СЕРДЦЕ ОГНЯ

(Продолжение. Начало в №3-4, 2011г.)

 

7

 

Тропа Хо Ши Мина, центральный Вьетнам, август 1966 года.

 

Если погода – ни к чёрту, или вы потеряли свою цель – бомбите «Тропу Хо Ши Мина» – золотое правило для пилотов Дяди Сэма. Всё просто как божий день! Знать бы только точно, где она, эта тропа… Впрочем, командиры бомбардировщиков особо не заморачивались этим вопросом. Они просто разворачивали свои самолёты на запад и опорожняли бомбоотсеки над границей Вьетнама с Лаосом – авось попадёт куда надо. А если попадёт не туда, – подумаешь, большая беда!

После того как гул в небе затих, внизу началось движение. Горящая повозка перегораживала узкую грунтовую дорогу, что хитрой змейкой извивалась среди густых зарослей и отвесных скал. Ещё несколько повозок стояло дальше. Но вот кусты зашевелились, и из них появился первый человек – парень лет восемнадцати в длинной серой рубахе до колен и соломенной островерхой шляпе. За плечами парня висел «Калашников». Парень деловито, подбоченившись, поглядел на небо, затем на повозку, по краям которой нехотя плясало ленивое пламя, и развернувшись к зелёной стене джунглей, крикнул:

- А всё, любезные, хватит отдыхать!

В первую секунду казалось, что вокруг нет ни души. Юноша усмехнулся.

- Я кому говорю, товарищи?!

И тут обочины дороги ожили. Зашевелились ветви и листья, и из зарослей высыпал народ. Именно высыпал. Потому что на дорогу стали выходить десятки людей, выводя волов, впрягая их в повозки. Перевалившись через кювет, выкатил «Газик» с двумя офицерами в форме армии освобождения и зенитным пулеметом на турели. Раздвинув заросли, на дорогу вышел слон. Погонщик сидел на его шее, а по бокам болтались тюки, в которых угадывались силуэты «цинков» с патронами и очертания разобранных на части стамиллиметровых минометов.

Слон затрубил, подняв хобот. Возница ткнул его острой палкой в спину. Животное недовольно повело головой, но противиться не стало и уверенно шагнуло вперёд, обходя повреждённую повозку. Следом за первым из-за деревьев выбрался второй слон – размером чуть меньше, но нагруженный теми же патронами и оружием. Потом третий.

Юноша с автоматом отступил на несколько шагов, давая дорогу каравану. Возница первого слона помахал ему рукой и крикнул:

- Привет товарищу Ле Бао!

- Привет товарищу Ксенх Ву! – ответил парень. – Когда ударите по Сайгону?

- Всё по плану, Сот!

И слон величаво прошествовал дальше.

Бомбы упали по большей части дальше, среди скал. Но несколько штук накрыли и дорогу. Здоровые воронки зияли впереди, сломанные стволы деревьев, завал… Слоны легко перешагнули это препятствие. Повозкам такое было не по силам.

Пока буйволов запрягали в повозки, машина с офицерами выехала вперёд и встала перед ближайшей воронкой. Командир 30-го батальона подполковник Хонг встал и с высоты «Газика» осмотрелся. Убитых не было. Предупреждение не запоздало, все успели уйти с тропы, но дорога…

Второй офицер – майор – хоть и был ниже по званию, но по положению, похоже, считался куда важнее. Он прикурил и строго посмотрел на подполковника. Тот взмахнул рукой, подзывая парня с «Калашом».

- Товарищ Нгуен Тан Сот!

- Я, товарищ подполковник, – подбежал юноша.

- Когда восстановите путь?

- Вьючные пойдут прямо сейчас, а дорога… Три часа.

- Два часа, лейтенант.

- Есть…

- Где наши ремонтники?

Парень только собрался ответить, но его опередил звонкий девичий голос:

- Бригада здесь, товарищ подполковник. Мы приступим немедленно.

Офицер обернулся. К автомобилю подбежала девушка в защитного цвета униформе, трофейном американском кепи и со «Стечкиным» за поясом. Подполковник скользнул по ней взглядом, затем – дальше. Отряд из двух десятков девушек с лопатами и носилками выстраивался вдоль дороги. На лицах – приветливые улыбки, словно и не было бомбежки.

- Хорошо, товарищ Динь, – одобрил подполковник и плюхнулся на сидение «Газика». – Приступайте…

Машина взрыкнула мотором и тронулась. Клюнула носом в воронку, выбралась с другой стороны, шофёр искусно объехал вторую. Майор вздохнул и покосился на подполковника.

- Это она?

- Да, товарищ Хэ, – ответил подполковник.

- Никогда бы не сказал. Я хорошо знал её отца, как и генерал Ле Бао. Она больше похожа на мать.

- Её мать была русская, да?

Майор, который главнее подполковника, промолчал. Подполковник не унимался:

- Её не могли оставить в Ханое?

Майор посмотрел на него строго, даже осуждающе.

- Нет, не могли, – потом продолжил, как-то даже мечтательно: – Да она в столице не усидела бы. Так и рвалась на юг! Товарищ Бао опасался, не сбежит ли. Товарищ Хонг, я понимаю, Нгуен Ли Динь – не подарок. Но мы не можем рисковать дочерью товарища Мьен, кандидатом наук и… – он запнулся. – По словам настоятеля Мьё…

Командир батальона вдруг напрягся и сглотнул. Даже водитель газика побледнел, сжав руль. Майор несколько раз многозначительно кивнул.

- Вот так…

С минуту ничто, кроме щебета птиц и жалобно-надрывного звука работающего мотора, не нарушало тишину. «Газик» давно обогнал мерно шедших неутомимых слонов с боеприпасами на спинах. Наконец майор затушил окурок о подошву ботинка и бросил его в услужливо подставленную подполковником картонную коробку из-под французских конфет.

- Плохо… Нужно проложить параллельную дорогу. И чтобы по ней могли пройти танки, – майор привстал. – Остановите вот здесь.

«Газик» затормозил. Толстые стволы деревьев уходили вверх словно колонны, подпиравшие небо. Миниатюрная пагода виднелась на обочине слева. Удивительно, но в ней горела свежая свеча.

- Хорошая мысль? – спросил майор.

- Э-э-э? Какая? – не понял подполковник.

Тот улыбнулся, снимая китель. Потом снял и брюки, отдав форму подполковнику.

- Насчёт второй дороги, для танков.

- Да, конечно, – подполковник взял с заднего сидения старый потрепанный саквояж и протянул майору.

- Я обязательно передам вашу идею товарищу Хо Ши Мину. Поезжайте. Вернётесь завтра.

- Есть.

Как только «Газик» скрылся с глаз, майор, оставшийся лишь в нижнем белье, снял ботинки и носки. Затем открыл саквояж, извлёк оттуда оранжевую хламиду, обвернул ею себя, а на её место сунул свою прежнюю одежду и бросил сумку к подножию маленькой пагоды. После чего медленно опустился на колени, молитвенно сложив руки…

Когда мимо пагоды прошествовали слоны, его уже здесь не было. Возница второго слона поклонился пагоде, а возница первого, обернувшись, спросил:

- Та самая?

- Здесь свеча не гаснет никогда.

- А нас в школе учили атеизму.

- За слоном смотри, мальчишка!

 

 

***

 

Лейтенант Нгуен Тан Сот, деловито поправив шляпу, прошёлся вдоль дороги и остановился возле воронки, вокруг которой копошились девушки из ремонтной бригады. Работа шла споро. Большую часть округлой ямы уже засыпали. То же было и со следующей воронкой. Нгуен Ли работала наравне с остальными. Сот недолго смотрел на неё, оценивая стройную фигурку девушки. Она, словно почувствовав его внимательный взгляд, вдруг выпрямилась, воткнув лопату в землю.

- И чего тебе, лейтенант?

- Да ничего, лейтенант… – усмехнулся Сот, присаживаясь на поваленный взрывом ствол дерева. – «Бригада приступит немедленно»… А ты бойкая. Я давно к тебе присматриваюсь.

- Присмотрелся?

- Выговор у тебя не такой. Я ханойских повидал.

Нгуен Ли вновь взялась за лопату.

- Ну сообщи, куда следует…

Их взгляды встретились. В глазах Нгуен Ли словно льдинки блеснули. Сот немного смутился. Сам он был из местных и второй год уже охранял дорогу. Получив лейтенанта, стал, как говорится, первым парнем на деревне. Да что говорить?! После того как из пулемёта он лично сбил сайгонский вертолёт, а его парни взяли в плен пилота, даже старики уважительно кланялись ему. Приходил как-то старый монах, чтобы взглянуть на героя. Мать угостила монаха, поднесла ему мешочек с рисом, а тот что-то пробубнил, благословляя. В невесты ему прочили самых видных девушек, а вот эта…

Глядя на неё, гордую и независимую, те самые «видные» девушки тоже стали другими. Короче, авторитет лейтенанта слегка пошатнулся. А так пойдёт и дальше – пошатнётся уже всерьёз.

- Хм… Надо будет – сообщу…

Динь ничего не ответила. И лицо её нисколько не изменилось. Она вернулась к работе. Сот помрачнел и отошёл. В общем-то, парень он неплохой, и Нгуен Ли ничего против него не имела, но… Письмо! «…твой друг Ан Тхон…», «…здравствуй, Колокольчик…»

В Москве не было ни одной пагоды. Потому в небольшой квартире, предоставленной секретарю компартии Индокитая и представителю её при Социнтерне товарищу Нгуен Динь Вао, примерно раз в месяц собирались с десяток его друзей. Мать тогда забирала маленькую Динь, и они уходили куда-нибудь… По большей части – гулять по Москве. Но порой, хоть это было и дороговато, шли в кино или даже в цирк!..

Послевоенная Москва не была чем-то сказочным. Но мороженым можно было полакомиться и в парке Горького, и в Александровском Саду даже зимой. Однажды, когда Динь было уже одиннадцать, к ним подошли двое – такая же молодая, как мама, женщина и мальчик лет четырнадцати. Оба смуглые, с раскосыми глазами. Женщина заговорила на каком-то языке. Мама удивлённо сказала, что не понимает.

«Вы замужем за казахом и не знаете нашего языка?» – удивилась женщина.

«Мой муж не казах», – резонно ответила мать.

«А кто?»

«Идём, Динь…» – и мама взяла дочку за руку.

Женщина и мальчик проводили их странными взглядами. А мать сказала:

«Не оборачивайся…»

Вспоминая тот случай, Нгуен Ли по-доброму усмехалась, памятуя об обычаях своего народа (пусть наполовину, но своего). Вполне может быть, что та казашка подыскивала невесту своему сыну. Только…

В январе пятьдесят первого отца арестовали. Динь отлично помнила эти безумные дни. Мать почти не спала, всё плакала, куда-то ходила. С Динь перестали разговаривать одноклассники, даже учителя не спрашивали на уроках – боялись. Тогда-то впервые она увидела этого старика. Небольшого роста, худющий, бородатый. Он позвонил в их дверь, и когда Динь открыла, уставился на неё своими огромными чёрными глазами. У Динь даже мурашки по спине пробежали.

- Здравствуйте… Вы кто?

Он заговорил по-вьетнамски:

- Ты ли Нгуен Ли Динь, я не ошибся?

Отец учил её языку, но говорить на нём приходилось не очень часто. Только если бывали гости, соплеменники отца, или по выходным. По выходным в семье говорили только по-вьетнамски. Заодно и мать – машинистка в министерстве – практиковалась.

- Да, я… – ответила Динь. – Только все зовут меня Дианой…

- А где же досточтимая Анн?

- Мама отдыхает…

Тут в прихожую вышла мать. Увидев гостя, она побледнела.

- Товарищ Вьет? Что случилось?

Тот одарил её доброй улыбкой.

- Вы разрешите? – это уже по-русски.

- Да, да…

Войдя в комнату, товарищ Вьет скинул пальто, отдав его матери Динь, и деловито, по-хозяйски, сразу подошёл к шкафу отца. Одет он был в обычный полосатый костюм. Правда на шее не было галстука. Он открыл дверцу, достал небольшую статуэтку Будды и кувшинчик с ароматическими свечами.

И то, и другое он поставил на письменный стол, и стол как будто преобразился, вмиг сделавшись алтарём. Над ним – на стене – портреты Ленина и Хо Ши Мина. А ещё небольшой портрет отца…

Закурилась свеча, источая ароматный дым. Этот запах был хорошо знаком Динь. Когда они с матерью возвращались со своих ежемесячных прогулок, в квартире всегда витал запах ароматических свечей. Откуда ни возьмись, в руках удивительного гостя появились ритуальные колокольчики. По комнате пронёсся завораживающий звон.

- Сядьте, – мягко сказал гость.

И в этом слове было нечто непостижимое. Он не просил, он приказывал. И можно было не выполнять этот приказ, но обе – и мать, и дочь – мгновенно поняли, что если его не выполнить, случится беда. И виновником этой беды будет отнюдь не их гость, виновницами будут они…

И они опустились на колени прямо на пол.

Гость тоже сел, скрестив ноги, спиной к ним, лицом к Будде. Курилась свеча. Дым поднимался тихой ровной струйкой к потолку. Гость молчал, закрыв глаза, время от времени позвякивая колокольчиками. Потом вдруг заговорил:

- Не бойся. Он вернётся. Очень скоро он вернётся. Ты ведь об этом молишься каждый час.

- Мать хотела что-то сказать, но гость качнул головой, и она промолчала. А он продолжал:

- Дальнейшее не светло. Он вернётся, ты не вернёшься. А ты, девушка-колокольчик, не бойся огня. Две случайные встречи, одна не случайная. Всплывёт среди гор Золотая черепаха… Это судьба… Но и огонь угаснет. Потому что ты будешь…

Тут он осекся. Снова прозвенели ритуальные колокольчики. Потом вдруг, не дотлев и до середины, свеча погасла, струйка дыма иссякла.

- Открой окно, – велел гость.

Динь вскочила и открыла окно. Дым свечи, словно живой, стремительно собрался под потолком в небольшое сизое облачко и вылетел вон, а потом поток холодного ветра овеял лицо Динь. Старик сгорбился, отчего показалось, стал совсем миниатюрным.

- Вам помочь? – встревожилась мать.

- Мне пора, – ответил старик.

С трудом он встал и, пошатываясь, направился в прихожую. Мать схватила и протянула ему пальто. Гость машинально взял его и лишь у двери обернулся.

- Бейся, сердце огня… – его глубокие мудрые глаза задержались на Динь… И тут он сказал нечто совершенно странное, такое, чего не мог сказать старый вьетнамец, пусть даже по имени Вьет. Он сказал: – Ёлки бритые, – и вышел вон.

