
Андрей, чтобы скрыть замешательство, стал с озабоченным видом разглядывать зачем-то колеса своей «Приоры», затем перевёл взгляд на разбитое зеркало, на проезжающие мимо машины, раздумывая над предложением.
- Да ты чё мнёшься?!- сказал Вадик. – Солидного человека заставляешь ждать.
Дверь джипа медленно открылась, выпуская на дорогу маленького квадратного мужчину. Неторопливой, пружинистой походкой бывшего спортсмена и уверенного в себе человека тот подошёл к ним. Несмотря на дорогой костюм, мужик был без галстука, верхняя пуговка белой рубашки расстегнута.
- Ну что делать-то будем? – спокойным тоном спросил он. – У вас КАСКО или ОСАГО?
- ОСАГО, – ответил Андрей.
- И чего тогда стоим? – как ни в чём не бывало улыбнулся «квадратный», как мысленно окрестил его Андрей. – По коням – да и делов! Вы всё равно виноваты, оплачивать ущерб по страховке вам не станут, а мы уж как-нибудь разберёмся с этим зеркалом сами, а то больше проторчим с ним. Было бы хоть что серьёзное, а э-это…
Андрей обрадовался. Похоже было, что этому предложению обрадовались и оба парня.
- Я-то понятное дело – за, – повеселел Андрей от такой неожиданной удачи и, чтобы наверняка избежать подвоха, спросил: – А вы потом не скажете, что я покинул место аварии?
«Квадратный» с добродушной усмешкой посмотрел на Андрея. И вдруг как-то разом посерьёзнел, снял очки, протёр их рукавом, надел и вновь посмотрел на Андрея. От пристального взгляда ему стало не по себе, но глаз не отвёл, выдержал. И сам заметил, что кого-то ему этот мужик напоминает, особенно в тот момент, когда снял очки.
На лбу «квадратного», от переносицы вверх, появилась сосредоточенная складка – явный признак процесса узнавания. Андрей сам заинтриговался и тоже посмотрел на него: не по годам живой задорный взгляд, доброжелательный, но без мягкости; на зависть любой красавице, пухлые губы, длинные густые ресницы. Вроде как где-то он эти глаза видел раньше. Где?
- Извините, а вас как звать? – прервал его размышления «квадратный».
- Андрей. А что?
- А фамилия? – не ответив на вопрос, продолжал спрашивать «квадратный».
- Орлов… – недоумевая, пожал плечами Андрей. – А что?
Лицо «квадратного» расплылось в озорном прищуре.
- Ну, как жизнь, Граф? – спросил он.
Андрей опешил от неожиданности: привет из далёкого детства и юности – так звали его по ассоциации со знаменитым однофамильцем – екатерининским фаворитом – в родном городе, из которого он уехал в семнадцать лет.
Са-ашка? – ставя сильное ударение на первом слоге, спросил он и, уже, наконец признав в стоявшем перед ним знакомом незнакомце бывшего одноклассника, не помня себя от радости воскликнул: – Саня! Калач!
Обнялись, захлопали по спине друг друга ладонями.
- Вот так встреча!
- Ну и дела! Сколько лет…
- Сколько зим…
Лица стоявших рядом парней вытянулись от изумления: вот так поворотец!
Отъехали к обочине, заговорили.
- Ты-то какими судьбами в Москве? – спросил Андрей.
Они уже устали улыбаться и постарались придать лицу серьёзное выражение, но оба продолжали светиться радостью.
- Да я в Москве всего полгода. Тренером сборной назначили.
- Какой сборной??? – огорошенному невероятной новостью Андрею представилось, что старый товарищ, с которым они десять лет вместе учились, бегали в спорткомплекс, гоняли в футбол на школьном стадионе, сейчас скажет, что в сборной какого-нибудь общества, потому что Калач – и тренер ТОЙ САМОЙ сборной – за гранью очевидного.
