РАССКАЗЫ

КАК СТАКАНЫЧА В АТАМАНЫ ПРОВОЖАЛИ

 

Во второе лето пребывания Андрюши в райцентре Ша всё шло своим обыденным чередом. Сам корреспондент уже не мог представить себя вне пределов этого сибирского села и своей новой творческой обители. А читатели районной газеты не могли понять, как вообще могла раньше существовать районная пресса без Андрюшиных статей. Многие жители райцентра уже знали его лично, некоторые считали за честь пригласить его в гости познакомить с родней и непременно угостить как следует. Больше всех, пожалуй, сошелся Андрюша с корреспондентом Володей. Умный, начитанный и хорошо, доходчиво излагающий свои мысли Владимир писал аналитические статьи, стараясь дойти до сути поставленного вопроса, а если это не получалось сразу, непременно возвращался к теме в последующих материалах. Поначалу более старший по возрасту Володя, работающий в местной газете семь с половиной лет, настороженно отнесся к появлению в коллективе нового корреспондента. Немало за это время он повидал «транзитных пассажиров», останавливающихся в их селе «перезимовать» или от силы на полгода. Среди них были люди талантливые, но непостоянные. Они словно что-то искали в жизни, потерянное не ими, искали упорно, не надеясь найти, и шли по какому-то накатанному кем-то пути, сами не зная куда: сегодня здесь пожил, завтра туда отправился.

По мере наблюдения за делами нового сотрудника Володя стал убеждаться, что таких, как Андрюха, он еще не видал. Этот малый хоть и был младше его на пять лет, порой размышлял как мудрец, ставил в тупик своими простыми, казалось, вопросами собеседников и отвечал на всё, о чем бы его ни спрашивали. Причем отвечал так, что все оставались удовлетворенными и больше к нему с вопросами не подходили. Импонировало Володе в Андрюше и то, что он был в меру начитан, не кичился своей эрудицией, запросто общался со всеми на равных и, постоянно выдавая новые идеи, сам брался за их реализацию. И, что самое главное, почти всё, что он придумывал, — реализовывалось. Воплощалось в жизнь, несмотря на ограниченность «всёдолампочного» мышления редакторши. Он сумел убедить уже не молодую женщину в том, что и в таком райцентре, как Ша, жизнь тоже может быть хороша. В газете появились откровенные интервью с известными в районе людьми, материалы, посвященные «больным» молодежным темам, целый ряд иронических, пользующихся у читателей популярностью миниатюр, конкурсы кроссвордов и викторины, в которых принимало участие немалое количество людей.

Ну а все точки над буквой «i» корреспонденты расставили за несколькими бутылками водки дома у Валериана. Тезис Андрюши о том, что он никому не конкурент, а собрат по перу, высказанный так убедительно, был воспринят Володей сразу и навсегда. Обычно осторожный в своих суждениях, он почему-то сразу поверил этому пареньку и впоследствии ни разу не сомневался в его искренности.

У Валериана они впервые вместе напились в стельку, оформив дальнейшие дружеские отношения и ощутив родственность душ за разговорами «о вечном и тленном». Потом несколько раз они выпивали в редакции, дома то у одного, то у другого, а то и просто на улице — в парке на скамейке или под забором у автостанции.

И вот однажды, в прекрасный солнечный летний денек им было очень муторно. Накануне они крепко напились и теперь не имели денег на опохмелку и работать, естественно, не могли. Несколько попыток занять финсредства закончились ничем, и они, покинув рабочий кабинет творческой обители, стояли, как два тополя, недалеко от здания районной администрации, не зная: то ли им прощаться и расходиться по домам — отлеживаться, то ли, надеясь на чудо, ждать неожиданного подарка в шелестящем или жидком виде. Все мыслимые и немыслимые варианты уже были прокручены в их черепных коробках, и получалось — шансы раны нулю. Но нуль, говорят, не бывает абсолютным и чудеса на свете все-таки случаются. На этот раз чудо пришло нежданно и уж точно негаданно. Пришло в образе отставного майора милиции Ивана Романовича Стреляева, прозванного в райцентре Стаканычем.

Стаканыч до ухода в отставку работал следователем в РОВД, но прославился не как раскрывший громкие уголовные дела сыщик, а тем, что мог запросто выпить литр-полтора водки и продолжать работу. А еще тем, что он никогда не отказывался от выпивки в рабочее время, за что и получил прозвище Стаканыч. Выйдя на заслуженный отдых после двадцатипятилетней напряженной службы, сорокапятилетний пенсионер откровенно заскучал без настоящего мужского дела. Поездки к теще в таежный поселок, рыбалка и работа в огороде давали кой-какой эмоциональный заряд, но общения с подследственными, приятельских компаний и, главное, чувства нужности и значимости своей фигуры в лице остального населения райцентра ему явно не хватало.

Андрюша познакомился со Стаканычем, когда тот служил еще сыщиком. Они вместе оказались на собрании общественности в поселке, где был убит за спирт молодой парень. Дело это приобрело большой общественный резонанс, и газета решила провести свое собственное расследование. Наблюдая, как усердно записывает Андрюша все факты в блокнот, Иван Романович, опасаясь, что скажет что-то ненароком по пути корреспонденту, не рискнул поехать вечером в райцентр на редакционной «Ниве», а, дабы сохранить тайну следствия, остался ночевать в поселке.

