Семинар прозы

Степан ЛОМАЕВ

 

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КРИШНЫ

 

Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!

Меня одного сквозь горящие здания

проститутки, как святыню, на руках понесут

и покажут богу в своё оправдание.

 

И бог заплачет над моею книжкой!

Не слова – судороги, слипшиеся комом;

и побежит по небу с моими стихами под мышкой

и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.

 

Владимир Маяковский

 

…кто-то в оранжевой накидке. Похоже, работник железной дороги. Металлическим молотком он стучит по колёсам вагонов.

Прошлым летом мы с Егором нашли заброшенный состав, не первый год ржавевший на одной из пригородных станций. Забрались на один из товарных вагонов и увидели такого же, как я вижу сейчас, работника в оранжевом костюме. Набирая скорость, он стремительно приближался к нам от конца состава. Что-то недоброе было в его устремлении. Мы же, добрые, как Прабхупада¹, избегали встречи с чем-либо недобрым и медленно, будто не замечая человека, скрылись под вагоном. Через секунду, оказавшись по другую сторону состава, ретировались в направлении кучи гравия в надежде укрыться от преследователя.

- Стой! – грозно закричал работник, стоя на вагоне и излучая уверенность, словно памятник Ленину.

Игнорировать его далее было неприемлемым. Неприемлемым было и остановиться, подчиняясь его недоброй воле. А потому, мы смело двинулись навстречу человеку в оранжевом. Оранжевое, как оказалось, было только прикрытием и не имело ничего общего ни со стилем одежды преданных Кришне, ни с политической ситуацией в Украине.

- Вневедомственная охрана! – произнес мужчина с лицом техасского рейнджера и направил в меня вынутый из кармана документ.

Метрах в сорока от нас начали сгущаться сумерки.

- Что тут делаете?

- Гуляем.

- Гуляем? А какого чёрта у состава?

- Интересно же.

- Вот мне ни хрена не интересно у состава!

 

Так мы поняли трагедию человека в оранжевом – он вынужден был заниматься тем, что было ему неинтересно.

Тем временем сумерки окончательно сгустились в двух подошедших милиционеров: доброго и злого. Злой всё обещал натолкать нам костылей по карманам и сдать как террористов в ФСБ. Добрый советовал гулять по городу, смотреть на девок и даже обещал провести экскурсию, если мы придем сюда в светлое время суток.

Я представил террориста с костылями в карманах. Решил, что злой несет бред. Когда милиционер начал искать костыль у Егора в сумке, я понял, что это не просто бред, а острый бред, либо речь идёт о конструктивном элементе железнодорожных путей. Благо у Егора не было в сумке ни костылей, ни гаек, ни каких-либо других атрибутов терроризма. Вскоре нас отпустили, пообещав занести все наши данные в картотеку и в следующий раз таки затолкать в карманы по костылю. С тех пор у меня появилось некоторое недоверие к людям в оранжевом.

Работник же, которого я вижу, вызывает недоверие буквально всем. Удары молотком то звонкие, то глухие; то беспорядочные, то выстраивающиеся в какую-то мелодию. Кажется, будто не он управляет звуками, а звуки – им. Он словно запаздывает, подгоняя удар под уже прозвучавший звук…

Я проснулся. Сумерки последних минут рассеялись, а звуки остались. Они несутся волнами по упругой среде от священных для кришнаитов музыкальных инструментов. Вместо тумана в комнате висит ароматический дым. Что-то тлеет в углу комнаты. У стены сидит Ваня, обложенный священными инструментами. Звуки таких инструментов разгоняют чакры и убивают микробов, как утверждал шествующий по городам кришнаитский монах, выступая с лекцией в библиотеке нашего города.

- Вот скажи, Вань, чем священные инструменты отличаются от несвященных? – Иван задумчиво глядит на меня, но ничего не отвечает. – Я знаю, что они должны быть определённой формы, материала и произведены на территории Индии. Но вот вопрос – если я их помну? Или они износятся? Святости станет меньше? А если какой-нибудь недобросовестный индус мне колокольчик из некачественного сплава сделает? И вот что меня интересует ещё больше – как освящённость реагирует на территориальные изменения Индии? Если инструмент довольно старый, то он мог быть сделан на территории Индии, которая теперь является территорией, например, Пакистана?! Потеряет ли он свои антисептические свойства или нет? Если же святость продукта не привязана жестко к границам современного государства, то производя инструменты в различных точках мира, можно определить границы Индии по божественной версии чисто научным методом. Святость, естественно, можно нормировать и проградуировать по проценту уничтоженных микробов на единице равномерно заражённой. Далее, можно будет определить места максимальной плотности святости в самой Индии и наладить там массовое производство различных товаров, дабы помочь человечеству и в духовных, и в материальных мирах.

Мой позитивистский монолог встречен был безразличием, что странно. Вообще, кришнаитам не положено быть безразличными к людям, даже, по их критериям, абсолютно невежественным. Другое дело – отношение к людям, которые вовсе и не люди, а суть демоны. Сам Кришна убивал таких без всякого сожаления и, вероятно, вполне радушно, поскольку это были его божественные игры, которые в космическом масштабе всем, и демонам в том числе, несли исключительно радость и наслаждение.

«Как бы не оказаться в числе демонов», – думаю, глядя на Ивана, перебирающего в углу чётки.

Кришна, а значит и каждый преданный его сознанию, любит всех, ну, или почти всех. Не каждому преданному, конечно, хватает сил искренне любить всех без исключения, поэтому многих они любят чисто формально. Возможно, сейчас Иван как раз исполнен ко мне тёплых чувств формальной любви. Но и такая любовь не безгранична у преданных. Как правило, она заканчивается на рассуждениях о Сталине. Видимо, генералиссимус оказался демоном настолько злым, что его и любить нельзя, пусть даже в трансцендентных божественных играх.

Встал и одеваюсь. Иван отложил чётки, видимо, выполнил утреннюю норму. Как-то странно на меня смотрит. Как, торгующая семечками, бабка на воробья. Резко встаёт. Идёт к столу. Хватает нож. Идёт ко мне. А!.. Мимо прошёл, к входной двери. Ушёл, даже не утруждаясь закрыть за собой дверь. Я сижу на кровати. Признаться, был миг – чуть не запел маха-мантру². Да! Не завидна судьба демонов.

Прошло минут пять. Я, наконец, понял, что Иван ушёл в неизвестном направлении и не оставил мне ни объяснений своих действий, ни ключей от квартиры. Выхожу на лестничную площадку – никаких следов Вани нет.

Возможно, мой индуистский друг уже достиг тех индуистских истин, после которых закрытие двери в жилище становится делом настолько бренным, что тратить на это даже сколь угодно малые время и силы становится неприемлемым.

Однажды меня пригласила в гости одна из кришнаитских активисток, именуемая Кшатрий Лила, что можно вольно перевести как «состоятельный воин, который занят приносящей блаженство трансцендентной деятельностью». В назначенный час я пришёл по указанному адресу. Стоя на лестничной площадке, несколько минут искал соответствующий нужной мне двери звонок, но не нашёл. «Ищите и найдёте», – вспомнил я, поискал ещё. Нашёл на полу рубль. Звонка так и не нашёл. «Стучите, и вам откроют», – вспомнил я, но дверь была в мягкой обшивке, которая глушила стук. Твёрдым был дверной косяк, но обшивка умудрялась глушить стук и от него. Ещё твёрдым были стена и лоб. «Не судите и не судимы будете», – вспомнил я, по аналогии, и тут же понял, что дверь не заперта. Вошёл. Взору моему открылась дивная, по индийским меркам, своей красотой трёхглазая девушка, облачённая по народной индийской традиции в куски цветной материи. Я бы испугался и немедля убежал, будь эта девушка трёхглаза от природы. Благо, тот глаз, что посередине, был нарисованным и довольно примитивистски. Впрочем, возможно, он глазом не являлся, а был красной меткой, указывающей местоположение межбровной чакры.

Я приветливо улыбнулся, видя, как скользит по мне её взгляд. Но то ли она была слепа на все три глаза, то ли взгляд был настолько скользким, что проскользнул по мне, не вызвав у хозяйки никакой реакции. Я бы почуял неладное и немедля убежал, если бы она была хозяйкой не только скользкого взгляда, но и квартиры. Благо, это была не она.

В комнате сидели человек десять. Внимания на меня никто не обратил, ибо все обращали его на странствующего по СНГ гуру, заехавшего на пару дней и в наш город. Сидевшие на полу радовались, и наслаждались лицезрением духовного учителя, и смиренно вопрошали о духовной жизни. Гуру, явно довольный таким положением вещей, сидел на диване, мило улыбаясь, и отвечал на вопросы. Ближе всего к нему сидел юноша с явными признаками сильного умственного напряжения на лице. Сомнения терзали его, он метался, не в силах сделать выбор между вишнуизмом и неонацизмом.

Но опытный гуру смог найти подход и к нему. Ссылаясь на махабхарату³, учитель утверждал, что каждая аватара Вишну, которая не появлялась бы на земле, обязательно отмечалась специфическими знаками на ступнях и ладонях. Схему, с указанием по месту спецзнаков, гуру носил при себе (видимо, на случай встречи с новой аватарой Вишну). Он показал схему народу, и народ увидел среди прочих несколько знаков отличия фашистской Германии. Лицо юноши преобразилось, стало необычайно одухотворенным, вплоть до признаков лёгкого помешательства. Он нашёл идеологический компромисс и сразу же его озвучил: «Приду домой и всё обвешаю свастиками!»

 Но гуру этого было мало. Компромисс был не для него. Учитель был на редкость законопослушным и, ссылаясь на УК РФ, запретил обвешивать стены свастиками, предложив взамен рыбок и зонтики, так как эти знаки тоже присутствовали на ступнях Кришны и других аватар. Неизвестно, что бы стало с неокрепшей психикой симпатизирующего националистическому движению юноши, если бы он был рожден под знаком рыб и занимался коллекционированием зонтиков. В буре восторга он вполне мог бы потерять остатки рассудка, но не потерял. Видимо, рыбки и зонты были юноше менее интересными.