- Как какой! – рассмеялся Саня (его-то и называли парни, догадался Андрей, Александром Ивановичем), – сборной России.
- По самбо? – задал глупый вопрос Андрей.
- По самбо, по самбо, не по скоростному же метанию пончиков, – пошутил бывший одноклассник.
- Ничего себе! – присвистнул от восхищения Андрей. – Ты не шутишь случайно? Ну, ты даёшь! Молодец! Из нашего городка – и тренер сборной! Вот это да!
- Да уж, – хохотнул Александр Иванович, – я и сам до сих пор не могу поверить.
- Ну, расскажи хоть, как у тебя так получилось. У нас же и секции-то толком не было, а тут сборная…
Александр Иванович старался держаться с серьёзным видом, однако видно было, с каким огромным трудом ему удавалось удерживать под контролем рвущуюся наружу по-мальчишески счастливую улыбку.
- Какая секция! – гордо произнёс он. – У нас теперь целая школа борьбы! Я был директором, пока в Москву не перевели. Валерия Геннадьевича помнишь? Он борцов ведёт, я – самбистов.
Андрей спешил по делам и предпочёл больше слушать, потому что времени было в обрез. Заметив это, Александр Иванович сказал:
- Да что мы с тобой всё галопом. Спешишь?
- Спешу.
- У тебя вечер свободный?
- Ну… – чуть замешкался, соображая, Андрей, – да, свободный.
- В общем, так, – предложил Александр Иванович, – вечером приглашаю тебя в нашу сауну. Пообщаемся хоть по-человечески, а заодно попаримся. Ну так как, идёт?
- Идёт, – с радостью согласился Андрей.
Вечер удался на славу. Сауна оказалась очень уютной. Особенно понравился небольшой бассейн с чистой холодной водой, в который бросались, вдоволь нахлеставшись в парной веником. Хорошенько пропарившись, Андрей разомлел. А когда уже немного выпили, развалившись в мягких кожаных креслах, то расслабился вконец. И разговор потёк задушевный, словно не было этих двадцати пяти лет, что не виделись после школы, – будто только вчера расстались. Общались легко, без взаимного выпячивания собственных достижений, без малейшей фальши. Давно не было Андрею так хорошо, впрочем, как и Сане. Он так и сказал:
- Никак не могу к Москве привыкнуть, всё время в каком-то напряге, а с тобой разговариваю – забыл обо всём на свете. Хорошо сидим!
- Да уж! – подтвердил Андрей, лениво вытягивая распаренные ноги.
Расставались заполночь. На прощание крепко обнялись, нехотя разъединились, долго держась за руки.
Джип с Сашкиными ребятами, доставивший его к подъезду, уехал. Ночь была тёплой, на удивление звёздной. Пахло весной, распустившейся сиренью. Андрею хотелось посидеть в одиночестве, продлить ощущение необычно светлой радости, не покидавшей его после общения со старым школьным товарищем Сашкой Калачом, а теперь уже Александром Ивановичем Калачевым. Он сел на лавочку возле подъезда и, вглядываясь в темноту, погрузился в воспоминания. Мысли, сменявшие одна другую, вытеснила, в конечном счете, одна – о превратностях судьбы, о вечной теме гадкого утёнка и золушки. Калач – обычный мальчишка маленького роста, ничем среди сверстников не выделявшийся, ничего особенного, казалось бы, в будущем не обещавший, – словом, простой мальчишка, каких было подавляющее большинство. А теперь Александр Иванович! И росточком всё так же невелик, а человек большой – и духом, и достижениями, и, что главное, душой. Был Сашка Калач, да весь вышел, и стал вместо него крупный сутью, сильный мужик – настоящий, состоявшийся.