Как ёлки могут быть бритыми?

Через день отец вернулся. Осунувшийся, похудевший, молчаливый. В кармане его была путёвка в Сочи. А ещё через месяц семья уехала в Ханой…

Нгуен Ли оставила лопату. Мозоли на руках были уже делом привычным. Воронка ликвидирована. Вторя тоже. Девушка замерла, прикрыв глаза и вздохнув полной грудью. И неожиданно вздрогнула, почувствовав резкую боль в груди.

- Что с вами, товарищ лейтенант? – бросилась к ней помощник бригадира.

- Всё хорошо, Нинь… Приступайте к следующей яме…

Две воронки, которые они заровняли, более не мешали движению повозок. Как и третья – на краю дороги. Но и её надо было зарыть, чтобы полностью восстановить тропу. Девушки приступили к работе. Нгуен Ли минут пять просто стояла, глядя на продолжившееся по «Тропе» движение, и боялась обернуться. Она чувствовала на себе знакомый пристальный взгляд. Неужели?..

Худая лёгкая рука опустилась на её плечо. Старый буддийский монах остановился рядом с ней.

- Здравствуй, Динь. Мы давно не виделись.

- Здравствуйте, дедушка Вьет.

- Ты боишься спросить? Не страшись.

- Я не страшусь. Я…

- Ты встретишься с ним, – твёрдо произнёс старик, – должна будешь встретиться. Вот, это тебе…

Он вынул что-то из-за пазухи, взял Динь за руку и вложил это в её ладонь. А потом развернулся и пошёл. Динь сжимала нечто в кулаке, не решаясь взглянуть, чем одарил её невесть откуда взявшийся старый монах. А тот словно растворился в воздухе, пропал так же незаметно, как и появился. Наконец Динь решилась.

В ладони её был небольшой амулет – хрустальная капелька дождя с грязно-бурым вкраплением посередине, походившим не то на уголёк, не то на капельку запекшейся крови.

 

8

Центральный Вьетнам северо-западней города Кхесань, август 1966 года.

 

Добраться до развалин оказалось труднее, чем предполагал Мак-Лайвли. Как говорится – гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Точнее – про отроги хребта Чыонгшон, которые, словно корявые пальцы, тянулись с запада на восток, к побережью.

На месте привала ждали почти до утра. Успели посменно поспать, пожевать, что Бог послал, а вернее, что выдал в виде пайка интендант. Эфир молчал, словно все повымирали к чёрту. Ближе к рассвету задремал и сам Мак-Лайвли. Как-то так незаметно, сам собой провалился в чуткий тревожный полусон, прислонившись к необъятному стволу дерева. Вообще-то с ним впервые случилось такое…

Сначала его просто обступила тьма, мягкая, как перина, и глухая, как стена. Потом вдруг всё вокруг осветили разноцветные прожектора. Может, зенитная тревога? – подумалось майору. Но это была не тревога. Это было телешоу!

Громогласно рявкнула музыка, обрушив на майора торжественный марш. Потом рыжий клоун в судейской мантии начал вещать с трибуны, на которой, неизвестно почему, на фоне какой-то дурацкой шляпы написано «Commanderin-chiefoftheUSarmy». Потом клоун стащил с себя парик, и майор с удивлением увидел, что это же «веселый Джи-Джей» собственной персоной! Что он говорил, не было понятно. Только «Джи-Джей», вытащив стек, указывал им на него, на Мак-Лайвли. А вместо слов до майора доносилось шуршание и писк, как от помех в эфире. Даже оркестр перестал быть слышен, хотя музыканты – все на одно лицо, как близнецы, и все – рядовые Фарли – старались играть во всю. Потом на помост рядом с трибуной выкатили какой-то агрегат, и Мак-Лайвли сразу же понял, что это и есть «русский огнемёт», тем более что на нем, похожем на большущий пылесос, было написано: «TheRussianflamethrower. MadeinSiberia».

Огнемётом заведовал капрал Ной. Он развернул эту штуку и направил на майора. И тут сквозь помехи прорвался голос генерала Джексона: «Да никогда ты не найдёшь русский огнемёт!» И майор понял, что сейчас его сожгут! Он хотел было закричать, но тут раздался чей-то ещё крик.

«Не ори! Демаскируешь!..» – гаркнул Мак-Лайвли и проснулся.

Или не проснулся? Джунгли, ночь, Джеф с рацией напротив него. Майор облегчённо выдохнул – слава Богу, что не с огнемётом. Дался им всем этот…

Снова раздался крик. Ной встрепенулся, хватаясь за автомат. Остальные – тоже. Лязгнули затворы. Мак-Лайвли привстал, повернувшись на крик. Грин?! Точно! Он судорожно вскочил и сел, почти что безумно озираясь. Затем встряхнул головой, сняв каску.

- Вот дерьмо! Приснится же такое…

- Ты аккуратней, лейтенант, – проговорил Джеф, – в следующий раз и пальнуть могу.

- Чего тебе приснилось-то, а? – спросил Эдвардс, насмешливо глядя на Грина, и прибавил как одолжение: – Лейтенант, сэр…

- Ты не поверишь! Веселый «Джи-Джей», мать его… – следующее, что произнёс лейтенант, заставило майора похолодеть: – Представь, сказал, что мы никогда не найдём русский огнемёт!

- Так и сказал?

- Ну… А я хочу «Пурпурное сердце» и домой, коров пасти. Всё лучше, чем тут с косоглазыми. – Грин повернулся к майору: – Мак, может рванём вперёд и найдём эту дрянь? А косоглазые, раз уж они его тоже ищут, сами к нам придут…

Командир несколько секунд молчал. Хорошенькое дело – один сон на двоих. В этих поганых джунглях спятить – минутное дело. А чтобы не спятить… Он вскочил, легко, словно новобранец.

- О`кей, парни. Подъём!

А на ворчание сержанта Меддога – мол, ещё поспать бы – резко ответил:

- В гробу отоспишься!

После чего любитель секса заткнулся, и отряд продолжил марш.

Шли, соблюдая все правила. Передовая группа – Паркс и Эдвардс под командой Грина – выдвигалась вперёд футов на двести, замирая на несколько минут. Потом лейтенант давал знак, и основная часть отряда нагоняла их. До того как начало светать, пересекли два ручья и миновали пологое урочище, где оплетённые лианами и поросшие мхом возвышались в ряд с десяток скальных выступов, похожих на зубы какого-то огромного монстра.

Всё вокруг было настолько диким и нетронутым, что поначалу Мак-Лайвли не поверил ни докладу Грина, ни своим глазам.

Грин присел под каким-то кустом, сделав знак «максимальная осторожность». Майор, а за ним капрал Ной, с рацией за плечами, короткой перебежкой приблизились к нему. Мак-Лайвли присел.

- Что у тебя, говори, – полушёпотом приказал командир лейтенанту.

- Там дорога.

- Ага? До Чикаго? – хмыкнул Джеф.

- Прикуси язык, – бросил ему майор.

Осторожно они вдвоем с Грином продвинулись вперёд, метров на пятьдесят. Дорога оказалась полузаросшей, верно, давно заброшенной. Однако на обочине лениво поигрывал алыми бликами небольшой костёр. Часовой дремал, опершись на винтовку. За ним виднелась в ночной темноте пара палаток. Из одной, той, что была подальше и побольше, пробивался тусклый желтоватый свет.

- Косоглазые расположились на пикник, – ухмыльнулся лейтенант.

Шуршание листвы заставило их схватиться за оружие. Но это был Эдвардс. Он вывалился из-за ствола дерева, придерживая пулемёт и глухо полязгивающую патронную ленту.

- Тихо ты, бизон недобитый, – грозно зашипел на него лейтенант.

- Порядок, Эйр… – отмахнулся Том и обратился к майору: – Я огляделся. Поблизости никого. А этих – человек пять, не больше…

- Ну? – пытливо посмотрел на командира Грин.

Мак-Лайвли словно кожей почувствовал его возбуждение. Лейтенанту не терпелось нажать на курок.

- Уймись… Не нравится мне это.

- Форму теряешь? – прищурился лейтенант.

Послышалось урчание мотора. Американцы притихли. Звук сделался явственней и громче. За деревьями метнулся свет фар. К крошечному лагерю подкатил автомобиль, похожий на джип. Мак-Лайвли сразу узнал русский «Газик». Из него выбрался офицер. Часовой при этом, к удивлению майора, не вскочил, не откозырял. Да и офицер не обратил на него никакого внимания. Он остановился, придерживая дверцу. За ним из газика выбрался ещё один человек – похоже, женщина. Оба тут же скрылись в большой палатке. Водитель остался в машине. И всё. Больше никакого движения.

- Мак, – хлопнув по плечу командира, горячо зашептал лейтенант, – это шанс! Давай! Этот со звёздочками точно знает, где русский огнемёт, или я – болван распоследний.

Мак-Лайвли помедлил, потом в сомнении покачал головой.

- Если тут офицер, значит, поблизости полно желтопузых.

- Том, скажи… – обернулся Грин к сержанту.

Эдвардс хищно погладил приклад.

- Сукой буду, майор! Я же осмотрелся – кругом пусто.

Мак-Лайвли потёр лоб. Слишком всё просто. Хотя, с другой стороны, у него самого чесались руки. Ещё мгновение он медлил. Так не хотелось нарываться! И всё же…

- О`кей, – выдохнул он решительно, – с нами Бог…

Лейтенант удовлетворённо кивнул и щёлкнул предохранителем своего «Калашникова», переведя автомат в режим одиночной стрельбы.

Небольшую стоянку обошли с флангов. Паркс и Шмидт взяли палатки и машину под прицел. Осторожно Грин, Меддог и Эдвардс пересекли тропу. Меддог при этом хрустнул веткой и тут же прижался к стволу. Но часовой никак не отреагировал на звук. Да и водитель словно был глухим. Раззявы!

Эдвардс довольно осклабился, предвкушая лёгкую победу. Он подкрался к машине и замер на мгновение. Так тигр замирает перед броском на жертву, сжимаясь в пружину. Меддог встал на четвереньки точно сторожевой пёс, стараясь держаться в густой тени. Часовой сонно вздохнул.

Эдвардс вынырнул из-за борта «Газика» и схватил водителя. Тот и дернуться не успел. Нож бесшумно вошёл ему в шею. Сержант замер, зажав вьетнамцу рот. В ту же секунду Меддог накинулся на часового. Островерхая соломенная шляпа слетела с его головы и покатилась по земле. Часовой тихо охнул.

Неожиданно откинулся полог ближней, той, что поменьше, палатки. Из неё выбрался третий вьетнамец, на мгновение замер, увидев Эдвардса, и судорожно поднял автомат. Глухо лязгнул затвор. Ночные джунгли огласились выстрелами. Эдвардс охнул, пошатнувшись, повиснув на дверце «Газика». Грин вскинул свой трофей. Пуля ударила косоглазого в голову. Продырявленная шляпа слетела. Вьетнамец, раскинув руки, выронил оружие и неуклюже повалился на спину, повиснув на растяжках палатки, из которой тут же показался ещё один.

Меддог отшвырнул часового и крутанулся. Брошенный нож сверкнул молнией и впился четвёртому в горло. Сержант сорвал с плеча автомат.

Теперь осторожничать не было смысла.

- Вперёд! – скомандовал майор.

 Парни бросились к костерку. Маленькую палатку изрешетили несколькими очередями, никому не дав больше выбраться наружу.

«Нашумели…» – подумал с досадой майор. Если поблизости есть ещё кто из желтопузых, то уж наверняка – не глухие… Он покрутил в воздухе рукой – дескать, занять круговую оборону. Приказ выполнили тут же, передёргивая затворы.

Услышав команду майора, Грин и Меддог ворвались в большую палатку, скупо освещённую подвешенной под сводом керосиновой лампой, и сразу увидели троих. Здесь был офицер, тот, что приехал на «Газике», и второй, одетый в оранжевую хламиду, как типичный буддийский монах. Оба сидели на корточках спиной ко входу. В глубине палатки курились ароматические свечи, и стоял небольшой деревянный алтарь. Ничего похожего на какой-нибудь штаб или командный пункт. Аромат свечей так и шибал в нос.

Третьим, вернее, третьей в палатке была девушка в военной форме. Она полулежала в плетёном похожем на шезлонг кресле между алтарём и монахом. Рубашка на ней была расстёгнута, обнажив маленькую изящную грудь. На шее висел не то медальон, не то кулон, хрустальный, кажется. Глаза её были широко открыты, но при этом она словно ничего не видела вокруг себя.

Гремели выстрелы, но офицер был как сонная муха. Он медленно обернулся, вяло попробовал вытащить пистолет. Меддог врезал ему по темени прикладом, мгновенно вырубив. Грин навёл автомат на второго, хотя тот не шевелился, словно был статуей.

Снаружи всё стихло. Лейтенант перешагнул через вьетнамского офицера и ткнул монаха носком ботинка в спину.

- Вставай. Обедня кончилась, косоглазый.

Никакой реакции. Грин хмыкнул. Пальнуть в него, что ли?

Меддог по-хозяйски закинул автомат за спину. Кому чего, а лысому – расчёска. Он обошёл неподвижного монаха и остановился перед девушкой, созерцая её неприкрытые груди. Кажется, вот-вот с подбородка закапает слюна. Девушка и впрямь была что надо – не в пример местным костлявым деревенским «красоткам» с вечно грязными ногами. Грин насмотрелся на них, пока служил в Индокитае.

- Дик, не время…

- Так точно, сэр.

Меддог произнёс это медленно, но при этом протянув руку и коснувшись её лица, провёл пальцами по щеке, по шее. Потом заинтересовался медальоном (а может, обнажённой грудью?). Пальцы его дотронулись до прозрачного кристалла…

И тут безучастный доселе ко всему монах вскочил. Что-то сверкнуло в его руке. Грин отшатнулся, оступившись. А монах взмахнул рукой, полоснув по спине Меддога коротким вьетнамским серпом на длинной ручке. Сержант заорал. Монах снова ударил, на этот раз всадив лезвие серпа в спину американцу, насадив его, как мясную тушу, на крюк. Крик Меддога оборвался. Монах рванул его на себя и отбросил. Сержант соскользнул с лезвия, глядя на курящиеся свечи и алтарь уже мёртвыми глазами, а потом упал на окровавленную спину к ногам монаха.

Опомнившись, Грин нажал на курок. Пули продырявили вьетнамца, разорвав монашеский наряд. Он выронил свой серп, но не упал. А опустился на колени, снова молитвенно сложив руки перед собой. Потом осел и повалился вперёд, уткнувшись лбом в землю, словно продолжая молиться.

