РАССКАЗЫ

ПО ГРИБЫ,

или

Особенности национальной геологоразведки

 

В основу этого рассказа положены реальные события, но лежат они таким странным образом, что лучше, пожалуй, считать всё выдумкой.

Открытое акционерное общество «Удмуртгеология» (прежде — объединение Удмуртгеология) действительно существовало в Ижевске, я сам когда-то в нем работал. Занималось оно разведкой нефтяных месторождений на территории Удмуртии — до тех пор, пока новый Налоговый кодекс не положил конец его деятельности. После этого от него отделилось несколько мелких предприятий, имеющих отношение скорее к добыче нефти, чем к разведке. Остальное поглотили крупные нефтедобывающие компании.

Погребняковское месторождение действительно существует в Удмуртии, нефть там добывают и сейчас.

Деревни Погребняки в Удмуртии нет, но когда-то, очевидно, она была. Иначе откуда бы взялось урочище Погребняки, по которому и назвали месторождение?

М.М.Погребняк действительно работал когда-то в Удмуртгеологии, более того — он ее возглавлял. К герою рассказа не имеет никакого отношения. Если вы где-нибудь когда-нибудь услышите, что М.М. увековечил в названии месторождения себя, — это байка, не верьте ей.

У кого-то из героев рассказа есть реальные прототипы, иногда даже не по одному. Другие, наоборот, полностью придуманы. Не стоит пытаться угадывать, кто есть кто, или искать в рассказе какие-либо намеки. Я просто хотел написать о людях, рядом с которыми работал.

 

* * *

Удмуртский геолог Иван Петрович Погребняк, получив наконец-то отпуск летом (до этого он несколько лет подряд отдыхал то зимой, то поздней осенью), приехал на пару недель к матери с отцом в родную деревню Погребняки.

Места вокруг были грибные, а собирать грибы Погребняк любил. (Есть их он любил тоже.) Вот только погода стояла не грибная — солнечная, жаркая, раздолье для мотоциклистов, а для автомобилистов, наоборот, мученье, если машина без кондиционера. Ягоды в лесу поспевали на несколько дней раньше обычных сроков, а вот грибов не было.

Мать сразу сказала ему, что грибов в лесу нет, но Погребняк не придал этой новости значения. Не до грибов ему было сначала: обошел всех родных и знакомых, со всеми поговорил о том о сем, о жизни, о текущей политике и о перспективах нефтяного бизнеса. Деревня стояла в стороне от месторождений и трубопроводов. Колхозники (надо бы «работники СПК», но эти слова мне кажутся слишком казенными. Мне больше нравится привычное «колхозники», тем более что для них самих разницы никакой), так вот, колхозники мечтали о том, чтобы на их территории обнаружили нефть, или протянули трубу, или хотя бы ЛЭП к нефтяному объекту. И не от большой лени — просто сельским трудом много не заработаешь, а нефтяники щедро платили за отвод земель. Но Господь Бог, разбрызгивая по земле нефтяные месторождения, похоже, обошел Погребняки стороной.

Погребняк маленько помог родителям по хозяйству, а ближе к концу недели свозил мать на своей машине по ягодным местам — тем, что подальше от дома, куда добираться пешком ей уже не очень позволяло здоровье. Сам он не любил собирать ягоды, этим занялась мать, а он тем временем побродил по лесу в поисках грибов.

Лес нагнал на него тоску. Грибов и в самом деле не было.

Еще раз он сходил в лес в среду на второй неделе, с тем же результатом, а в четверг с утра отправился по грибы в погреб.

Если вы думаете, что по грибы нельзя ходить в погреб, то это вы зря. Грибы встречаются где угодно. Какие именно грибы собирают в погребе — этого я вам рассказывать не буду, а то еще сами пойдете, вооружившись моим описанием. Грибов мне, конечно, не жалко — мне жалко вас. Новые виды грибов надо собирать не с описанием, а со знающим человеком, который всё расскажет, и покажет, и обратит внимание на малозаметные, но важные детали. А иначе недолго набрать каких-нибудь поганок, бледных до синевы из-за недостатка света.

Погребняк набрал в погребе два ведра грибов. Потом, при свете, он часть выбросил — оказались червивыми, а остальные засолил в большом эмалированном ведре. В субботу после обеда он уехал в Ижевск, потому что в понедельник надо было выходить на работу.

Ведро с грибами он поставил в гараже в овощную яму. Так оно и стояло, пока в последний день декабря Погребняк не взял оттуда грибов для новогоднего стола.

 

* * *

Из семи человек, собравшихся за столом в новогоднюю ночь, четверо имели к геологии прямое отношение, а пятый, можно сказать, соприкасался.

Денис Горцев когда-то работал в Удмуртгеологии вместе с Погребняком. Оба одновременно приехали в Ижевск молодыми специалистами, только один из Свердловска, а другой из Казани. Горцев проработал три года, потом подался в Сибирь. Погребняка он звал с собой, но тот остался в Удмуртии: Людмила, его жена (тогда еще будущая), ехать в Сибирь отказалась категорически.

Отпуск у Дениса был длинный, но зимний (а летних, как выяснилось, у них и не бывает), и он объезжал родственников и знакомых вместе с сыном Алексеем. В Ижевск они попали проездом из Челябинска в Киров 29 декабря, и Погребняки уговорили их встретить праздник с ними.

Алексей закончил в Томском университете отделение журналистики. Устроиться по специальности не получалось, а не по специальности он успел поработать во многих местах, даже пару месяцев лаборантом-бактериологом. К геологам он имел то отношение, что на четвертом курсе написал о них, в качестве учебного задания, очерк, за который получил «хорошо».

Марина, дочь Погребняка, приехала в Ижевск из Екатеринбурга на день раньше Горцевых. Она, как и ее мать, к геологии отношения не имела. Закончив филологический факультет, она теперь училась в аспирантуре.

А вот Мещерские, Павел Афанасьевич со Светланой, были геологами оба. Они и познакомились в экспедиции, причем это первое знакомство последствий не имело. Последствия наступили через несколько лет, после второй встречи, и опять в экспедиции… В те времена, когда Погребняк с Горцевым только начинали работать в Удмуртгеологии, Мещерский был там, конечно, еще не ветераном, но уже и далеко не новичком. Денис его помнил, но и тот, как оказалось, запомнил Дениса, и встретились они как старые, хотя и давно не видавшиеся знакомые.

Вот такая компания собралась в квартире Погребяков в новогодний вечер. Мещерские, которые жили по соседству, пришли помочь, а помощь оказалась и не нужна. (Пельменей Погребняки налепили загодя, салаты с утра приготовили Людмила и Марина, при посильном участии Горцева-младшего, которого Марина называла Лёшиком и нещадно эксплуатировала. Тот не возражал ни против имени, ни против эксплуатации.) Так что оставалось только достать из холодильника напитки, решить, что из закусок расставить по столу, а что оставить на кухне (ибо всё на стол не входило), и дождаться курантов.

Не было только самого Погребняка. Наконец и он пришел из гаража — с грибами, которые тут же переложили в подходящую посуду, но на стол не выставили — не поместились. До Нового года оставалось три часа тридцать пять минут.

— Все собрались? — спросил Мещерский, привычно взяв в свои руки бразды правления. — Давайте за стол.

— Проводим старый год, — сказала Светлана.

— Проводим, — согласился Павел Афанасьевич. — Но сначала — за встречу. Всё надо делать по порядку.

 

* * *

— Нет, всё ж таки большая у нас страна, — говорил Мещерский, закусывая после очередного тоста. — Ты, Лешка, как журналист, со мной согласишься.

Алексей не понимал, при чем тут его профессия, но против оценки размеров страны не возражал.

— Вот представь, — развивал свою мысль Павел Афанасьевич, — встречают Новый год где? Положим, на Камчатке. Встретили по своему времени, теперь надо по-московски, со всей страной. Президента опять же послушать, что он скажет. А сколько до него ждать?

— На Камчатке им проще, — вмешался Горцев-старший. — Встретили свой, а до московского как раз успеют проспаться, глядишь, уже и похмеляться пора. Вот нам в Абакане хуже всех. Четыре часа разницы — и спать не ляжешь, и ждать замаешься.

— Кстати, в Абакане Новый год через пять минут, — заметил Горцев-младший.

— Так давайте его встретим по абаканскому времени! — воскликнула Светлана.

— Идет, — сказал Мещерский. — Вообще, предлагаю встречать Новый год по времени всех поясов, где кто когда работал.

— Тогда надо было начинать с читинского, — сказала Светлана. — Ох и походила я когда-то по Забайкалью!

— Ну, читинский мы уже пропустили, а вот абаканский от нас не уйдет.

— Шампанского открыть? — спросил Погребняк. Единственная бутылка с шампанским стояла посреди стола, между пивом и минеральной водой.

— Не надо пока, — сказал Мещерский. — Будем отмечать по-нашему, тогда и откроем, и бабахнем. Водочки налей.

Погребняк налил мужчинам водки. Жене и дочери он плеснул вина — Марина купила его накануне по просьбе матери («крепкого не люблю, ты возьми чего-нибудь сухого, только послаще, кислятину тоже не люблю»). Светлана, как представитель племени геологов, пила водку.

Пискнули электронные часы Алексея, в ожидании Нового года выставленные им секунда в секунду по радио. Звякнула посуда, и в Абакане наступил Новый год.

Через час произошла короткая дискуссия. В очередной часовой пояс попали только Омская и Новосибирская области. В Омской никто из присутствующих не работал, а в Новосибирской успел отметиться Денис, но тогда время в Новосибирске еще не отличалось от Абакана. На час ближе к Москве его перевели позже.