Вернувшись возбужденным из командировки, впечатлительный Андрюша, оперируя фактами, мнением сельчан и собственными догадками, за вечер накатал большую статью, которая и вышла спустя два дня под рубрикой «Независимое расследование». А на другой день в редакции появился Иван Романыч.

— Ты зачем выдал тайну следствия? — пробасил он с порога, идя валом на нового корреспондента. — Наслушался марусек всяких. Слушай их больше, они тебе наговорят, только уши подставляй. А настоящие убийцы, начитавшись твоих версий, сейчас показания изменят. Теперь вся моя работа насмарку.

Откровенно говоря, Андрюша поначалу растерялся от неожиданности, но на помощь пришел Володя.

— Слушай, Иван Романович, ты нахрапом-то на парня не при, — сказал он, спокойно перекладывая бумаги на своем столе. — Тут разобраться надо. Скорее всего, ты напрасно обвиняешь газету и автора.

— Я газету не обвиняю, — снова пошел в атаку милиционер, — я против того, чтобы ваши корреспонденты в следствие вмешивались… Чтобы…

— Минуточку, товарищ майор, — остановил его Володя, — вы лично ему уголовное дело об убийстве, расследованием которого занимаетесь, показывали?

— Я что, на дурака похож? — ответил вопросом на вопрос следователь.

— То-то… Не показывали, — продолжал аргументировать Владимир. — Значит, всё, что он там написал, расследовал сам и высказал свою собственную точку зрения. А раз так, то законов он не нарушал, а если вы не согласны с его мнением, вот вам бумага и ручка, изложите в порядке дискуссии свою версию. Газета ее напечатает.

— Еще не хватало, чтоб я вам свои версии тут в письменном виде излагал, — несколько переменив тон, сказал Стаканыч. — Это ты у меня, когда на допрос попадешь, излагать будешь, а не я. И вообще, я сюда по пути на работу зашел, а не с вами разбираться. Пишите что хотите. Чё вам еще делать? Это нам работать нужно, преступников ловить. А вам — скрипи себе пером…

Инцидент тогда замяли. Но знакомство состоялось. Впоследствии выяснилось, что в трезвые дни своей жизни Иван Романович Стреляев любит читать районную газету. Как однажды сказал он сам, «особенно про новости».

— А вот рассказы всякие там, которые Андрюха Кузнецов на целых две страницы сочиняет, я не читаю, — каждый раз (нередко) встречаясь за бутылкой с корреспондентами, говорил майор. — На хрена они мне нужны? У меня жена училка, она знаешь сколько книг за свою жизнь накупила — целая стена размером три на четыре заставлена художественной литературой. Тут тебе и романы, и рассказы, и стихи разные… Пушкин там, Толстой, Теодор Драйзер, Жюль Верн… Читай не хочу. Я не хочу. Я хочу нашу, районную газету почитать. Новости узнать: где что случилось, сколько от коров молока надоили, сколько лесу спилили, свинины заготовили. А открываю газету — и там рассказ. Только не Пушкина или Куприна, а некоего А.Кузнецова, на целых две страницы… Зачем мне это читать? Зачем тогда моя жена книги покупала?

Трудно было понять, говорил это Стаканыч серьезно или шутил так, по-ментовски. Лицо у него всегда было серьезным, как на допросе. Проговорив свой короткий монолог, он почти с двухметровой высоты смотрел вниз на газетчиков, а потом по-отечески клал руку на плечо Андрея.

— Ну ладно, господа писатели, угостить вас, наверное, надо, а то про меня еще рассказ сочините или пасквиль какой… Возьмем водочки?

Господа писатели не возражали, и Стаканыч брал пол-литровую бутылку, а то сразу две. А потом, выйдя из магазина, они направлялись то в гости к ветерану Великой Отечественной войны, бывшему заместителю редактора районной газеты Николаю Федоровичу, одиноко доживающему свой век в однокомнатной, пропахшей лекарствами квартире, то домой к самому Ивану Романовичу, а то пили с минимумом закуски прямо в кабинете редакции.

Выйдя в отставку, Стреляев отпустил густую бороду и стал похожим на казака из мятежного войска Стеньки Разина. Высокого роста, статный, с высоко поднятой головой ходил он по райцентру, поглаживая бороду, чем привлекал взгляды любопытных. Вот и в этот день шел Иван Романович по центральной улице поселка, издали видимый и узнаваемый. Первым увидел его Андрюша.

— Смотри, Стаканыч. Вылитый атаман из банды Болотникова, — поделился он мнением с Володей.

— Точно, атаман Стреляев, — согласился тот с коллегой. — Может, он нам и поможет?

— Может…

— Слушай, Романыч, а почему тебе в казаки не податься? — спросил его Андрюша, когда Стреляев приблизился к жаждущим выпивки корреспондентам. — Хочешь, мы тебя в атаманы двинем?

— А что для этого надо?

— Для начала пол-литру возьми, — включился в разговор Володя, — а мы уж объясним тебе, что к чему. Андрюха недавно тут одного есаула интервьюировал, знает что и как…

— Что, с похмелья страдаете?

— Да, болеем после вчерашнего…

— У вас каждый день после вчерашнего. И когда в газету писать успеваете? Как ни увижу вас — или с похмелья или пьяные.

— Между пьянками и пишем, — сказал Володя. — Ну так как, Иван Романыч, похмелишь?

— Ну что с вами делать? Хотел к теще сегодня поехать, видимо, не удастся. Так, говорите, что нужно, чтобы в казаки записаться?