Девушка очнулась и, вскрикнув, вскочила со своего ложа, непонимающе глядя перед собой, потом увидела трупы и подняла глаза на Грина, запахивая форменную рубашку. И ужас в её глазах мгновенно сменился ненавистью. Лейтенант направил на неё автомат.

- Тихо, сука, шею сверну…

 

***

 

Мак-Лайвли склонился к Эдвардсу. Тот прерывисто дышал, глядя в небо, и хлюпал кровью в горле. Две пули пробили грудь. «Не жилец», – мгновенно понял майор. Сержант Эдвардс вздохнул в последний раз и затих.

- Боже мой!.. – поражённо выдохнул Сальгари, перекрестившись.

- Ну, дерьмо… – скривился Фарли. – Ты еще слезу пусти!

- Заткнись, Филл, – одёрнул его майор. – Мы с Томом тут второй год вместе… Воевали… – он закрыл Эдвардсу глаза.

Парни замерли, вглядываясь в темноту. Костерок треснул прогорающей веточкой. И тут в палатке раздались выстрелы.

- Паркс! Следи за периметром! – крикнул Мак-Лайвли и вбежал в палатку.

Офицер растянулся без сознания. Монах скорчился посреди палатки. Грин стоял перед девушкой, зло глядя на неё. Ещё в глаза бросился распластавшийся в луже крови Меддог.

- Ну, сука, молись своему узкоглазому богу… – медленно произнёс лейтенант.

- Стой! – майор подскочил к нему и схватил за руку. – Охренел совсем? А вдруг этот окочурился, – кивнул он на офицера, – кого допрашивать будем? К тому же… – он осмотрелся, – странно это всё… Бери её, и – на выход.

- Повезло тебе, шлюха косоглазая, – Грин схватил девушку за волосы и поволок из палатки.

Мак-Лайвли снова окинул взглядом странную палатку, озадаченно прикусив губу. Между тем внутрь заглянул Ной.

- Вот дерьмо? – он поочерёдно задержал взгляд на Томе, на монахе, потом посмотрел на командира. – Это что у них, капеллан что ли?

- Чёрт его знает, – ответил Мак-Лайвли, – заберём этого, – указал на офицера, – и Тома. А с монахом пусть сами разбираются… Надо быстрее отваливать.

Оставив разгромленную стоянку, отряд вновь углубился в чащу. Тела Мэддога и Эдвардса завалили ветками и листвой, отнеся подальше от дороги. Хоронить времени не было. Тем более что рация за плечами Ноя, настроенная на приём, ожила минут через пять. Отрывистый голос проговорил что-то по-вьетнамски. Сальгари, шедший рядом с Ноем, машинально стал переводить:

- Командир второй роты спрашивает, что за выстрелы на запретной тропе… Ему говорят, что не знают.

- Чудно, – нахмурился Ной, – где есть вторая рота, там будет и первая.

- Они вызывают какого-то подполковника Хонга. А он не отвечает…

- Ещё лучше, – Мак-Лайвли бросил взгляд на пленного. – Сейчас до них дойдёт, и бросятся его искать… Быстрее, парни, быстрее!

Фарли и Сантьяго несли вьетнамского офицера – благо он был щуплый и лёгкий. Девчонку – ей, как и офицеру, связали руки – тащил за собой лейтенант. Майор следовал замыкающим.

Уже почти рассвело, хотя под деревьями всё ещё царили сумерки. Лес оборвался совершенно неожиданно. Бежавшие впереди Паркс и Шмидт выскочили из зарослей на открытое пространство и присели. Паркс свистом предупредил остальных. Отряд остановился. Майор прошёл вперёд.

- Глядите… – указал Паркс.

Майор поднёс к глазам бинокль.

- Добрались.

Примерно в миле от края джунглей, словно желая вырваться из буйной зелени высокой травы, высились древние развалины. Полуразрушенная кое-где стена, сложенная из больших гранитных блоков, а за ней крыши и купола каких-то сооружений – не то храмов, не то дворцов. Мак-Лайвли внимательно вглядывался в них, ища хотя бы намёк на расположение позиции загадочного «русского огнемёта».

 

***

 

Тридцатый батальон Национально-освободительной армии Южного Вьетнама (по-американски – Вьетконга) охранял один из самых опасных участков «Тропы Хо Ши Мина». Во всяком случае так говорили на совещаниях и писали в документах. Здесь дорога, по которой на Юг переправляли припасы и оружие, вплотную подходила к границе с Лаосом. Здесь часто появлялись американские десантники, не говоря о сайгонской армии. И почти ежедневно опорожняли свои бомбовые отсеки американские самолёты.

Только не это было главным, о чём подполковник Хонг знал гораздо лучше других.

Судьбе подполковника Дьенг Ле Хонга можно было удивляться, но никак уж не завидовать. Родился он в небольшой деревушке на самой границе французского Индокитая с большим Китаем. Из дома ему пришлось уйти, когда ещё не исполнилось и десяти лет. С тех пор где он только не побывал. Батрачил в Шанхае, воевал с японцами в армии Гоминьдана, потом – с французами. Ранен был несколько раз, сиживал и в японском плену, и в китайской тюрьме. Насмотрелся такого, о чём вспоминать жутковато. Вступил в китайскую компартию, потом – в партию Хо Ши Мина. Словом – прошёл путь до хрустальных небес и обратно, как писалось в одной старинной книге.

Хрустальные небеса… А знает ли кто-нибудь, что такое «хрустальные небеса»? Нет, это не те, с которых сыплются бомбы и льётся напалм. Совсем не те.

В тот майский день его контузило взрывом американской ракеты. Подполковник возвращался с удалённой позиции третьей роты. Через джунгли невозможно было ехать на «Газике». Воспользовался повозкой. Но… Вертолёт протарахтел над деревьями и ушёл. А подполковник Хонг остался лежать под перевёрнутой телегой возле убитого помощника и буйвола, истекавшего кровью. Так и пропал бы…

Очнулся он в какой-то хижине, в полутьме, и поначалу подумал, что бредит. Напротив него в позе лотоса, закрыв глаза, сидел светящийся человек. Нет, не статуя, не видение какое-нибудь, а реальный знакомый ему человек. От бритой наголо головы его исходило золотистое сияние. Руки покоились на бёдрах ладонями вверх. И в каждой ладони, как в светильнике, трепыхался небольшой огонёк. Хонг приподнялся на локтях поражённый увиденным. Впрочем, о чудесах, что творили буддийские монахи, каждый в стране Вьет слышал с детства. А вот…

- Товарищ Хэ?.. – выдохнул Хонг.

Член ЦК и Совета обороны Вьетконга, бывший сайгонский министр, майор армии освобождения и генерал разведуправления армии ДВР – вот кто это был! И словно в подтверждение, аккуратно сложенная форма лежала на циновке в углу, поблескивая звёздочками на погонах.

Генерал открыл глаза. На мгновение подполковника охватил страх. Ему показалось, что сейчас молнии – самое малое – ударят из глазниц светящегося человека. Но вместо этого пропало золотистое сияние, трепыхнулись и погасли огни в его руках. А вместо них само собой вспыхнуло пламя в очаге, осветив хижину тусклым волнующимся светом.

- Избранный проведёт бездушных в чистый огонь.

Хонг удивлённо моргнул.

- Что?

Хэ выдохнул и устало обмяк.

- У нас осталось немного времени до возвращения властелина огня. Кровь пропитала землю. Лишённые душ бродят здесь и сеют смерть. Ещё чуть-чуть, и ничто не остановит его. Кто готов встретиться с ужасом властелина?

- Я не понимаю, товарищ Хэ…

- Когда ты молился последний раз?

Весьма разношёрстное общество представлял собой центральный комитет Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. Пару раз подполковника вызывали туда на доклад как командующего на ответственном участке «Тропы». В ЦК входили и коммунисты, и социалисты, и националисты… Это благословил сам товарищ Хо Ши Мин, сказав, что в специфических условиях борьбы за свободу родины нельзя отказываться ни от какой дружбы, ни от каких союзников. Словом, Вьетконг был этаким винегретом, в который не вступили, пожалуй, только члены сайгонского правительства. Правда, значились в ЦК и несколько «тёмных лошадок», которые не походили ни на кого, держались особняком и имели обыкновение вдруг пропадать невесть куда. Таким был и товарищ Хэ. Он частенько инспектировал батальоны, охранявшие «Тропу», однако подполковник Хонг быстро смекнул, что инспекции эти – лишь прикрытие, повод, под которым товарищ Хэ появлялся там, где хотел. Лишь потом подполковник узнал правду о товарище Хэ, но уж точно не всю.

- Когда ты молился последний раз?

- Я? – переспросил Хонг. – Ну…

- Много лет назад, когда японцы чуть не расстреляли тебя.

Хонг вздрогнул. Так и было, в Нанкине, в 43-м году…

- Откуда вы знаете?

Хэ предупреждающе поднял руку.

- Слушай и молчи. Всё в мире было, и всё будет. Всё повторяется как цепь перерождений. Всё стремится либо ввысь, либо в бездну. Пламя пылает, чтобы пожрать дрова и угаснуть, как человек живёт, чтобы умереть… Но и ты возродишься, и пламя запылает вновь. Тхей Лю жаждет возвращения. Нужна лишь благая душа, чтобы оживить сердце огня. И такая душа уже рядом, она уже мечется, чувствуя боль и любовь. Она пришла из далёких снегов великого севера… Ты знаешь Нгуен Ли Динь?

- Нгуен Ли Динь? – Хонг ещё не до конца опомнился от увиденного и услышанного, потому не сразу понял, о чём спросил его этот загадочный человек. – Ах да… Лейтенант Динь. Она была переводчиком при штабе, а сейчас командует бригадой ремонтниц на моём участке «Тропы». Она… Она долго жила в…

- Я знаю. Великое пророчество исполнится. Ты должен показать её мне. Ты должен привести её к нам, когда я скажу. Поднимайся.

Подполковник встал с низенькой лежанки, ожидая, что почувствует боль, головокружение и тошноту – обычные последствия контузии. Однако ничего подобного. Он будто бы просто хорошо выспался. Голова свежа, тело полно энергии.

Товарищ Хэ тоже встал, сбросил с себя монашеское одеяние и надел военную форму. Когда он застегнул ремень, вынул из кобуры «ТТ» и привычным движением вогнал в него обойму, Хонг внимательно посмотрел на него. Товарищ Хэ перехватил взгляд подполковника.

- Удивлены?

- Вы же…

- Монах? Когда детей Дракона и Феи разделили надвое, как некогда они своих сыновей, и жгут напалмом каждый день, можно отступить от некоторых правил.

- Вы и стрелять будете?

- Идём… – пропустив вопрос, повелительно сказал Хэ.

Они вышли из хижины. Хонг не сразу узнал место, а потом понял, что находится в горном монастыре Лак Луанга, Государя-Дракона. Вокруг высились скалы. Стены храмовых построек плавно выплывали из них, словно не были построены людьми, а возникли вместе с горным хребтом, когда создала небо и землю Золотая Черепаха. Изваяние самого Лак Луанга, мудрейшего дракона, повелителя морей, возвышалось над храмом. Два десятка молодых послушников во дворе упражнялись в Вин-Чун, отрабатывая удары и блоки. В воротах храма стоял автомобиль. Подполковник удивлённо увидел своего заместителя рядом со своим шофёром.

- Я у вас давно? – спросил он товарища Хэ, вдруг осознав, что ведь был вертолёт, была ракета, взрыв…

- Два дня, – Хэ подозвал одного из послушников, – Фан Лунг! – тот подбежал, поклонился. – Поедешь с господином Хонгом. Поставишь палатку на запретной тропе и жди.

И вот теперь…

Свежий воздух и тряска привели подполковника в себя, когда его тащили, только открыть глаза Хонг не имел сил. Вскоре те, что несли его, остановились. Подполковника положили на землю.

- Чёрт, вроде маленький, а тяжёлый, – заговорил один, и Хонг узнал английскую речь.

- Может, водой облить, чтоб очухался? Тогда сам пойдёт…

- Да ну… Воды жалко на эту желтопузую сволочь.

- Заткнитесь вы, – прервал их третий голос.

Послышался явно не мужской вздох. Нгуен Ли Динь – вспомнил подполковник. Потом в памяти смутно всплыло произошедшее в палатке…

Он вошёл и посторонился, впустив Динь. Послушник Лунг стоял на коленях посреди палатки. В чашечке перед алтарём курились благовония. Лунг, не оборачиваясь, вынул из-за пазухи мешочек, достал щепотку какого-то порошка и бросил в чашечку. Палатку озарила яркая вспышка. Дальше всё было как во сне. Динь пошатнулась, сделала неуверенный шаг, опустилась в кресло. Хонг встал на колени позади послушника. Тот что-то стал говорить нараспев, но подполковник не понимал что. Девушка расстегнула пуговицы форменной рубашки и замерла. Неяркое сияние озарило тело Динь. Амулет на груди медленно начал наливаться светом, и бурое вкрапление уже не казалось чем-то чужеродным в нём. Кровавый свет запульсировал внутри, словно сердце забилось.

Потом донёсся, будто издалека, знакомый звук выстрелов. Хонг обернулся. Две чёрные тени ввалились в палатку. Непроницаемое чёрное марево, как дым, окутывало их лица, на обеих – камуфляж. «Бездушные», – понял он и попытался выхватить пистолет. Бездушный ударил его. Тьма…

«Английская речь. Американцы! Так глупо попался! Да кто же знал, что они появятся? Да и откуда они вообще тут взялись? – неповоротливо ворочались мысли во всё ещё затуманенной голове Хонга. – Может, наступают на Ханой? Чушь! Разведка? Плен? Волокут меня на юг?..»

А над головой звучали голоса:

- Билл, зажигалку дай…

- Ты захватил лишнюю пачку?

- О`кей, парни. То самое место. И развалины видны.

«Развалины? – Хонг попытался открыть глаза. – Не может быть!..». Он никогда не учил английский язык, но за время войны поневоле начал понимать, что говорят «янки». Развалины? Запретный храм? К нему сотни лет не смели подходить! Что здесь надо этим?..

- Паркс, Шмидт – вперёд. Фарли – со мной, прикрываем их. Эйр, за старшего.

- Да, сэр.

- Джеф, слушаешь эфир?

- Пусто, Мак. Может, соблюдают радиомолчание…

- О`кей. Пошли, парни.

Зашуршала трава. Хонг застонал, пытаясь что-то сказать, но губы не слушались его. Он попробовал пошевелиться – получилось, но с большим трудом.

- О, похоже, этот оклемался!

- Чего он?