— А Караганда?! — спросил Мещерский почти обиженно.

— Так она же теперь заграница, — сказал Горцев-старший.

Коротко обсудили и этот вопрос — считать ли Карагандинскую область заграницей. К окончательному выводу не пришли, и Мещерский решительно оборвал дискуссию:

— Когда я там работал, она заграницей не была. Ну, за Караганду!

Снова пискнули часы на руке Алексея, и выпили за Караганду.

А еще через час была Тюмень — это название много скажет знающему человеку.

 

* * *

Когда в Тюменской области наступил Новый год, народ за столом как раз созрел для душевной геологической песни. Начала, как водится, Светлана:

 

Я уехала в знойные степи,

Ты ушел на разведку в тайгу…*

 

На второй строчке к ней присоединился муж. Он пел «я ушел» вместо «ты ушел», и мотив перевирал безбожно, и вообще ему на ухо наступил медведь — наверное, в той самой тайге, куда он ушел на разведку.

И тут неожиданно к ним присоединилась Марина — сидевший рядом Алексей даже вздрогнул. Втроем они допели куплет:

 

…Надо мною лишь солнце палящее светит,

Над тобою лишь кедры в снегу.

 

Алексей много раз слышал эту песню и дома, и у тех же геологов, о которых писал на четвертом курсе, но никогда еще она не производила на него такого впечатления. Ему захотелось тоже уйти на разведку и, пробираясь под кедрами по пояс в снегу, думать о Марине, которая в это время бродит где-то по знойным степям.

Припев пропели хором:

 

А путь и далек, и долог,

И нельзя повернуть назад.

Держись, геолог, крепись, геолог,

Ты ветра и солнца брат!

 

А дальше возникла пауза — никто не помнил начала следующего куплета. Снова пришлось запевать Светлане, остальные присоединялись к ней по мере того как вспоминали слова, Марина — первая.

 

Лучше друга нигде не найду я.

Мы геологи оба с тобой.

Мы умеем и в жизни руду дорогую

Отличать от породы пустой.

 

— А ты, оказывается, неплохо знаешь текст, — негромко сказал Марине Алексей.

— Ерунда, тысячу раз слышала. Кстати, второй куплет пропустили, это уже третий.

 

…Ты ветра и солнца брат! —

 

допели припев геологи, а следующая пауза начала затягиваться, потому что первую строчку третьего куплета не могла вспомнить даже Светлана. Алексей толкнул Марину в бок, та только отмахнулась…

Постыдную паузу разрядил Погребняк, который вспомнил-таки, что там дальше:

 

Не березку, не осинку,

 Не кедровую тайгу,

А девчонку-бирюсинку

Позабыть я не могу…*

 

Марина негромко фыркнула, Алексей сдержался. А дальше и Погребняк не помнил, и Светлана почему-то не подхватывала. Наступила тишина, и в тишине Людмила негромко сказала:

— Ваня, так мы ж другую пели.

Погребняк смущенно смотрел по сторонам, ища поддержки, и он ее нашел.

— Ну и что? — сказал Мещерский. — А теперь споем эту!

Продолжения куплета он тоже не помнил и решительно перешел к припеву:

 

А там, где речка, речка Бирюса-а,

 Ломая лед, шумит, поет на голоса-а-а,

Там жде-от меня тае-о-ожная,

Трево-ожная-а краса-а-а!

 

* * *

Две пенсионерки, вышедшие с собачками, чтобы не пришлось это делать потом, когда наступит самое интересное, стояли и разговаривали у подъезда, время от времени посматривая на бегающих по двору собак.

— Какие все-таки песни были! — сказала одна, прислушиваясь к голосам, доносящимся из открытой форточки второго этажа. — Разве сравнишь с нонешними?

Другая кивнула, озабоченно посмотрела на часы, потом поднесла их к уху.

— Идут. Программу, что ль, переменили?

— Ты о чем? — спросила первая.

— «Старые песни» когда начинаются? В первом часу? Если не во втором. А сейчас только начало двенадцатого.

— Пошли-ка по домам, — так же озабоченно сказала первая, — а то как бы Новый год совсем не пропустить.

И обе принялись озираться в поисках своих собачонок.

 

* * *

— Люся, ты бы принесла грибов, что ли, — попросил Погребняк жену. — Лучшая закусь, а на стол не поставили.

— Куда их поставишь? Места ж нет, — возразила Людмила.

— А хотя бы вот сюда, — Погребняк немного подвинул посуду около себя, переставил рюмку на другую сторону от тарелки, и на столе образовался свободный пятачок. Людмила поднялась и вышла в кухню. В это время встал Мещерский с непочатой бутылкой в руке и сказал:

— Предлагаю традиционный геологический тост: за тех, кто в поле!

— А там что — кто-то есть прямо сейчас? — спросил Горцев-младший.

— Обязательно, — ответил Мещерский, сворачивая пробку с бутылки. — В поле всегда кто-то есть.

— Наливаем всем! — засуетилась Светлана. — Молодежь, поддержите старшее поколение!

Людмила Погребняк вернулась из кухни с грибами, отобрала свой бокал у Мещерского, который примеривался налить туда водки. Марина налила себе и матери того же, что раньше, и все выпили за тех, кто в поле.

Погребняк закусил грибом, задумчиво разжевал его и так же задумчиво сказал:

— Или мне чудится, или водка отдает соляркой. Никому не показалось?

— Чем-чем? — недоверчиво спросили остальные.

— Ну, может, машинным маслом или еще чем. В общем, нефтью или нефтепродуктами.

— С чего бы это? — спросил Мещерский, разглядывая этикетку на бутылке.

— Из нефти гонят, вот и отдает, — сказала Людмила.

— Из нефти давно уже не гонят, — сказал Горцев-старший.

— Гонят-гонят! — возразил Мещерский. — Вон Лешка журналист, он подтвердит.

Алексей честно признался, что журналистскими расследованиями не занимался, алкогольной темы не касался и вообще по специальности еще не работал.

— Паленую из чего попало гонят! — заявила Людмила.

— Да ну! — возразил Погребняк. — Я ее в супермаркете брал, это ж не лавочка на остановке. Фирма солидная, зачем им себе репутацию портить? Вон, в газете писали, они буфет в Доме правительства снабжают.

— Вот они в министерский буфет и возят нормальную водку, а людям продают паленую! — не сдавалась Людмила.

— Стоп! Прекратили базар, — сказал Мещерский. Он явно вознамерился взять руководство на себя. — Подойдем по науке. Во-первых, снимем пробу еще раз. Только все вместе.

Он налил всем, включая и тех, кто до этого водки не пил.

— Люда, Марина, не отлынивайте. Качество продукции требует жертв… Да я и лью по чуть-чуть.

Выпили, закусили — кто селедкой, кто грибами, кто капустным салатом.

Мнения разделились. Кто-то говорил, что отдает нефтью, кто-то — что нет. Марина сказала:

— Водка как водка, ничем не лучше других.

— Так, — сказал Мещерский, — ясно, что ничего не ясно. Иван, супермаркет круглосуточный?

— Вроде да, — сказал Погребняк.

— Идем туда. Купим еще бутылку для проверки.

— Лучше две, — сказала Светлана.

— Лучше, — согласился Мещерский. — Одну этой же марки, а другую какую-нибудь еще. Иван, бери с собой бутылку. Купим прямо из той же партии.

— Тут еще осталось. — Погребняк покачал бутылкой, в которой плескалась треть, а то и больше.

— Ну так разливай остатки. Допьем и возьмем.

Людмила решительно отобрала бутылку у мужа:

— Будете квасить такими темпами — до магазина, может, и дойдете, а вот обратно — точно нет. Если непременно надо той же партии, спиши номер с этикетки.

— Вот ты и спиши, — сказал жене Погребняк, но она возразила:

— А я с вами не пойду. Позориться-то…

— А эту водку надо оставить для экспертизы, — неожиданно сказала Светлана. — После праздника отнесем в санэпиднадзор.

Длинное слово «санэпиднадзор» она произнесла без запинок и ошибок, из чего следовало, что по крайней мере один человек в компании способен и дойти до магазина, и вернуться домой.

— Люся, ты пока убери шампанское в холодильник, — сказал жене Погребняк, надевая куртку. — А то, боюсь, согрелось уже.

— Лучше в морозильник, — уточнил Мещерский. — Молодежь, вы идете?

— Идем, — ответила Марина. — Лёшик, мы идем?

Лёшик молча кивнул. С Мариной он был готов идти куда угодно.

 

* * *

Супермаркет стоял в том же квартале. Неоновая вывеска сияла, а вот окна светились слабо, и у Погребняка сразу возникло подозрение, что магазин закрыт.

Так и оказалось. Погребняк растерянно посмотрел на доску с расписанием работы.

— А написано — круглосуточно…

Через стеклянные двери виднелся торговый зал, слабо освещенный двумя дежурными лампами. Внутри маячила какая-то фигура. Мещерский принялся стучать по стеклу, и фигура двинулась к двери.

Молодой парнишка в камуфляжной форме, наверное охранник, внимательно рассмотрел всю компанию через стекло. По-видимому, сделав вывод, что на бандитов они не похожи, он открыл одну створку и спросил не слишком любезно:

— Чего надо?

— С Новым годом! — гаркнула Светлана. Охранник ответил чуть помягче:

— И вас также.

— Молодой человек, а что, магазин не работает? — спросил Мещерский. Охранник молча помотал головой. — Так вы бы хоть объявление повесили.

Охранник посмотрел на вторую, закрытую створку. Остальные тоже. Створка была хуже освещена, и только сейчас они заметили висящие на ней бумажные обрывки.