Примерно через полчаса они сидели на скамейке в парке школы-восьмилетки. Андрюша нарезал на расстеленном номере свежей газетки колбасу и хлеб, а Володя наливал водку в единственный стакан.

— Надо собрать в нашей деревне десять человек желающих стать казаками, — объяснял Андрюша. — Найти их несложно. Они изберут тебя старшим, вы оформите петицию в краевой центр, в управление казачеством. Ну и всё — дальше считай, что ты уже атаман…

— Поможете? — спросил будущий атаман.

— Запросто, — сказал Андрюша, выпивая порцию спиртного и закусывая колбасой. — У меня знакомый заматамана есть. Правда, они там, в городе, на красных и белых казаков разделились. Так этот из красных.

— А мне в какие пойти? — поинтересовался Романыч, принимая стакан как эстафету из рук Володи. — Красным я уже был — пятнадцать лет в партии состоял. Теперь в белые пора.

— Конечно, иди в белые, — поддержал его Володя. — Основное казачество за белых в гражданскую воевало.

— Ладно, разберемся, — сказал Романыч, поглаживая бороду. — Завтра же начну войско собирать.

— Правильно. Что время-то терять? — одобрил его решение Андрюша. — А сегодня бы еще бутылочку взять.

Стаканыч не возражал. Вторую бутылку они выпили у Николая Федоровича, после чего Володя в добром расположении духа прилег там же на диван, а новый атаман белого казачества и знакомый корреспондент красных казаков разошлись по домам.

…Володя постучался в окно Андрюшиной квартиры в половине седьмого утра. Первой проснулась Вероника и растормошила мужа.

— Друг к тебе с утра пораньше, — сказала она. — Наверное, похмелиться опять ищет…

Она, как всегда, оказалась права. Мужики с полчаса помороковали, где им найти выпивку сегодня, и ничего лучшего не придумали, как отправиться на автостанцию и подождать там Ивана Романовича Стреляева, который, как они полагали, сегодня вновь попытается уехать до тещи. Расчет был правильным. Хотя ждать пришлось около трех часов. Стаканыч пришел к автовокзалу в половине десятого.

— Опять болеете? — спросил он обрадованных его появлению корреспондентов.

— Знаешь, Иван Романыч, а у тебя фамилия точно атаманская, — сказал, пожимая ему руку, Володя. — Вот Разин был атаман — он разил всех недругов. Пугачев-атаман — пугал их, гадов, а ты Стреляев — стрелять будешь.

— Всё в точку, — подтвердил Андрюша.

— Ну что с вами, алкашами, делать? Бутылку опять брать надо, а то ведь загнетесь, а сибирское казачество атамана потеряет.

— Правильно мыслишь, господин майор! — обрадовался Володя. — Похмелимся, и за дело.

На этот раз Иван Романович купил бутылку в магазине у автовокзала и повел друзей к себе на квартиру.

— У меня жена нынче до вечера в город уехала. Посидим-поговорим в нормальных условиях. Чувствую, сегодня тоже меня теща не дождется.

— Зато потом приедешь к ней уже атаманом, с войском, — сказал Володя.

— Всю деревню там соберу. Мужиков в казаки запишем, баб — в казачки, — погладил себя по бороде будущий атаман. — Там вся деревня за меня враз пойдет.

Дома Романыч достал из холодильника всё, что там было: маринованные огурцы, селедку, ветчину.

— Теперь надо здание под казацкую управу подыскать, — выпив рюмку, высказал идею Андрюша. — Я думаю, контора райпо подойдет: кирпичная, двухэтажная — чем не управа?

— Это было бы здорово, — согласился атаман. — Только председатель райпо не отдаст.

— Настоять надо, убедить. В крайнем случае — записать его в заместители атамана, — горячо говорил оживший после выпитого Володя.

— Правильно, в есаулы или подъесаулы там, — поддержал его Андрюша. — Он наверняка не откажется.

— Ох, чувствую, дело закручу! — потер руки отставной майор.

Одной бутылки снова было мало. Со второй они снова пошли к Федоровичу, и день опять закончился по вчерашнему сценарию. С той лишь разницей, что Володя на этот раз пошел ночевать к матери.

На третий день корреспондентам снова было тяжело, но несмотря на это они пришли на рабочее место. Было пятнадцатое число очередного месяца, а в этот день в редакции обычно выдавали зарплату и гонорар за прош-лый месяц.

Корреспонденты делали вид, что работают над произведениями. Андрюша что-то стучал на машинке, Володя писал авторучкой на белых листах бумаги. Был здесь и Валериан. Лён Лёныч, заставший идиллическую картину выхода сразу всех своих творческих работников на место труда, вначале даже опешил, но потом, взяв себя в руки, объявил, что премии они лишены, а дни пропусков работы им не зачтены, так что получат они по заслугам.

— На хлеб-то хоть хватит? — поинтересовался Андрюша.

— Если бы вы хлеб брали, а то небось сразу за бутылкой побежите, едва деньги дадут, — сказал на это и. о. редактора.

Зарплату пообещали выдать после двух часов дня. Все терпеливо ждали, не отлучаясь до этого времени ни на минуту, словно боясь спугнуть добрую весть о предстоящем денежном пособии. В полдень зазвонил телефон. Взявший трубку Валериан сказал, что просят Андрюшу.