- Да чёрт его знает…

 

***

 

Всё боится времени, а время боится пирамид – это сказали не то древние римляне, не то не менее древние греки – не важно. Майор Мак-Лайвли никогда не был в Египте, не видел никаких пирамид, да ему, собственно, по барабану были все пирамиды на свете. И всё же нечто похожее на благоговение он испытал, когда разглядывал древние руины в бинокль. Примерно такое же чувство возникло у него в душе минут десять спустя, после того как длинными перебежками он и его парни приблизились к этим каменным следам былого.

Мак-Лайвли замер возле какого-то кустарника в сотне футов от ворот. Огляделся. Паркс, накинув пулемётную ленту на руку, присел впереди, у стены, и сделал знак – дескать, всё чисто. Шмидт нырнул в ворота. Фарли пригнулся, держа наизготовку автомат. На мгновение «янки» замерли.

Всё здесь дышало многовековым спокойствием и тысячелетним величием. Каменные глыбы идеальной прямоугольной формы, ладно пригнанные друг к другу, возвышались на добрых двадцать футов и заканчивались ажурными зубчиками. Вся поверхность их была покрыта затейливой резьбой. Издали майор не разглядел, а сейчас вдруг понял, что стена – это два исполинских дракона, которые словно рвутся навстречу друг другу. Головы их и представляли собою проём ворот. Зубцы на вершине стены – это гребни на спинах драконов. У правого они изящно вьются, словно лепестки огня. У левого изгибаются, как струйки фонтана. Чешуя правого – резкая и угловатая и тоже напоминает пламя. Чешуя левого, напротив, округлая, мягкая, словно рябь на воде.

Мак-Лайвли ухмыльнулся. Сколько таких вот каменных драконов – некоторых величиной с пуделя, некоторых с гору – повидал он во Вьетнаме. Да вообще, все узкоглазые – что китайцы, что корейцы, что вьетнамцы – помешаны на этих своих всемилостивых и великомудрых монстрах…

Правый дракон хищно разинул пасть и выпятил грудь. Грива его, казалось, вот-вот колыхнётся огромным костром. Древний мастер не пожалел времени, чтобы высечь её как можно реальнее. Левый дракон извивался, словно стараясь утихомирить порыв своего собрата, и его грива плавно стекала к земле, напоминая то ли водопад, то ли расчёсанные мягкие и длинные женские волосы.

Меж двух этих чудищ и проскочил Шмидт.

Сразу за воротами начиналась мощёная гладкими каменными плитами аллея, прямая, как стрела. Она вела в центр этого древнего… Города? А может, крепости? Сержанта, однако, занимало отнюдь не предназначение сих древностей. Его цепкий взгляд искал вероятного противника. И не находил. Единственным движением здесь было колыхание высокой травы под дуновением ветра. А единственными солдатами – он да застывший в воротах Паркс.

«Дурью маемся», – подумал Шмидт, присев возле гранитного изваяния – здоровой остроносой черепахи: фута два в высоту и футов пять в длину. На панцире затейливый узор, морда вытянута к небу. Вдоль всей аллеи, по краям, через каждые десять шагов высовывались из травы такие же черепахи. И у всякой – морда своя… Будь сержант знатоком, он оценил бы по достоинству мастерство каменотёса. А так черепаха интересовала Шмидта только в виде возможного укрытия.

Знак Парксу. Тот кивнул и, пригнувшись, пробежал вперёд, миновав пару черепах. В воротах показались майор и рядовой Фарли. Майор вопросительно посмотрел. «Никого», – показал Шмидт. «Продолжать», – сделал знак Мак-Лайвли. Шмидт недовольно выдохнул, но приказы не обсуждают.

Держа оружие наготове, сержанты двинулись по аллее к центру древних руин. Справа и слева выныривали из разросшихся трав небольшие пагоды. Впереди, перегораживая руины поперёк, высилась длинная колоннада. Аллея упиралась в неё. За колоннадой виднелись три купола, похожие на яйца гигантской птицы. Если противник где-то и мог прятаться, то только там.

Шмидт первым добрался до колонн, взбежал по крутым ступеням и присел на корточки возле каменного столба, изображавшего ствол дерева. Такие же «стволы» росли бесконечной чередой справа и слева. Колонны второго ряда имели форму длинных узких цветков, что-то вроде тюльпанов.

Паркс последовал за ним, но на ступени взбегать не стал, а просто замер, внимательно глядя на напарника. Тот обернулся.

- Да пусто здесь. Глянь… – он провёл рукой по каменному полу, и на пальцах остался толстый слой пыли. – Тут сто лет никого не было.

- А вдруг…

Шмидт поморщился. Он перебежал ко второму ряду колонн, готовый стрелять хоть в Микки-Мауса, если тот выпрыгнет из травы. И вдруг остановился и медленно выпрямился во весь рост, забыв об осторожности.

За колоннадой раскинулась обширная площадь, вымощенная такими же, как аллея, плитами. Только были они не квадратными, а шестиугольными, как пчелиные соты. Посреди площади большой чашей – метров двадцать в поперечнике – зиял круглый бассейн. А в центре бассейна на невысоком постаменте стояла пятиметровая статуя.

Вода в бассейне была прозрачной, как хрусталь, и манила своей спокойной гладкой поверхностью. В ней, словно в зеркале, отражался этот удивительный истукан. Когда Шмидт увидел его, глаза истукана сверкнули. Мгновение спустя сержант понял – в глазницы вставлены драгоценные камни, может быть, даже алмазы.

Лицо статуи напоминало одновременно обезьянью морду и морду тигра, только лоб и глаза были совершенно человеческие. Пасть – язык не повернулся бы назвать это ртом – хищно оскалена. Клыки – как четыре золотых кинжала. Голову окаймлял ажурный гребень, словно истукан выглядывал из костра. На шее – ожерелье из человеческих черепов. Шесть рук растопырены в разные стороны. Нижняя пара сжимала меч и копьё, средняя – кнут и булаву, верхняя пара была воздета над головой в каком-то колдовском жесте. Всем телом истукан подался вперёд, словно пытался выпрыгнуть из окружавшей его чаши бассейна. Человеческие ноги оканчивались ступнями с огромными когтями, как будто впившимися в постамент. Когти, как и зубы, сияли металлическим блеском.

Словно околдованный волшебным видением, сержант Шмидт не мог пошевелиться. Безотчётный страх зашевелился в груди. Пальцы машинально сжали ручку автомата. Хотелось закричать и побежать, но неведомая сила заставляла смотреть и смотреть в глаза свирепого истукана. Он – сама ярость, прародитель всех ужасов, повелитель тысячи казней!..

- Эй, Чарли, ты что? – окликнул напарника Паркс, прождавший с минуту и наконец поднявшийся на ступени колоннады, укрывшись за колонной.

Шмидт не ответил. Паркс видел, что с напарником что-то не так. Выждав ещё полминуты, он перебежал колоннаду и прижался спиной к колонне-тюльпану в паре шагов от Шмидта. Тот не шелохнулся.

- Чарли! Обалдел совсем?

Ни звука в ответ.

- Да что ж ты?.. – Паркс шагнул к Шмидту и схватил его за руку…

- Вот вылупился, гад, – придя в себя, произнёс Шмидт.

- Да, серьёзная скотинка, – оценил внешний вид истукана Паркс и сбежал по ступеням на площадь. – Ты идёшь?

Шмидт поёжился, косясь на статую, но всё же последовал за напарником.

- Вот вылупился… – повторил он.

Обошли площадь. Заглянули в пустые помещения пагоды за спиной истукана. При входе лежал такой слой нетронутой пыли, что внутрь даже не полезли – ясно, что незачем. Потом Шмидт закурил, присев на край бассейна.

- Нет, ну ты видел глазищи этого ублюдка?

Паркс всё ещё оглядывался, никак не желая верить, что развалины заброшены и пусты. Откуда ж тогда вчера стрелял этот драный огнемёт? Может, со скал, в которые упирался храм за спиной истукана.

- Интересно, из чего они? – продолжал Шмидт.

- Какая разница?

- Не скажи. Может, один глаз на пару-тройку миллионов тянет? Упакованы будем!.. Проверим?

- Да перестань!

Но Шмидт уже развернулся, обошёл статую и легко запрыгнул на парапет, вглядываясь в морду истукана, потом выплюнул сигарету.

В следующую секунду раздался его крик и выстрелы. Паркс развернулся, вскинув пулемёт. Шмидт покачиваясь, стоял на парапете, объятый пламенем. Какая-то ирреальная картина, словно из голливудской сказки про путешествия Синдбада… Ноги его уже догорели от ступней до колен, и пламя быстро поднималось выше, но сержант не падал, а висел, корчась от боли, и палил в воздух. Вот он выронил автомат, и… Автомат сгорел, не долетев до земли, словно сделан был из бумаги, а не из металла! Затем алые струйки обхватили лицо…

Паркс не видел врагов, но судорожно вздохнул и инстинктивно попятился. Он не понял, откуда взялся огонь, вдруг охвативший его правую руку и плечо. Не выпуская оружия – первое, чему учат в армии – он бросился в единственное доступное укрытие: тёмный проём входа в пагоду.

 

***

 

Грин следил за передовой группой в бинокль. Он видел, как Паркс и Шмидт исчезли за воротами. Как Фарли и Мак-Лайвли последовали за ними. Потом майор снова появился меж драконьих голов и сделал знак – «ко мне».

- О`кей… Идем, парни, – опустил Грин бинокль и дёрнул верёвку, на которой держал девчонку.

Рядовые подхватили пленного подполковника. Но тот вдруг затрепыхался и что-то заговорил сбивчиво и еле слышно.

- Ну ты, не дергайся, сука, – тряхнул его Сантьяго.

- Врежь ему, – посоветовал Ной.

Сальгари вслушался в лепет вьетнамца.

- Он говорит, что там ждут смерть и ужас.

- Да? А я думал, он колыбельную поёт, – огрызнулся Грин. – Тащите его!

Хонг пытался упираться, но его решительно потащили к древним развалинам.

Шли быстро. Майор маячил в проёме ворот, значит, вьетконговцев поблизости всё-таки нет. Но следовательно нет и никакого огнемёта. «Чего ж мы пёрлись сюда?» – спрашивал себя лейтенант, и ещё он косился на девчонку. Ладная. Идёт покорно, опустив глаза. Может, после допроса не убивать её? То есть, не сразу. Заменить покойного сержанта Меддога? Даже забавно.

Майор встретил их усталым, но строгим взглядом.

- Джеф, связь.

- Да, сэр…

- Давай сюда этих, – кивнул на пленных.

Расположились сразу за стеной. Фарли и Такер отправились в дозор. Фарли полез на стену. Паркс и Шмидт продолжали обходить руины – так, на всякий случай, хотя… Ну какой тут может быть случай? Ни следа вокруг. Разве что этот огнемёт и его прислуга перемещаются по воздуху.

Ной напялил наушники и взял микрофон. Только рация словно сдохла – в наушниках не было даже обычного фона и шороха помех. Капрал озадаченно постучал по ним, потом проверил индикатор зарядки батарей – вроде бы всё в норме, но… Он покрутил ручку настройки, после чего снял верхнюю панель и полез внутрь своего агрегата.

Майор уселся на панцирь каменной черепахи и закурил. К нему подвели пленных. Документов при них, естественно, не нашли. Девушка всё так же смотрела в землю. Офицер плюхнулся на задницу – ноги не держали его, и тело сотрясала сильная дрожь. Он раскачивался и мычал.

- Флягу, – протянул к Грину руку Мак-Лайвли.

- Воды у нас не цистерна, – попытался возразить лейтенант.

- Там целый бассейн. Ещё наберёшь.

Пришлось подать флягу. Майор открыл её и плеснул в лицо подполковнику. Хонг вздрогнул и затравленно взглянул на американца.

- Имя, звание, должность, – спросил Мак-Лайвли и мельком посмотрел на своего переводчика.

Сальгари повторил по-вьетнамски. И тут лицо пленного подполковника вдруг странно переменилось. Он всё так же дрожал, только мрачная ухмылка скривила его губы. Он заговорил. Сальгари, морща лоб, слушал его и молчал. Майор перевёл взгляд с вьетнамца на рядового.

- Ну, академик? Чего?

- Я… Чёрт его знает, сэр, несёт какую-то ахинею. Огненное дыхание настигнет … э-э-э… низких тварей, у которых нет души… Все умрут, а ты первый, когда возродится костёр души… Бред какой-то!

- Похоже, Дик слишком сильно врезал ему по куполу, – констатировал Грин.

- А она? Имя, звание, должность?

Сальгари заговорил было, но тут девушка резко подняла голову и перебила его.

- Она говорит, что я не знаю вьетнамский язык…

- Я сказала, что ты плохо говоришь по-вьетнамски. Да и понимаешь тоже, – на чистом английском заговорила Динь.

- Вот дерьмо! – вырвалось у Грина.

Рука майора с сигарой замерла в воздухе. Он воззрился на девушку как на восьмое чудо света. Конечно, многие вьетнамцы говорили по-английски, но чтобы так хорошо, без акцента. А тон! А взгляд! Словно ножом пронзает, и аж мурашки по спине. Мак-Лайвли кашлянул, пытаясь скрыть замешательство.

- Не выражайся при даме, Эйр…

- Да ладно…

- Повелитель огня сожрёт вас, а не ваши души. Потому что у вас нет душ. Вот что сказал подполковник, – как молнию, метнула взгляд на Грина пленница. – Вы сами пришли в Запретный храм. Отсюда только одна дорога – в ад.

- Вьетнамцы верят в ад? А я-то думал…

- Американцы умеют думать?

- Полегче, сучка косоглазая, – ткнул её стволом «Калаша» Грин.

В эту секунду развалины огласились громким криком и затем – треском пулемётной очереди. Она доносилась из-за колоннады.

- Дерьмо драное, что там?! – воскликнул майор. – Эйр, стереги их. Сантьяго, Сальгари, за мной!

 

***

 

9

 

Центральный Вьетнам, за сутки до этого.

 

Вы бродили когда-нибудь в сердце огня? Вы сгорали когда-нибудь, не сгорая? Вы ступали когда-нибудь на неверную почву из тысяч лепесточков пламени? Когда они и мягки, как шелк, и тверды, как рубины, и остры, как острия мечей, и нежны, как стебельки юной травы. Когда они и рвут, и ласкают одновременно. Рвут, потому что они – огонь, ласкают, потому что они – любовь…

Первый сон продолжался всего секунду. Деревья окрасились алым, листья затрепетали, в тёмном небе появилась грозная туча, и молнии когтями дракона начертили свою паутину. Динь вскочила и несколько минут не могла прийти в себя.