— Три раза уже вешал, — сказал охранник. — Каждый раз срывают. Неймется кому-то.

Он вытащил из кармана сложенный вчетверо листок, из другого — скотч и канцелярский ножик. Развернул листок, приклеил его двумя полосками скотча к стеклу, и все прочитали: «31 декабря мы работаем до 22.00. 1 января откроемся в 8.00. Приглашаем вас за покупками в новом году!»

Пока читали, охранник запер дверь и удалился вглубь торгового зала.

— И не проверишь теперь, — задумчиво сказал Погребняк.

— Папа, мы же не здесь водку покупали! — неожиданно сказала Марина.

— Как это — не здесь? В этом самом и брали.

— В этом шампанское. А водку в другом, а перед ней купили мяса, помнишь? Там рядом еще такой маленький мясной магазинчик в подвале, у него еще название какое-то смешное. «Варенич», «Пельменич», что-то такое…

— Палевич, — уточнил Алексей.

— Точно! Откуда ты знаешь? — удивилась Марина.

— Шел мимо, обратил внимание. Я же все-таки журналист, — скромно заметил Алексей. На лице его в этот момент читалось: «Не надо оваций».

— Вперед! — скомандовал Мещерский. Он тоже вспомнил о супермаркете с мясной лавочкой Палевича по соседству.

До второго магазина было полтора квартала ходу, и он работал, и водка из той же партии еще стояла на полке. Когда шли обратно мимо первого, Погребняк глянул на двери. Объявления уже не было, остались только две полоски скотча с торчащими обрывками бумаги.

 

* * *

Когда вернулись к Погребнякам, до Нового года оставалось несколько минут. На экране телевизора Первое Лицо республики шевелило губами, произнося слова поздравления, и улыбалось телезрителям улыбкой, взятой напрокат у Деда Мороза. Самих слов не было слышно, потому что Людмила выключила звук, и Погребняк подумал, что можно его и не включать, ведь слова были те же самые, что и год, и два года назад; и пять, и пятнадцать, и двадцать пять лет. Слыша эти слова, он мог бы, не глядя на часы, с точностью до четверти минуты определить, сколько осталось до Нового года. И когда эта мысль пришла ему в голову, он все-таки включил звук. Судя по тому, что он услышал, до двенадцати оставалось меньше трех минут.

Первое Лицо держало в руке бокал, и Погребняк вспомнил о шампанском в морозильнике.

— Лешка, бегом открывать шампанское! — скомандовал он. Горцев-младший умчался в кухню и так же бегом вернулся с бутылкой. Отработанным движением он сорвал фольгу. У самой пробки сквозь стекло были видны морозные узоры. Алексей скрутил проволоку и обхватил пробку рукой, чтобы придержать, когда она попытается вылететь.

Пробка сидела спокойно. Никуда лететь она, судя по всему, не собиралась. Алексей попытался пошевелить ее — безрезультатно.

Гости уже стояли вокруг с бокалами наготове. На экране Первое Лицо расплылось в самой широкой и лучезарной улыбке, на которую было способно, — оно позаимствовало ее, наверное, не у нашего, а у американского Деда Мороза. Рука с бокалом начала совершать характерные движения, из чего следовало, что до курантов осталось меньше минуты. Алексей всё так же безуспешно пытался расшатать или повернуть пробку.

— Переморозили, — сказала Светлана. — Может, водки нальем, пока не поздно?

— Вилкой ковырни, — посоветовал Мещерский. Алексей схватил со стола ближайшую вилку, загнал крайний зуб между краем пробки и стеклом и надавил на черенок, как на рычаг.

— Попалась мне однажды такая бутылка, — заметил Горцев-старший. — Две вилки об нее сломал.

— Типун тебе на язык! — сказала Людмила, и Денис поспешил уточнить:

— Алюминиевых.

На экране появилась башня Ижмаша, ударили куранты. За долю секунды до первого удара пробка с негромким чмокающим звуком выскочила из горлышка, вслед за ней показался слабый дымок. Алексей перехватил бутылку, шампанское полилось в подставленные бокалы и только тогда начало вести себя как полагается шампанскому: шипеть, пениться и переливаться через край. С последним ударом ижевских курантов зазвенели бокалы, и на удмуртскую землю пришел Новый год.

 

* * *

Шампанское выпили стоя, затем сели за стол и закусили кто чем.

— Что-то я или ничего не пойму, или шампанское тоже отдает нефтью, — сказал Горцев-старший.

Людмила вздохнула, посмотрела на него, но ничего не сказала. Она поднялась из-за стола и вышла в кухню — ставить воду под пельмени.

— Да ну, оно-то с чего? — удивился Погребняк.

— Тоже паленое, — сказала Марина то ли в шутку, то ли всерьез.

— Если и паленое, то вряд ли из нефти, — сказал Мещерский, внимательно разглядывая этикетку.

— Почему? — спросил Денис.

— Потому что краснодарское. Виноград у них свой, проще что-нибудь из него сбодяжить, чем с нефтью связываться.

— Надо еще раз попробовать, — сказал Погребняк. В ответ Алексей поднял пустую бутылку, покачал из стороны в сторону.

— А нету. Выпили всё.

— Да ну вас, мужики! — сказала Светлана. — Денис, ты тоже придумал — шампанское грибами закусывать! Всё перемешалось, вот тебе и кажется неизвестно что. И вообще, это, наверное, масло.

— Какое масло? — спросил Денис.

— Подсолнечное. Которым Люда грибы полила. Кстати, о нефти. Водку пробовать будем или мы зря ходили?

Если бы Людмила Погребняк была в этот момент за столом, она бы непременно заметила, что грибы ничем не поливала. Но она в этот момент занималась на кухне пельменями.

 

* * *

Первого января геолог Иван Петрович Погребняк проснулся с ощущением, что накануне за столом перебрал. Самую малость, конечно, но последняя рюмка точно была лишней. Может, и предпоследняя тоже, и не только…

Услышав в кухне какой-то стук, он пришел туда — оказалось, Людмила стучала ножом по доске, пытаясь найти наилучшее применение тому, что не съели за новогодним столом (а отчасти даже на него не выставили).

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе, если это можно назвать утром, — ответила жена.

Он посмотрел на часы.

— Двенадцати нет — значит, утро. Денис где?

— Спит.

— А Лешка?

— Они с Маринкой гулять ушли.

— Давно?

— Часа полтора, — ответила Людмила, и Погребняку некстати пришло в голову, что ездить в Абакан будет, пожалуй, далековато.

— Есть хочешь? — спросила Людмила, оценив на глаз состояние мужа. Тот неопределенно пожал плечами. — Я вон грибов порезала, с картошкой и с луком. Только маслом не заправила, ты сам полей.

Последние слова Погребняк уже не слушал, потому что на подоконнике увидел подарок судьбы — нетронутую бутылку пива.

В глубокую тарелку он положил грибного салата — с горкой, от души. Отрезал хлеба во всю ширину буханки, налил пива в стакан. У вилки, найденной на столе, вернул на место отогнутый крайний зуб, заодно поправил и черенок. Отпил пива, зачерпнул вилкой грибного салата, зажевал…

— Что за черт?! Пиво нефтью отдает!

— Тьфу на тебя! — сказала в сердцах Людмила. — У вас, мужиков, совсем крыша съехала с вашей нефтью!

Погребняк не ответил. Подперев голову руками, он смотрел на бутылку с пивом. С этикетки ему добродушно улыбался толстяк с окладистой рыжей бородой.

Погребняк думал. Для начала он попытался вспомнить, что удалось распробовать в водке, купленной в супермаркете. Не вспомнил. Пришлось оперировать тем, что было здесь и сейчас.

Пиво, думал Погребняк. Ячмень. Комбайн. Солярка, масло. Нет, не пойдет. Солярка в баке, масло в моторе, а зерно в бункере. Попробуем с другой стороны. Картошка, лук, грибы. Салат. Масло, только другое…

— Люся, ты каким маслом салат заправляла?

— Я же сказала: не заправляла! Ты чем слушал?!

Опять не выходит. Попробуем еще раз. Картошка. Лук. Грибы. Картошка из деревни, у матери в огороде копали. Лук с базара, какой всегда. Грибы…

Погребняк встал, открыл холодильник, нашел в нем кастрюльку, в которой вчера принес грибы из ямы. Прямо из кастрюльки вытащил гриб, разжевал, проглотил, вытащил второй…

«А мы на водку думали. То-то одни говорили — отдает, другие — нет ничего. На шампанское тоже. Закусывали-то кто чем… Грибы росли в погребе. Погреб в земле. Но и нефть добывают из земли!

Да ну, нефть на такой глубине не бывает! Сколько там будет? Метра два?

Ну, во-первых, это грибы на глубине двух метров, а грибница, наверное, уходит глубже. Насколько глубже? А кто ж ее знает?..»

— Люся, ты не знаешь, на какую глубину грибница уходит в землю?

Людмила посмотрела на мужа, вздохнула.

— Ну откуда я знаю? Я что — биолог? Ты бы пиво свое допил, что ли.

Погребняк допил из стакана пиво и сказал:

— Ну, я думал, вы там разговариваете в учительской…

— Как будто нам не о чем говорить, кроме грибницы, или синусов, или спряжений каких-нибудь!

В общем, подумал Погребняк, нужно бурить. Леший ее знает, на какой глубине будет нефть; судя по грибам, неглубоко. Десятки метров, ну сотни две-три в крайнем случае. Может, небольшие количества нефти переносятся с глубины наверх подземными водами и оттуда попадают в грибницу.