— Кто там? — спросил Володя приятеля, когда тот стал оживленно с кем-то беседовать.

— Стаканыч, забухал со вчерашнего, — пояснил Андрюша. — Говорит, денег полно, а сходить за бутылкой некому. Сам он не может, нас зовет.

— Пойдем, чё нам? — с готовностью вставая, сказал Володя. — До двух успеем. Выпьем по сотке-две и вернемся.

— По сотке сейчас бы не мешало, — сказал мечтательно Валериан. — А тут, кто знает, вдруг еще и не дадут…

Через полчаса в квартиру Романыча вошли сразу три корреспондента районной газеты. Еще через пять минут оттуда с сумкой вышел Андрюша, а еще через четверть часа четверо мужчин, разлив спиртное, снова беседовали о казачестве.

— Ты давай, Иван Романович, не тяни с атаманст-вом, — говорил Володя, похмелившись и закурив, — не смотри на нас, алкашей. Собирай десять добровольцев, составляй список: год рождения там напиши, рост, вес. Размер одежды…

— А размер одежды зачем?— не понял будущий атаман.

— Форму шить будут. Вот зачем… И размер обуви нужен.

— Понятно, — закивал Стаканыч. — Дел немало, оказывается. А я думал: соберу банду, куплю коня и буду командовать. А тут еще и формой обеспечивай казачков, и портянками еще.

— Первое время, конечно, — включился в разговор Андрюша. — А потом заместителя по хозчасти поставишь… А можешь сразу себе интенданта найти.

— А как это дело оформишь — иди к нам. Там уже наша забота, как тебя на краевой уровень вывести, — продолжил свою речь Володя. — Андрюха тебе рекламу сделает…

— Пару статей в краевой прессе я тебе обещаю, — подтвердил Андрюша. — А Валера фотографию хорошую сделает.

— Запросто, — согласился Валериан, выпивая предложенную ему порцию спиртного.

Взятой Андрюшей бутылки мужчинам не хватило. За второй вызвался пойти Валериан. За полтора часа общения в жилище будущего атамана Володя с Валерианом нарезались до полного падения, и Андрюше пришлось помочь хозяину вывести их на свежий воздух.

Упившихся посадили на скамейке во дворе. Сидеть они не хотели и не могли, а потому сразу после посадки оба оказались под скамейкой. Поняв, что поднимать их напрасно, Стаканыч хотел было отправить Андрюшу еще за одной бутылкой, но корреспондент сказал, что ему необходимо получить денежное довольствие, и он сейчас же прощается с гостеприимным хозяином и уходит в творческую обитель.

Иван Романыч пожелал ему удачи, дал пластину жевательной резинки (для перебития запаха) и, крепко пожимая руку, попросил довести дело с оформлением атаманства до логического конца.

— Можешь не сомневаться, — успокоил его Андрюша и, надев темные очки, пошел в редакцию.

Пока его коллеги мирно посапывали на свежем воздухе, охраняя скамейку, Андрюша выслушивал долгий нравоучительный монолог Лён Лёныча о том, что пить на работе вредно.

— Хотел я тебя лишить премии, но пожалел на этот раз. Как-никак, а у тебя больше всех строк в печать пошло в прошлом месяце, и не дать тебе, а дать тем, кто написал меньше, будет не совсем справедливо.

— Логично мыслите, Леонид Леонидович,— согласился с руководителем Андрюша.

— Но другой раз так и знай, не посмотрю ни на что, ни на какие обстоятельства — хоть два плана по срокам выполни, а хоть день без уважительной причины пропустишь — премии не дам, понял?

— Конечно, — согласился Андрюша, раскладывая деньги по разным карманам: для жены, для продолжения выпивки, на заначку.

После этого три дня его никто не видел. Как, впрочем, и его коллег-приятелей. Редакция вновь задыхалась без рабочих рук и ясных голов, а очередной номер вышел в свет состоящим сплошь из перепечаток центральных и краевых газет.

В начале следующей недели денежные запасы у Андрюши иссякли, и он с повинной головой пришел в редакцию районной газеты. На подходе к зданию творческой артели его уже поджидал Володя.

— А я к тебе два раза приходил, — сказал он. — Но ты всё время пребывал во снах, а твоя Вероника будить тебя не стала и отправляла меня домой.

— На экзекуции был? — спросил его Андрюша, имея в виду разговор с и. о. редактора.

— Нет. Потому как Лёныч в город уехал.

— А у Печенюшкина?

— Был. Ночевал даже. Он лежит пластом — болеет. Мы все его деньги пропили. Что делать, не знаю… В редакции никто уже взаймы не даст…

— Может, опять… к Стаканычу… — несмело заметил Андрюша.

— Да ты чё? Он нас искал, к матери моей приходил с какими-то бумагами. Лучше ему на глаза сейчас не попадаться.

— Ладно. Раз Лёныча нет, в редакции делать нечего. Пойдем к автовокзалу, — предложил Андрюша. — Может, какие герои наших публикаций там проездом будут — думаю, на бутылку не откажут.

Друзья отправились к автостанции и там неожиданно застали Ивана Романыча, приготовившегося к посадке на рейсовый автобус, следующий до деревни его тещи.

— Ну что, приятели? Покуда вы меня оформлять будете, всё казачество в стране распустят — так и не придется в атаманах походить… — заметил он полушутя-полусерьезно. — Опять болеете? Но нынче ничем помочь не могу… Нужно теще помочь в огородных работах… Так что до скорой встречи в атаманской станице.