Был день. Грузовик пыхтел и урчал, нехотя взбираясь по пологому склону. За ним следовали гружёные повозки. Буйволы мотали рогатыми головами, а возницы время от времени тыкали их заточенными бамбуковыми палками, подгоняя. Ветер разогнал облака. Солнце пронзило сумерки джунглей лучами, как золотыми копьями. Вдалеке затрубил слон.

Девушки, что ехали в том же грузовике – её подчиненные, а точнее сказать – подруги по дорожно-ремонтной бригаде, что-то живо обсуждали, то и дело таинственно улыбаясь и хихикая. Наверняка, только что приметили из кузова молодого симпатичного офицера или солдата. Патрули то и дело попадались на пути.

Динь наморщила лоб, вспоминая сон. Или это был не сон? Как можно заснуть в этом шуме в кузове грузовика в середине дня? Ей казалось, что некто хотел показать ей что-то невероятно важное, но не успел. Там, в красноватой тьме, в хитросплетении молний она приметила… Нет, это всего лишь видение…

Динь повернулась и посмотрела на обочину дороги. По ней, навстречу обозу, шли беженцы с юга. У них не было автомашин, буйволов и слонов. Они тащили на себе, или в лучшем случае – на худой кобыле или полуразбитом велосипеде свой нехитрый скарб. Шли семьями, хмуро глядя себе под ноги. Да и с чего бы им веселиться?

На очередном повороте в придорожных зарослях Динь заметила маленькую каменную пагоду – четыре столба и ажурная крыша. Под ней – сидящий на корточках здешний малый божок в ожерелье из живых цветов. Перед ним – дары: курящиеся благовония, аккуратные горсточки риса, и даже – кто-то не пожалел – кусочки куриного мяса. Проходящие крестьяне кланялись божку. А ещё, напротив него, спиной к дороге, замер монах – их легко узнать по одежде.

Когда машина поравнялась с часовенкой, монах вдруг обернулся, сразу же найдя взглядом именно Динь. Их глаза встретились, и монах поклонился. Динь смутилась и поклонилась тоже.

Через полчаса примерно им повстречалась ещё одна пагодка – на этот раз деревянная, но тоже старинная. И вновь перед ней стоял монах. И снова он обернулся и поклонился Динь. Той ничего не оставалось, как ответить на поклон.

Одна из девушек – Чун Вей – подсела к Динь, заметив её движение.

- Ты что?

- Там был монах… – растерянно сказала Динь, приложив руку к груди, где под форменной рубашкой спрятался амулет – подарок дедушки Вьета.

- Да, – кивнула Чун Вей, – их сейчас много бродит. Говорят, сайгонцы закрывают монастыри, потому что пресвятой Нчон вступил в ЦК фронта.

- Я слышала, – ответила Динь и подумала: «Отчего ж они кланяются… мне?..»

- Смотри, вон ещё! – воскликнула Чун Вей.

В самом деле в потоке крестьян с юга ярким оранжевым пятном выделялись на этот раз сразу шестеро монахов. Они медленно брели вереницей, обгоняемые беженцами. Но вдруг, поравнявшись с грузовиком, остановились и поклонились, глядя на Динь.

Странно, только почти никто не обратил на это внимания. Кроме самой Динь и Чун Вей, которые вернули поклон…

Второй сон продолжался дольше. Вновь сверкали молнии в красновато-чёрных тучах, словно призрачная рыбацкая сеть была заброшена в небо. И на этот раз Динь ясно увидела его. Он падал с высоты высот, раскинув руки, и жестокое пламя поджидало его. Она хотела бежать к нему… И проснулась.

Крупные капли дождя молотили по крыше хижины. В этом месте крыша прохудилась, под миниатюрные водопады подставили широкогорлые глиняные миски. Крайняя миска переполнилась, и тоненькой струйкой вода стекала по полу на веранду. Динь поднялась, осторожно, чтобы не беспокоить подруг, вышла на веранду вслед за этим ручейком, остановилась, вдохнув пропитанную дождевой влагой свежесть.

Как долго она не могла привыкнуть к циновкам, на которых приходилось спать здесь, вдалеке от городского комфорта! Но после десятка закопанных воронок от пятисотфунтовых американских бомб и такое ложе кажется мягче любой перины.

Сверкнула молния, точь-в-точь как во сне, на миг осветив качающиеся под ветром деревья и хлещущие по ним струи тропического ливня. И Динь показалось… Нет, не может быть!.. Что напротив хижины среди мокрых стволов стоит одинокая фигура в оранжевой хламиде. И эта фигура, молитвенно сложив руки ладонь к ладони, поклонилась.

Динь подалась вперёд, желая убедиться, что зрение не обмануло её, но в дождевой темноте ничего не смогла рассмотреть.

Третий сон пришёл под утро. Огненный дракон описывал круги над вершинами гор. Тысячи стервятников летали вокруг, пытаясь напасть на него. И падали, падали, падали пучками пылающих перьев, исчезая в глубинах бездонных ущелий…

Её разбудила рука, трясущая Динь за плечо.

- А? – посмотрела она на свою помощницу ефрейтора Нинь. – Что?

- Ты стонала во сне…

- А-а… – кивнула Динь, села и потёрла руками глаза.

- Это не всё. Приехал командир батальона. Велел тебя позвать.

Мгновение Динь соображала, всё ещё не успев опомниться от своего сна, потом приказала:

- Дай воды и расчёску…

Комбат товарищ Тхонг ждал её возле своей машины. Кроме него в машине сидел неизвестный девушке майор. Впрочем, она уже видела его с командиром. Водитель отошёл и теперь перекидывался игривыми словами с девушками у колодца. Они стирали форму и дразнили его видом полуобнажённых своих красот. Динь вскинула руку к козырьку.

- По вашему приказу…

- Не надо, – мягко сказал подполковник; благодаря своей маме, родом из-под Ярославля, Динь была выше его на голову, потому товарищ Тхонг поднялся на приступку «Газика», чтобы оказаться вровень с ней; он продолжал: – С майором Хэ вы не знакомы. Он представитель штаба Национального фронта. У него к вам дело, лейтенант.

Майор внимательно глядел на Динь, и как только Хонг замолчал, сразу же приступил к своему делу.

- Вы хорошо знали товарища Вьета?

- Я? Они дружили с отцом. Я видела его дней десять назад. Он вернулся из Москвы.

- К сожалению, вернулся. И к сожалению, отправился в монастырь Бьенхуафон, что в нескольких километрах от Сайгона. Товарищ Вьет погиб три дня назад.

- Дедушка Вьет?! – поражённо переспросила Динь, схватившись за сердце.

У неё даже в ушах зазвенело. Майор сделал паузу, чтобы дать ей прийти в себя. Он знал, что эта девушка далеко не так проста, как кажется с виду. Он знал, на что она должна быть способна… Он знал также, что старик Вьет знал свою судьбу и прошёл своей тропой до конца.

- Всем нам тяжело, – заговорил Хэ. – Все мы теряем так много. И думаем, что ужас каждой потери уже не превзойти. Только мир устроен иначе. Можно ли не испытывать боли? Конечно, если отказаться от любви. Мёртвый камень страдать не может.

Слова эти, походившие на проповедь, как и голос товарища майора, словно произносившего заклинания, заставили Динь внутренне содрогнуться. Она поняла: это ещё не всё. Более жестокая весть ждёт своей очереди. И она спросила:

- Мой друг?.. – и голос Динь дрогнул, она не смогла договорить.

- Да. Самолёт советника Ан Тхона сбит.

- Вчера днём?

- В два часа семнадцать минут.

Она вспомнила первый сон – в искрящейся клети сверкающих молний был он, и молнии опутывали его. Потому и кланялись те монахи. Они знали… Как? Откуда? Постижима ли святость этих людей?

Ноги девушки подкосились. Майор вскочил. Впервые на его лице появился испуг. На мгновение он усомнился в том, что знал о ней. Подполковник спрыгнул с машины и подхватил Динь.

- Спасибо… – неожиданно твёрдо сказала она и отстранилась от подставленного ей плеча. – Со мной всё хорошо. Хорошо… – убеждала она в первую очередь себя.

Хэ облегчённо выдохнул. Девушка посмотрела на него. И он неожиданно для себя ощутил тепло взгляда её светло-зелёных глаз. Майор сел, кивнул сам себе.

- Он жив, – сказала Динь.

- Это нельзя так назвать.

- Огненный дракон принял его. Я знаю…

- И я знаю… Ты чувствовала его. Боль, досада и ярость сошлись в сердце его. А ещё пламя наполнило его кровь. Как только прибыла ты сюда, ствол великого мира качнулся. А вчера он задрожал. Ты понимаешь?

Динь уперлась руками в борт «Газика» и опустила голову, закрыв глаза. Она, конечно, не могла не знать легенды о Тхэй Лю.

- И прольётся боль, и найдёт огонь, и родится вновь имя демона… – зашептала она.

- Запылает кровь и дотла сожжёт душу светлую, душу с севера, – закончил строфу из древнего свитка товарищ Хэ.

- Я не верю в древние мифы, – в голосе Динь сквозило упрямство.

- Даже в то, что все мы дети Дракона и Феи? «И сказал Лак Лаунг Кхан – государь-дракон своей возлюбленной жене Эу Ко – птице-фее гор: коль не можешь ты жить в морской волне, ну а я не могу – на вершинах твоих, так пусть же будем мы жить порознь. Пятьдесят сыновей пусть уйдут со мной, пятьдесят пусть с тобой останутся…»

- «И ответила птица-фея гор Эу Ко своему мужу возлюбленному: пусть же будет так, ну а старший сын королём-государем сделается», – машинально продолжила Динь. – Это же сказка!

- И всякий вьет знает её с детства. Ты должна пойти по своей тропе. Если Тхэй Лю восстанет, тогда…

- Я помню, – ответила Динь…

 

***

 

Получающий эту силу в первые секунды не осознаёт, что оказалось в его власти. А в его власти оказалось всё! Главное – широко открыть душу огню, пронзить взором пространство и пропустить сквозь себя этот мощный поток бытия, способный менять границы мироздания. И вот уже из бессознательного марева, из бесформенного чувства силой одного только желания можно воздвигнуть стены, пролить потоки вод, вздыбить горы к небесам, а потом сравнять их так, чтобы ничто не напоминало об этих горах!

Фруктовый ли сад зацветёт посреди океана, исполинский фонтан вырвется ли из жерла вулкана или ледяной цветок распустится в небесах – всё это твоё! Не просто игра, не просто мечта, а твёрдая реальность бушующей души!

Он сотворил дворец на вершине холма, окружил его садом из благородных деревьев и белых цветов, наполнил сад журчанием ручьёв и пением соловьёв. Он проносился ветром по своему саду, раскачивая кроны деревьев, лаская листья дыханием своим… Он колыхал занавеси на окнах дворца, а потом вдруг отчётливо понял, что сад мёртв, а дворец пуст… Как его душа.

И он разрушил дворец одним движением руки, и сжёг сад, и разбросал холм… И вновь остался один во тьме…

- Тхэй Лю, – сказал ему тот же раскатистый голос грома, – зачем тебе жизнь?

Он обернулся. Он снова стоял посреди моря застывшего огня. Полупрозрачные стены из ленивого пламени окружали его, словно кровью заволокло глаза. А сквозь стены смотрели звёзды… Хотя нет, это же не звёзды! Как он раньше не понял? Да это же!.. Это глаза! Это тысячи глаз. Они молятся! Они просят. Они ждут… Сколько боли в этих глазах!

И он вдруг вспомнил, и пустота наполнилась, и сердце забилось… В страстном порыве он разорвал пелену алой стены. Вот оно, огромной хрустальной чашей нависло над ним – его любимое небо. И вот они, те, кто не должен быть в небе, никогда…

Звон колоколов раздался в ушах. Нет, это звон мечей! И он выхватил меч, полный чистого огня. И он понял, зачем ему жизнь. Теперь будет меньше боли в звёздах печальных глаз…

 

***

 

- Ты понимаешь, что тебе нужно встретиться с ним? – заглянул ей в глаза настоятель Мьё.

Это был худой сгорбленный старик. Казалось, что кожа у него прозрачная, а может и совсем нет кожи. Так что если бы на нём не было одежды, можно было бы разглядеть все внутренности. Может, он уже и не был живым, во всяком случае давно никто не видел, как он пьёт, ест или справляет нужду.

Товарищ Хэ привёл её к нему. Увидев старца в его крошечной келье, вырубленной в скале в ногах изваяния Государя Дракона, Динь снова похолодела. Уж не та ли это монашеская фигура, что явилась ей во время ночной грозы? И это может быть так. Теперь она уже не в силах была сомневаться, хотя и поверить ещё не могла.

По пути к обители настоятеля они с товарищем Хэ миновали квадратный двор храма и пошли вдоль округлой стены, на которой Динь с удивлением увидела картины из сказания о духе огня. Пять искусно высеченных на граните барельефов изображали то, как Фу Лан добыл кусочек чудесного угля, как сделался воином, как победил врагов. А вот он уже обратился в демона Тхэй Лю и топит в пламени всё подряд – поля, леса, деревни, дворцы…

А вот великий кузнец Уо Нья куёт волшебный колокол из серебра и лунного света, который должен призвать на помощь людям Золотую черепаху. Дух Кхим Куи выходит из вод великой реки.

И последняя картина – встреча Тхэй Лю и Кхим Куи среди горных вершин. Она полюбила его, обняла его и священной чашей легла к его ногам. А он замер навеки, обретя мир и покой… Так кончается сказание, но… Динь остановилась перед последней картиной. Вокруг фигуры демона – снова лепестки огня? Она удивлённо обернулась к Хэ.

Тот грустно кивнул и сделал приглашающий жест. Они пришли к настоятелю Мьё. Внутрь должна войти только она.

Чтобы проникнуть в его маленькую келью, ей пришлось опуститься на колени и склонить голову – настолько низок был вход. Но и сама келья оказалась не выше. Каменный свод её позволял только стоять на коленях, согнувшись в три погибели. Настоятель Мьё лежал на каменном полу. Снаружи едва проникал дневной свет, выхватывая из мрачной полутьмы костлявую фигуру монаха. Мог ли он отсюда править монастырём? Один лишь взгляд в его глубокие мудрые глаза уносил всякие сомнения – мог и управлял, и не только этим монастырём.

- Ты понимаешь?

- Да, – выдохнула она.

- Ты веришь?

- С трудом…

- Всякая вера – труд. Кто он?

- Разве вы?..

- Я знаю то, что знаю я, но не знаю того, что знаешь ты. Поведай.