Во всяком случае, подробное геологическое изучение окрестностей деревни не проводилось. И, насколько ему было известно, не планировалось. Погребняк не имел полномочий организовать бурение внеплановой скважины, да еще и во внеочередном порядке*, поэтому он вышел в коридор, снял трубку с телефона и набрал номер Мещерского.

 

* * *

Мещерский сказал, что будет через десять минут, но появился только через двадцать. Погребняк, дожидаясь его, успел выпить всё пиво.

— Горит у тебя, что ли? — недовольно спросил Мещерский в ответ на приветствие.

— Ты, вообще, как? — ответил Погребняк вопросом на вопрос.

Погребняк звал Мещерского по имени-отчеству, из-за разницы отчасти в возрасте, отчасти в служебном положении. В неофициальной обстановке, впрочем, он позволял себе обращаться к нему на ты, но отчество не упускал никогда. В крайнем случае — «Афанасьич».

— Как видишь, — ответил Мещерский.

То, что видел Погребняк, выглядело неважно.

— А Светлана?

— Удивляюсь я на нее. Вчера пила, кажется, больше всех, ни одного тоста не пропускала, а сегодня — как огурец.

— Пошли грибы пробовать, — сказал Погребняк и направился в кухню. Мещерский поплелся за ним.

— А грибы в сухом месте не растут, — неожиданно сказал Мещерский, когда перед ним уже стояла тарелка. Погребняк растерянно посмотрел по сторонам в поисках хотя бы второй бутылки пива, потом открыл холодильник. Очень внимательно осмотрел полки и был вознагражден за свою настойчивость: в углу обнаружилась бутылка с остатками водки, которую Людмила отобрала у него перед походом в супермаркет.

— Это та, что ли, которая с нефтью? — спросил Мещерский.

— Сейчас, Афанасьич. Сейчас узнаешь, с какой она нефтью.

Когда выпили и Мещерский потянулся вилкой за грибом, Погребняк придержал его руку:

— Ну, как водка?

— Водка как водка. Ничем не отдает, зря вчера бочку катили.

— А теперь закусывай!

 

* * *

Когда минут через пятнадцать на кухню, зевая, пришел Горцев-старший, Погребняк уже полностью убедил Мещерского в своей правоте. А если так, сказал Мещерский, то за это надо выпить. И взялся за бутылку.

— А мне нальют? — спросил появившийся в дверях Денис.

Оставшееся в бутылке разлили на троих, подняли, и Мещерский сказал:

— Ну, за погребняковскую нефть!

 

* * *

Когда еще через десять минут пришли домой Марина и Лёшик, в коридоре они сразу наткнулись на Мещерского, который разговаривал по телефону:

— …Несколько десятков метров, ну, может быть, сотни две-три… Я бы не стал утверждать категорически. Скажем так: нефть на таких глубинах в Удмуртии еще не находили… Я бы даже сказал, что скорее триста-пятьсот… Но район Погребняков в геологическом отношении совершенно не изучен!.. Нет, не геологические данные… Согласен, завтра еще праздничный день*, но послезавтра-то можно послать бригаду?.. Да, заодно и это…

— Марина, в этом доме разговаривают о чем-нибудь, кроме нефти? — спросил Лёшик.

— Бывает, — ответила Марина, загадочно улыбаясь. — Только, наверное, не здесь. Идем.

Они скрылись в комнате Марины, аккуратно закрыв за собой дверь, и долго ее не открывали. О чем они там разговаривали — кто знает? Но уж наверное, я думаю, не о нефти.

 

* * *

Третьего января деревня Погребняки неспешно приходила в себя после новогодних праздников.

Погребняк-старший, отец геолога Погребняка, расчищал двор от снега, выпавшего накануне. Он сгребал снег к забору, к погребу — чтобы тот не промерзал.

За забором было хозяйство Ивана Филимоновича Зайцева, первого и единственного в Погребняках фермера-единоличника. У самого забора, как раз напротив погребняковского погреба, как обычно, стоял трактор Филимоныча с полуразобранным двигателем, а из приоткрытой двери сарая доносились характерные слесарные звуки.

Погребняк-старший, сгребая снег, не сразу обратил внимание на шум за воротами, а когда наконец обернулся, Погребняк-младший, геолог, уже открыл одну половину ворот и тянул другую. Через открытые ворота отец увидел не «Ниву», на которой обычно приезжал сын, а геологический «Урал» с фургоном.

В это время на крыльцо вышла мать Погребняка.

— Что это? — спросил отец.

— Скважину бурить будем, — ответил сын.

Минут через пять, когда на шум собрались все ближайшие соседи (остальные жители деревни подтягивались постепенно, по мере распространения слухов), мать с сыном уже немного охрипли, а у сына к тому же почти выдохся запал. Мать стояла насмерть, защищая от разрушения погреб — Погребняк вознамерился бурить скважину прямо через него.

Окончательно добило Погребняка то, что ворота оказались слишком низкими для «Урала». Чтобы завести машину во двор, пришлось бы их разбирать.

— Давай в объезд, — скомандовал он водителю. — Заезжай с огорода.

Дорогу, по которой надо было заезжать в объезд, не расчищали от снега с осени. Пока машина, пусть даже с тремя ведущими мостами, буксовала в сугробах, времени прошло немало, и к дому Погребняков успел подъехать на своем «уазике» директор СПК (раньше его должность называлась председатель колхоза). Он решительно прошел в огород, где уже собралось полдеревни зрителей, и так же решительно начал дискуссию с Погребняком-младшим.

Председатель утверждал, что геологи собираются бурить скважину на колхозной земле и за это обязаны выплатить колхозу компенсацию. Погребняк же настаивал, что в своем огороде он хозяин и может делать что угодно. Позиции сторон были примерно равны, потому что основополагающих документов — законов и постановлений правительства — не читали ни тот, ни другой.

Тем временем подъехал «Урал», вслед за ним пришел бульдозер — он шел медленнее и прибыл позже.

Наконец, привлеченный шумом, вышел из своего сарая Филимоныч. Он подошел к невысокой изгороди, отделявшей его огород от огорода Погребняков. С другой стороны у изгороди стояли и курили двое приезжих, на вид типичные геологи или нефтяники.

— Что за шум? — спросил Филимоныч.

— Скважину бурить будем, — ответил один из приезжих.

— Или не будем, — добавил второй. — Как начальство договорится.

Колхозники бурно обсуждали события. Погребнякам повезло, у них в огороде будут бурить скважину; ну, да у них сын геолог, а своя рука — владыка. Но ведь скважиной дело не кончится. Надо будет где-то протянуть трубу, поставить емкость, расчистить площадку для нефтевоза, провести дорогу к этому хозяйству. Значит, еще кому-то повезет…

— Сачки. Халявщики, — сказал Филимоныч и вернулся к своим железякам. Кого он имел в виду, осталось загадкой.

 

* * *

Дискуссия продолжилась в конторе. Аргументы, которые Погребняк предъявил директору СПК, остались между ними, а только через месяц буровая вышка стояла в огороде у Погребняков-старших.

 

* * *

Ближе к концу рабочего дня Погребняк заглянул в лабораторию к Светлане Мещерской. Он нашел ее в комнате с табличкой «Экстракционная».

Ровно шумела вытяжная вентиляция. Под вытяжкой в круглых колбах, установленных в трехместный колбонагреватель, кипела прозрачная жидкость. Она текла по стеклянным трубкам и капала из обратного холодильника в экстрактор, постепенно заливая наложенные туда до самого верха двухсантиметровые цилиндрики керна — породы, выбуренной из скважины.

— С какой глубины? — спросил Погребняк.

— Восемьсот десять, — ответила Светлана.

— Ну и как?

— Сам видишь, как.

Погребняк видел. Жидкость в колбах и экстракторах была бесцветной, ну, может, слегка желтоватой. Если бы порода содержала в себе нефть, жидкость окрасилась бы в густо-коричневый, почти черный цвет.

Разговор этот повторялся уже не раз, и с каждым повторением у Погребняка крепла уверенность: с самого начала что-то было сделано не так. Возможность ошибки с грибами он исключал. Время от времени, доставая из холодильника банку, в которой держал грибы, он пробовал кусочек-другой. (Правда, последнее время старался это делать тайком от жены, чтобы не провоцировать ее на язвительные замечания.) Грибы, как и в самый первый раз, имели отчетливый привкус не то минерального масла, не то дизельного топлива — в общем, нефтепродуктов. Чтобы убедиться, Погребняк однажды даже специально хлебнул солярки. Не проглотил, только набрал в рот, долго потом плевался, зато уверился окончательно.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал Погребняк. — Слушай, а вы вообще с какой глубины начали?

Этот вопрос он задал Светлане впервые. Когда начали бурить скважину, он некоторое время не появлялся в лаборатории. Первый раз заглянул, когда анализировали породу с четырехсотметровой глубины. Узнав, что нефти нет, удивился, но не очень, потому что четыреста метров еще как-то укладывались в первоначальные представления.

Четыреста, но не восемьсот! Что это за грибница такая, которая уходит в землю на такую глубину?

— С трехсот, — сказала Светлана.

— С трехсот?! Но я же написал в задании: с тридцати!

— Ну да, там и было тридцать. Мы подумали, что опечатка, ноль пропущен… Ваня, да ты не волнуйся! Ну не бывает у нас нефти на таких глубинах! У нас и на трехстах-то не бывает!.. Ваня, ну пойдем, я тебе дам отчет об исследовании коллекторских свойств пород, ты сам почитаешь!

— Что мне ваши отчеты?! Мы же с Афанасьичем вместе грибы пробовали!

Светлана только вздохнула. О грибах она слышала уже не раз и для себя сделала вывод, что здесь не помогут ни медицина, ни геология.