Приятели стояли молча, не зная, что и сказать отъезжающему Стаканычу.

Немногочисленный народ, отбывающий дневным рейсом, почти уселся на свои места согласно купленным билетам. Взял в руки сумку и отправился к двери автобуса и бывший следователь райотдела милиции.

— Далеко ль собрался, Иван Романович? — спросил его перед самой посадкой появившийся вдруг откуда-то педагог местной школы Виктор Павлович.

— Да вот на сельхозработы к матери жены, — сказал Романыч, остановившись на минуту у автобуса.

Он в очередной раз погладил густую черную бороду и, бросив взгляд на мрачно стоящих корреспондентов, громко вздохнул:

— Пора завязывать с атаманством.

Народ в автобусе кто громко, кто беззвучно засмеялся.

— Ну а вы что, мужики, скучаете? — спросил Виктор Павлович работников прессы, когда автобус с несостоявшимся атаманом скрылся из виду. — Неужто с похмелья болеете?

— Не спрашивай, Виктор Павлович, лучше, — махнул рукой Володя. — Всё равно не поможешь…

— А вдруг?… — проявил настойчивость педагог-физик, стараясь докопаться до истины двух одушевленных физических тел.

— А если «вдруг» говоришь, тогда займи на бутылку, — попросил его Андрюша.

Полчаса спустя новая компания из трех человек и одной бутылки водки расположилась в парке на скамейке недалеко от редакции, и Андрюша с блеском в глазах рассказывал преподавателю, как они Ивана Стаканыча в атаманы провожали…

 

 

ЗНАКОМСТВО ПО ОБЪЯВЛЕНИЮ

 

Славка Чудов бросил пить в канун ноябрьского праздника: кончились деньги, кончился хлеб, кончилось сало.

«Хватит, — сказал он сам себе, поднимаясь с постели после бессонной ночи изрядно проголодавшимся. — Хватит, мне уже за сорок, а живу как собака: жена ушла, сын, отслужив армию, знать меня не хочет. Надо за ум браться. Пора…»

В предпраздничный день он решил провести генеральную уборку в своей однокомнатной квартире: вымыл полы, посуду, вытер пыль с комода и шифоньера, собрал на веник с углов комнаты и кухни паутину. Потом вышел во двор и откидал снег от ворот.

Вечером он пил крепкий чай, курил, слушал радио, читал. На другой день к обеду заявился старый приятель Петруха с бутылкой самогона.

— Ты чё, серьезно завязать решил? — спросил он удивленно. — Да брось ерундой заниматься, всё равно ведь сорвешься.

— Не сорвусь. На этот раз не сорвусь, — уверенно сказал Славка товарищу, чем еще больше удивил его.

— Ну ладно, давай по стакану в честь праздника и завязывай. В честь праздника грех не выпить, — настаивал Петруха.

— Нет, Петя, всё — я в завязке.

— А ты знаешь, что резко бросать нельзя — может удар случиться: инфаркт или эпилепсия, — попробовал подойти с другого бока Петруха.

— Меня не ударит, и кончай искушать. Иди лучше к Мишке, его угости.

— Ну, как знаешь, Славик, — сказал Петруха, вставая и собираясь уходить. — Я к тебе со всей душой, а ты меня гонишь. Ладно, обидел ты меня, старого своего товарища. В другой раз умолять будешь с похмелья — ста грамм не подам, понял?

— Понял, понял, — закивал головой Славка, провожая его в сенцы.

Через неделю весть о том, что Славка Чудов «завязал» с выпивкой, разнеслась по всему селу. На работе, на улице, в магазине его кто одобрительно, а кто сочувственно похлопывал по плечу и спрашивал: «Серьезно завязал?»

— Серьезно, — отвечал он и спешил удалиться.

В начале декабря, получив зарплату, Славка был искушаем лукавым. В магазине, покупая хлеб, чай и сахар, он увидел баночки с импортным пивом, и так вдруг захотелось…

«С пива всё и начинается», — подумал он, борясь с искушением, и купил бутылочку «пепси-колы».

Дома он развернул краевую «Неделю» и в одной из колонок объявлений прочел: «Реальное избавление от алкогольной зависимости». Объявление его заинтересовало, и он записал адрес и номер телефона лечебницы.

На другой день, отпросившись у начальника, он поехал в город, отыскал лечебницу и закодировался там от употребления спиртного сроком на год.

Дальнейшая Славкина жизнь начала быстро меняться, у него теперь всегда водились деньги, все его бывшие дружки, усвоив, что от Славки ловить теперь больше нечего, постепенно от него отошли. На работе начальство стало относиться к Вячеславу с уважением, а сам же он сделался несколько замкнут и полюбил одиночество. К весне, очевидно вспомнив, что закончил в свое время сельскохозяйственный техникум и одно время работал агрономом, Слава стал выращивать на подоконниках помидорную рассаду. Ну а когда наступило время посадки овощей и картофеля, все вечера и выходные пропадал в огороде: соорудил две теплицы, высадил рассаду, посадил на пяти сотках картошку, значительно расширив свой земельный участок. Соседи, семидесятипятилетние старики, привыкшие видеть Славку через день да каждый день пьяным, а огород его наполовину заросшим бурьяном, с удивлением смотрели на него из-за невысокого заборчика, отделяющего их подворье от Славкиного, и каждое утро в один голос здоровались.