«Он-то состоялся, – подумал Андрей, – а я? Я состоялся? – и сам себе с горечью признался: – Нет! не получилось». Вспомнился соседний, Калача, двор и сам Сашка, с серьёзным видом играющий, как тогда казалось Андрею, в тренера в компании мальчишек помладше. Он показывает им разные упражнения на турнике, ходит на руках, и потом они учатся делать то же самое, а Сашка подсказывает им. Затем мальчишки разделяются на две команды и устраивают занимательную эстафету. Проигравшие отжимаются, приседают или подтягиваются. И над всем этим, как заправский тренер, Сашка Калачев.
Игра в тренера… Кто бы мог подумать, что из этой самой игры возникнет настоящий тренер с большой буквы и с большой открытой душой. Вся жизнь Саньки Калачева словно разделилась в мыслях Андрея на две части: был – и стал; был – и стал. Как удивительна своей непредсказуемостью судьба! Как бывает добра и как бывает жестока. И кто скажет, почему так порой поворачивается, что первые становятся последними, а последние – первыми? Почему он, Андрей, заводила и авторитет округи, один из самых сильных мальчишек их городка, победитель городских соревнований по бегу, всегда признававшийся одним из лучших футболистов на городских, областных и зональных соревнованиях в турнире «Кожаного мяча», так и не стал известным всей стране журналистом, как мечтал когда-то? «Почему? Почему? – задавал Андрей себе вопрос вслух. – Ну чем он отличается от меня? Что в нём есть такого, чего нет во мне? Воля? Так ведь когда-то не Сашка, а я был лидером. И развит я был куда лучше, и учился тоже лучше. А вот же он состоялся, а я – нет. Никогда я не чувствовал упоения собственной работой, тяготился ей, спешил домой и подчас грустил при чтении газет, что так и не появилась моя фамилия под заголовком статьи ни в «Известиях», ни в «Правде», ни в «Труде», ни в какой хотя бы районной газете. Ни в какой…»
А ведь когда-то, с завистью пожирая взглядом пролетавшие мимо поезда, представлял, как эти же самые поезда повезут его в Москву, Ленинград, по всей стране. Виделось ему множество новых знакомств, новых лиц, с которыми сведёт его прекрасная журналистская судьба в знойной пустыне, в бесконечной, колышущейся от ветра ковыльной степи, с её горьковатым полынным запахом. Будет и край гордых самолюбивых людей – Кавказ, и певучая мова Украины, и сплошь белоголовая Белоруссия (не зря же она зовётся белой Русью, – значит, все светловолосые) – так ему, совсем мальчишке, думалось – особенно при виде своих знакомых, имевших белорусские корни. Обязательно будет далёкая дикая тундра, Чукотка, где остались ныне одни лишь белые шаманы. В низком небе, до которого рукой дотянись, будет полыхать густая бахрома сказочного северного сияния. И всенепременно заглянет в калейдоскоп под названием Прибалтика, а там, сквозь маленькое стеклышко – совсем иной, загадочный мир пусть и советской, но Европы – надменной, презрительно отворачивающейся от своего некультурного, неотесанного старшего «брата».
Мечтал. Надеялся. Верил. Жил этим. Без тени сомнения, в твёрдой уверенности, что только так и будет. И даже помыслить не мог, что жизнь может сложиться каким-то иным образом, чем мечталось в десять… пятнадцать… семнадцать… А жизнь, оказывается, поворачивается так, что приходится наступать на горло собственной мечты. Задушил, убил – нечаянно, но, выходит, что так. А всему виной обстоятельства.
«Обстоятельства… будь они неладны, – заскрежетал зубами Андрей. – А что обстоятельства?!?! У всех они были, есть и будут. И у Сашки тоже были: и безденежье девяностых, и искушение возможностью достойного заработка в коммерции, куда его звали бывшие друзья по секции во главе с тренером. Но почему же все-таки он смог реализоваться, а я – нет?» И в тот же миг огненной вспышкой озарения мелькнуло: «Да ведь я ничего не делал, чтобы изменить эти обстоятельства. Принимал как должное и жил с ними. Жил и ничего не предпринимал, чтобы в моей жизни появились именно те обстоятельства, которые мне как раз нужны. Никогда я их не ломал, это они коверкали жизнь, перекраивали вопреки моим чаяниям. И встречи, которые должны были произойти именно на моём пути, чтобы изменить жизнь в желаемом направлении, не состоялись потому, что я не помог им состояться. Что-то недоделал, где-то недоработал, и, в конечном счёте, все эти встречи сложились для других, более упорных и сильных.