Я, в свою очередь, тоже решил вопросить учителя: «Как…?» Гуру, обладавший неземной проницательностью, остановил меня на полуслове, мило улыбнулся и уверил, что понял мой вопрос. Но, видимо, неземная проницательность дала сбой. Ответ он дал длинный, красочный и слабо связанный с моим вопросом. У меня, конечно, ещё было о чем спросить. Почему, к примеру, кришнаиты едят исключительно растительную пищу, да и ту не всю? Один, из некогда самых высокостоящих гуру международного общества сознания Кришны, скромно именуемый себя Вишнупада Парамахамса Парирайачария Астоттарасата Шри Шримад Харикеша Свами Махараджа Вишнупада (сложно, наверное, с таким именем паспорт получать), писал: «Преданный никогда не станет убивать животных только для того, чтобы удовлетворить свой язык, ибо понимает, что все живые существа связаны с Верховным Господом»⁴. Отсюда, казалось бы, прямым следствием является следующее: если нельзя убивать ради употребления в пищу, то либо нужно искать альтернативные источники питания, либо употреблять организмы, умершие собственной смертью, как бы это ужасно не звучало. Но вместо этого кришнаиты убивают несчётное количество злаков, корнеплодов, овощей и прочих растений, дабы предложить их в пищу Кришне⁵.

Наверное, забавно по несколько раз, изо дня в день, предлагать пищу существу, заранее зная, что оно эту пищу есть не станет. Наверное, ещё забавнее, будучи преданным, каждый раз искренне ждать, что Кришна, наконец, отведает предложенное. И, должно быть, совсем забавно представить Кришну, беспардонно поедающего пищу всех своих преданных. Это была бы поистине божественная забава.

Далее, ту убитую флору, что Кришна есть не станет (а он не станет), съедят преданные. Но вот что преданные точно не съедят ни при каких обстоятельствах, так это мясо коровы, даже умершей собственной смертью. Корова священна и почитаема, ибо со слов Харикешы: «Она питается тем, что несъедобно для нас – травой, а взамен дает молоко»⁵. Если после прочтения подобных строк у преданного случайно включится логика, то она сможет порушить весь его внутренний мир. Конечно, не вся трава для человека съедобна, но если всё, что ест корова, несъедобно для человека, то диета вегетарианцев, коими являются кришнаиты, становится крайне скудной. Интересно также отметить, что ни козы, ни верблюды, ни какие-либо другие животные, дающие человечеству молоко, уже не являются столь священными и почитаемыми.

Непонятно, почему ещё из зоны почитания выпали, собственно, сами травы, которые действительно переводят несъедобные для человека газы и минералы во вполне съедобную биомассу. Думаю, справедливо было бы, руководствуясь приведённым выше принципом, внести в зону почитания поваров, которые нередко делают съедобное из несъедобного. Косвенно в зону можно внести крестьян, биоинженеров и работников пищевой промышленности.

 Если же в выборе еды руководствоваться принципом «ни убий» или его ослабленным вариантом – «убий как можно меньше», употреблять в пищу траву вообще иррационально. Вместо того чтобы за одним завтраком губить десятки злаков, раздаивать священных коров, заставляя тем самым их съедать разительно большее число невинных травинок, лучше всей коммуной убить одного большого кита и есть его неделю. Тем более, молока киты человечеству всё равно не дают.

Ещё вариант – есть яблоки, ягоды и прочие плоды, но обязательно с косточками (косточки не жевать). Далее, дабы семечко не погибло в системе центральной канализации, о туалете придётся забыть, в случае необходимости ходить на грядку или хотя бы в лес. Городских жителей, не имеющих возможности ежедневно бывать на грядке, могут спасти виноград киш-миш и выродившиеся патиссоны, не имеющие косточек.

Но не стоит, конечно же, забывать и про альтернативные способы питания, к которым прибегает элита кришнаитов – солнцееды. Эти уникальные представители человеческого рода умудряются напрямую, без посредников, питаться энергией небесного светила, наперекор ряду физических и биологических законов.

Я уже минут пять стою на лестничной площадке в раздумьях. Что ж делать? Захожу обратно в квартиру. При входе взгляд падает на пол, и точно в той точке лежат ключи от квартиры и записка: «Ушёл по делам. Не забудь про праздник. Иван». Чудесно.

В силу обстоятельств, неделю назад мне стало негде жить, и я на несколько дней поселился у Вани. Вдвоём, со своей девушкой Ритой, они снимают однокомнатную квартиру.

С Ваней мы знакомы давно. В день нашего знакомства он трижды ударил меня о сырую каменную плиту. Была осень, хорошая компания и три бутылки портвейна из виноматериала. Потом были ещё три бутылки портвейна, а потом мы нашли лазейку среди плотной линии рыбаков, рассевшихся вдоль берега, и вошли в наш городской пруд. Правда, вошли не все. Иван остался на берегу. Пьяным море по колено, но то ли мы были трезвы, то ли пруд разительно отличался от моря, а вскоре земля была уже недосягаема для наших ног, кругом была вода. Полный заводского дыма ветер гнал на нас пенистые волны, но мы плыли только вперед. Вскоре нас осталось двое, так как другие плыли уже назад. До другого берега оставалось несколько километров, но тут Егор, до этого бодро плывущий рядом, стал тонуть, не теряя пьяной улыбки на лице.

 «Я тону», – заявил он запыхавшись и ушёл под воду. Несколько секунд не было никаких признаков его существования. Быть может, это время он не существовал вовсе, но когда оно прошло, Егор, подобно Афродите только без морской раковины, появился над водой радостный и обнажённый. Обнажённым он стал, отдав разъярённой стихии свои трусы. Стихия жертву приняла и, немного успокоившись, дала утопающему ещё один шанс. Так как стихия – субстанция, по обыкновению своему, капризная, а отдавать в жертву ей более ничего не хотелось, мы оставили затею доплыть до противоположного берега и погребли к своему. Благо уплыли мы всего метров на двести и потому успели преодолеть их раньше, чем стихия осуществила свой новый каприз. Но до вечера было ещё далеко. Пруд нас так просто не отпускал.

Водоём со стороны города был обрамлен железобетонными плитами и обрамлен давно. Плиты эти успели порасти толстым слоем водорослей. К тому же, достойные многих приятных слов в свой адрес советские инженеры придумали поставить злосчастные конструкции под немалым углом. Теперь они, похожие на газончики, служили серьёзной преградой для нашего выхода на берег. Тот, кто умеет плавать и делает это в состоянии алкогольного опьянения, знает, что в воде не шатает, потому в воде нельзя и упасть. Упасть же на скользкие наклонные плиты проще простого. Что мы и делали. Тут-то ко мне на помощь и пришёл Иван. Вытаскивая меня за руку, он отлично помогал мне падать на плиты. Попытки договориться действовать слаженно, когда он тащит, я упираюсь ногами, и всё это мы делаем на счёт «три», приводили к тому, что он, руководствуясь своими внутренними позывами, рывком вытягивал меня за руку на счёт «два». В результате, мои ноги проскальзывали по плите, и на счёт «три» я рывком падал на неё коленями. Так я падал и падал, пока совсем не обмяк, и тогда Ваня вытащил меня, как вытаскивают из ямы мешки с морковкой.

Вот так мы и подружились.

Думаю, во всяком случае, хочу так думать, что дружба наша не меркнет ни от времени, ни от моих размышлений вслух о его нынешней конфессионной принадлежности. Хотя бывают моменты, я сомневаюсь. И сейчас, когда мои последние сомнения в Иване оказались беспочвенными, не могу этому не радоваться.

Не радоваться станет совсем невмоготу, если я найду что-нибудь съедобное. На кухне висит портрет синекожего юноши и окружающих его любвеобильно настроенных девушек-пастушек. Это – Кришна и его гопи⁶.

Как учил Шрила Прабхупада¹, а он знает точно, Кришна любит веселье, шутки, развлечения, у него 16108 жён, у каждой из которых – дворец, по десять детей и громадное количество внуков. Словом, Кришна не так прост и, вероятно, является существом, родственным каждому из нас не только по духу, но и подобно Чингисхану, по крови, хотя бы и очень далёкого родства. Юмор Кришны своеобразный, но лично мне нравится. К примеру, как рассказывал Прабхупада: «Иногда Радхарани⁷ выходила из дома, Кришна неожиданно нападал на неё». Жёстко, но смешно, ничего не скажешь. Благо, дальше «она падала и говорила: «Кришна, не мучай меня так», – и когда они оба оказывались на земле, Кришна пользовался возможностью поцеловать её». Естественно, он её только целовал, а потому «Радхарани это доставляло огромное удовольствие, хотя Кришна мог показаться величайшим негодяем». И отсюда логичный вывод: «Если бы этого плутовства не было в Кришне, откуда бы оно взялось в мире? Ведь он – источник всего». Кришна самый непревзойдённый плут, поэтому ему могут молиться все мошенники, воры и лохотронщики. В то же время он бесконечно честен, поэтому ему должны молиться все праведники. Разве не логично звучит после этого заявление, что Кришна ещё и величайший логик?

Но ещё эпатажнее Кришна пошутил, когда воплотился в свою любимую – любовницу Радху, дабы постичь всю силу её любовной преданности к себе. Далее Кришна в умонастроении Радхи 18 февраля 1486 г. явился в Бенгалию в виде пророка Чайтанья Махапрабу, проповедовал бхакти-йогу и распевал «Харе Кришна».

На столе, под его портретом, стоит кастрюля с вегетарианским супом. Я не знаю тонкостей процесса освящения пищи, но раз кастрюля стоит под портретом божества, вероятно, суп – уже не просто суп, а прасад⁵. Многие, не преданные сознанию Кришны люди, опасаются есть прасад, кто-то из религиозных убеждений, кто-то ожидает в нём лошадиную дозу какого-либо наркотического вещества. Я же неоднократно ел прасад, ем и сейчас. Кришнаиты любят угощать интересующихся различного вида освященными продуктами. Многие приходят к ним именно поесть. Своим прасадом они совершают религиозную диверсию против ортодоксальных верующих других конфессий, к примеру, христиан, которым запрещено употреблять в пищу идоложертвенное и причащаться Кришне. Самые решительные диверсанты ходят по городским рынкам и освящают продукты прямо на прилавках, так говорят самые решительные неприятели кришнаитов. Лучшая защита – это нападение, а потому в ответ ортодоксальные христиане могли бы освятить всю воду крупных рек, систем центрального водоснабжения и популярных городских родников, чем нанесли бы сокрушительный удар этой диверсионной войне.

Кастрюля оказалась предательски пуста, только на дне – прилипшие остатки супа. Как Иван мог умять весь прасад и поставить под портрет пустую кастрюлю? Нет, он не мог, ему есть нельзя, пока Всепривлекающий не родится. Есть, конечно, вариант, что Кришна, наконец, сам отпробовал предложенной ему пищи, но это маловероятно. Ищу еду по всем углам. В углах еды нет. Зато на столе, помимо кастрюли, обнаружился пакетик, полный семечек. Чудесно. Сижу, щелкаю. Шум у двери. Пришла Рита. Заходит на кухню. Недобро так смотрит. Есть, наверное, хочет. Придётся поделиться.