И Динь заговорила. Так говорят на исповеди. И о том, как дедушка Вьет произнёс «ёлки бритые», и о том, как судьба трижды столкнула их, и о том, как она хотела родить ему сына, даже нескольких сыновей. И о том, как, узнав о смерти отца, решилась вернуться домой. И о письме, которое сжёг подполковник Хонг. И о своём письме…

Каким он был там? Каким он стал здесь? Порывистый, упрямый, гордый. Когда он произносил «вижу цель» – Динь как-то удалось пройти в аудиторию с тренажёрами, на которых тренировались пилоты – это значило, что он обязательно доберётся до этой цели. Убил ли он того, кто украл у него жену?

Тут настоятель встрепенулся, приподнявшись. Кажется, это было для него важнее всего. Так убил или нет?

Динь задумалась.

- Нет. Он мог бы, но он не убивал.

- Значит, мог бы… Но он же воин, гордый и упрямый, – усомнился Мьё. – Разве способен такой снести обиду и отступить?

Динь сказала убеждённо:

- Он может чувствовать боль других. Он не так добр, но и зла в нём немного.

Мьё снова опустил голову на каменный пол.

- Значит, он с самого начала был воином… И всегда – огнём.

Мгновение он размышлял, прикрыв глаза. А может, не мгновение, может, – столетие. Просто здесь, в мире людей, это лишь мгновение. Кажется, в это мгновение в келье стало светлее. Кажется, засветился сам настоятель Мьё… Потом, не открывая глаз, старец неожиданно громко сказал:

- Хэ! Свершится! Но я видел смерть…

Снаружи послышался голос товарища Хэ:

- А кто же «поведущий»? – спросил он.

- Но не послушник Лунг. «Поведущего» найдёт судьба, – и он посмотрел на Динь. – Иди на Запретную тропу невеста огня. Там свершится… – голос его ослабел, губы ещё шевелились, но слов было уже не разобрать. Старец будто бы заснул на полуслове. Или перенёсся в другой мир?

Динь спиной выбралась из гранитного мешка, в котором обитал настоятель Мьё. Всё тело её затекло. Девушка с трудом поднялась на ноги. Сидевший в позе лотоса товарищ Хэ подниматься не спешил. Его затуманенный взгляд был устремлён в пространство. Динь не решилась вывести его из этого состояния. Товарищ Хэ сделал это сам.

- Я рассчитывал, что мой лучший послушник проведёт тебя к нему. Теперь и не знаю… Может, я сам? Идём…

Они обогнули скалу, из которой росла туша дракона, миновали вход в храм, откуда доносился протяжный звон и бой барабанов, и вышли во двор монастыря, где всё так же размеренно повторяли упражнения послушники, словно кружась в невиданном древнем танце.

- Товарищ Хэ! – увидев девушку и майора, воскликнул подполковник. – Товарищ Хэ! Срочно!

Подойдя к нему, майор взял протянутый лист бумаги, пробежал глазами, вздохнул. Это был срочный вызов. Вот так. Что бы там не случилось, а судьба сделала выбор.

- Что ж, – Хэ посмотрел на Хонга, – значит к запретной тропе товарища Динь отвезёте вы.

 

 

10

 

Центральный Вьетнам, руины запретного храма, август 1966 года.

 

Преодолеть расстояние до колоннады было минутным делом. Выстрелы уже стихли, когда майор выскочил на площадь перед бассейном и статуей. Никого. Он бросился вперёд. Позади послышался стук башмаков. Это Сантьяго и Сальгари догоняли командира. Мак-Лайвли приостановился у бассейна, мельком заглянул в него. Недвижимое зеркало воды отражало оскаленную пасть истукана.

«У, чучело… – пронеслось в мозгу американца. – Понастроят, дикари чёртовы…»

Он побежал дальше, стараясь увидеть хоть что-нибудь. Тщетно. Голые плиты площади, серые купола заброшенного храма, поросшие мхом и плесенью, и никого… Вдруг майор поскользнулся на чём-то и чуть не шлёпнулся на задницу.

- А, дерьмо…

Глухой лязг послышался под ногой. Мак-Лайвли остановился. Россыпь пулемётных гильз сверкала на каменных плитах. Свеженькие. И догадываться не надо, откуда они взялись. Майор присел. То же сделали и рядовые. Но им как-то удобнее у низкого парапета бассейна. Какая-никакая, а защита. Он же чувствовал себя, словно стриптизёр на помосте, виляющий бёдрами под девизом «пристрелите меня»…

И зачем их гоняли по полосе препятствий? Для какого хрена заставляли подниматься в пять утра и бежать миль по десять, обливаясь струями пота? Из какой надобности запихивали без противогазов в ангар, наполненный ипритом или ещё какой-нибудь дрянью? К чему все эти, мать их, супертренировки, если ты вот так замер посреди площади и любой косоглазый запросто снимет тебя одной пулей, если, конечно, у этой желтопузой обезьяны есть хотя бы мозги. Майор сжал зубы.

Но секунда проходила за секундой, а выстрелов не было. То ли с мозгами у желтопузых не очень, то ли не было здесь желтопузых. Сантьяго сделал знак Сальгари – «сиди на месте» – и лёгкой рысцой подбежал к командиру.

- Ты свихнулся? – бросил ему Мак-Лайвли. – Уложат обоих…

- Да ладно, сэр. Было бы кому, давно бы уложили.

- А кто стрелял? И в кого?

- Ну… – Сантьяго поднял гильзу, нюхнул. – Если Паркс опять обнюхался…

- Чёрт! Надо было списать этого мудака.

Но в душе майор не согласился с Сантьяго. Да, Эндрю Паркс любил втянуть дорожку-другую, но дело знал и держался железного принципа – на задании никакого кокаина. Мак-Лайвли поднялся.

- Чарли! Эндрю!

Голос его подхватило слабое эхо, разнеся над руинами. В голове опять проскочило: вот сейчас полоснут, как по мишени. Тишина. Не хватало ещё потерять и этих сержантов. «С кем останемся? – думал майор. – С тремя рядовыми, не прослужившими и пары лет?»

- Эндрю! Чарли!

Он обернулся. Сальгари – чёртов сосунок – присел на край бассейна и, отставив автомат, черпал горстями воду, умываясь. Майор хотел уже прикрикнуть на этого идиота, как вдруг Сантьяго схватил его за рукав.

- Вон!

На площадь из-за угла вывалился Паркс. Его перекошенная шатающаяся фигура отделилась от стены храма и повалилась на колени. Инстинктивно оглядевшись, майор побежал к нему. Сантьяго остался на месте, контролируя периметр.

На сержанта было страшно смотреть. Он словно выбрался из печи крематория. Лицо чёрное от гари, ожоги, форма обгорела. Даже кожаный чехол штык-ножа на правой голени обуглился, а рукоять – расплавилась. Майор схватил его за плечи и ощутил сухой жар под ладонями.

- Что случилось? Где Шмидт? – молчание; взгляд сержанта бессмысленно бродил кругом, не задерживаясь ни на чём. – Где твоё оружие? Отвечать, солдат!

И майор встряхнул Паркса. Тот наконец в упор взглянул на командира и поднял руки ладонями вверх. Мак-Лайвли не поверил глазам. Ладони были прожжены до костей. Рука майора сама собой потянулась к индпакету. А Паркс вдруг истерически хохотнул.

- Что? Страшно? А Чарли больше нет. Его сжёг русский огнемёт. Ха-ха-ха!!! – он не смеялся, нет. Свои «ха» он выговорил отрывисто и чётко. – Где наш «весёлый Джи-Джей»? Он пошлёт телеграмму в Чикаго, на двенадцатую авеню? Дескать, спалили вашего сыночка и косточек не оставили…

- Отставить!

Мак-Лайвли всякого повидал на этой чёртовой войне. Безруких, безногих, обгорелых, облитых напалмом, разодранных на куски: женщин, мужчин, детей, лошадей… Удивили бы чем-то ещё! А сейчас он понял только одно – у Паркса простой шок. Отчего? Тут майор мыслил как обычный служака – нужно узнать, чтобы остальным не подставиться.

- Прекратить! Что произошло?

Но вместо ответа сержант Паркс покрутил ладонями.

- А ты знаешь, Мак, мне даже не больно…

- Совсем спятил, дерьмо… – прошипел Мак-Лайвли.

Он подхватил сержанта подмышки, думая поставить его на ноги. Душераздирающий крик разнёсся над площадью. Майор обернулся.

Откуда взялся огонь? Пролился с неба? Возле бассейна волчком крутился Сальгари. Пламя охватило его. Он хлопал себя по бёдрам, по бокам, по голове. А огонь пожирал его. Уже и крик оборвался. За долю секунды на рядовом не осталось одежды, потом кожи и мяса… И вот уже горящий скелет стоит посреди площади.

- Боже мой! – вырвалось у Сантьяго.

Он не мог оторвать взгляда от этой жуткой картины. Пламя скользило между рёбрами, вилось по костям, вырывалось из глазниц, облизывая череп. Невозможно, чтобы человек так быстро сгорел. Но это произошло. Вот уже и скелета не осталось – лишь алое марево. Ни пепла, ни праха… Последняя вспышка. Всё. Сам огонь растворился в воздухе. О том, что на свете существовал рядовой Сальгари напоминала лишь М-16, прислонённая к парапету бассейна.

Майор отпустил Паркса, тут же плюхнувшегося на каменные плиты площади, и вскинул автомат. Ему казалось, что сейчас прямо из-под земли полезут, как тараканы, вьетконговцы.

- Где они? Ты видел?

- Ни хрена я не видел, – отозвался Сантьяго.

Мак-Лайвли повидал всякого, но такое!.. Вот и удивили его.

- Помоги…

Сантьяго без слов подбежал к нему и Парксу. Вдвоём они подняли сержанта и бросились к колоннаде, за которой…

- Момент, сэр.

Оставив майора поддерживать обмякшего Эндрю, Сантьяго рванулся к бассейну, за винтовкой Сальгари. О чём он думал в этот миг? «Оставь!» – хотел крикнуть майор, но опоздал. Как только Сантьяго прикоснулся к винтовке…

- О, мой Бог… – выдохнул майор.

Нет, этого не могло быть! Это какой-то фокус! Обман зрения! Мираж! Рука истукана зашевелилась, взмахнув плетью, голова повернулась. Клубок пламени вспыхнул над каменной головой и рванулся к Сантьяго. Мгновение, и парень вспыхнул. Мак-Лайвли попятился, не удержал Паркса, да и сам оступился и упал рядом с ним.

Сантьяго удивлённо посмотрел на свои горящие руки, потом на командира, словно спрашивал – что это, сэр? Кожа на его лице и руках моментально лопнула, облупилась, обнажая кости. Рядовой рухнул на колени. Он не кричал и не вертелся, как Сальгари. Он покорно превращался в ничто.

- Это совсем не больно… – проговорил Паркс.

- Валим на хрен…

Майор схватил его и потащил долой с площади.

- Да оставь ты меня, майор. Это же здорово – стать частью огня… – этот бред Эндрю говорил спокойно, даже мечтательно, отчего холодный пот прошиб майора.

- Не сходи с ума…

Мак-Лайвли дотащил сержанта до колонн, поволок по ступеням. И тут увидел, как дорожка из огня побежала к ним по плитам площади. Она отделилась от парапета бассейна, с быстротой пули настигла беглецов, и ботинки Паркса полыхнули. Жар обдал Мак-Лайвли. Он выпустил сержанта, подавшись назад. Хотел опять подхватить, но Паркс уже превратился в костёр. Мак-Лайвли отпрянул, и не дожидаясь, пока пламя перекинется на него, сначала на четвереньках, а потом и в рост, вскарабкался по ступенькам к колоннам.

Прижавшись спиной к колонне, спрятавшись за ней от каменного чудовища, он зажмурился, тяжело дыша. Прошла секунда, другая… Ветер облизывал его лицо. Ни звука. Майор несколько пришёл в себя и осмелился выглянуть из-за колонны. Ничего. На площади не было ничего. Ни следа! Так, будто на свете никогда не существовало ни рядового Сантьяго, ни сержанта Шмидта, ни сержанта Паркса. Истукан стоял всё так же, устремившись вперёд и сверкая своими мёртвыми глазами. Мак-Лайвли снова прижался к колонне.

Что это было?.. Как?.. Майора трясло от ужаса. И самым страшным было то, что он не понимал, с чем столкнулся. Какие, к дьяволу, партизаны?! Какой огнемёт?! Эта штука… Эта штука посреди бассейна – и есть огнемёт?.. И тут, несмотря на безумный кошмар произошедшего, Мак-Лайвли зло и ехидно ухмыльнулся. Вот «Джи-Джей» охренеет! Вот обломается! Думал, тут русские «чудеса» техники… Наверняка, лишнюю звёздочку примерял на пилотку. А тут…

А что тут? Мак-Лайвли помрачнел. Видимо, бездушие и львиная доля тупости – главная черта полевого офицера. Минуту назад он видел такое, чему нет и не может быть разумного объяснения. И вот уже ярость наполнила его грудь.

- Говоришь, нас сожрёт повелитель огня? – процедил майор сквозь зубы. – Да я сам тебя без соли сожру, сучка косоглазая…

Решительно оттолкнувшись от колонны, не оборачиваясь, он зашагал по аллее к месту привала. Одержимость великого безумия затопила его грудь.

С неба донёсся глухой гул. Волна Б-52 приближалась к 17-й параллели. На Ханой шли или на Хайфон? Или ещё куда-нибудь? Без разницы…

 

***

Накануне.

 

Вечер подкрадывался незаметно, как всегда в этих широтах. Динь уже почти забыла, как это бывает, когда вернулась во Вьетнам. В России вечера такие длинные. Кажется, там даже солнце какое-то другое – ленивое, что ли?.. Хотя нет – просто спокойное. Оно катится по небосводу, никуда не торопясь, с полным сознанием собственного величия. Здесь всё иначе. И рассвет, и закат стремительны, как стрела, выпущенная из лука. А день жарок даже тогда, когда небо закрывают тучи…

Мотор «Газика» гудел неравномерно, как бы давая себе роздых, если дорога шла под уклон, и надрываясь в натуге, когда приходилось одолевать подъёмы.

- Товарищ подполковник…

- Что?

- А вы знаете, как умер товарищ Вьет?

Хонг молчал несколько секунд. Прошло уже не меньше шести часов, как они выехали из горного монастыря. Побывали в небольшой деревеньке, где обосновался штаб батальона. Там их оставил товарищ Хэ. Подполковник что-то долго обсуждал со своим заместителем, потом говорил по рации, вероятно, с начальством. Динь покорно сидела в машине. В её голове как-то вдруг быстро и легко уложилась одна простая истина: всё в мире не так, как видится. И свет – не совсем свет, и тьма – не совсем тьма. И то, чему учили – не совсем правда. И в жгучем пламени две ипостаси… Какой затасканной, какой глупой кажется эта истина, пока не поймёшь её по-настоящему, не почувствуешь всей душой…

По этой тропе, наверное, путешествовали дикие звери, а вот теперь пробирается «Газик». Если бы у машины был язык, она наверняка ругалась бы сейчас последними словами, досадуя, что вместо хорошего шоссе ей подсунули этот почти непроходимый просёлок.