И выходит, что одни лишь обстоятельства и плели кружево моей судьбы. Вот именно что кружево, – криво усмехнулся собственной мысли Андрей, – потому что я никогда не шёл прямо. Не поступил на журналистику – пошёл в политех. Самое страшное – я ничего не сделал, чтобы подготовиться лучше остальных абитуриентов журфака. И уже по окончании политеха не предпринял новой попытки. А ведь другие делали – и поступали, реализовывали мечту. Второе образование можно было получить и заочно, к тому же за три года, а я выбрал диван, телевизор и газеты. Да, у меня есть оправдание: на пятом курсе института уже был сын, а с ним и дополнительная ответственность. Тут уж не до учёбы. Но ведь так было во все времена. И все равно находились те, кто крушил в пыль оказывавшиеся на жизненной дороге камни. Зато для меня эти злополучные обстоятельства оказались самооправданием собственной лени и слабоволия. Да-да – слабоволия! – терзал себе душу признаниями Андрей. – Нет! – в тот же миг успокоился он. – Уж чем-чем, а слабоволием я не страдал».
«Но как же нет?! – не соглашался голос внутри. – Ты же не стал преодолевать преграды. Получается, опустил руки заранее, спасовал». – «Но я же никогда никого и ничего не боялся. Терпел на тренажерах; хрипел через не могу на соревнованиях ради победы, – продолжал спорить Андрей, – преодолевал страх и бросался в драку с более сильными противниками; проявлял опасную независимость на комсомольских и профсоюзных собраниях. Я же…» – «Да, этим ты можешь гордиться по праву, – перебил внутренний голос, – только разве в том заключается мужество? Что было у тебя? Смелость! Шаг! Короткая вспышка! А нужно было ещё и идти, продолжать движение – неуклонно, верно, как бык. А ты не шёл! Вспыхивал, как искра, но не горел пламенем. Был смел даже там, где остальные боялись, но всё равно это была всего лишь только искра».
Андрей нервно взъерошил волосы на голове: «Пожалуй, так оно и есть. И всё же почему, по большому счёту, жизнь не удалась? Хватки не было или чего иного, коли жизнь сложилась не так, как мечталось?» И при произнесении последнего слова вдруг разом открылась для него простая истина, которая почему-то не замечалась никогда прежде: мечты не было, не было того, за что стал бы хрипеть, как хрипел когда-то, догоняя убегавших от него соперников на футбольном поле. «Хотя вру, – сказал он сам себе, – была мечта, только оказалась неглубокой. Оторви её, выкинь – не закровоточит, жизнь продолжится, как продолжается она у пьяницы, которому ампутировали ногу или руку: ему всё равно, потому что глотка осталась. Так и я: настоящей мечты, поднимающей над будничностью, однообразием, не было. И вдруг вспомнилась к закату. Даже не сама она привиделась, а слабое воспоминание о ней, привкус на губах после похорон».
Из темноты, между тополями, поглощавшими свет фонарей, послышался приближавшийся громкий задорный смех и молодые голоса. Андрей прищурился, выглядывая, кто же это занял пустовавшую неподалеку лавочку – только-только оперившаяся дворовая молодёжь, в том самом возрасте, в каком были они с Сашкой Калачевым, когда виделись в последний раз. Андрею не хотелось делить с кем-то ещё своё одиночество, отвлекаться от размышлений, и он медленно поднялся с места и направился к подъезду. Весёлая компания тут же перебралась на его место – ближе к кустам сирени.