- Убери свои семечки!

- Извини, забыл, что тебе нельзя.

Она так зло и упорно смотрит на меня, что я еле сдерживаю улыбку.

- Где Иван?!

Не сдержался. Улыбаюсь. Теперь главное не засмеяться.

- Где Иван?!

- Ушёл куда-то. Взял нож и ушёл… – зря я это сказал. И улыбаюсь зря. Делаю я так всегда, когда она злится. А злится она всегда, когда я ее вижу. От недавней простуды на губах больно улыбаться, оттого не могу долго смотреть на Риту. Смотрю в окно, улыбка проходит сама собой.

- С ножом?!

Наверное, зря я после таких слов с грустью посмотрел в окно. Снова смотрю на неё и улыбаюсь.

- С ножом.

- Ты шутишь что ли?!

- Нет. Я вообще думал, он к тебе пошёл.

- Ко мне с ножом?!

- Ну, не в смысле, что к тебе именно с ножом. А к тебе вообще, ну и нож просто с собой взял.

- Панкрат!

 

Люди, особенно формально слабого пола, считают, что громко проговаривая имя человека, глядя при этом ему в глаза, они будто произносят какое-то заклинание и получают над ним какую-то власть.

- Что?

- Панкрат!

Самое неприятное, что так оно и есть.

- А-а. Я всё скажу, только не называй меня больше по имени!

- Ты его разозлил?

- С чего я-то? Да он со мной только добреет. Я как Дед Мороз.

- Ты говорил с ним о нас?

- Нет.

- О нашей вере?

- Нет. Да я уже давно смирился. Думаю, даже фамилию сменить. Стану Смирнов.

- Зачем ему понадобился нож?

- Резать, полагаю.

- Что?

- Сначала я думал, что меня, но, как видишь, нет. А что ты такая злая? Случилось что?

- Что случилось? Я полчаса ждала Ивана, телефон у него отключен! Прихожу домой, его тут нет. И ушёл с ножом! Ой, горе!

- Он быстро ушёл, торопился. Разошлись, наверно. Куда собрались-то?

Рита молча сопит.

- А, на конспиративную квартиру? Встреча партийной ячейки? Может, он уже там?

- Нет, – подавленно отвечает Рита, – его там нет.

 

Взаимоотношения моих друзей со своими духовными начальниками сложные. Иван никак не может стать «мужиком» по кришнаитским понятиям. А стать им может только мужик физиологический, преданный сознанию Кришны и несущий ему службу. Служба своеобразная. В частности, в неё входит индивидуальная медитация. Внешне этот процесс выглядит как простое перебирание чёток. Но внутренне преданный, с каждой передвинутой в руке бусинкой, проговаривает про себя маха-мантру. Настоящий «мужик» должен делать не менее 16 кругов по чёткам. В чётках 108 бусин. В итоге не менее 1728 раз в день. В общем, Кришне не так и легко услужить. Зачем это ему? Видимо, таков его трансцендентный юмор. Справедливо будет отметить, что у среднестатистического физиологического «мужика» при стремлении воссоединиться с играющим божеством, высвобождается некоторое количество времени и здоровья на служение, так как он автоматически должен бросить: пить, курить, азартно играть, искать близости с противоположным полом, забыть небожественные знания и массу прочего небожественного.

Но высвободившегося времени не хватило Ивану, чтобы читать про себя маха-мантру 1728 раз. Возможно, времени хватило бы, если бы до знакомства с Кришной Иван пил, играл, курил и делал это не менее двух часов ежедневно. Но он этого не делал. Зато он тратил массу времени на учёбу и работу. Начальство на работе само желало владеть думами Ивана и мотать в рабочее время чётки запрещало. Совмещать же маха-мантру с мыслительными процессами, так необходимыми при обучении, было невозможно. На вариант бросить учебу или работу Иван не пошёл даже ради служения Кришне. Гуру-начальники не давали ему ранг «мужика» без такой жертвы. А ранг «мужика» дал бы ему привилегии. Одна из которых – право жениться. Ранг мужа дал бы право заниматься с женой плотской любовью примерно раз в месяц с одной единственной целью – зачатием ребёнка.

Потому-то отношения у Ивана с Ритой были не простые, как друг с другом, так и с правящей верхушкой городского отделения МОСК. На дружеский совет попробовать обмануть правящую верхушку, заявить о выполнении сразу двух норм по чёткам и ускорить тем самым свой карьерный рост, Иван отвечал непоколебимым отказом. Обманывать правление неприемлемо, ибо, как сказал Харикеша: «… Предаться гуру и предаться Кришне – это одно и то же… Духовный учитель является воплощением Кришны… Мы должны отдавать духовному учителю всё, что у нас есть, и быть при этом очень смиренными…» И поскольку правление и духовные учителя, естественно, одни и те же лица, являющиеся воплощением энергии Кришны, то обмануть их просто нереально.

- Рит, да не переживай. Он ушёл по делам, а на праздник придёт.

- Отстань! Достал ты меня!

- Хорошо, как скажешь.

- Нет, ты скажи, откуда такая уверенность? Откуда ты всё знаешь? И Ваня у тебя придёт, и про квартиру ты знаешь, и всё про учителей наших, и про нас всё. Да вообще про всех всё. Сидишь и над этим всем смеёшься. Такой – самый умный!

- Ну, на квартире я сам был не раз, учителей ваших видел: один – Кеша, второй – большой такой, веселый. И шучу я не над всем. Да я вообще не шучу! Всё серьезно! Хотя над вами и сам Кришна, наверное, ржёт. Кстати, почему он смеется, но никто на него не обижается, а на меня обижаются?

Как-то Рита странно затихла, сейчас, наверное, рванёт.

- Стой, подожди!

- Что подождать?!

- Я же вовсе не говорю, что кришнаизм плох от начала до конца. Был бы плох абсолютно, это было бы очень удобно; делая всё наоборот, можно было бы получить абсолютное добро. Но нет. Я знаю это, потому что видел, слышал и чувствовал сам. Это на семечки похоже. Есть плод, а есть шелуха. Семечки вкусные, полезные, но шелуху лучше не есть. Тракт пищеварительный портит. При большом желании можно прожить на них одних, можно покормить ими голодных и можно даже растительным маслом машины заправлять. А ещё, семечки можно неплохо продавать. Можно в магазинах, а можно старушек на улицы выгнать. Понимаешь, о чем я? О том, что для настоящего верующего лучше читать настольную книгу атеиста, чем комментарии к комментариям комментариев священного писания. И тогда не надо будет мотать чётки, чтобы завести детей. А вера, если сильна, то только крепче станет.

 

Что-то она всё равно молчит. Я, должно быть, произвёл на неё впечатление. Есть охота. Я бы семечки пощёлкал, да как-то неудобно. Она всё равно стоит молчит. Что ж, посижу без семечек, ладно хоть меня не гонят.

- Уходи. Уходи, видеть тебя больше не могу.

Чёрт. Я же не шутил! Нет. Ну и ладно. Но это несправедливо! Теперь я её видеть не хочу. А придется. Ушёл, телефон оставил, ключи не отдал, забыл. Да чёрт с ними! Зато семечки унёс. Уже все пальцы о них измозолил.

После такого начала дня в тёмных закоулках моего эго проснулось забытое желание позавтракать пивом с булкой. Последний раз такое было, когда мы с Егором работали в школе: я – оператором ЭВМ, он – лаборантом. Хотя обязанности у нас были одинаковые, мы каждый день передвигали одни и те же шкафы с места на место, так, как этого хотели учительницы младших классов. Каждый новый день они хотели по-новому размещать свои шкафы. Когда, наконец, фантазия иссякла, шкафы им привезли новые, взамен старых. Ничего хорошего это нам не предвещало. Благо нас спасла трава, что мирно росла на школьном дворе. Её нужно было косить. Но коса была одна, поэтому косил только я. Егор траву жал серпом. С растительностью мы справились быстро, а вместе с ней я чуть не расправился с Егором. Лезвие косы прошло сантиметрах в десяти от его головы, так я увлекся работой. По окончании сенокоса нас снова ждали шкафы. От бессмысленности и тяжести этой работы мы стали прятаться под лестницей и иногда там завтракали. После такого завтрака день редко удавалось провести с пользой, но и передвижение шкафов пользы не несло.

Дорогу в магазин мне преградила молодая женщина с лицом, потрепанным распутной жизнью, и ребёнком, на потрепанных тем же, руках.

- Молодой человек, одна с ребёнком, до больницы, очень нужно, не поможете?

Остановился, смотрю на ребёнка. На лице его полное безразличие.

‑ На проезд до больницы, одна с ребёнком, очень надо.

Ищу мелочь по карманам.

‑ Молодой человек, на проезд?

Отдаю мелочь

‑ Ага, спасибо, не забуду.

С этими словами она забывает обо мне и направляется к следующему прохожему. Пройдя метров двадцать, понимаю, что оставшиеся деньги лежат там же, где и телефон, дома у Ивана.

 

От размышлений о космической несправедливости меня отогнал маленький мальчик, увлеченно ковыряющийся в газоне большим кухонным ножом. Утром с таким же точно ушёл Иван. Сопоставляя факты, можно подобно миссис Марпл предположить, что Иван ушёл по делам к этому мальчику. Малыш-то явно деловой. Такой, играя со спичками, деревню спалить сможет. С ножом он так просто не расстанется, а вот себя резанет запросто.

‑ Парень, откуда у тебя такой нож?

Ребёнок почуял неладное, нахмурился.

‑ Нашёл.

‑ А родители где?

Молчит. Партизаном вырастет.

‑ Ну, значит так, ребёнок. Слушай меня. Нож детям – не игрушка. Так что если нет родителей, то сдавай оружие.

 

Отбирать у детей конфеты считается поступком злым абсолютно, хотя и может спасти ребёнка от кариеса. Я же отбирал нож. Отобрал. Ребёнок взревел, причем так, как не взревел бы лишившись килограмма конфет. Оставлять ревущего нельзя, но пойти на уступки слезливому вымогателю и отдать нож, я не собираюсь. Ко мне пришла идея – хорошенько затупить опасную игрушку о поребрик и вернуть ревущему хозяину.