Подполковник Хонг молчал несколько секунд. Потом…

- Я всего точно не знаю, – и тяжёлый вздох. – На юге сейчас творится всякое. Особенно после того, как пресвятой Нчон присоединился к фронту. Сайгонцы как с цепи сорвались… Президент Дьем – он же католик. А католики…

- Я знаю, кто придумал инквизицию.

- Вот видишь?.. Они закрыли много храмов. В одном даже разместили солдат. Бьенхуафон был одним из последних монастырей возле Сайгона. Там собрались люди. В них стали стрелять. Ну и…

- Товарищ подполковник, это же было больше года назад! Дедушка Вьет приехал только сейчас!

- А ты думаешь, почему он приехал? Ох-х-х… Если бы все мы были такими, как он, враг давно был бы в Ханое, – и тут голос подполковника наполнился холодной сталью. – Но я не святой. И быть им не собираюсь Я не намерен сам умерщвлять свою плоть. Без меня это отлично делают американцы. Товарищ Хэ это понимает. А вот товарищ Вьет думал совсем по-другому… – Хонг вдруг осёкся, словно испугался, что наговорил лишнего.

Он покосился на Динь. Но девушка, похоже, думала о чём-то своём.

- Да, – тихо выдохнула она, – он был найданом.

- И поступил как истинный найдан. Он предался огню.

- Он? Как?

- Вышел на площадь, прочитал молитву, облил себя бензином. И всё…

Несколько секунд Нгуен Ли Динь подавленно молчала. Снова у неё перед глазами вертелись московские снежинки, седой старик в простеньком пальто шёл по заснеженной улице, прикрываясь рукой от холодного ветра… И вдруг, как в видении, снег превратился в огонь, а пальто – в монашеский наряд. И старик уже не шёл мимо красной зубчатой стены, а сидел пылающим факелом на сером асфальте перед разорённым храмом в укор всем, кто не знает добра…

«Газик» качнуло на очередной рытвине.

- И ему не было больно, потому что он верил.

Подполковник прикусил губу и положил руку на кобуру.

- Кто-то за всех умирает, кто-то – убивает. Но я не святой.

Лицо Динь медленно переменилось. Она ни с того ни с сего как-то странно, даже таинственно, улыбнулась. От подавленности не осталось следа.

- А мой друг? Он же тоже упал в огонь. Я встречу его… В огне…

 

***

 

Мак-Лайвли грубо схватил девушку за рубашку, встряхнул, словно хотел разорвать на части, бросил на статую черепахи, прижал к каменному узорному панцирю.

- Подлая потаскуха! А ну рассказывай, что тут происходит? Каких чертей вы, косоглазые, вытащили из ада? Говори, дрянь, не то прибью на месте!

Даже Грин опешил, видя в таком состоянии вечно слишком сдержанного командира.

- Мак, ты что? – попробовал он остановить майора.

- Отвали, Эйр… – и майор вновь тряхнул девушку. – Говори!

Волосы её рассыпались по спине священной черепахи. Холодные пальцы американца сдавили ей горло, словно стальные щипцы. Он несколько раз ударил её – кулаки у майора были что надо… Девушка молчала. Майор в ярости снова врезал ей по лицу. Динь сильно стукнулась затылком о камень. В глазах у неё потемнело. Она ожидала следующего удара, и тут…

Со стены раздался голос:

- Сэр, мы окружены!

- Что?

Это был Фарли.

- Мы окружены, сэр!..

В ту же секунду в проёме ворот появился Такер. Он присел, оглядываясь, и, в полном соответствии с уставом, занял оборонительную позицию. Лицо его было белым, как белый флаг. А руки подрагивали.

- Да что же это?.. – вырвалось у майора. – А ну…

Оставив Динь, он бросился на стену. Взобраться было делом пары секунд. Филл притаился у зубца, держа наизготовку автомат.

- Что тут? – спросил Мак-Лайвли.

А что тут?

Дамы и господа, леди и джентльмены, особо говорить не о чем! Майор Мак-Лайвли пацаном не был. Под сорок, как-никак… Всякое случалось в карьере. Помнится, будучи капралом в Корее, было дело – командовал ротой. Лейтенантская должность. Так и звался лейтенантом, пока не прислали настоящего. Ну а потом пришлось сменить офицерские нашивки на старые. Впрочем, кто в обиде на великого Дядюшку Сэма? Разве что эти…

Полмили до края леса. Что тут растёт? Бамбук? Чёрное дерево? Железное? Сандал? Всё для антикваров… Джунгли есть джунгли… А ещё – до чёрта всякой дряни, среди которой…

Майор, придерживая М-16, присел у зубца в паре метров от Фарли. Опыта – много не покажется, накопил ещё с корейской. Но тут – он понял сразу – попали как кур в ощип.

Соломенные конусы вьетнамских шляп желтели среди высокой травы. Майору захотелось зажмуриться, потерять себя во времени и в пространстве, раз и навсегда забыть своё имя, гражданство и звание. За последние двадцать часов он лишился пятерых своих парней из десяти! Мало вам? Так вот ещё…

Рассыпавшись цепью, к развалинам приближалась вьетконговская рота – рыл семьдесят, не меньше. Они шли осторожно, правильно, полукругом охватив подходы к стене. «У них хороший командир, – пронеслось в мозгу Мак-Лайвли, – вернее всего, учился в академии имени какого-нибудь Фрунзе… Ах, если бы тут развернулся хотя бы взвод морпехов с «Мидуэя», но откуда?..

Отступать – а какой ещё выход? Что?! Забыл? Позади-то сплошные скалы! И истукан… Куда бежать? За что хвататься? Во что верить?» Мозг майора лихорадочно искал выход.

- Фарли?!

- Да, сэр…

- Такер?!

- Я тут, – донеслось снизу.

- Ной! Связь?

- Дерьмо… – ответил капрал. – Кранты, Мак. Нет связи …

- Тогда возьмись за винтовку. Грин?!

- Порядок… – в ответ.

Не может быть! На границу леса вылез бронетранспортёр. На нём – какой-то желтопузый размахивает руками. Не иначе – генерал, мать его… Второй бронетранспортёр объехал первый. Мак-Лайвли до боли втянул воздух всей грудью. Вот он, последний миг. Как там поётся в гимне? «Америка, Америка…» Если тут появятся танки – удивляться будет нечему. Он прикрыл глаза. Ловушка – ясен перец. Один только вопрос: какой дьявол сподобил истукана вертеть головой?

Острошляпые приближались. Открыть огонь? Обнаружить себя? Да что, по ним не видно, что они давно всё знают про его отряд? Будь ты проклят, «Джей-Джи»!..

Майор снова взглянул на орду вьетконговцев. Подходят. До них уже не более пятисот футов. А за первой цепью нарисовалась вторая…

Фарли нервно мотнул головой, бросив взгляд на командира.

- Ну что, сэр? Мы будем воевать?

- Прикуси язык, – процедил майор, – кто тебя арифметике учил?..

И тут стена дрогнула под ними. Мелкие куски камня посыпались с неё. Один – величиной с кирпич – ударил майора в плечо. Фарли, осыпанный сероватой пылью, в испуге обхватил руками каменный зубец. Его винтовка бестолково болталась на плече.

Стена зашевелилась… Именно – зашевелилась, подобно спине исполинской змеи. Десятки мелких трещин разрезали её, будто зигзаги молний. В иные щели теперь можно было просунуть палец.

По цепи вьетнамцев, как порыв ветра, пронёсся какой-то возглас. Цепь дрогнула и остановилась. Косоглазые залегли в траве. Даже их бравый командир, придерживая каску, присел на броневике.

Что это? Землетрясение? Мак-Лайвли развернулся, прижавшись спиной к зубцу. И… Пурпурное зарево поднималось над руинами. Воздух пропитывало завораживающее мерцание, словно кто-то раздувал угли гигантского костра. Только не было никакого костра.

Безумная мысль шевельнулась в мозгу Мак-Лайвли. Истукан?.. Хотя, почему безумная? После того, что он видел…

Звон, протяжный, тягучий, пронзительный, как выкрик умирающего зверя, разрезал тишину над руинами. Один за другим из-за колоннады лепестками гигантского цветка поднялись переливающиеся рубиново–красно–кровавые столпы. Шесть… Когда-то давным-давно, в детстве, Мак-Лайвли побывал в Техасе, у дальнего родственника, владевшего небольшой нефтяной компанией. В тот день унимали пожар на скважине. И вот так же горючий фонтан нефтяного газа поднимался на сотни футов в высоту. Только он бестолково бесновался, а ЭТО…

Через мгновение майор уже не сомневался. Это руки. В них переплетаются замысловатой сетью сосуды, наполненные, наверно, раскалённой лавой вулкана. В каждой – или меч, или плеть, или копьё… Куда тянутся они? Их обвивают бойкие языки пламени, по ним струится живой трепещущий огонь… И он стремится ввысь, несомненно желая схватить и пожрать само небо…

Майор неотрывно глядел на это зрелище, словно околдованный таинственным танцем огня. Прошла секунда… А может быть, целая вечность? – Так быстро и неутомимо плясало чарующее пламя… И вот с призрачных алых ладоней сорвались огненные шары и ринулись в небо, оставляя чёрные дымные хвосты. Сначала только шесть – по числу рук.

Они взлетели стремительно – куда там какой-нибудь ракете. И расцвели огромными вспышками там, вверху, где, должно быть, кончается небо. И пусть не говорят, что не существует небесной тверди. Сейчас по ней растекался огонь…

Вышина преобразилась. Таким бывает закат – багряно-пурпурно-алый… И в нём сверкают белесые прорези молний. Пока беззвучно, спокойно, безобидно…

Но только пока. Потом сверху жестоким водопадом обрушился горячий ветер. Он сшиб майора с ног, не давая вздохнуть, вдавил в камни, словно те стали ватными. Краем глаза Мак-Лайвли увидел, как рядового Фарли швырнуло со стены. Следом ветер взлохматил траву перед руинами. С вьетнамцев полетели, бестолково кувыркаясь, их соломенные шляпы. Да и сами желтопузые попадали, вжались в землю, прикрывая головы руками. Только их командир – чокнутый, наверно, – вскочил на крышу кабины броневика, раскинул руки и завыл что-то, словно служка перед алтарём. Ветер рвал на нём светло-зелёную форму, а он…

Вместе с ветром на землю обрушился грохот. Показалось, что треснули скалы и раскололась сама земля… Ну уж стена-то – точно. А потом где-то рядом рухнул кусок огня, расплескав себя, размазав по траве. За ним – посыпались ещё куски, поменьше. Бомбёжка? Но в одном из них майор с ужасом узнал горящий хвост самолёта. Кувыркаясь, хвост летел прямо на него. Мак-Лайвли инстинктивно сжался, зажмурившись. Удар пришёлся в стену, чуть в стороне. Каменные брызги и пыль разлетелись в стороны.

«Спасаться!» – заорал кто-то в мозгу Мак-Лайвли.

- Валить!!! – сквозь грохот услышал он.

Это Грин, прикрывая голову руками, бросился к воротам. В их проёме лежал Такер. Он прижался к земле, спрятав в неё лицо. Грин проскочил мимо, виляя из стороны в сторону, будто глупый заяц под пулями охотников, и скрылся в высокой траве.

Мак-Лайвли скатился со стены, как с горки, по груде свежих обломков, привстал, оглядываясь. Прямо перед ним, раскинув руки, лежал Ной. Это Ной? Наверно, Ной… Конечно, Ной! А кто же ещё тут может быть с нашивками капрала? Только башку раскроило обломком стены. Вместо головы – кровавая каша. А под рукой – разбитая рация.

Вьетнамский подполковник катался по земле, дико хохоча.

Над руинами вставали новые столпы огня. Они раскачивались, меча пламя в высь, растворялись в воздухе, а на их место вздыбливались новые, словно щупальца гигантского спрута. А сверху сыпались пылающие обломки. Какие-то взрывались или сгорали, не долетая до земли. Другие врезались в поверхность, разрываясь не хуже полутонных бомб.

Бежать? А куда бежать? С одной стороны проклятые узкоглазые. Попадёшь к ним – покромсают в мелкий винегрет. А с другой… Несмотря ни на что, майора передёрнуло при одном воспоминании об истукане. Уж лучше – в винегрет.

С жутким рёвом прямо в центр запретного храма падал огромный обломок. И прикидывать не нужно. Это передняя часть бомбардировщика. Вот и стёкла кабины сверкают. Мак-Лайвли даже почудилось, что он разглядел за ними пилотов. На мгновение он поверил, что сейчас эта штука рухнет на площадь, на истукана, раздавит его – и всё! Всё кончится!

Нет… Дыхание перехватило, когда он увидел, как одна их гигантских рук вынула прямо из воздуха пылающий меч и рубанула им по обломку фюзеляжа раз, потом второй – и в один миг рассекла его на части, которые словно ударившись о невидимую преграду, отскочили и полетели в разные стороны.

Один кусок, кувыркаясь, рухнул на колоннаду, раскрошив несколько колонн и проделав в ней здоровую брешь. И сквозь эту брешь майор увидел истукана. Статуя всё так же стояла посреди бассейна. Только теперь она смотрела вверх, и руки совсем не молитвенно воздела к небесам. По её фигуре от постамента к голове тёк огонь. Он разливался по рукам и шёл вверх, складываясь в гигантские снопы… Странно, только Мак-Лайвли ничуть не удивился этому жутковатому зрелищу и даже не испугался, словно ожидал увидеть именно такую картину.

Что в это время творилось за стеной? Лейтенант Грин бежал через заросли, а вокруг падали горящие обломки. Несмотря ни на что, Грин не бросил оружие. Он прижимал свой трофейный «Калаш» к груди. Вдруг трава резко кончилась, и лейтенант очутился на краю солидной прогалины, в центре которой привстали, глядя вверх, несколько вьетконговцев. Грин замер. Вьетнамцы уставились на него. Мгновенно и он, и они вскинули автоматы. Выстрелить никто не успел. С неба рухнул пылающий обломок. Вьетнамцев смыло огненной волной. Грина отшвырнуло от прогалины.