«Я сам не смог, – продолжал он корить себя, – была бы такая же мечта, как у Сашки, – высокая, не дающая покоя, – пробился бы сквозь все преграды, работал бы журналистом. Но… Некого упрекнуть, кроме самого себя. А Сашка молодец: вовремя понял, что вся жизнь, как ни интерпретируй её смыслы, заключается в преодолении – себя, обстоятельств, чего угодно, но в преодолении».
Мечта… Как много она значит, сколь многое свершает и сколь многое может вынести на своих жёстких плечах. «Ничто не поздно менять, пока жив, – вдохновлённый порывом какой-то невиданной решимости Андрей одним упругим прыжком преодолел четыре ступеньки маленького лестничного проёма, ведшего к лифту. – Время ещё есть, завтра позвоню Кириллу: звал же ведь меня семь лет назад внештатником в свою районную газету. Думаю, ещё возьмёт».
Уже в лифте пробился в нём червячок маленького, самого первого сомнения: «А может, поздно уже – сорок два всё-таки, не мальчик. Кому я нужен в такие годы? И тут же вспомнились Сашкины слова: «Знаешь, Андрюха, в своей жизни я понял одну простую вещь: мы должны учиться друг у друга жить. Не люблю льстить, но скажу всё-таки: ты был для меня примером – как дрался, до упора, – и в жизни, и в спорте».
«Почему кто-то на меня равнялся, а сам я так себя и не проявил должным образом? – думал Андрей. – Ведь есть же, получается, у меня характер, надо лишь проявить его, а что до сомнений, то они ещё будут, но это дело второе. Зато самое главное я всё-таки понял – оставаться верным мечте. Ну что ж, теперь я буду учиться у Сашки, время ещё есть. Спасибо тебе, Иваныч!»
ПОДАРОК
Дима проснулся с радостью: что-то особенное обещало ему это утро. И сразу вспомнил: день рождения! Сегодня – день рождения! Будет вкусный торт, вишнёвый компот и подарок!
День рождения вообще самый лучший праздник. Каждый год, сколько он себя помнил, просыпаясь в этот день, он видел улыбающихся папу и маму, а затем получал то плюшевого медвежонка, то железную дорогу, то машинку с дистанционным управлением, то лыжи, то коньки с клюшкой, то снегокат… Теперь папы не было. Несчастный случай. В цехе упала какая-то железная балка – и папы, уцелевшего в Афгане, не стало. Первый свой день рождения Дима встречал без него. И мама тоже не поздравляла: с раннего утра убежала на рынок, а ведь на улице тридцатиградусный мороз. После того как они остались одни, ей пришлось оставить работу в школе, потому что прожить на учительскую зарплату троим было невозможно.
Ждать, конечно, не самое приятное занятие, но ничего, скоро мама вернётся и обязательно что-то ему подарит.
Дима соскочил с кровати, оделся и подошёл к окну. Никольские морозы закуржавили инеем деревья и двери подъездов, а дома было тепло, хорошо, не то, что на улице. И ни в какую школу спешить не надо, потому что воскресенье.
В комнату заглянул Миша.
- О, проснулся! С днём рождения, брат!
Подошёл, крепко, как ровеснику, пожал руку и достал из кармана трико наборную ручку.
- Это тебе от меня!
- Ух, ты! – восхищённо протянул Дима. – Лучше, чем у Петьки Харитонова! Где взял?
- Сам сделал! – гордо сказал Миша.
Дима обнял его.
- Ты у меня самый лучший брат в мире!
- А то! – шутливо задрал нос Миша.
В холодильнике красовался любимый всеми бисквитный торт с аппетитным кремом из сгущёнки и сливочного масла. Мама постаралась на славу. Оформлен он был лучше всякого магазинного. По бокам вились узоры нежно-кофейного цвета, сверху посыпан крошкой из шоколадных конфет, а посредине надпись, сделанная розоватым кремом: «С Днём рожденья, Митя!» Такого красивого торта мама ещё не делала. Вот уж торт так торт! Дима знал, как мама делает разноцветные кремы. Розовый получался при добавлении в крем свекольного сока, а чтобы получился кофейный цвет, требовался обычный кофе.