— Керн с малой глубины куда девали? Выбросили? — спросил Погребняк.

— Ничего не выбрасывали. Всё в кернохранилище лежит.

— Пошли! — Погребняк решительно двинулся к выходу, Светлана за ним, на бегу натягивая поверх белого халата телогрейку. Кернохранилище было оборудовано в железном ангаре и не отапливалось.

— Вот, — показала Светлана, когда они пришли в ангар. Керн из погребняковской скважины, отобранный с малых глубин, лежал, сваленный кучей у стены, — не маленькие шашечки сантиметра полтора-два высотой и столько же в диаметре, какие загружают в экстрактор, а необработанные каменные цилиндры с неровными торцами весом по три-четыре килограмма, иногда и больше.

— А это что?! — спросил Погребняк таким страшным голосом, что Светлана отшатнулась назад.

У стены ангара из-под кучи камней растеклась маслянистая коричневая лужа.

Погребняк рывком нагнулся и принялся расшвыривать керн. Не глядя, он отбрасывал каменюки назад, и Светлана отскочила еще дальше, чтобы не попало в нее.

Погребняк внезапно перестал раскидывать камни, распрямился и, глядя себе под ноги, сказал два слова, за которые от Людмилы мог бы получить и затрещину — учительница, как-никак. Светлана подошла ближе.

В том месте, где Погребняк разгреб камни, на цементном полу ангара лежала изуродованная пластмассовая канистра — из-под моторного масла, судя по этикетке. По-видимому, в ней еще оставалось немного, когда ее завалили керном; это «немного» и растеклось лужей, край которой вытек из-под кучи.

— И анализ уже не сделать, — сказал Погребняк.

— Ваня, ты извини, я сразу тебе не сказала…

— Что еще?

— Павел просил зайти.

 

* * *

— Ну, что в лаборатории? — спросил Мещерский.

— Пусто. Павел Афанасьевич, но я ничего не понимаю! Вместе же грибы пробовали!

Мещерский помолчал, потом внезапно спросил:

— Слушай, а может, в самом деле надо меньше пить?

Погребняк не стал отвечать на провокационный вопрос, но та же мысль в последнее время всё чаще приходила ему в голову.

— Ну ладно. — Мещерский, похоже, принял решение. — Станок на какую глубину бурит? Две тысячи даст?

— Две пятьсот, по-моему, — не вполне уверенно ответил Погребняк.

— Вот и бурим до упора. В случае чего проведу скважину как поисковую.

 

* * *

Нефть появилась после тысячи трехсот.

Она не ударила в небо фонтаном, как в советских документальных фильмах о нефтяниках. Фонтан — это авария, от него один шаг до взрыва и пожара, при тушении которого скважина, скорее всего, будет приведена в полную и окончательную негодность. Чтобы бороться с фонтанами, на предприятиях создаются противофонтанные отряды и бригады.

Да и пластового давления для фонтана не хватало.

Поднятая наверх штанговым глубинным насосом, нефть спокойно потекла по трубопроводу в стокубовую емкость, на жаргоне нефтяников называемую бочкой. На-чальство, присутствовавшее при пуске скважины, убедилось, что всё идет нормально, и уехало в Ижевск. Через пару дней к бочке пришел за нефтью первый нефтевоз.

Так началась промышленная эксплуатация Погребняковского месторождения. Назвали его, как обычно, по ближайшему населенному пункту, но в названии (так уж вышло) отразились и обстоятельства его открытия: грибы, погреб и фамилия первооткрывателя.

 

* * *

Вот, собственно, и всё. Остается только добавить несколько фактов, имеющих большее или меньшее отношение к уже сказанному.

Марина Погребняк женила Лёшика на себе и увезла в Екатеринбург. Работу Лёшик нашел, но опять же не по специальности. Марина всё так же учится в аспирантуре, ну и подрабатывает еще, даже не в одном месте, — в общем, жить можно.

Филимоныч поставил у себя во дворе новый свинарник. Прямо у забора, за которым находится погреб, куда Погребняк ходил по грибы. А трактор, который он раньше оставлял на этом месте, теперь ставит в другом углу двора. Масло с соляркой, которые капают со старого, требующего постоянного ремонта двигателя, больше не текут под забор к Погребнякам, и дальше, под обваловку погреба, а расплываются лужей и впитываются в землю прямо под трактором. В следующем году Филимоныч собирается поменять трактор на новый, если государство поможет фермерам льготными кредитами, или лизингом, или еще как-нибудь.

СПК «Погребняки» процветает. Добыча нефти на Погребняковском месторождении растет, бурятся новые скважины. Тот же Филимоныч уже подумывал бросить крестьянствовать и пойти на одну из них оператором. Черт его знает, что еще будет с тем лизингом, а нефть — дело верное. А к западу от деревни, опять же на землях СПК, открыто еще одно месторождение нефти, названное, в соответствии со сложившейся практикой, Западно-Погребняковским. Но это отдельная история, в которой грибы уже не играют такой решающей роли.

 

* Музыка А.Пахмутовой, слова С.Гребенникова и Н.Добронравова. Текст геологи, возможно, слегка переврали. — Авт.

 

* Музыка Э.Колмановского, слова Л.Ошанина.

 

* Еще раз напомню: это совсем другой Погребняк. — Авт.

 

* Новогодние праздники тогда продолжались два дня. — Авт.

 

 

ВИКТОРИЯ — ЗНАЧИТ ПОБЕДА

 

Отважной женщине Веронике К.

 

Описанные в рассказе события происходили на самом деле. Пусть не с теми людьми, не в той последовательности и не всё сразу, но это было. Или, по крайней мере, могло быть.

 

Когда на ногах охотничьи лыжи с мягкими креплениями, тормозить «плугом» невозможно, и Вика затормозила лопатой.

Тащить с собой лопату она не хотела, но Андрей Игоревич настаивал, а спорить с ним Вике трудно. Ну а взять именно совковую она сообразила бы и сама, не первый раз шла за пробами. Штыковая лопата хороша, когда в конце ноября или в начале декабря по двадцатиградусному морозу идешь отбирать пробу воды из широкой реки и для этого надо выйти прямо на лед. Осторожно постучать лопатой по льду, проверяя его прочность перед тем как встать лыжами. Ударив посильнее, разбить тонкий лед там, где три дня назад, когда было еще минус пять, находилась полынья, — так проще и быстрее, чем крутить коловоротом. Разгрести снег, чтобы добраться до льда, — совковая для этого больше подходит, но в начале зимы снега немного, недолго прокопать и штыковой. Можно даже просто распинать снег валенком, но именно так делать не стоит ни в коем случае. Для этого надо снять с валенка лыжу и встать ногой на лед, а ведь бывшая полынья может оказаться прямо в том месте, куда ставишь ногу. Хорошо, если только наберешь в валенок и до машины метров двести-триста, а что как булькнешься по пояс и обратно идти два или три километра?

Ну а если в феврале, да в оттепель, да еще и после недавнего снегопада идешь отбирать пробу воды из маленького ручейка, текущего в узком и глубоком овраге, — тогда, само собой, бери совковую. Такие ручьи никогда не перемерзают полностью, разве что в очень сильные морозы, и в оттепель они свободны ото льда, зато часто заметены снегом. Раскопаешь снег, бывает, почти на метр, а внизу сразу сырость.

Раскапывать, ясно дело, проще совковой лопатой — больше захватываешь враз. Потому, кстати, и тормозить лучше — на достаточно пологих спусках, где еще можно тормозить. К самой воде, конечно, на лыжах не спустишься, приходится их снимать и, проваливаясь в снег, сползать вниз по крутому склону, лопатой упираясь в сугроб впереди себя, нащупывая дорогу, а местами сшибая снег, предательскими козырьками нависший над обрывом.

Нет, все-таки полезный инструмент — совковая лопата. Но тащить ее с собой два с половиной километра! Это туда. Потом столько же обратно.

— Ничего, дотащишь, ледобур же не берешь, — сказал Андрей Игоревич. — А если перемело — что будешь делать без лопаты?

— Так не везде ж перемело, — попыталась возражать Вика. — Пройду по ручью, найду свободное место.

— Тебе где положено отбирать? Тебе положено отбирать не на свободном месте, а там, где указано. Держи. Донесешь, не тяжелая. — И он вручил Вике лопату и карту с обозначенным на ней местом отбора. — Ничего, последняя точка, а там отдыхай до самого Ижевска.

— Хорошо вам рассуждать — вы-то здесь останетесь, а мне идти!

— Так ведь машину не бросишь. И по сугробам не поедешь, мы ж не на танке.

Вика ничего не ответила. Она воткнула в снег лопату и развернула карту. Посмотрела на нее, потом вокруг себя, потом снова на карту. Повернула карту вверх ногами, чтобы совместить с местностью…

За три месяца работы она научилась немного обращаться и с ледобуром, и с лопатой и ломиком пришлось помахать пару раз. А вот разбираться в картах пока получалось с трудом.

 

 

— Гостева Виктория Владимировна, — сказал кадровик, держа перед собой заявление с анкетой. Кадровик походил на отставного офицера-кавалериста: его усы у Вики упорно ассоциировались с кавалерией. — Закончили университет, химик — очень хорошо. У нас организуется экологическая лаборатория, будем контролировать состояние природной среды на месторождениях. Работа пока на стадии подготовки, вас мы берем лаборантом.

Он черкнул в бумажном квитке, подал его Вике.

— Подойдете с направлением в бюро пропусков, вам оформят пропуск. Потом с ним же к начальнику цеха.

— Цеха? — удивленно переспросила Вика. По ее представлениям, экологическая лаборатория должна находиться в экологическом отделе, на худой конец в отделе техники безопасности или еще каком-нибудь, но отделе. — Какого цеха?