Мы оба сидим у газона, но ножом ковыряюсь уже я. Вдруг объявляется родитель мальчика. Им оказалась неустанно просящая на проезд женщина. Она бросает второго ребёнка к первому и с визгом кидается на меня. Делая прыжок из полной присяди, отталкиваю её, но небольшая часть моего кожного покрова остается под её ногтями. Дикая мать кричит, надрывно кроя меня матом. Я стою в защитной позе, по-прежнему держа нож в руках. Со стороны, должно быть, на доброжелателя не похож. Дабы не нагнетать обстановку, разворачиваюсь и ухожу. Но как известно, насилие кормится покорностью и несопротивлением, а потому тихое отступление не всегда приводит к лучшему результату. Женщина снова набросилась, как только увидела мою спину. Но на этот раз её полные длинных ногтей руки не достали моего кожного покрова. Я отскочил, и она, как бык, пролетела мимо. Будь я матадором, то непременно бы её заколол. Я даже заколол бы её как ведьму, будь я инквизитором в средние века. Но я простой некровожадный астроном, а потому просто толкаю её по ходу движения. Она запинается о свою же ногу и падает, обдирая до крови локоть. На газончике ревут дети. Тот, что до этого был спокоен как мамонт, причем мёртвый, ревёт теперь не тише другого. От вида своей крови мать совсем обезумела и уже готова посмотреть на мою. Пора бежать. Бегу в сторону магазина. Навстречу бежит мужик. Наверное, второй родитель. Сзади, матерясь, бежит первый. В потоке нецензурной брани присутствует брань цензурная.

‑ Держи… вора… украл… кошелёк!

Главное, не попасть в родительское окружение. Если папашка такой же буйный, надо его валить сразу, первым ударом. Приближаемся друг к другу. Как он бежит! Точно буйный. Совсем близко. Он сворачивает, я на него. С ноги!.. Он увернулся. Пинаю по сумке. Не останавливаюсь, бегу дальше. Мужик тоже не останавливается, бежит к жене. Пробежал мимо жены. Бежит к детям. Пробежал мимо детей. Бежит на остановку, запрыгнул в автобус, уехал. Чёрт. Я плохо разбираюсь в людях.

От дикой матери я убежал. Благо по пути ей не попалось какого-нибудь доверчивого ковбоя Денди, который любезно швырнул бы в меня банку маринованного горошка, думая, что кидает в вора.

Мой учитель по философии рассказывал, что в далеком прошлом женщины ели мужчин. Потому наказывал кормить женщин при любой возможности. Эта, наверное, уже неделю не ела. И деньги стреляла явно на квартплату. Что ж, квартиры у меня нет, а есть хочется. Чтобы поесть, нужны деньги. На стене магазина висит обрывок объявления, отображающий суровость правды жизни. Часть объявления с обещаниями людям огромных зарплат, соц. пакетов, гибких графиков и прочих признаков благополучия оторвана вместе с номерами телефонов. Осталась только надпись: «Хочешь много денег? Заработай!» Но уровень безработицы и ожидание всем светом ужасного кризиса подсказывает, что истощение наступит гораздо быстрее, чем я успею найти работу. А расхождение минимальной оплаты труда с прожиточным минимумом, недобросовестность работодателей и всё то же ожидание ужасного кризиса не дает уверенности в том, что я не истощусь, найдя работу. Не обнадеживает ни Конституция, по которой наше государство социальное, ни мой диплом квалифицированного специалиста, ни то, что одна работа у меня уже есть и сейчас я в отпуске. Но стрелять деньги на проезд я всё равно не собираюсь даже ради еды. Поеду по гостям.

‑ Ребят, не поможете? За квартиру заплатить не могу, выселяют, очень надо.

В гости я поехать не смог, потому как денег не хватало не только на завтрак, но и на проезд.

‑ За квартиру, ребят. Очень надо.

Два помятых студента дарят мне сочувствующие взгляды и рубль. Людям сейчас мало знакома проблема, когда не хватает денег на хлеб, я же просил на то, что людям знакомо: на выплату кредита, налогов, свадьбу, рыболовную снасть, платный туалет и пару раз на книгу. Про книгу людям не очень знакомо, но трогало за душу.

Покупаю долгожданные пиво и булку. Захожу во двор. Сажусь на ствол упавшего дерева. Вот он, чудный момент предвкушения. Глоток… кусаю… Хорошо.

Что-то впереди привлекает моё внимание. Человек. Как-то странно на него реагируют другие, одет он как-то странно. Святая корова! Человек наг! То, что мир сошёл с ума, я знаю. Это случилось, когда мне было лет пять. Но это просто какой-то сумасшедший заговор! Идёт человек прямо на меня. Похоже – мужик. Даже голый мужик не помешает мне позавтракать. Кусаю. Глотаю. И смотрит на меня. Я не сдамся. Придётся есть на ходу, но я буду есть!

Он идёт за мной, ускорил темп. Тоже ускоряюсь. Он уже бежит. Я уже встряс пиво. Хлынула пена. Пытаюсь отпить на ходу, бью бутылкой по зубу. Я за угол, он за мной. Бегу. Отрываюсь. За другой угол. Там дикая мать! Я словно между Сциллой и Харибдой.

‑ Молодой человек, на проезд…

Узнает меня. Бросает ребёнка на газон. Сама бросается на меня. Бросаю в неё булку. Бегу.

Вспотел, как финалист лыжной гонки, но добежал прямо до подъезда Ивана. В бутылке под высоким давлением сплошная пена. Держу её большим пальцем, постепенно оседает. Было бы «Бодрое» искусственно газированное, как другие сорта пива, я бы его не удержал. Но «Бодрое» ‑ пиво местного разлива, настоящее, пахнущее, по утверждению Егора, настоящей мокрой собакой. Не знаю, как его собака, но моя пахла гораздо страшнее «бодрого», особенно мокрая. Собака, а вторую половину жизни её звали именно так, очень любила страшно пахнуть. На прогулке она всегда находила какой-нибудь страшно пахнущий отход и в пару глотков его съедала. Жевала она редко. Когда отходы были несъедобны в принципе, то есть были промышленными, она просто в них весело измазывалась. Так она однажды чуть не утонула в стоячей яме с производственными отходами от нефтедобычи. Весело запрыгнув туда эрдельтерьером, она еле выбралась оттуда чем-то издалека похожим на ризеншнауцера. В панике бросилась к нам, мы в панике бросились кто куда. Чем только не отмывали, но зловонье всё равно исходило очень сильно и очень долго. В сравнении с этим «Бодрое» не пахнет вообще.

То немногое, что осталось в бутылке после пробежки, допиваю в подъезде. Вдох – выдох, чтоб не пахло, звоню в дверь. Никто не открывает. Теперь главное, чтобы за дверью не затаилась Рита, держа в руках тяжелый тупой предмет. Открываю. Её нет. Прекрасно. Но телефона в квартире тоже нет. Ужасно. Сегодняшний день – просто какой-то перманентный стресс. Я бы сейчас пузырёк новопассита выпил не глядя. Но новопассита, как и денег с телефоном, нет. Зря я выкинул всю булку в дикую мать, надо было часть оторвать, потом доесть. Похоже, вселенский разум не хочет, чтобы я сегодня поел. Назло разуму, я не только поем, но и напьюсь.

Всегда, когда прихожу домой, вешаю штаны на стул, из них сыпет мелочь. Порой достаточно много. За неделю она копится под стулом, потом собираю её в банку. Благо у Ивана есть такая же. Но то ли на его джинсах карманы с застежками, то ли есть кошелек, а содержимого банки хватает опять только на пиво с булкой.

В нашем социальном государстве, заботящемся о здоровье граждан, пиво и вода продаются в магазинах примерно по одной цене. А потому хлеб и вода становятся не самой лучшей парой сочетания низкой цены и высокой калорийности. Здоровье, конечно, важнее, но обычно тем, у кого его нет. У меня его осталось немногим больше, чем денег, но на пол-литра «бодрого» хватит.

Перебежками и оглядываясь, добираюсь до магазина и обратно. Я спокоен, скоро поем. Спокойно смотрю в окно, дабы убедиться, что кто-нибудь голый не следил за мной. По двору идёт одетая, но от этого не выглядящая лучше, мать Риты. Похоже, вселенский разум действительно существует, и разум этот не знает пощады. Идёт она, естественно, сюда.

Мария Борисовна не любит Ивана. Я порой сомневаюсь, что она вообще кого-то любит. Но кого она не любит всем сердцем, так это Прабхупаду и всё общество сознания Кришны, вместе с Кришной. Мать считает, что её дочь привел к кришнаитам Иван, поэтому, хотя всё было наоборот, его и не любит.

В отношении к их религиозным убеждениям, формально, мы могли бы оказаться с Марией Борисовной в одном лагере. Но Мария Борисовна не любит лагеря и не любит друзей Ивана.

В силу деспотичности своей натуры она имеет ключи от их дома. Квартира на первом этаже, Мария Борисовна уже зашла в подъезд. Бежать бесполезно, да и надоело за сегодня. Сижу, жду. Слышу шум за дверью… А Рита просила не попадаться у них дома маме на глаза…

Дверь открывается. Тяжёлым шагом мама проходит в комнату и, что-то ворча, садится в кресло, в котором сидел я. Спасло меня лишь то, что я сижу в шкафу. Кругом шубы, штаны, платья. Шкаф большой, прочный. Я уже имел дело с подобными – таскал такие с Егором, когда работали в школе. Иногда приходилось прятаться в шкафы от работодателей.

Надеюсь, что Мария Борисовна скоро уйдёт, но, на всякий случай, я взял с собой свой второй завтрак, фонарик, станок для ногтей и книжку почитать. Оставшуюся от старых хозяев книгу «Народы мира о Ленине», я не успел вызволить из-под комода, который она подпирала, поэтому пришлось довольствоваться её псевдоиндуистским аналогом «Совершенные вопросы. Совершенные ответы». В аннотации к книге заявлено, что величайший духовный учитель Индии¹ может ответить на любой вопрос. Как нужен мне был такой человек пару лет назад на экзамене! Тогда я напрочь забыл, какие элементарные частицы имеют положительный лептонный заряд. После того, как экзамен закончился, и я вспомнил эти частицы, меня ещё долго мучил вопрос, почему литр фруктового сока стоит одинаково, вне зависимости от сырья, при этом разные фрукты стоят по-разному. Но теперь, когда мой желудок поражен гастритом, соки перестали меня интересовать. И спросить больше не о чем.

Судя по звукам, Мария Борисовна отбросила последние намеки на религиозную терпимость и приступила к действию – покушается на святое и освященное – сбрасывает в кучу книги и музыкальные инструменты. Начала пылесосить. Чище от этого не станет, поскольку пылесос стар, и сам является источником пыли, а ковёр Иван выхлапывал пару дней назад. Но смысл в другом: теперь у Марии Борисовны будет повод поругаться, что до сих пор вынуждена помогать дочке, не способной самостоятельно вести хозяйство. Пока шумит пылесос, я могу перекусить и принять другую позу.