«Бедная мама, – подумал Дима, – я спал, а она стряпала. И как она успела, утром ведь на работу?»
Торт притягивал к себе: «Попробуй меня, я вкусный, я очень вкусный! Ты никогда такого не ел». Устоять было трудно, но это уже не праздничный стол с нецелым тортом. И потом, разделить всё наслаждение с первого куска можно только с мамой; без неё неинтересно и подленько; да что там говорить, невозможно – и баста: она так старается для них с Мишей. И до самого её возвращения Дима всё заглядывал в холодильник, чтобы полюбоваться тортом.
Мама вернулась пораньше, не в пять часов, как обычно, а в два.
- Мама пришла! – радостно закричал Дима и бросился встречать её к входной двери.
Посиневшие мамины губы с трудом раздвинулись в улыбке. Сняв шубу и шапку, она обняла Диму.
- Ну, сынок, с днём рождения тебя. Чтобы рос большим, сильным, умным и чтобы мы гордились тобой. Ты ведь у меня теперь совсем большой – двенадцать лет. Ну, пойдём в зал.
Мама взяла сумку, но Дима перехватил её руку.
- Ма-а, давай сумку, я сам донесу, а то ты и так устала.
- Не-е-етушки, – рассмеявшись, мама прижала к себе сумку, – не отдам, а то неинтересно будет. Пошли, пошли.
Дима догадался – подарок – и, заинтригованный, пошёл следом. На что-то особенное он не рассчитывал. Неловко: мама и так выбивалась из сил, мёрзла на морозе, чтобы заработать для них денег – жалко её очень. Даже на мгновение стало немножечко не по себе, оттого что она потратилась на него. Но радость и любопытство тут же взяли своё: что же там, в маминой сумке? Хорошо, если красивая рубашка или спортивный костюм; даже всего лишь брюки от него – и то здорово! А то у него простое хлопчатобумажное трико, а мальчишки на физкультуре в модных китайских костюмах занимаются.
Пределом Диминой мечты были кроссовки и железная дорога, потому что старая сломалась, а он с друзьями любил играть в неё зимними вечерами. Но никакой коробки в сумке не было. Что же она в себе таит? Сергей тоже нетерпеливо поглядывал на сумку.
Мама расправила белоснежную тюль на окнах. Свет на улице уже начинал сгущаться, чтобы вскоре превратиться в сумерки.
- Ой, снег пошёл! – обрадовалась мама. – Потеплеет, значит, а то я сегодня вся продрогла до костей, аж зубы стучат, – она в шутку стукнула зубами. И они застучали по-настоящему.
Мама рассмеялась; видно было, что одеревеневшие губы разжимаются с трудом, но разве маму удержишь, когда она начинает смеяться.
- Они меня не слушаются, – сказала она про зубы.
Миша бросился к ней и усадил на диван.
- А ну-ка, мама, садись давай! – и принялся растирать и массировать ей ступни. Дима убежал на кухню и принёс стакан горячего травяного чая.
- Какие вы у нас молодцы, – немного отогревшись, похвалила их мама и грустно улыбнулась, – как папа. Ну ладно, сейчас будет праздничный обед. Я быстро.
- Мам, а подарок, – Дима скорчил просительную гримасу.
- Ах да, – спохватилась мама, – сейчас…
Зазвонил телефон, и мама, отставив сумку, поспешила в коридор.
- Я сейчас, сынок.
Пока мама разговаривала, Дима, не утерпев, заглянул в сумку. Колбаса, сыр, яблоки, хлеб и… красная фигурка Деда Мороза. Это и есть подарок??? Дима еле сдерживал наворачивающиеся на глаза слёзы: подарок для малыша. А ведь ему уже двенадцать!
Миша угрожающе поднёс к его лицу кулак.
- Какой есть – такой есть. Всё равно подарок. Понял!