— Транспортного, — пояснил кадровик и вернулся к бумагам на столе.

Перестав вообще что-либо понимать, Вика вышла из кабинета и отправилась в бюро пропусков. В таком же состоянии она добралась и до начальника транспортного цеха.

Начальник, мужчина возраста примерно Викиных родителей, выглядел так, как будто ночью не выспался. Он и в самом деле не выспался: поздно вечером в отдаленном районе случилось ДТП с одним из водителей, и он ездил разбираться за полтораста километров. Домой вернулся в четвертом часу ночи, а утром на работу, дирекция скидок не делает. Он посмотрел в бумажку, потом на Вику, снова в бумажку, что-то негромко пробурчал. Вика не была уверена, но ей показалось, что она услышала: «Они там хоть смотрят, кого присылают?»

— Химик, после университета? — спросил он. Вика кивнула. — На лыжах ходить умеете?

— Умею, — ответила она.

— Компасом пользоваться?

— Н-не знаю. Не пробовала.

— Спортом каким-нибудь занимались?

— Художественной гимнастикой.

— Ясно. А как насчет зимней рыбалки?

Вика молчала. Удивляться дальше она не могла, дошла до предела. Зимнюю рыбалку она представляла себе лишь по анекдотам, которые изредка слышала дома, когда там собирались друзья отца. Рыбаков среди них не было.

— Тоже ясно, — сказал начальник цеха, посмотрев на Вику. — Значит, так. Мы пока анализов делать не планируем, будем только отбирать пробы и возить на анализ в другое место…

— Почему? — перебила Вика. — Ой! Извините.

— Потому что там лаборатория аккредитована, а у нас нет. Аккредитуемся — тогда будем сами всё делать. Вы пока будете заниматься отбором проб. Пойдете сейчас в гараж, там найдете Андрея Игоревича, водителя. Скажете ему, что я вас принял лаборантом, он дальше объяснит, что к чему.

— А где гараж? — спросила Вика.

— Сейчас покажу.

Начальник подошел к окну. Вика тоже.

— А можно спросить? — начала она.

— Можно, почему нет?

— Почему экологическая лаборатория в транспортном цехе?

— Вон она, наша лаборатория, — усмехнулся начальник и показал на площадку под окном. На площадке стоял белый фургон «Газель» с зеленой надписью «Экологическая лаборатория». — А вон и Андрей Игоревич. В диспетчерскую, наверное, пошел. Сейчас я позову, подождите.

Начальник позвонил в диспетчерскую, и через пару минут появился Андрей Игоревич. Возраста он был на вид совершенно неопределенного: может, лишь на несколько лет старше Вики, а может, и в отцы годился. Второе, как оказалось впоследствии, было ближе к истине.

— Вот, Андрей Игоревич, это Виктория Гостева, лаборант. Принимай в свой экипаж. Введешь в курс дела, а во вторник, пожалуй, можно и первый выезд. Машина готова?

Водитель, посмотрев на Вику, молча кивнул.

— Вы пока подождите в приемной, — сказал начальник Вике, — а к тебе, Андрей, у меня еще пара вопросов по технике.

— Что скажешь? — спросил он, когда за Викой закрылась дверь.

— Очень уж она худенькая на вид. Увидишь — сразу хочется накормить булками с изюмом. Или еще чем-нибудь сладким.

— А тебе что, надо вроде нашей Алевтины?

Алевтина, необъятная женщина, как ее называли в цехе, работала кладовщицей.

— На Алевтину лыж не найти. Ее на какие ни поставь, она всяко снег до земли продавит. Или лед проломит. Ладно, посмотрим на эту. Лопатой махать — наука нехитрая, и три литра воды, наверное, до машины дотащит.

 

 

Овраги на Новоселкинском месторождения глубокие. В том, где течет речка Ломовинка, можно было бы спрятать пяти-шестиэтажный дом, будь он пошире внизу. Но склоны, чем ближе к руслу, тем круче падают вниз, и речка течет в узкой извилистой щели. Если бы месторождение находилось в Колорадо, а не в Удмуртии, овраг назывался бы каньоном.

Вика скользила на лыжах вдоль края «каньона», высматривая место, где можно съехать вниз хотя бы на половину его глубины, чтобы там оглядеться и решить, как подобраться к воде. Что же касается настоятельного совета Андрея Игоревича «отбирать, где указано», то она давно (больше месяца уже) сделала для себя вывод, что точка отбора — понятие относительное. Снимать лыжи и лезть по сугробам шесть этажей вниз и потом столько же вверх ей не хотелось.

Далеко внизу на поворотах русла время от времени мелькала темная полоска — чистая вода, из чего следовало, что Ломовинка свободна ото льда и, скорее всего, не переметена снегом. Разглядеть в деталях у Вики не получалось — она подходила к речке с северного берега, южный был сильно изрезан ответвлениями оврага, заросшими где кустами, где ельником. С севера зарослей было меньше. А ветер последние дни, во время снегопада, дул с юга, и на северном склоне намело гораздо больше снега, чем на противоположной стороне. Снег опасно нависал над оврагом, и Вика не решалась приближаться к краю.

Ответвлений, как и зарослей, с севера было меньше. Два Вика обогнула, а третье оказалось сильно заметено, и по нему имелась возможность съехать на пологий, почти горизонтальный участок в середине склона — «полочку». Что она и сделала.

Затормозив совковой лопатой, она посмотрела по сторонам. Слева от нее поднимался крутой склон оврага, сзади шел спуск с оставленной ею лыжней. В одном месте, ближе к началу спуска, лыжня получилась глубокая — на половину валенка, если не больше. Из чего следовало, что снег там рыхлый и, скорее всего, глубокий. Может быть, и метра полтора, и больше. Идти ли обратно по тому же месту — еще вопрос…

Но и лезть вверх прямо по склону — тоже не лучший вариант. Подниматься «лесенкой» хорошо на беговых лыжах, охотничьи для этого слишком широкие. Приходится ступать, широко расставляя ноги, а склон крутой. И штаны ватные — ветром не продуваются, но до чего же мешают в коленках!..

В общем, как в известной песне: потом вам будет худо, но это уж потом, — подумала Вика и посмотрела вперед. Впереди, в десятке метров, «полочка» кончалась, обрываясь вниз совсем уже крутым склоном, и оттуда, из узкой щели оврага, поднимались верхушки то ли кустов, то ли деревьев. Спуститься к самой воде на лыжах, скорее всего, не вышло бы, поэтому она вытянула правый валенок из ремешка, осторожно поставила ногу на снег и еще осторожнее перенесла на нее вес тела.

Лыжня здесь, в конце спуска, была совсем неглубокая, и нога без лыжи тоже лишь чуть вдавила снег — максимум на полгалоши. Вика вытащила из крепления вторую ногу, а лыжи воткнула в снег торчком. Пятки лыж ушли сантиметров на сорок и до земли явно не достали. Взяв лопату наперевес, она осторожно сделала шаг, другой, третий. А на четвертом нога провалилась в снег, как говорится, по самое нéкуда.

Вика пошевелила провалившейся ногой. Судя по отсутствию сопротивления, нога попала в какую-то пустоту, ну, может быть, заполненную очень рыхлым снегом. Земли под ногой она не чувствовала и, сколько до нее осталось, не представляла. Могло быть и десять сантиметров, и два с половиной метра. Лопата легла на снег поперек дороги, и Вика попыталась, опираясь на нее, подогнуть вторую ногу, чтобы вытащить ту, что провалилась. Как только она уперлась в лопату коленом, лопата продавила снег, и Вика провалилась совсем.

 

Второй рабочий день начался с того, что Андрей Игоревич выдал ей список спецодежды и инструмента, которые надо получить для работы.

Валенки, галоши, ватные штаны, куртка. Лопата штыковая, лопата совковая, лом, коловорот. Лыжи, лыжные крепления, компас, аккумуляторный фонарь. («Мамочка, куда я попала?!») Ящик с гнездами под бутылки для проб… Итого двадцать восемь пунктов, причем еще и не всё нашлось в кладовой цеха у Алевтины. Того же ящика, например, у нее не было, пришлось покупать в фирме, продающей торговое оборудование.

А карты с нанесенными на них точками отбора Вика получила в экологическом отделе — нашелся-таки в фирме этот отдел, только анализами там не занимались, а занимались всякой бумажной работой: расчетами, составлением графиков контроля (надо бы говорить: «мониторинга», на просто «контроль» экологи обижаются), согласованиями и отчетностью.

Первый выезд состоялся не во вторник, как рассчитывал начальник цеха, а только в среду: во вторник приехали с телевидения снимать материал для передачи к очередной годовщине фирмы. Передвижную лабораторию тоже снимали, и Вика перед камерой пощелкала тумблерами разных приборов, изображая, как она отбирает пробы чего-то там, неважно, чего именно, зрители всё равно не поймут, а к следующему утру вообще забудут, что это за фирма и сколько ей лет.

Когда съемочная группа уехала, Андрей Игоревич внимательно просмотрел карты и выбрал месторождение, на которое выезжать в первую очередь: шесть точек, каждая не более чем в трехстах метрах от места, куда можно подъехать на «Газели». Потом посмотрел еще раз и выбрал другое месторождение, где нужно было контролировать (пардон, мониторить) состав воды всего лишь в четырех точках, также недалеко от дороги.

— Для начала и этого хватит.