Видимо, напряги моей нервной системы за сегодня дали о себе знать – я задремал. Видимо, задремав, издал звук – может, я засопел, застонал или пнул во сне по стенке шкафа. Видимо, этот звук привлек внимание напуганной матери. Она открывает дверь, но меня пока не видит. Раздвигает шубы:

- А-а!

- А-а!

Пока я вылазил из шкафа она отскочила, схватила со стола нож и скачет обратно. Прыгаю в шкаф, закрываю дверь. С треском ломается нижняя панель. Шкаф начинает падать. Выпрыгиваю, открывая дверь, вышибаю из рук мамы орудие. От удивления исправляю осанку и стою так, не шевелясь: нож тот же, что я отобрал у ребёнка и выкинул у магазина в урну для мусора. Мария Борисовна от удивления исправляет прикус: из-под обломков шкафа по стене бегут тараканы. Я прихожу в себя чуть раньше, избегая бранных слов, успеваю опередить её с вопросом:

- Вы кто?!

С легким опозданием, но уже обильно дополненный бранью, Мария Борисовна задаёт мне тот же вопрос. Отвечаю так, как ответил бы лучший знаток интеллектуальной игры «Что? Где? Когда?» на вопрос «Кто лучший знаток интеллектуальной игры «Что? Где? Когда?», напряженно подумав в пределах минуты:

- Я – Панкрат Смирнов, лучший игрок интеллектуальной игры «Что? Где? Когда?» – разориентировал тем самым противника и нанёс сокрушающий удар. – Хозяин квартиры!

 

В прошлом мы действительно играли с Егором в студенческой лиге «Что? Где? Когда?» В нашей команде «Цветочек» не хватало четырёх человек из шести, поэтому мы играли в треть возможной мощности. Сложно было бы найти ещё четверых таких игроков, как мы, но случись так, мы смогли ответить бы на 24 вопроса из 17. Вдвоем же ответили только на 8. Впрочем, судье всё равно было лень вписывать в грамоту занятую позицию и звучное название нашей команды, и мы, прикинув действительное положение сил, отдали первое место себе.

Поражённая тараканами и моим заявлением, Мария Борисовна стоит и тяжело думает. Тяжестью ей отдает в лицо, этим она похожа на штангиста.

- Что тут делаете? Откуда вообще появились?

- Я тут… дочь.

- Где ж мать?

- Я – мать.

Всё верно, не поспоришь.

- Вы хотели украсть мои колокольчики? И книги?

- Я убиралась!

- Убирайтесь отсюда! Или я вызову милицию!

Убраться отсюда я и сам не прочь: похоже, Мария Борисовна меня узнала. Телефона в квартире нет, это мне на руку. Выбегаю из квартиры, якобы, до ближайшего телефона.

Спрятался за углом дома и стал ждать. Вскоре появилась Мария Борисовна. Сработало! Инструменты с книгами остались в квартире, а она спешно уходит.

Но мать, как и дочь, оказалась не так проста. Зайдя за другой угол дома, она тоже стала ждать. Более часа мы играли с ней в шпионов. Я выиграл. Случилось это благодаря старому знакомому, живущему в квартире над Иваном. Я встретил его за углом. По моей просьбе он надел дома фуражку, подаренную дядькой-пожарником, брюки, рубашку синего цвета, и вышел из подъезда покурить. Я следил из соседнего двора. Несмотря на то, что брюки были чёрные, фуражка довольно условно походила на милицейскую, а сам милиционер появился через час после вызова, впечатление на Марию Борисовну это произвело. Она ушла.

Ожидая нового сюрприза от вселенского разума, в квартиру Ивана я больше заходить не стал. По этой же причине не стал пить со своим знакомым ничего, кроме чая, потому как прошлые форс-мажоры происходили именно в момент открытия пивных бутылок. Противостоять вселенскому разуму я решил вместе с Егором. Несколько часов я провел в гостях, ожидая окончания его рабочего дня, и теперь стою у проходной завода, давшего моему другу работу.

Чем-то вишнуистским отдают эти оранжевые на синем небе полосы дыма, извергавшиеся из заводских труб. Интересно, если, по кришнаистским верованиям, душа есть не только у биологически живых организмов, но и у различного рода минералов, то есть ли душа у завода? А когда местные власти запродают завод частным лицам, а те переделывают его в гипермаркет, остается ли душа завода в его теле или, может, туда приходит новая душа гипермаркета? Впрочем, горизонты теоретического познания в кришнаизме настолько широки, что вряд ли эти задачи будут решены в ближайшее время. Неясность кругом! К примеру, если один минерал расколоть на два, то на старое количество вещества придётся ли две души? Будет ли старая душа в одном из осколков? А если откололся очень маленький кусочек? А если горсть песка сплавить, то в получившемся камне будет легион душ или она одна сверхдуша? Появляется ли она у ногтей, когда их отрезают, и у минералов, растущих в почках?

Но вот, наконец, пришёл Егор. Вступить в противостояние с разумом он отказался, собирается копить здоровье до выходных. Зато согласен пойти на кришнаитский праздник, устроенный в честь дня рождения их божества. Вообще дата эта весьма условна. Кришна уже не раз рождался на земле. Делал он это, чтоб спасти человечество от какой-нибудь необычайной беды. В этот день, более 5 тысяч лет назад, он родился, чтобы зарубить необычайно страшного демона, который, кстати, был его родным дядей. Кришна приходил на землю самыми разными выдающимися личностями, практически всеми основателями учений и религиозных конфессий. Самые смелые теоретики кришнаизма считают, что Кришна приходил даже Бобом Марли, что странно, поскольку в это же время, почти в том же месте, Кришна являлся людям Прабхупадой. Именно поэтому преданными Кришне с легкостью становятся буквально все верующие люди: христиане, магометане, люди, верующие в русские веды, в астрологию, в иные миры, в народную медицину и в гражданское общество. Из этого всеобъемлющего круга выпадают только верующие в коммунизм. Если бы кришнаитские вожди объявили Маркса или Ленина ещё одной божественной аватарой, то их ряды бесспорно бы пополнились, по крайней мере, нашими голодными пенсионерами. Это странное для Кришны деяние можно было бы с легкостью объяснить его трансцендентным божественным юмором. В конце концов, Кришна шутил и похлеще. Одно только его заявление: «Я Яма, Бог смерти… Я всепожирающая смерть… Я есть время, великий разрушитель миров, и Я пришёл сюда, чтобы уничтожить всех людей»⁸ ,- говорит об искрометности юмора всепривлекающего.

Егора на празднование заманил Иван ещё несколько дней назад. Заманил обещаньем бесплатной ритуально-праздничной еды. Я же на еду не рассчитывал, ибо знал, что Кришна имел неосторожность родиться в полночь, а раньше этого кришнаиты ни есть, ни кормить других не станут. Но разрушать надежды друга я не стремился. Мне надо было встретиться на празднике с Ритой.

Кришнаиты взяли в аренду спортзал у общества слепых. При входе нам дают рекламные ритуально-праздничные сладкие шарики. Вкусно, но по второму дадут вряд ли. Начинается лекция. Лектор брит и одет в оранжевое. Говорит обрывисто, нескладно. Лучше бы сплясал. Праздника не видно. Зато можно почувствовать его запах. Мой сосед слева до отвращения сильно пахнет праздником. Пары этилового спирта наполняют всё большее пространство. Уже дошли до Егора. Скоро дойдут и до лектора. Начинает проясняться, старый, как приборы в нашем НИИ, смысл лекции – Кришна – абсолютное добро, а все, кто не с ним – зло, такое же, как Сталин. Свои слова лектор подтверждает ссылками на махабхарату. Ссылаться на этот источник – милое дело. Там есть всё. Естественно, это всё содержит массу внутренних противоречий. Чем больше в тексте противоречий, тем удобнее использовать его в качестве религиозного. Растолковывать такой источник мудрости можно сколько угодно и как угодно, в зависимости оттого, что нужно доказать. Особенно удобно, если текст ещё очень большой и на устаревшем иностранном языке.

Наконец-то вижу Риту. Она помогает в организации праздника. Когда она не злится, то смотреть на неё можно и довольно долго. Ей идут и цветное индуистское платье, и третий глаз. Что-то завлекающее есть в её движениях, что-то манящее в её взгляде. А губы её…

- О-о, заткнули, наконец, я уж сбежать думал, – радуется Егор.

Главный гуру, похожий на человека, с которого рисовали известного героя советской мультипликации, попугая Кешу, видя заскучавшую публику, попросил лектора закончить.

Рита увидела нас, подходит:

- Привет. Ивана так и не встречали?

- Нет.

Сразу уходит.

 

Следующим, по праздничной программе, шло распевание Харе-мантры. Было объявлено, что людям, не имеющим вайшнавской одежды, запрещено плясать в центре зала. Им отводились места у стены и роль поющих зрителей. Имевшим спецодежду, раздали бубны и кимвалы. Началось. По просторам зала полилась маха-мантра, кто-то плясал, кто-то играл, пели все. Мы не смогли смириться с такой дискриминацией по манере одеваться и устроили свой альтернативный пляшущий круг. В кругу нас пока двое, мы в углу зала, но мантру орём не тише людей в спецодеждах, пляшем не скромнее. Отверженные кришнаитскими главарями люди уже смотрят на нас. Скоро потянутся.

Если очень долго, хотя бы минут пять, повторять маха-мантру, становится смешно. Не всем, конечно. Но лично я от хохота удержаться не могу. Когда впервые встретил кришнаитов, от смеха чуть не заплакал. Казалось бы, адекватные люди, а приплясывают в кругу, повторяют одну и ту же фразу, и с ними я, который просто проходил мимо. Тогда я думал, что перевод мантры подобен фразе «Слава Ленину Слава Ленину Ленину Ленину Слава Слава… Слава Сталину…» Позднее узнал, что Кришна и Рама суть одно лицо.

То, что я смеялся, пока остальные запевали, преданных нисколько не обидело. «Смейся, – сказал мне сосед по хороводу, – это хорошо, это ты прикоснулся к Кришне». Не знаю, прикасался ли я к Кришне, когда на днях пересматривал «Терминатора 2», но тоже было смешно.