— Здравствуйте, — отвечал им Славка и шел по своим делам.

В начале лета, когда в огороде зазеленели всходы и полезла вверх картофельная ботва, дел с поливкой и обработкой посевов прибавилось. Вечерами Славка до самого наступления темноты пропадал в огороде, а потом шел в избу, пил крепкий чай, читал газеты или слушал радио. Спал он мало — всё больше думал о жизни своей, пытался строить планы на будущее. Однажды вечером, в дождливую погоду, Славка, вернувшись с работы, как всегда, заварил себе крепкого чая и, попивая его небольшими глотками, стал по привычке просматривать краевые газеты. Он любил читать колонки новостей и криминальную хронику. С иронией почитывал письма читателей, как правило, жалующихся на свою жизнь или дающих советы, что нужно делать краевой администрации или правительству страны, чтобы наступила всеобщая благодать. Последней — «на десерт» — Славка по привычке брал в руки «Неделю» и не спеша смаковал частные объявления граждан. Особенно потешали его так называемые брачные объявления с подзаголовками «Она ищет его» и «Он ищет ее». Читая объявления типа «Вдова 63-х лет, жилищно обеспечена, дети взрослые, познакомится с мужчиной 55—65 лет, материально обеспеченным, для совместного проживания. На переезд согласна». Славка громко смеялся и комментировал прочитанное вслух: «А у бабки губа не дура — свою квартиру детям оставит, а сама жить к тому лопуху пойдет, который отзовется».

Такое же объявление, как «Молодая женщина, 28 лет, замужем не была, детей нет, познакомится с молодым человеком 35 лет для создания семьи. Злоупотребляющих алкогольными напитками и побывавших в местах лишения свободы просьба не беспокоиться», вызывало в нем ироничное возмущение: «Замужем не была, детей нет, а почему тогда ты женщина, а не девушка, спрашивается? “Злоупотребляющих алкоголем просьба не беспокоиться”. Смотрите, какая цаца! Ты лучше напиши, как свою невинность потеряла. Наверняка пьяной была, когда это случилось».

Вот и в этот раз, раскрыв «Неделю», Славка первым делом отыскал ту страничку, где были напечатаны объявления о знакомствах и прочел первое из них: «Женщина 30 лет, разведенная, имеет сына 10 лет, познакомится с мужчиной 35—45 лет, желательно непьющим, для создания семьи». Ниже были напечатаны имя, фамилия и домашний адрес. Объявление с полным, что называется, реквизитом Славка видел впервые, и оно его заинтересовало.

«А что, — подумал Славка, — человек я сейчас непьющий, хозяйственный, почему бы и не попробовать, не сделать попытку к созданию семьи? Правда, от детей я отвык, но как отвык, так и привыкнуть можно. Тем более что это мальчик — с ним и на рыбалку ходить можно, и по орехи». Не откладывая задумку в долгий ящик, Славка тут же написал письмо незнакомке по имени Людмила, в котором он описал всю свою жизнь. Письмо получилось большое — на шести тетрадных листках, и конверт, в который он вложил его, выглядел раздутым. Утром следующего дня он встал пораньше и поспешил на почту, дабы успеть бросить письмо в почтовый ящик до первой выемки. Если верить адресу, Людмила жила не так далеко от Славки: до железнодорожной станции час езды, затем поездом шесть часов, потом еще до ее деревни часа два — за двое суток письмо доставят. Двое суток туда, двое обратно, да на раздумье ей, да на ответ пару деньков — через недельку надо ждать ответа — так думал Славка. В том, что Людмила ему обязательно ответит, он не сомневался. Даже если ей сто писем пришлют, всё равно одним из первых она даст ответ на его послание.

Неделя прошла в мечтах, ожиданиях и огородных трудах. В среду, в обед, вынимая из почтового ящика газеты и не обнаружив письма, Славка пригорюнился.

«Неужели ей так много писем прислали? — покачал он головой. — А может, ей кто-то другой приглянулся? И-эх! — нужно было фотографию послать, пусть бы визуально оценила, да и у нее не мешало бы фото попросить — глянуть сначала, а то вдруг уродина какая…»

Не обнаружил Слава письма в ящике и в следующие два дня. Ну а в субботу…

В субботу он с самого утра, как обычно, возился в огороде. Картошка в этом году росла быстро, и ботва кое-где уже достигала двадцати и более сантиметров, однако и сорняки высились вокруг обильно. В былые годы, когда Славка почти не следил за своим огородом, травкам было здесь вольготно и привольно, и, видимо, по привычке они считали себя здесь истинными хозяевами и не хотели мириться с какой-то там картошкой. А с сорняками не хотел теперь мириться хозяин огорода. И в это прекрасное солнечное утро, раздевшись по пояс и взяв в руки тяпку, он пошел на них в наступление. Время приближалось к полудню, когда Славка услышал, что его окликают. Звала из-за заборчика старуха-соседка.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Здравствуйте, — чуть раздраженно ответил Славка, подойдя к забору, не имея никакого желания общаться с ней — слишком еще свежи были воспоминания о том, как эта самая баба Дуня совсем недавно на каждом углу разносила о нем разные небылицы и, встретив его отца, рассказывала, с кем Славка пил и ночевал ли он дома или нет. Она его и поссорила с отцом, и отношения эти до сих пор еще не были как следует урегулированы.