Действительно, для начала хватило. Вроде бы и расстояния небольшие, но в каждой точке надо спуститься к воде, набрать пробу, иногда нечеловечески изогнувшись, потом как-то выкарабкаться наверх. Да всё это без привычки к ходьбе на охотничьих лыжах…

Андрей Игоревич, взяв из дома собственные лыжи, ходил вместе с Викой, благо машина оставалась в пределах видимости (то-то он и рылся в картах так тщательно). Смотрел, советовал, подстраховывал.

Вечером, придя домой, Вика чувствовала себя неплохо, а вот утром в четверг была, как говорится, никакая. Хорошо, что за пробами не отправились: снова приехали телевизионщики, чтобы доснять для передачи отбор проб в полевых условиях.

Отъехали от города пару километров, и Вика потопталась по снегу на лыжах на фоне леса, нефтяных качалок и ближайшей деревни, на потеху местным жителям. Потом нашли в двадцати метрах от дороги ручей, и она перед камерой набрала девять бутылок воды, а оператор всё снимал, снимал, снимал. Когда он попросил ее набрать десятую, она сказала, что у нее замерзли руки; оператор смутился, быстро закончил съемку, и все поехали в город.

 

До земли оказалось не десять сантиметров, но и не два с половиной метра. Вика стояла обеими ногами на твердом, и снег был ей чуть выше пояса. Она разгребла сугроб лопатой и поняла, что под ним. Внизу торчали стебли какой-то сухой травы. Снег, похоже, лег поверх зарослей, а внизу осталась пустота. Земля была лишь чуть припорошена, причем вполне возможно, это насыпалось на нее только сейчас, когда Вика провалилась.

Опять вылезать наверх не было смысла, и Вика пошла вперед, разгребая перед собой сугроб — руками, ногами, лопатой. Теперь, по пояс в снегу, она не могла видеть, что там внизу, в овраге. Она вытягивала шею, наклонялась вперед, пытаясь заглянуть за край обрыва. На пути торчали из-под снега какие-то кусты, она обошла их справа.

По мере приближения к краю земля уходила вниз всё круче. Вика уже видела противоположный склон, дерево, росшее внизу, наверное у самой воды; похоже, к нему и надо будет спускаться. Ей показалось, что внизу мелькнула черная полоска. Она шагнула вперед, но земли под ногой не почувствовала, а в следующий момент вся масса снега с ней вместе съехала вниз, в овраг.

Испугалась она потом, задним числом, а сейчас действовала автоматически: сразу зажмурила глаза, чтобы не хлестнуло ветками, руки повернули лопату поперек. Раздался треск, ветви ударили по валенкам, и Вика повисла на лопате, застрявшей горизонтально в ветвях дерева, к которому она шла.

Упражнение, которое она проделала потом, относилось скорее к гимнастике спортивной, чем художественной. Получилось неплохо, с учетом ватных штанов и отсутствия опыта. Она прочно утвердилась правой ногой в развилке ветвей, пошевелила их руками — вроде бы всё надежно, не сломаются. Левая нога висела в воздухе, но это уже не имело значения.

Небольшая снежная лавина, стащившая ее вниз, ухнула в овраг и лежала под ней кучей метрах в трех или даже трех с половиной (Вика накинула полметра к своей первоначальной оценке, на всякий случай). Снег засыпал русло речки, но в разных местах на нем проступали серые пятна, которые быстро темнели — Ломовинка размывала его, оставалось только немного подождать, пока размоет совсем, и можно будет брать пробу.

Вика сняла рюкзак — изящное изделие камуфляжных цветов, сама выбирала. Рюкзаков в кладовой у Алевтины не нашлось, начальник цеха по этому случаю выбил в бухгалтерии наличные, и Вика поехала в магазин рыбацкого и охотничьего снаряжения. На тот, который ей понравился, денег немного не хватало, и она добавила своих. То, на что хватало, ее не устраивало категорически.

Вика повесила рюкзак на ветку, раскрыла его и достала оттуда полулитровую стеклянную бутылку и моток веревки, чтобы из них сделать аппарат для отбора проб. Андрей Игоревич назвал его «закидушкой».

Назвать-то он назвал, а придумала аппарат Вика!

 

Речка Малый Иж, что на Тукмачевском месторождении, характер имеет подлый. Течет она между двух обрывистых берегов, удобных подходов к воде нет, и сразу у берега глубоко. Течение быстрое, поэтому река почти никогда не замерзает, лед там, где он есть, тонкий и предательский.

Вика и Андрей Игоревич стояли на берегу в полусотне метров выше нефтепровода, пересекавшего реку. «Газель» они оставили на дороге, которая проходила рядом с нефтепроводом. Идти было недалеко, дольше лыжи надевать, и они подошли к реке без лыж.

— Видишь этот лед? — говорил Андрей Игоревич. — Вон, желтоватый такой. Где такой увидишь — держись от него как можно дальше.

— Так он здесь везде желтый, — сказала Вика. — Может, дальше пройдем?

— И дальше то же самое. Я машину не оставлю, здесь лес. И тебя одну не пущу, тут и утонуть недолго.

— А как пробы отбирать?

— Да ну их! Заедем ко мне домой, наберем из крана. У нас вода из пруда, значит, эта туда тоже попадает.

Вика ничего не ответила. Она отошла к стоящей на дороге машине. Дорогу прогреб бульдозер, по-видимому, недавно. По бокам ее лежали комья смерзшейся глины. Вика ударила один ногой — он откатился на полметра. Она подняла его (килограмма три, может и больше), поднесла к реке и бросила с обрыва на лед в полуметре от берега. Лед треснул, обломки тут же утащило течением, и показалась темная вода.

— Ну и зачем это? — спросил Андрей Игоревич.

— Сейчас пробу отберем. Есть у вас веревка? Только не очень толстая.

— Метра три найдется.

Трех метров хватило. Вика крепко привязала стеклянную бутылку за горлышко и забросила в воду. С трех забросов она наполнила полуторалитровую пластиковую бутылку, с четвертого набрала воды в маленькую стеклянную — отдельная проба для определения в воде нефтепродуктов. Остаток воды вылила на снег, смотала веревку и отнесла всё к машине.

Вторая точка была ниже по течению на триста метров.

— Вы со мной не ходите, — сказала Вика, надевая лыжи. — На берегу ничего опасного нет, а к воде я не полезу.

— Иди, — ответил Андрей Игоревич. — Только если будешь еще пользоваться этой закидушкой, имей при себе запасную бутылку. А то что будешь делать, если разобьешь?

Вика взяла запасную бутылку и попробовала поднять подходящий по виду комок глины — не получилось, он примерз. Андрей Игоревич, увидев это, сказал:

— Не возись ты с ним. У меня в машине старый подшипник где-то валялся — погоди, найду. Мне он не нужен, а лед пробьет.

— В нем же смазка, — возразила Вика.

— Ну и что?

— Так ведь анализ делают и на нефтепродукты тоже! Вся эта смазка будет в пробе. А точка ниже нефтепровода. А в той точке, которая выше, ничего не найдут, и получится, будто с нашей трубы течет в речку.

Андрей Игоревич только развел руками:

— Извини, не сообразил.

 

Двадцать пять метров капронового шнура, тонкого, но прочного — человека выдержит. Горлышко стеклянной бутылки плотно обвязывается концом веревки.

Внизу Ломовинка уже унесла последние остатки обрушившегося в нее снега. Бутылка летит в воду. Быр-быр-быр-быр-быр-быр-оп! Наполнившись наполовину, бутылка встает в воде торчком. Чтобы набрать ее до конца, надо подергать вверх-вниз. А можно и не дергать, а вместо этого вытянуть наверх, слить в посуду для пробы то, что набралось, и снова бросать.

С шести бросков полуторалитровая посудина почти полная. Седьмой бросок, пластиковая бутылка наполнена под пробку, маленькая стеклянная — наполовину, как и требуется. Теперь бутылки в рюкзак, рюкзак на спину — и наверх.

 

От ветвей, на которых висела Вика, до склона оврага было около полутора метров — вполне можно перепрыгнуть, было бы за что зацепиться на склоне. А вот не было ничего там! Торчали какие-то сухие бодылья. Вика высвободила лопату, провела ею по склону — всё ссыпалось в овраг, как будто у нее не лопата, а Gillette Sensor. Выступов и впадин, чтобы хвататься руками и упираться ногами, тоже не обнаруживалось, и валенки — неподходящая обувь для альпинизма.

В это время она услышала звук, похожий на отдаленный гудок машины. Андрей Игоревич сказал, что, если она не появится через полтора часа, он начнет сигналить; так это что — полтора часа прошло?! Вика посмотрела по сторонам и только сейчас заметила, что уже темнеет.

Кусты, за которые можно ухватиться, росли выше, там, откуда ее стащило снегом. Вика поднялась по ветвям вверх, насколько позволяла их прочность. Конец веревки она привязала к лопате, к середине черенка. Внимательно посмотрела на край обрыва. Когда она шла к реке, кусты были слева — значит, сейчас они правее того места, где снег сполз в воду.

Размахнувшись, она бросила лопату вверх — лопата, судя по всему, упала недалеко от края и вряд ли хорошо зацепилась. Вика потянула веревку, сопротивления не почувствовала, а в следующий момент лопата просвистела мимо нее в овраг.

Второй раз Вика швырнула ее так сильно, как только смогла. Вот теперь получилось. Она подергала веревку, сначала слабо, потом сильнее, так, что под ней закачались ветви. Когда они начали трещать, она поняла, что можно вылезать. Оттолкнувшись от дерева, она прыгнула на склон. Ветки прогнулись назад, Вика приземлилась ниже по склону, чем рассчитывала, и сразу же начала сползать еще ниже, но веревка натянулась. Перехватывая ее и упираясь ногами, Вика начала подниматься, как в одном старом фильме поднималась по склону горы симпатичная положительная героиня — комсомолка, спортсменка и просто красавица.