Преданные поют и танцуют не просто ради забавы. Теоретическое обоснование сих действий восхищает. Не ручаюсь за абсолютную точность, если такая вообще имеет место быть в данном вопросе, но вкратце дело обстоит следующим образом. Вишну, он же Кришна, он же Рама, породил Брахму, который суть опять же Вишну. Рождение проходило при весьма странных обстоятельствах: из пупа Вишну вырос лотос, в бутоне которого, подобно Дюймовочке, находился Брахма. И хотя Брахма живёт необычайно долго, дни его всё же сочтены, их 36525. Каждый его день начинается примерно так: лотос распускается, в центре бутона сидит Брахма и говорит: «Ом». Далее сей звук начинает самым необъяснимым образом порождать мир. В космических прострациях появляется подлинник махабхараты. Брахма читает, и мир преображается согласно его словам. Так появляется масса миров, с массой звёзд и массой планет, которые заселены 8400000 формами жизни. В человеческом летоисчислении день Брахмы составляет 4,32 миллиарда лет, состоящий из 1000 Махаюг, которые в свою очередь делятся ещё на четыре юги. Первые 1,728 миллионов лет проходят весьма позитивно, располагают к приятному времяпрепровождению. Называется эта эпоха – Сатая-юга⁹. В это время доступ на Землю тёмным силам закрыт, кругом утверждается мирное, кооперативное, невраждебное существование. Люди все, как один, йоги и способны медитировать не по одному году за раз. Времени на медитацию полно, так как жизнь этих счастливцев необычайно длинна.

На смену Сатая-юге приходит Трета-юга¹⁰, длится она 1,296 миллионов лет. Благополучие уменьшается наполовину, хотя жить и медитировать люди способны ещё довольно долго. Но настоящих аскетов уже почти не встретишь. Знаменательна эта эпоха тем, что Вишну в ней является трижды в виде своих пятой, шестой и седьмой аватар – Ванамой, Парашурамой и Рамачандрой соответственно. Он совершает массу чудес, например, почти полностью уничтожает сословие кшатриев, находясь в 14-летней ссылке в лесу, убивает демонического царя Равану, подчинившего небесные планеты, Землю и низшие миры. Вишну даже умудрился, будучи Рамой, победить на дуэли аж самого себя в облике Парашурамы.

Во второй половине Махаюги на 864 тысячи лет наступает Двапара-юга¹¹. Очередной упадок добродетели и рост порока. Население теряет чистоту. Жить уже довольно неприятно: начинаются болезни, кусаются комары. Медитировать толком не получается, но кое-кто ещё способен быть счастливым в силу своего милосердия и правдивости.

Под конец наступает самая неблагоприятная для жизни эпоха Кали-юга¹². Наступает в полночь, 23 января 3102 г. до н.э., после ухода Шри Кришны. Длится она 432000 лет. Деградация идёт в полной мере. Кругом разврат, невежество и безбожие. Животные уже едят друг друга (ранее они питались то от Солнца, то травой). Жизнь коротка и ужасна, все страдают. Медитировать нереально, а потому остается единственно возможный путь духовного прогресса – нужно непрестанно повторять святые имена. Неплохо это делать всем вместе, приплясывая, и на звучный мотив. В этом случае появляется реальный шанс выйти из колеса сансары. Но на раз выйти не получится. Нужно прожить две жизни подряд преданным кришнаитом. Только так можно стать небесной душой и слиться с Кришной в любовном экстазе.

Наш вызов клерицизму не остался незамеченным. Люди повернулись к нам, кто-то снимает на телефон. Хотя это не всегда признак народного интереса.

Однажды мы с Егором зашли на митинг несогласных с грядущей реформой образования. Реформа грозила сделать образование ещё более формальным и ещё более платным. Судя по составу пришедших, угроза реформы задела пенсионеров не меньше, чем студентов. Но сильнее остальных задело работников правоохранительных органов. Численно, даже не считая собак, они превосходили всех остальных собравшихся. Без работников шествие вряд ли бы состоялось, так как всё время они ровными рядами окружали собравшихся, создавая эффект довольно большого и организованного собрания людей.

Толпа горела красным пламенем поднятых флагов. Местами флаги, будто отгорев, чернели. Под флагами кишели белые листовки. Каждая пришедшая организация имела свои флаги. Своими листовками члены разных организаций обменивались друг с другом словно любезностями. Мы были теми редкими митингующими, которые не имели ни флагов, ни листовок. За нас развернулась партийная борьба. То и дело агитаторы предлагали нам постоять под своим флагом, от чего мы любезно отказывались. Ко мне подошёл бодрого вида пенсионер и предложил листовку. Я взял, не успел прочитать и строки, ко мне подошёл бодрого вида милиционер и листовку попросил. Я отдал, надеясь, что в бумаге помимо описания тяжёлого быта пенсионеров не содержалось открытого призыва свергать существующий строй. Благо призыв был закрытый. После десяти минут тщательного изучения листовку милиционер вернул.

Когда интерес у людей в форме к нашим персонам потерялся среди массы других интересов, к нам подошли организаторы митинга и предложили взять плакат на выбор. Нам пригляделся один, нарисованный чьей-то брутальной рукой. Рука эта явно дрожала, но композицию завершила: на плакате изображался мятый танк, а над ним красовался лозунг: «Долой танки, даешь бесплатное образование». И хотя с танками в стране дела шли не многим лучше дел с бесплатным образованием, что красочно подтверждал рисунок, но было в этом плакате что-то действительно заставляющее задуматься.

На фоне мундиров, пенсионеров и журналистов мы с нашим плакатом не могли не выделяться. Нас беспрестанно фотографировали, снимали, мы улыбались, дружелюбно махали и неминуемо надавали бы кому-нибудь интервью, но наш старый друг, имевший уже немалый опыт работы в ныне запрещенной организации, объяснил, что милые, фотографирующие нас девушки, большей своей частью работают на безопасность страны. Возможно, этим и объяснялось то, что даже безопасные для страны пенсионеры при приближении человека с камерой сбивались в группы и прятали лица за спинами соратников.

Религиозные организации, особенно те, что не имеют права на данной территории называться традиционными, имеют обыкновение носить деструктивный характер по отношению к государству. А потому внутри них нередко имеются люди, ведущие деструктивную деятельность по отношению к самой организации, в отместку засланные государством. Может сейчас нас фотографирует именно такой человек, но остальные, кто повернулся к нам, явно обычные люди, ищущие здесь общение, развлечение, еду и смысл. Пара громких заявлений, и можно открывать новую революционную ветвь индуизма. Но мы здесь не за этим.

Предпочтя кооперацию конкуренции, направляемся прямо в центр зала, где пляшут мужчины в вайшнавских одеждах. Нас принимают с радостью. Мужские ритуальные танцы сильно напоминают праздник в детском саду. Сейчас преданные, приплясывая, водят змейку и все так же счастливо поют маха-мантру. Женщины в стороне, наряженные, движутся слаженно, соблюдая шахматный порядок и что-то выделывают руками. Кончилась змейка – пошёл хоровод. Теперь крутимся по парам. Егор – с Кешей, главой общины, я – с необычайно большим замом главы. Пытаемся навязать свой стиль танца – не выходит. Определённо, здесь не джаз-банд, импровизация не приветствуется. Похоже, вайшнавские одежды требовала не столько дань обряду, сколько техника безопасности. В той одежде, что на нас, необычайно жарко. Подобно тому, как крестьянин землю, омываю пол потом со своего лба. От смеха болит горло, но я не сдаюсь – смеюсь. Снова хоровод. Снова вертимся по парам. Уже становится не смешно, но доплясать – дело чести. Доплясать и переплясать.

Первый упал. Второй. Третий. Уже на ногах только я и Егор. Переплясали самых преданных кришнаитов! Нет нам здесь равных!

Все как-то странно попадали именно на колени и периодически возносят руки к пожелтевшему потолку. Похоже, люди попадали не от истощения. Их повалила глубокая религиозность.

‑ А, что терять! – с этими словами Егор тоже падает Кришне на поклон. Я же чужд большинству религиозных предрассудков, а потому стою. Но я также чужд большинству антирелигиозных предрассудков, а потому падаю спустя несколько секунд.

Пока мы отплясывали с духовными учителями, Рита плясала где-то в задних рядах шахматно расположенных женщин. Поклонения кончились, иду к ней. Пробиваюсь через разноцветную женскую толкучку, в это время Рита успевает куда-то пропасть. Ивана тоже нигде не видно. Егор догадывается, что ритуальной еды ждать ещё невыносимо долго, а опасность прослушать ещё одну лекцию пугает.

Полчаса мы убили, безрезультатно блуждая по залу мимо безрезультатно блуждающих по тому же залу кришнаитов. Не найдя ни Риты, ни еды, мы ушли. Сидим на заборе, пьём кефир.

‑ Да, весело.

- Весело, да.

- Ну, сдриснул я домой. Дела, жена, работа.

- Давай.

- Тебе ночевать есть где?

- М-м. Да-да. Есть.

- Тогда пойду. Удачи.

Я остался один. Порой побыть одному довольно приятно. Неприятно то, что ночевать мне все-таки негде, а Егор ушёл.

 

Ладно. Мосты сожжены. Надо идти обратно. Найти Риту. Поговорить. Поговорить уже давно надо было, но как-то всё не к месту. В общем-то, и сейчас не к месту. Но надо. И Ивана нет. А вдруг пришёл?

Стою. Монетку кидаю. Гнусное дело, последнее. Решка – пойду, орёл – нет. Упала. Не орел, конечно, но и не решка. Мужик на коне, с копьём. Врёт железная! Не железная, конечно, медно-цинковая, но врёт. Надо идти. Ещё кидаю – опять мужик. Ещё – мужик. Мужик.

Плевал я на мужиков. Иду. На дороге лежит оторванный знак «STOP». Плевал я на знаки. Иду. Дорога. Светофор горит красным. Бегу. Кто-то там в машине меня сейчас материт.

 Задул ветер, прохладный, прямо в грудь. Усиливается. Тучи нагоняет. Пыль в лицо. С неба падают крупные капли. Дождь. Нет – стая ворон. Поднимается шум. Свист. Рев. С хрустом падает дерево. Ураган. Нет – работники ООО «Парк-сервис» спилили аварийное дерево. Иду.

По асфальту навстречу скачет гонимая ветром чёрная карточка. Стихия рывком подгоняет её к моим ногам и стихает. Поднимаю. Карточка гостя, пивной бар «Русь», скидка 15%. Удачно. Где только такой бар?