— Я сегодня с утра в центр ходила… К автостанции, в магазин… Ну, сахару взяла, хлеба, — быстро, словно боясь, что Славка не станет слушать и уйдет, заговорила бабка Евдокия, — а тут как раз автобус со станции подошел, оттуда вышла незнакомая женщина с ребенком и спрашивает у шофера, где, мол, Вячеслав Семенович Чудов живет? А шофер-то не наш, станционный, плечами пожимает. А тут как раз я разговор этот услышала, сначала было хотела проводить ее, но потом думаю, нет, лучше я ей объясню, как к тебе пройти, а сама пойду короткой дорогой, предупрежу: вдруг ты не готов гостей встречать. И действительно вижу — не готов.

— А где она сейчас? — спросил Славка.

— В магазин было зашла, ну а сейчас, видно, сюда направляется, так что готовься гостью встречать.

И бабка Евдокия с интересом посмотрела на Славку.

— Спасибо, — сказал он ей и, отложив тяпку в сторону, отправился в дом.

Во дворе умылся водой из бочки, привязал к конуре собаку. Дома надел чистую рубашку, включил электроплитку, поставил чайник, глянул на себя в зеркало, отметив, что сегодня он как нарочно не побрился.

«Вот это дела! — думал он про себя. — Я жду от нее письма, а она сама решила заявиться — сразу разрешить все вопросы. Молодец! А что тут тянуть? Всё правильно. Я уже не мальчик, она не гимназист-ка…»

Едва успел он подумать об этом, как увидел в окно свою «заочницу»: в синем в цветочек платьице, косынка белая в горошек повязана на шее, в одной руке коричневый плащ, в другой — средней величины хозяйственная сумка, за которую держался мальчик, одетый в простенький серый костюмчик и белую шапочку с козырьком.

«А издалека она ничего смотрится», — отметил про себя Славка, и сердце его учащенно забилось. Он хотел было выбежать, выскочить навстречу, но сдержался и выждал, пока Людмила подойдет к воротам и постучит в дверь, а в ответ на стук залает собака. Когда это произошло, он, выйдя на крыльцо, вначале деловито прикрикнул на собаку, а уж затем пошел встречать гостей.

На вид она ему показалась простой: зачесанные назад светлые волосы, схваченные в пучок резинкой, едва заметные веснушки на щеках.

«Спина, небось, тоже в веснушках», — подумал Славка.

— Это вы Вячеслав Семенович? — спросила она тоненьким голосом.

— Он самый. А вы Людмила Григорьевна, как я понял?

— Правильно поняли. Вы, наверное, письма от меня ждали, а я вот сама решила приехать. Можно?

— Проходите уж, чего там, коли приехали… — сказал Славка, открывая дверь пошире. — Собаку не бойтесь, она до крыльца не достанет, да и не кусается она вовсе.

Гостью он посадил в кухне на стул возле стола, мальчика — на оставшийся от покойной матери сундук, стоящий у противоположной от окна стены.

Мальчик по имени Леша был живой, подвижный, с бегающими черными глазками-угольками, с красными щеками и слегка приплюснутым носиком. «Дебил, что ли?» — подумал Славка, угощая его леденцами, которые по случаю достал из «долгого ящика» — буфета, где хранились у него продукты про запас.

— Ну, пока чай греется, расскажите про себя, — попросил Славка гостью. — Сам-то я про себя все вам написал.

— Рассказывать, собственно, нечего, — ответила Людмила, вздохнув. — Жила у матери, отец умер рано, братьев-сестер нет. Вышла замуж за приезжего. Прожили два года, а потом он куда-то пропал. Ждала его еще два года, а потом письмо получила с просьбой дать ему развод и не требовать пока алиментов. Развод я ему дала, алиментов не потребовала, и вот уже пять лет, как от него ни слуху, ни духу, ни денег…

— А больше замуж выйти не пробовала?

— Хотела выйти, одной тяжело, мама уже старенькая, да и ребенку отец нужен. Но за кого? У нас в деревне одни алкаши. Вот и решила объявление в газету дать.

— Понятно, — сказал Славка. — Что ж, будем знакомиться. Ты с ночевкой в гости или как?

Люда пожала плечами.

— Не знаю.

— Ну ладно, до вечера времени еще много — посмотрим, а пока давай чай пить, — принял решение хозяин, доставая из буфета граненые стаканы.

Мальчик, видимо, по натуре своей будучи ребенком любопытным, постоянно приподнимался, выглядывал в окно. Славке это не очень понравилось, и он принес из комнаты табуретку, пересадил ребенка ближе к столу.

— Это ваш огород? — спросила Людмила за чаем.

— Я же писал, что огород у меня, — вот он этот самый и есть, который из окна видишь.

Людмила, откинув и без того раскрытую занавеску, чтобы лучше был обзор, внимательным взором окинула Славкину «фазенду». Приподнялся с табуретки и мальчик. Славку эта подвижность стала раздражать.

— Ты что, Лешенька, на иголке, что ли, сидишь? Или тебя вошки кусают? — спросил он юного гостя.

— Сядь и не крутись! — одернула сына Людмила.

Мальчик послушно сел на табурет и замер.

— Ну ладно, — сказал Славка, когда они закончили чаепитие. — Чаю попили, теперь пора за работу браться. В огороде, небось, полоть-окучивать приходилось?

— В деревне родилась, — улыбнулась Людмила.

— Тогда вот что: у меня там трико есть, футболка, кроссовки — переодевайся и пойдем на огород.