Когда до верха осталось всего ничего, ей показалось, что лопата поползла, но здесь уже росли кусты, она ухватилась за них. Вылезла наверх, по пояс в снегу добрела до стоящих торчком лыж, положила их плашмя.

Сердце стучало, в ушах шумело. Сквозь шум Вика снова услышала автомобильные гудки, как ей показалось, ближе, чем в первый раз. А может, это просто ветер. Он дул с юго-запада — как раз с той стороны, где осталась машина. К гудкам примешивался еще какой-то звук, больше всего похожий на треск вертолетного мотора. «Меня, что ли, ищут? — подумала Вика. — Быстро же Андрей Игоревич поднял тревогу!» Она посмотрела на небо, но вертолета не увидела, лишь закружилась голова, и Вика тяжело села, скорее даже плюхнулась на лыжи.

Было уже почти темно, над Ломовинкой всходила полная луна — «волчье солнышко». Вика посмотрела на склон, по которому ей предстояло лезть наверх (и при этом тащить на себе лыжи, лопату и рюкзак!) и поняла, что сделать это, да потом еще пройти два с половиной километра, она не сможет никогда. Оглянулась на противоположный склон оврага. Там под елками промелькнула какая-то серая тень, и она вспомнила один (не очень давний) разговор с Андреем Игоревичем.

 

 

— Уж я ему сколько говорил, — Андрей Игоревич имел в виду начальника цеха, — дай ты нам хотя бы ракетницу, всё лучше, чем ничего! По лесу же ходим, мало ли кто там шляется! Волки, лоси, плохие люди…

— А что ракетница? — возразила Вика. — Так, только сигнал подать.

— Не скажи! Стрельнешь из нее поверх головы или, скажем, промеж рогов — ни у одного зверя нервы не выдержат. Разве только медведь-шатун — ну, этому стреляй прямо в морду.

— Так это зимой хорошо. А летом опасно, можно ведь и лес поджечь!

— Ну и что? На крайний случай тоже выход: поджег тайгу и уходи против ветра.

 

 

Собрав лыжи, лопату и веревку, Вика торопливо полезла вверх по склону. Она еще раз посмотрела на ту сторону, подозрительного не увидела, но это ничего не значило.

Треск вертолета раздался совсем рядом, над краем оврага зажегся то ли прожектор, то ли фары — они осветили противоположный склон. В их свете там снова промелькнуло что-то серое и мохнатое и тут же скрылось в ельнике.

Вика ждала, когда над краем обрыва покажется вертолет, но вместо него показался Андрей Игоревич с фонарем.

— Вика, ты где?! — закричал он и направил фонарь совсем в другую сторону.

— Здесь я, здесь! — крикнула Вика, замахала руками. Луч фонаря повернулся к ней.

У Андрея Игоревича была вторая веревка, он бросил ее вниз. Первым делом Вика отправила наверх рюкзак с пробами, вторым заходом — лопату и лыжи, третьим можно было выбираться самой. Руки привычно завязали беседочный узел, Вика уселась в петлю, крикнула: «Можно!» — и медленно поехала на спине вверх по склону.

Наверху ее ждал сюрприз: «Газель» стояла в каких-то тридцати метрах от края оврага.

— А… как это вы? — удивленно спросила Вика.

— Бульдозер дорогу чистил. Я попросил, ему почти что по пути.

Вика поняла, что она принимала за звук вертолета. Огляделась по сторонам, но бульдозера не увидела.

— А где он?

— Ушел по своим делам. Ему на девятый куст.

Андрей Игоревич забрал лыжи и лопату и пошел к машине. Вика, подобрав рюкзак с пробами, побрела за ним. То, что на левом валенке нет галоши, она обнаружила только у машины. И когда она успела ее потерять? Вика чуть не плакала, готова была лезть обратно в овраг, несмотря на темноту и на то, что галоша, скорее всего, улетела в Ломовинку, в полном соответствии с одним из законов Мерфи*.

— Да ну ее, — успокаивал Андрей Игоревич, — было бы о чем горевать. Сдашь Алевтине, получишь новые, эти всё равно на размер больше, чем надо. То-то она и свалилась.

— Что я ей сдам? — возражала Вика. — Одну она не примет, мне что, вторую пополам резать?

— Ничего, я с ней поговорю. Да у меня в гараже есть старая камера, отрежем от нее кусок, и сдашь. Давай-ка лучше заедем на четвертый куст, у меня там оператор знакомый, Гена. Сейчас как раз его вахта. Посидим полчасика, погреешься, чайку попьешь. Я булочек с изюмом припас.

Услышав о любимых булочках, Вика вздохнула напоследок и полезла в фургон. Андрей Игоревич открыл дверь со своей стороны, сел за руль и, обернувшись назад, сказал:

— Вика, а мы молодцы! Я думал, Новоселки за день никак не обежать, а мы успели!

 

Машина раскачивалась на неровной дороге, как катер на волнах.

Одежда на Вике промокла насквозь: снаружи вся в сыром снегу, и внутри не лучше. Она нашла в фургоне свою сумку, глянула на сидящего впереди Андрея Игоревича — тот в ее сторону не оглядывался, его внимание было полностью занято дорогой — и переоделась в сухое. Надела лыжные брюки вместо ватных штанов, сапожки вместо валенок, и к тому времени, когда они подъехали к четвертому кусту, Вика походила уже не на рыбака, полдня просидевшего на льду, а на девушку, возвращающуюся с лыжной прогулки.

— А что твой бармаглот нас не встречает? — спросил Андрей Игоревич Геннадия, который вышел из вагончика на шум машины. И пояснил для Вики: — Это у него кобель — с виду страшная такая тварюга, гавкнет — медведя напугает. Но добрый!

— Какой породы? — поинтересовалась Вика.

— Русская дворовая, — сказал Геннадий. — Он в Ломовку побежал, к подруге.

— К твоей?

— К своей! Какие у меня подруги в Ломовке? Что я, кобель — шесть километров туда-обратно к подруге бегать?

Деревня Ломовка стояла на Ломовинке ниже по течению, и серая тень, мелькнувшая в ельнике, получала теперь несколько другое объяснение.

В операторском вагончике негромко шумела радиостанция «Урал-Фермер», включенная на дежурный прием. Так же негромко бормотал телевизор в режиме дежурного приема: он показывал очередной сериал. Программа передач была организована таким образом, чтобы в любой момент по каким-то из каналов шло минимум два сериала: один бандитско-ментовский, другой мыльно-латиноамериканский.

У Геннадия на экране то ли бандиты мочили ментов, то ли менты бандитов.

— Переключить? — спросил он. Вика махнула рукой — ей было всё равно. Одну булочку она с чаем съела, а на второй угрелась и начала засыпать.

— Куда торопитесь? — спрашивал Геннадий Андрея Игоревича. — Давайте я вам лучше баньку истоплю! У меня банька маленькая, только-только на двоих, в момент протопится.

— Слышь, Вика, — сказал Андрей Игоревич, — Гена баньку предлагает. Может, примем предложение? Я тебя мигом на ноги поставлю.

— Да вы что?! — встрепенулась Вика. — Нас же в лаборатории ждут, а еще три часа ехать! Они же сказали вчера: будем пробы с колес запускать в работу.

— Видишь, Гена, нынче не с руки. Ладно, в другой раз. Через месяц опять сюда приедем.

В машине она снова начала засыпать. Сидевший рядом Андрей Игоревич молчал, до города было три часа езды. Вика вытянула ремень, которым обычно никто не пользовался, пристегнулась, чтобы не упасть на повороте, и уснула.

 

Пока ехали, Андрей Игоревич включил приемник. Передавали прогноз погоды.

«Итак, сегодня ночью наблюдалась малооблачная погода… Вы спрашиваете, кем она наблюдалась? Да нами же и наблюдалась. Пока вы все спали. А наш сотрудник в это время, натянув валенки, пробирался через сугробы к термометру. Левый валенок, между прочим, на полразмера меньше, чем надо. К тому же они еще и сели, когда он сушил их после прошлого раза… Почему, спрашиваете, не взял другую пару? Ну, была на складе еще одна — точно такая же. Но мы отклонились от темы. Ветер был слабый… При чем здесь направление? Я же сказал: слабый! Ветер слабый — значит, его силы не хватало, чтобы повернуть заржавленный флюгер. Будет посильнее — будет вам и направление. Опять мы ушли в сторону. Я должен еще сказать вам температуру — зря, что ли, наш человек лазил в темноте по сугробам? Но сначала я прервусь на сигналы точного времени».

Раздались сигналы точного времени. Они были необычные, какие-то протяжные; после шестого пошел седьмой, за ним восьмой, и Вика, просыпаясь, поняла, что это Андрей Игоревич сигналит перед воротами.

Заспанный охранник, вышедший им навстречу, вложил в заготовленную тираду всю свою душу, но, увидев знакомую машину, сдержался. Он не стал произносить всех запасенных на этот случай слов, спросил только:

— Куда вас несет об эту пору?

— В лабораторию, пробы сдать, — ответил ему Андрей Игоревич, приоткрыв дверь.

— Какая вам лаборатория?! Все давно дома, спят или телевизор смотрят! Не могли, что ли, до утра подождать?

— А это что?! — крикнула Вика, просунувшись в водительскую дверь над головой Андрея Игоревича. Рукой она показывала вверх и вправо, и все посмотрели туда.

На четвертом этаже, где располагалась лаборатория, горели два окна.

 

 

* Если какая-то неприятность может произойти, она происходит. Следствие № 1: всякая неприятность происходит таким образом, чтобы причинить максимальный ущерб.