Сквозь тучи пробиваются лучи солнца. Поднимаю взгляд и вижу в ста метрах освещенные грозные буквы «РУСЬ». Из двери под буквами выходит мало, но откуда-то знакомая девушка. Блондинка. За ней выходят ещё две. Брюнетка и шатенка. Курят. Рекламно, даже сверхрекламно, будто скрытые агенты табачного производства. Не хватает только звучащей из космоса фразы: «Ты этого достойна».

Видят меня, машут. Поднимаю руку в ответ. Зовут к себе, снова рекламно, будто мыть голову и зажёвывать диролом смешанные с пепси энергетики. Голову бы я, конечно, помыл. Но я иду.

Облака сомкнулись, только я прошёл мимо бара. Снова задуло. Впереди движется человек. Движется спонтанно, словно броуновски. В руке его бутылка, а на лице съехавшая с головы кепка. Из-под кепки видно только рот, к которому периодически прикладывается тара.

Прохожу мимо мусорных баков. Странные звуки. Засада! Лающее зло выскакивает из-за мусорного бака. Очередная собака-мизантроп. Если у зверя есть рассудок, то он явно помутнен. Шерсть дыбом. Слюни как кислородный коктейль обильно пенятся у рта. Животное настроено слишком кровожадно, чтобы его игнорировать. Перехожу в наступление. Удар! Отскочила. Ещё удар! Ещё отскочила.

Дворовая собака – не футбольный мяч – попасть в неё ногой очень сложно. Всегда отпрыгнет. Зато в момент собачьего отступления можно успеть схватить камень, тогда перевес будет на моей стороне. Дворняга знает – человек с камнем в руке гораздо опаснее, а потому стоит только наклониться за орудием, как она сразу ринется в бой. Это кульминационный момент схватки. Либо я успеваю схватить камень, и зверь неминуемо отступает, либо зверь успевает меня укусить, после чего я всё равно хватаю камень, а зверь отступает. Но во втором случае противник заражает меня возможным бешенством, я бегаю по больницам, обильно вакцинируюсь и почти год не употребляю алкоголь.

Вижу подходящий камень. Пробиваюсь к цели. Атакую. Враг отступил. Тянусь к камню. Собака контратакует. Схватил, отпрыгиваю, челюсти щелкают в пяти сантиметрах от руки. Уже горечь поражения видна в диких собачьих глазах, но тут в меня врезается человек в кепке. Звон. От кучи битого стекла по асфальту разливается содержимое бутылки.

- Э… на, че… на, – с трудом выговаривает слова сожаления упавший прохожий.

Собака бросается вылизывать облитый асфальт. Зрелище для любителей нового и жесткого реализма: падший человек и спивающийся зверь. Сам я не любитель таких картин. Оставляю их, иду дальше.

Ветер разогнал облака и еле дует. Я стою у входа в общество слепых, и заходящее солнце мягко светит в лицо из-за пышной кленовой кроны. По тускнеющему небу медленно летят птицы. За домом едет поезд, приветливо гудя вокзалу. Мальчишки во дворе с восторгом раскручивают друг друга на карусели. Мимо меня проходят папа и его маленькая дочка. Она держит папу за руку, а в другой у неё мороженое. Глаза её горят, она мечтает о чём-то, а в кармашке позвянькивает мелочь, видимо, сдача от сладости. Позвянькивает… Стоп! Где ключи? По карманам нет. Ещё раз всё обыскиваю – нет. Пропали! Ключи от квартиры Риты. Что теперь? Надо найти. Они же всё время звенели в кармане. Пока плясал, пока шёл, пока бился с собакой… С собакой!

Бегу на то место. Ничего нет. Только битое стекло. У баков подвывает и трясёт головой пьяный зверь. Он ключи взять не мог. Остается искать человека в кепке. И пусть Шерлок Холмс наркоман, но я применяю его методы: человек был пьян, следовательно, хотел выпить ещё; бутылка разбилась, следовательно, он расстроился и захотел выпить ещё больше. Поблизости нет ларьков, зато есть «Русь». Бегу туда. Преисполнен ненависти ко всем сильно пьяным. Ладони – в кулаки. Захожу. Девушки ещё здесь.

- Привет! Кто пришёл!

- Да. Привет. Ищу человека. Пьяный, в кепке джинсовой. Был такой?

- Да, тут где-то. А что?

Указывают на место у окна. Человека нет, на столе две кружки пива и знакомая кепка. Видимо, вышел в туалет. На стуле висит джинсовка. Обыскиваю карманы. Ключи! Нашёл!

- Ты что делаешь? – появился охранник.

- Ищу свои вещи.

- Свои?

- А в чем проблема?

- В том, что куртка не твоя.

- Зато ключи мои.

- Панкрат? – хозяин куртки вышел из туалета.

Я бы меньше удивился, если бы передо мной был Копперфилд, потому как он всё-таки волшебник. Но это был Иван.

- Ты пытался украсть мои ключи?

- Я не пытался украсть твои ключи!

- Помощь нужна? – спрашивает охранник.

Иван делает театрально подозрительный взгляд:

- Нет, спасибо. Я разберусь.

Охранник уходит. Иван берёт стакан и делает большой глоток.

- Так зачем ты хотел украсть мои ключи?

- Почему ты здесь? Почему пьёшь?

- Долгая трезвость плохо сказалась на желудке.

- Ясно. Тебе ж по религии нельзя?

- Что ж нельзя-то? Сегодня ж праздник. – Пододвигает ко мне вторую кружку. – Это, кстати, тебе.

- Хочешь сказать, ты меня ждал?

- Хочу. Я тебя ждал. Давай пить.

- Нет.

- Что так? Ты ж с утра хотел? – Иван бьет своей кружкой о мою и выпивает содержимое. – Пойду, ещё закажу.

Он уже заметно пьян и, похоже, не намерен ничего мне объяснять.

- Объясни лучше ты, – попивая новую кружку, подходит Иван. – Почему ты все-таки хотел украсть мои ключи?

- А откуда они у тебя?

- То есть?

- Ты оставил их с утра в квартире.

- Ничего я тебе не оставлял. Как же я дверь закрыл?

- Ты не закрыл.

- А. Точно, не закрыл. Ты прав. Давай пить.

- Нет.

- Почему же нет?

- Какого чёрта ты напиваешься, тебя же Рита ищет целый день.

- Будто ты так не делал? – Иван смеется. – Я так быстро пью, потому что не могу опьянеть.

- Вроде, ты уже смог.

- Я наелся янтарной кислоты, теперь мне надо пить в разы больше, чтобы опьянеть.

- На хрена ты её ел тогда?

- Чтобы отрезветь. Я с утра уже один раз напился.

- Пришёл мировоззренческий кризис?

- Ушёл как пришёл. Сильно пьющие завязывают со спиртным и уходят в религию, чтобы не сорваться. Я завязал с религиями, пью, чтоб не вернуться.

- Завязал?

- Как шнурки бантиком! Главное – это не сорваться. – После этих слов Иван отпивает треть кружки. – Если б был султан, я б имел трех жён. Ха-ха. А если б Кришной, то я бы не-до-у-ме-вал (какое длинное все-таки слово – недоумевал), почему в честь моего дня рождения преданные морят себя голодом и лекциями. Я бы заскучал.

- Круто. Ты себя с Кришной сравниваешь. Прогресс!

- Да я сегодня сам К-Кришна! – Иван берёт в руку ключи. – Хочешь, я ключ загну силой взгляда?

- Я не то, чтобы хочу, но…

Крепко сжав ключ за край, Иван загибает его силой взгляда. Молчание.

- Я визжу. Ты как это сделал?

- Честно говоря, первый раз так получилось, обычно лажаю.

На ощупь, ключ настоящий, металлический и гнут по-настоящему.

- Если ты сделал это взглядом, то по третьему закону Ньютона¹³ тебе должно было выдавить глаза.

- Они у меня вставные.

- Что за дела? С утра был примерным кришнаитом, а к вечеру уже на всё забил, сидишь в баре, хлещешь пиво, да ещё и грёбаный фокусник!

- С утра?

Руки Ивана сползли под стол. Взгляд его устремился в одну точку и начал дичать. Губы стали узкими и бегают. Брови загибаются, словно ключ минуту назад. Все мышцы его лица напряжены. На миг я подумал, что мой друг – оборотень и превращается в недавно лаявшую на меня псину, только большую. Но уже в следующий миг Иван рывком вытащил из-под стола нож и подвел к моему горлу.

- Шутка! – без всякой улыбки сказал несостоявшийся оборотень. – Сегодня у меня непреодолимое желание пугать людей. Страх придает жизни интерес. – Он убрал нож от моего горла и теперь чешет им своё. – Сам-то я давно ничего не боялся, а пугать других – забавно.

Похоже, мой друг слегка помешался. Нож! Нож тот же, что и с утра!

- Узнал предмет?

Откуда у него этот нож? Он следил за мной? Он всё подстроил?

- Я его из дома принёс. Я следил за тобой. Я всё подстроил.

Он читает мои мысли?

- Я читаю сейчас «Теорию квантового поля», так там такая забавная штука, оказывается…

- Это заговор! Я всё понял! Вы своей кришнаитской тусовкой решили меня разыграть. Все дружно это подстроили. И пиво у тебя безалкогольное, и ключ – подделка.

- Пиво точно слабовато.

- Я ухожу.

- Стой, я так долго тебя сюда заманивал. Всё расскажу.

Уходить мне и самому пока не хочется, хоть я и опасаюсь очередной неадекватной выходки.

- Если я скажу серьёзно, то ты мне не поверишь.

- Я тебе хоть как уже не поверю.

- Тогда давай пить.

- Нет.

Иван в одиночку допивает кружку:

- Я живу одним днем. Я в нем застрял. Схожу ещё за пивом.

Всё-таки это какой-то розыгрыш. Ладно, буду сохранять спокойствие.

- Полагаю, различные миры, – Иван вернулся сразу с двумя бокалами, – сошлись в определенной точке своих развитий, и день этот выпал на сегодня. А может, они уже давно развивались одинаково. Так или иначе, но каждый раз в полночь я попадаю в новый мир, где заново проживаю этот день. Таких дней я уже лет на 20 прожил. Утро во всех мирах одинаково. Остается у меня только память.

- Чудно.

- Да. Я сам поначалу удивлялся. Потом привык.

- А ты пытался сделать так, чтобы в этот день не произошло ничего плохого?

- Зачем?

- Чтобы это прекратилось, и жизнь пошла дальше.

- Зачем?

- А, ну, да, действительно.

- Я почти что в рай попал. Я досконально изучил этот день. Могу делать, что захочу. Я бог этого дня, бессмертный и всезнающий. Ха-ха.

- Какие элементарные частицы обладают положительным лептонным зарядом?

- Лептоны.