Дима зло посмотрел на брата и ничего не ответил.
- Мама старалась, – продолжал брат, – ей и так сейчас тяжело. Не расстраивай её. Договорились?
Он приобнял брата и слегка потрепал по затылку.
- Митя, прошу тебя как старший брат: сделай вид, что подарок тебе очень понравился. Ну чего молчишь? Добро?
Дима понимал правоту брата, а ещё ему стало приятно от такой, скрываемой за внешней грубоватостью братской ласки, и, преодолевая себя, он сказал:
- Договорились.
Войдя в зал, мама раскрыла сумку и достала из неё Деда Мороза в красном накрахмаленном кафтане, с увитым золотистой лентой посохом. Добродушные глаза молодцевато глядели на Диму. Он улыбнулся в ответ.
- Ма-а, какой классный подарок! Как раз скоро Новый год, поставим его под ёлкой. Здорово! – Диме представилась пушистая ёлка, украшенная сверкающими шарами и мишурой, и стоящий под ней на куске белой ваты Дед Мороз. И от предчувствия скорого Нового года огорчение немного отступило.
Мама обрадовалась, заулыбалась.
- Как я рада, что тебе понравилось, а то я так переживала, что не угожу. Торговли-то никакой, холодно ведь всё-таки вон как. Народу, естественно, никого, и выручки тоже. Хорошо, хоть с бабушкой одной поменялась. Я ей – кофту, а она мне вот – Деда Мороза. Всё равно у меня никто эту кофту не брал. А с деньгами на дорогой подарок в этом месяце туговато, иначе я бы сегодня дома сидела, а не на рынке морозилась.
- Мама, ты у нас самая лучшая мама в мире! – обняли её братья.
Мамино лицо словно осветилось изнутри, и Дима понял, что день рождения у него и в этот раз что надо.
Свет за окном окончательно сгустился. Вот-вот зажгутся фонари, и станет видно, как вокруг их светового ореола плавно кружатся снежинки. Кружатся и ложатся на ворсистую ткань пальто, на меховые воротники и шапки прохожих, чтобы, оказавшись затем в тепле их домов, превратиться в крохотные капельки воды.
…Я сидел в просторном кабинете управляющего банком. Когда-то один год я вёл физкультуру в его классе. Об этом он рассказал мне сам, потому что учителя, к сожалению, не всегда узнают повзрослевших бывших учеников.
Мы пили зелёный чай. За окном пели птицы, и светило солнце. Лето. А на шкафу зачем-то стоял Дед Мороз, который был, как сейчас любят говорить, ни к селу, ни к городу в этом оформленном в строгом деловом стиле кабинете.
- Это тот самый, о котором я рассказывал, – перехватив мой взгляд сказал Дмитрий Васильевич. – Мой счастливый талисман. Вожу его с собой из кабинета в кабинет. Знаете, Владимир Олегович, мне иногда так надоедают просители, что хочется послать куда подальше. Но взгляну на него, – управляющий с доброжелательной усмешкой кивнул в сторону Деда Мороза, – и вспоминаю тот день: озябшую маму, её руки-ледышки, синие губы, красное от мороза лицо и то, как мы сидим втроём, обнявшись на диване; и кажется, большего счастья в жизни быть не может. Вот для того Дед Мороз и стоит здесь, чтобы я не забывал, потому что как вспомню, – не могу не помочь… ну, само собой, если человеку действительно плохо, а то проходимцев хватает. Всем, понятное дело не поможешь, но вашим мальчишкам обязательно помогу. Будет у них и новая форма, и бутсы, и мячи. Не забудьте только на финал пригласить.
- Ну, до финала нам ещё далеко, но теперь придётся попадать.
Дмитрий Васильевич сдержанно улыбнулся мне в ответ, но я успел заметить, как собрались чуть заметными лучиками морщинки вокруг его глаз, точно такие же, как у озорно косившегося в мою сторону Деда Мороза.