— А Лешка чё делать будет? — спросила гостья у хозяина.

— Будет траву срубленную собирать и за ограду вы-брасывать.

Славка вышел на огород первым, минут через пятнадцать подошли Людмила с Лешкой. Славка, осмотрев гостью в новом одеянии — в облегающем тело трико, нашел ее очень даже ничего.

«При всем бабенка, — отметил он. — А в платье худенькой кажется».

Он определил Людмиле три рядка, вручил ей тяпку. Лешке наказал по картошке не ходить, а собирать за мамой срубленную траву и, как было сказано раньше, вы-брасывать ее за ограду. Он показал, куда именно. Работа закипела.

Славка с Людмилой махали тяпками, а Леша собирал траву. Славка был доволен и подумывал, что так они к вечеру всю прополку и завершат. Однако через некоторое время он заметил, что Людмила нечаянно срубила картофельную ботву и боязливо глянула в его сторону. Он быстро отвел взгляд, но боковым зрением увидел, что гостья его воткнула срубленную ботву на место и присыпала вокруг землей.

Они продолжали прополку, но, очевидно, происшедшее уже как-то вывело Людмилу из равновесия, и через несколько минут она опять рубанула по ботве и снова присыпала, воткнув ее на место. Славка и на этот раз заметил, но снова ничего не сказал. Когда же Люда ошиблась и в третий раз, он не сдержался:

— Слушай, если мы с тобой в одну прополку половину картошки порубим, а в следующий раз остальную, то что зимой есть будем? — спросил он сердито.

— Да что-то я сегодня не могу, тяпка из рук валится, — сказала Люда смущенно. — Видно, устала с дороги.

— Ну, коль устала — иди в дом, там в буфете найдешь банку тушенки, вермишель, из подполья достань картошки, протопи печь, я ее раз в неделю обязательно протапливаю, чтобы сажа в дымоходе не прессовалась, свари супчика, поедим. Заодно посмотрю, какая ты на кухне хозяйка.

Люда кивнула, отставила тяпку, окликнула перемазавшего в земле не только руки и брюки, но и лицо сына и направилась в избу.

А Славка продолжил прополку, изредка поглядывая на трубу дома. И вот из нее наконец пошел-потянулся к небу сизый дымок.

«Ну, поесть-то как-нибудь сварит, — подумал Славка, — на это, наверно, ума хватит».

Он еще несколько минут продолжал прополку, но вдруг какое-то тревожное предчувствие остановило его. Он вспомнил, что за комодом лежат свернутые в трубочку несколько свитков его — еще студенческих записей по агрономии с рекомендациями: как и когда, в какое время лучше высаживать ту или иную огородную культуру, как за ней ухаживать и чем лучше удобрять.

«А что если она вздумала растопить печку этими сверт-ками», — мелькнула у него мысль.

И сейчас же, отложив тяпку в сторону, он поспешил домой, а войдя, оторопел…

Люда бросала в печь очередной сверток, еще два лежало у самой печки, на поленьях.

— Кто?!.. Кто?!.. Кто тебе разрешил жечь эти записи? — заикаясь, спросил Славка. Ярость наполняла его до краев.

— А я подумала, что эти старые бумаги вам не нужны, — часто мигая веками, оправдывалась Люда. — Я хотела было газетами растопить, но подумала, что вы их еще читать будете… А эти бумаги уже желтые, мухами засижены… Да и горят хорошо…

Славка, стараясь быть спокойным, прошел в комнату, приподнял скатерку стола, под которой «россыпью» хранил деньги, взял две десятки и, вернувшись на кухню, протянул Людмиле.

— Я хоть не богат, — сказал он, сдерживая гнев, — но сволочью быть не хочу! На, возьми эти деньги. В четыре часа автобус пойдет на железнодорожную станцию. Еще успеете.

— Не надо, — отказалась Люда. — У нас деньги есть.

Глаза ее становились влажными.

— Только без слез, — сказал Славка, — терпеть не могу бабьих слез, да и никого здесь не хоронят.

— Можно, я пройду в комнату, переоденусь?

— Пройди.

Пока она собиралась, он сидел и молча курил на кухне у окна. Не проронил ни слова и, когда она, собравшись, уже на пороге сказала ему: «До свидания», лишь слегка кивнул ей.

…Славка провожал ее взглядом из окна комнаты. Она шла, держа в одной руке сумку и плащ, а другой вела за руку сына. На пригорке остановилась, провела ладонью несколько раз по Лешкиным брюкам, очевидно, сбивая с них пыль, поправила на голове ребенка кепочку и, оглянувшись, посмотрела на Славкин дом. Славка отпрянул от окна.

Когда гости совсем скрылись из виду, Славка вернулся на кухню и взял еще одну сигарету. Руки его тряслись, и он, чиркая о коробку, сломал сначала одну спичку, а потом вторую. Когда не зажглась и третья, Славка швырнул со всего размаха коробок в угол кухни, смял сигарету и бросил ее в чашку с недочищенной гостьей картошкой, стоявшую на краю плиты.

 

Вам возвращая ваш портрэт,

Я о любви вас не молю.

В моей душе покоя нет —

Я вас, как Брежнева, люблю!.. —

 

пропел он неожиданно для самого себя, сделал три прихлопа ладонями по груди, два притопа ногами о пол и, тяжело плюхнувшись на табурет, обхватил голову руками.