- Точно.

- Электрон, мюон, тау-лептон, их нейтрины и античастицы. Ты это меня каждый раз спрашиваешь. – Иван откинулся на спинку стула. – Кстати, у гурий здесь на утро тоже всё восстанавливается. А вообще я пытался предотвратить зло. Сначала везде, потом хотя бы в городе, потом в районе, потом в квартире, в доме, в подъезде. Потом оказалось, что в пять минут первого пьяный сосед давится яблоком и умирает. Как ни старался, а спасти его не успевал.

- Хреново.

- Ага.

- Я понял, что мир не спасти и решил его уничтожить. Но добраться до ядерных боеголовок за день никак не получается. Меня постоянно убивает в двух шагах от цели. Не понимаю что.

- Радиация?

- Нет. Скорее всего – пулеметы. Думал вывести новый вирус. Но это ненадежно. Кто-нибудь да приспособится. Супернаркотик ‑ тоже ненадежно. Думал, уничтожить всю контрацепцию, чтобы люди резко размножились, заполонили всю планету, резко исчерпали все ресурсы и вымерли.

- Хитрый план. Чувствуется кришнаистская традиция. А главное – надежно.

- Да. Но потом узнал, что за год абортов делают больше, чем погибло в военных действиях Второй мировой.

- Больше убивают самых слабых.

- Да их просто больше всего. Сильных меньше, – Иван покончил с очередным бокалом, – у меня ещё мысли были, но всё – не то. Времени не хватает. Обидно даже. Я тут просто бог, а ничего серьезного сделать не могу.

- Меня ты тоже убивал?

- Ну, как-то пару раз. И не то, чтобы я. Как-то под массовым гипнозом люди начали сепаратистскую войну, но к вечеру центральные войска постоянно уничтожали наш штаб, с тобой вместе. Раз двадцать-то уничтожили. Часто ты умирал от моих вирусов. Один раз тебя случайно прирезала Мария Борисовна.

- Страшная женщина.

- Страшная. Но вот когда я делал войны, тогда видел действительно страшных женщин. Хотя сейчас мне интересно разбирать человеческие отношения по-другому. Когда я изучил психологию, стало интереснее…

Иван всё говорил, говорил, а я всматривался в него. На первый взгляд, он, как и вчера, тихий длинноволосый худощавый парень, с узким лицом, скромно одетый во всё джинсовое. На второй – начинает смущать болтливость, прежде ему не свойственная. Когда-то задумчивый взгляд теперь то пылает чем-то похожим на ярость, то мертвецки безразличен. Похоже, в Ивана вселился бес, или даже несколько.

- А в общем, – продолжал Иван, – срал я трижды на всё на это. Думаешь, я не знаю, почему ты не пошёл на ночь к Егору?

Я задумался и всё прослушал, но, похоже, Егор тоже как-то связан с заговором.

- А вообще я не знаю, что ты сейчас обо мне думаешь. Но я всё же жду, когда ты вернешься.

- Не понял. – Иван понес какой-то бред. – Ты о чём?

- Это было давно. Я тогда только застрял, первый год тут жил. Сижу, всё мантры читаю. Тут открывается дверь, заходит мужик, говорит: «Ом». Я там в сотый раз сижу, никто не приходил, а тут – мужик. Думал, всё, отмолил своё, снизошло. Пригляделся, а это ты. Думаешь, смешно было? Я к вечному блаженству приготовился, а тут ты!

- Смешно. Я просто молодец, если так сделал, только что-то не припомню.

- Ты тоже застрял, как и я. Только в другом дне. Чёрт знает, сколько ты там торчал, но ты постигал невероятное. А когда постиг, угнал самолет, повезло нам, кстати, что в городе есть аэропорт, и полетел на запад. Угнал там ещё самолёт. И через океаны… Приземлился на Камчатке, пришёл в другой день пешком. Так ты застрял в следующем дне. Ты научился путешествовать изо дня в день. В этом ты нашёл меня.

- Да я тебя круче, оказывается?

- Ты многому научил меня. Науки, искусства, медицина. Мы ставили эксперименты над памятью. Ты знал, как расширять возможности, о которых я и представления не имел. А как мы развлекались! Играли в пейнтбол настоящими пулями, пугали смертных пришествием ада. Чинили пушку-памятник боевой технике у военного музея и бомбили по дому правительства. Потом эту пушку пригнали на пруд и угнали катер «Москва». Мы были как «Потёмкин».

- Мы вообще жгли, я смотрю.

- Было дело. Однажды утром я заметил, как что-то изменилось. Первый раз увидел, как ты удивляешься.

- Чему?

- Не помню. Но ты удивился, ты ничего не помнил. Ты ушёл. Ничего мне не сказал.

- Странно, я так никогда не поступаю.

- Ты всегда так поступаешь.

После этих слов мне захотелось уйти, ничего не сказав. Неудобное молчание. Неудобство толкает к кружке с пивом. Иван пошёл за новой дозой. Его уже неплохо шатает. Что ж все-таки случилось? Для чего Иван всё это мне говорит?

- Пива хотел с тобой попить, поболтать. Я всё подстраивал ради этого.

Нет, тут дело в другом.

- Почему ты ушёл? Объясни, мне надо понять.

- Я-то откуда знаю?

- Ну, ты как думаешь?

- Думаю, что ты и сам мог бы угнать самолет и догнать меня в другом дне.

- Догнать, говоришь? Нет. Я отсюда не уйду.

- А что тебе дался этот день? Изучишь завтра как сегодня.

Иван молчит и пьет. Допил:

- Не люблю трезветь. Поэтому если начал, то это до полуночи.

- Не хочешь говорить про этот день? А я, похоже, догадался в чём, вернее, в ком дело. Ты же сказал, что ушёл от религии?

- Да? А сам-то ты ушёл? Обсмеял всё вдоль и поперек, а сам ходишь на кришнаитские праздники, читаешь их книги, одет как в костюм морковки.

- Ты сейчас о чем?

- Думаешь, я не знаю, что это ты привел Риту к кришнаитам? Что вы жили вместе, да ещё и в нашей квартире. Там остались твои инструменты, твои книги. Даже шкаф ты принес.

- Это она тебе сказала?

- Ага. Под гипнозом.

- Вот, значит, в чем дело.

- Почему ты не пошёл к Егору? Хотел вернуться на праздник? А, может, и не только на праздник?

Встаю:

- Извини, Иван, я должен идти.

- К ней пойдёшь? – глотком быстро допивает пиво. – Я с тобой. Хочу посмотреть. – Шатаясь, идёт в туалет. – Сейчас, быстро, и пойдем.

Ушёл, ничего не сказал. Иду быстро. Жилы проступают на лбу. Вечер. Прохладно. Иду быстрее. Мусорные баки. Собака спит. Ещё быстрее.

Я на месте. Горло пересохло от холодного воздуха. Тихо, только стук железных колес за домами. Темнеет. Нет людей на улице. А у них за окнами светло, шумно, людно. Риты не видно. Вспомнился день, расставание. Нехорошо получилось, неправильно.

Захожу. Темный коридор. Направо. Дверь в зал. Открываю. Разодетые, смотрят на меня, будто знают что-то, недоступное мне. Вижу её. Иду. Беру за руку.

- Пойдём.

- Зачем?

- Пойдём, я должен тебе сказать.

Двое в тёмном коридоре. Смотрит мне в лицо. Как манит такой взгляд.

- Говори – что? Говори же, не молчи…

- Там… там Иван.

- Что?

- Он в баре… Думаю, ты нужна ему…

Я больше не держал её руку. Проводил до бара и ушёл. Ходил. Ночные дворы, улицы, перекрестки, вокзал.

Звезды. Запах масла. Сталь огромных машин, холодный асфальт. Травинка пробивается.

Наконец кто-то появился.

 

Вдоль путей он движется сюда – кто-то в оранжевой накидке. Похоже, работник железной дороги. Металлическим молотком он стучит по колесам вагонов.

 

 

1.                   Абха́й Чаранарави́нда Бхактиведа́нта Сва́ми Прабхупа́да, (1896 —1977) — индийский религиозный деятель, автор, переводчик и комментатор священных писаний индуизма, основатель Международного общества сознания Кришны.

2.                   Харе Кришна мантра, которую также называют маха-мантра («великая мантра») — вайшнавская мантра из 16-ти слов, получившая широкую известность за пределами Индии благодаря Международному обществу сознания Кришны, последователи которого известны как кришнаиты. «Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Хааре Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе».

3.                   Махабхарата — величайший эпос народов Индии. Поэма представляет собой сложный, но органический комплекс эпических повествований, новелл, басен, притч, легенд, лиро-дидактических диалогов, дидактических рассуждений богословского, политического, правового характера, космогонических мифов, генеалогий, гимнов, плачей, объединенных по типичному для больших форм индийской литературы принципу обрамления, содержит более 100 000 двустиший, что в четыре раза длиннее Библии и в семь раз длиннее Илиады и Одиссеи взятых вместе.

4.                   Шрила Харикеша Свами, «Культура, неподверженная временем».

5.                   Праса́да или праса́д (санскр. «божественная милость», «божественный дар») в индуизме — пища, или любой другой элемент, в ходе религиозного обряда предложенный мурти Бога и распространяемый после этого среди верующих как духовное и священное вещество, как символ божественной благодати. Последователи индуизма верят в то, что в процессе обряда предложения материальные элементы входят в контакт с объектом поклонения и приобретают духовные качества, становясь неотличными от него.

6.                   Го́пи (санскр. «девочка-пастушка») в индуизме словом так принято называть группу девочек-пастушек коров, которые, согласно традициям кришнаизма, вечно служат Радхе-Кришне в духовном мире Голоке Вриндаване. В Пуранах описывается, как более 5000 лет назад, гопи, вместе с Кришной и другими его спутниками, низошли из духовного мира в мир материальный с целью явить здесь свои вечные духовные игры.

7.                   Ра́дха также Радхара́ни или Радхи́ка — одна из женских ипостасей Бога в индуизме. В пуранических текстах описывается как вечная возлюбленная Кришны, воплотившаяся вместе с ним на земле более 5000 лет назад.

8.                   Бхактиведанта Свами Прабхупа́да. Бхагавад-Гита как она есть. Гл. 10, 11.

9.                   Сатая-юга — «эпоха Истины»

10.                Трета-юга — «эпоха совершенной нравственности»

11.                Двапара-юга — «бронзовый век»

12.                Кали-юга — «железный век, век машин»

13.                Третий закон Ньютона: силы взаимодействия двух материальных точек равны по модулю и противоположны по направлению.