Лейтенант пропахал спиной футов пятьдесят и остановился. Кровь заливала обгорелые лохмотья на груди. «Калашников» частично оплавился и пробил грудину и рёбра Грина. Лейтенант видел бы небо, если бы лицо его не было обожжено, он выл бы от боли, только рот обуглился, а губы сгорели, обнажив почерневший оскал. Он бы узнал, что огонь уже не вздымался в небо – там не было больше никого. Теперь пылающие щупальца наклонились к земле, ища поживу на ней…

Сноп огня ударил через колоннаду вдоль аллеи, облизывая безмолвные статуи черепах, и вырвался через ворота наружу. Пошёл прямо вперёд, выжигая себе дорогу в зарослях высокой травы, и ударился в бронетранспортёр, замерший на краю леса. Мгновенно сталь бортов разорвалась, и громыхнул взрыв – только колёса раскатились в разные стороны.

Мак-Лайвли обернулся. Такер исчез, испарился. Даже щепотки пепла не осталось там, где он лежал. На мгновение в мозгу майора появилась надежда, что рядовой успел сбежать. И тут же пропала – «Куда? Успеешь тут…» Вот и пленный подполковник заткнулся, превратившись в головёшку посреди сожжённой травы.

Что теперь? Помолиться? Если бы он умел! Да и кому тут молиться, в этом проклятом месте?

С криками вьетнамцы разбегались кто куда. Командира у них больше не было. Зато перед ними был огонь. Теперь – не падающие с неба обломки самолётов. Посреди пустоши перед запретным храмом прямо из земли ударил огненный фонтан и тут же опал, растекаясь волной пламени, выжигавшей всё на своём пути. И что с того, что волна быстро теряла силу? В стороне возникло сразу два таких же точно фонтана…

В небе раскручивался огненный хлыст. Мак-Лайвли с ужасом увидел, как он срезал уцелевшие зубцы со стены, справа от ворот. Спрятаться от такого разве возможно?

Что ещё могло заставить содрогнуться видавшего виды вояку? И всё же Мак-Лайвли передёрнуло, когда лёгкая ладонь легла на его плечо. Майор даже вскрикнул, отпрыгнув. И замер. Перед ним на коленях стояла Динь. Потеряв его плечо, девушка повела рукой в воздухе, ища опоры, но…

- Офицер, – произнесла она, – помогите мне, офицер…

«Ещё одна сумасшедшая», – решил Мак-Лайвли.

- Вы должны мне помочь, – просила она.

Струя огня, словно из брандспойта, полоснула, разгромив новую часть колоннады и, пройдя мимо них, взорвала участок стены слева от ворот. Обгоревшие камни покатились по земле.

- Пожалуйста… – сказала Динь. – Больше не сможет никто…

Из глаз её, словно слёзы, стекали капельки крови. А сами глаза… Теперь это были два кровавых пятна на лице. Из ушей тоже текла кровь. Неужели это он так шваркнул её башкой о камень? Протянутая к нему рука дрожала в воздухе.

- Офицер! – повторила она.

И сам не желая того, Мак-Лайвли взял её руку.

- О`кей, дамочка, будем сматываться.

«Может, отмажет перед желтопузыми?..» – пронеслось в голове. Он потянул было её в сторону ворот, но Динь остановила майора.

- Отведите меня к нему.

- Что? – не понял он.

- Отведите меня к нему. Мне нужно встретиться с ним.

- С кем? – Мак-Лайвли бросил затравленный взгляд на объятую пламенем статую. – С ним?

- Я должна…

Холодок прошёл по хребту майора. Спятила – мягко сказано. Да все они тут…

- Пошла ты, дура.

Он оттолкнул её пальцы и хотел было ползти куда подальше, но…

- Иначе и вам не спастись.

В голосе Динь было столько уверенности, что Мак-Лайвли замер, а потом вернулся к ней.

- Ты не бредишь, а?

- Отведите меня к нему, – твёрдо сказала Динь.

Она поднялась на ноги. «Что ты делаешь, Мак?» – раздалось тут в голове. «Это что», – крикнул Грин? Или Ной? А может, он услышал голос Меддога? С того света? Только майор встал вслед за Динь, взял её за плечи и развернул лицом к площади. «Пусть идёт впереди, – подумал, – если что, отвалить успею…»

Динь словно слышала его мысли.

- Не успеешь. Идём.

И он пошёл по аллее, ведя её перед собой.

Огонь хлестал, бесновался вокруг. Разбитые колонны, словно обломанные зубы, торчали впереди. Каменные черепахи почернели от копоти. От зелени не осталось и следа. Майор сквозь подошвы башмаков почувствовал, как раскалились плиты, мостившие площадь перед чёртовым истуканом. Он трижды попрощался с жизнью, пока вёл девушку к нему. Но пламя почему-то не трогало их. Может быть потому, что Динь вынула из-под рубашки и держала перед собой на ладони хрустальную слезу с рубином внутри, бьющимся, словно сердце… Сердце огня…

Вот Нгуен Ли Динь остановилась у парапета. Вода в бассейне должна была сто раз вскипеть и испариться. Но чаша по-прежнему была наполнена водой. И – чудо! – от воды несло прохладной свежестью. При этом она волновалась, искажая отражение чудовища, но… В ней совершенно не отражалось пламя!

Динь оттолкнула майора и поднялась на парапет.

- Теперь уходи, – произнесла Динь.

Мак-Лайвли обернулся, только когда добежал до разрушенной колоннады. Он увидел стройную фигурку девушки, протянувшей руки к чудовищу. И ещё – статуя больше не смотрела вверх. Всей своей тушей истукан подался вперёд, к Динь, но словно не мог вытащить когти из камня постамента. А морда его… Да, изменилась. Пропал хищный оскал, и глаза не блистали больше, как бриллианты. Теперь это было обычное человеческое лицо.

Динь шагнула вперёд. Майор встряхнул головой и опустился на ступени. Он встал на колени, сам не осознавая того. Ему вдруг почудилось, что посреди бассейна – он, именно он…

Кто сказал – «поведущий»?..

 

***

 

Сражение – это прекрасно! Сражение – это жизнь! Нельзя отказываться от сражения, как нельзя отказываться от жизни. Те, кто отказываются от сражения, не понимают разницы между жизнью и смертью! Ибо смерть – это покой, а жизнь – это вечная битва! Нирвана? Да на кой она нужна, эта нирвана, если она – невозмутимый покой, тихая смерть… Нет, кое-кто не желает нирваны, пока в душу смотрят наполненные болью звёздочки детских глаз!

Где враги? Где те, кто наполнил эти глаза ужасом и болью? Они летают в небе? Они ползают по земле? Они продолжают? Пламя полыхает в груди. Оно давит, оно душит, оно рвёт… А значит… Значит, кто бы ни был ты, желающий смерти другому – ты сгоришь!!! Пламя, вперёд, моё пламя!.. Оно обрушится на тебя и перестанет быть лишь моим проклятьем!

Проклятый, я проклинаю проклятых!

Один самолёт, второй, третий… Мои руки тянутся к вам! Наслаждение – рвать обшивку фюзеляжа, прорываться внутрь, добираться до турбин и баков с горючим, до кабины, где в панике орут друг на друга пилоты, не понимая, что происходит. И жечь их вместе с креслами.

У меня теперь тысяча рук! И я дотянусь до каждого!

Кто это бежит по земле? У него в руках автомат? У него в душе – ненависть… Да он не один! Пламя! Я бросаю в него пламя! И приказываю – вгрызайся в одежду, пожри кожу, испепели плоть! Доберись до его костей… И не оставь от них следа! Всё? Его больше нет. Но пламя… Душит и жжёт, коварное пламя…

Кто это там подползает? Да он не один! Много их, скрываются в траве… А вот этот вскочил на броневик. Пламя! Пока ты горишь, мне не больно! Настигни их, догони, охвати! Что, кричат? Что, страдают? Наслажденье! Я дерусь! Я сражаюсь! Вот отмщены эти глаза! А вот те, что рядом! Я отомщу за всех! Я пройду страшным смерчем везде, где есть боль… И пусть это прибавит боли! Да, станет больше страдающих глаз. И нужно будет снова мстить! И никогда не будет покоя! А только смерч огня!!! Только…

Чьи это глаза? Почему они так смотрят на меня? Почему… Их наполняют слёзы! Но слёзы – это вода… Вода противна пламени! Вода?.. Слёзы?.. Динь?

Голос прорвался сквозь красное марево: «Ты забыл, как падает снег…»

Какой снег? Причём тут снег? Кто такая Динь?

Метель вьётся над притихшим городом. Девушка идёт в магазин. А я иду ей навстречу, только не знаю об этом. Просто нужно купить сигарет… Динь? Я же!.. Ты же?!. Мы!.. Невозможно!

Огонь притих, словно присмирел и одумался…

Динь сделала шаг и упала в воду. Она знала, что упадёт, как знала, что сделает шаг. И негромкий всплеск почему-то больше был похож на взволнованный звон колокольчика. Она провалилась под нежную рябь волн и медленно стала опускаться на дно. Прохлада омыла её лицо, унесла боль, обняла и покрыла лицо поцелуями.

В желании видеть лицо Антона, она плавно перевернулась. Антон! Да, у неё нет больше глаз, но душа… Она воззвала к нему. «Ты забыл, как падает снег… Ты не помнишь, как ласковы снежинки в ночи… Как же так? Почему ты забыл?..»

Удивлённый Тхэй Лю опустил голову, глядя в священную воду у своих ног. Черты Динь подрагивали, искажённые волнением воды. Она звала…

Мимо пронеслась призрачная тень огромной черепахи. Панцирь отсвечивал тёмно-золотым, а лапы двигались величественно и спокойно. Это огонь беснуется и бушует. Вода – стихия спокойствия и тишины. Почти всегда… Добрым взглядом черепаха измерила Динь и кивнула ей ободряюще.

За первой тенью проплыли другие, ещё и ещё…

Серебристые змеи извивались, как струи ручьёв. Они наполняют душу мудростью, как ручьи наполняют вас животворящей влагой в знойный полуденный час. Меднокожие лягушки размеренно загребали лапами, словно сознавая величие мироздания, при том не забывая своё небольшое, но наиважнейшее место в нём. Рыбы подрагивающими плавниками выражали свою покорность и благоговение перед тем, кто следует за ними. Да вот и он сам… Государь Дракон, владыка вод и средоточие огня!.. Тени закружились в величественном хороводе вокруг Динь.

Она коснулась спиною дна, раскинув руки для объятий, раздвинув ноги в трепетном ожидании… И он услышал: «Вспомни, как падает снег! Вспомни, как ласкают снежинки в ночи! Вспомни радость несмелого ветра! Избавься от тягостных мыслей! Способ номер один! Способ номер один…»

Ему так захотелось к ней…

Всё повторилось.

Мак-Лайвли сидел на нижней ступени. Болело в груди. Не сердце, нет… Что-то другое, не имеющее отношения к плоти. Статуя, объятая огнём, на его глазах шевельнулась. Из рук истукана выпала плеть, и огненный смерч, крутившийся над развалинами, пропал. Потом демон выпустил меч и копьё. Пылающие в небе руки угасли и растворились. Порыв влажного холодного ветра обдал майора. Из бассейна поднялась большая, такая же как истукан, женская фигура, сделанная из воды. Она потянулась к истукану.

Мак-Лайвли, затаив дыхание, смотрел на чарующую эту картину. Он знал сейчас только одно – это есть, это на самом деле. И неважно, как… Понять… Это необходимо понять…

По статуе заструились молнии, оплетая её, словно сеть. Потом камень треснул, бесшумно осыпаясь, горячие обломки потонули в бассейне. А на постаменте осталась фигура из огня. И, освободившись от плена внутри мёртвого гранита, она рванулась навстречу женской фигуре. Огонь и вода сплелись, смешались, закружились, замерли на мгновение. А потом обе фигуры стали медленно растворяться в воздухе, словно пытались как можно дольше оставаться вместе, несмотря на неизбежную разлуку. Пытались запомнить каждый миг, который они прожили вместе…

Ничего не было больше. Запретный храм окончательно превратился в руины. Только ободранный и обожжённый американский майор сидел напротив опустевшей чаши бассейна, посреди которой на постаменте лежали два неподвижных тела, крепко сжимавших друг друга в объятиях. Дай Бог, чтобы где-то в ином мире они были счастливы.

 

***

 

Год спустя.

 

Небо закрывали тёмные холодные тучи. Ливень косыми струями лупил по земле, по камням, по листве. Конец августа – начало сезона дождей. Теперь лить будет до января почти не переставая. Взводный поправил каску и махнул рукой.

- Вперёд!

Солдаты вошли в деревню.

- Выгоняй всех.

Крестьян грубо выталкивали из их хижин – прикладами, пинками, тычками заставляли сгрудиться посреди улицы. Через несколько минут все немногочисленные жители были собраны в центре, у небольшой, как в любой маленькой деревушке, часовенки. Они прижимались друг к другу, испуганно оглядывались – взрослые и подростки, старики и совсем маленькие дети…

- Ну?

- Лейтенант, сэр, тут ничего, – доложил капрал, – оружия нет. Похоже, деревня чистая.

- Ага? Хорошо смотрели?

- Но…

- Неделю назад в этом районе пропала наша разведгруппа. Что, просто так? Эй, Дик, спроси-ка этого…

Тут взводного неожиданно перебили, так что лейтенант даже еле заметно вздрогнул.

- Отставить!

Взводный и капрал обернулись. Как и все солдаты. Взводный похлопал глазами и смахнул с края каски струйку воды. От одной из хижин отделилась странная на вид фигура – в хламиде, похожей на одежду монаха, и наброшенных сверху лохмотьях, которые когда-то были защитного цвета униформой. По лицу человека стекали прозрачные дождевые капли, словно слёзы. В руках он держал М-16. Палец – на спусковом крючке.

- Его там не было… – озадаченно выдохнул капрал.

Неизвестный подошёл ближе. И тут взводный узнал его.

- Мак? Тебя ж убили косоглазые!

- Я сказал – отставить. И отпусти этих людей.

Пауза длилась ровно столько, сколько понадобилось взводному, чтобы прийти в себя. Он ухмыльнулся, взведя затвор.

- Ты наверно пошутил, майор? – в ответ – молчание. – И чудный прикид? Что, в далай-ламы подался? – взводный хохотнул. – Так вам же оружие, вроде, не положено? Червячка-козявку не убий…

- Это так, по привычке… – послышался ответ.

Глаза лейтенанта округлились. Автомат майора растаял в воздухе. Более в руках ЕГО ничего не было. А на пальцах лениво, будто нехотя, затрепетали язычки огня, словно на свечках именинного торта.

ОН задумчиво посмотрел на свои пальцы.

- Ты не червяк. И ты не тронешь этих людей…