ПОСЕЛКОВЫЕ БАЙКИ

 

В Кокмане всё запросто: можете «пожать лапу медведю», «пободаться» с лосем, «погладить» барсука или рысь, «попинать» гадюку или ежа. В окрестностях можно найти в ручье или зобу убитого глухаря небольшой самородок золота, помять в руках голубую глину кемберлитовой трубки, полюбоваться белыми цветами кипрея, сигнализирующего о наличии редких полезных ископаемых.

Но главное богатство посёлка, конечно же, талантливые, работящие люди, стойко переносящие все невзгоды с тонкой иронией и юмором.

 

Схожу-ка я что ли, в баню…

 

Очень любил один мужик ходить в баню… Но не в свою, а в чужую. Чуть заметит над чьей-то банной трубой дымок, он тут как тут с веником под мышкой, улыбается. «Не разрешите ли попариться?» Человек с улыбкой, грех отказать: «Парься».

Раз, два… Стал надоедать он односельчанам. Поняли – халявщик. Чужим трудом себя ублажает. Посовещались и решили проучить. Затопили одну из бань, перед концом насыпали на каменку белены. А мужик тут уже: «Разрешите попариться». – «Заходи, удалец». Он шмыг в баню. Долго ли, коротко ли выходит мужик из бани и идёт по улице нагишом, знай наяривает себя веником. Перестал с тех пор мужик ходить по чужим баням.

 

Муж и уж

 

Ниже устья речки Ути – 15 километров по реке Кильмези – это за Селтами уже, остались было леспромхозовские бараки. Ломать вроде жалко, а вдруг ещё лесоразработки продолжат, вот и охраняли их. Летом как бы не спалили рыбаки, да ягодники. Сторожем числился мужик из соседней деревни. Принесёт старик из дома крупы, картошки, сам себе сварит похлёбки, тем и жил. И стал приходить к нему уж. Только лягу, говорит, на топчан в кладовке и уж тут. Поднимется по доскам в постель, и в ноги под одеяло. Любопытно, говорит, было. Так лето прошло, зима пришла. Ушёл мужик в деревню. По вторую-то весну пришёл сторожить… и уж вернулся. Большой стал. Говорит: раз я его покормил, два покормил и что-то стал сомневаться. В народе говорят: змея ужалит, так лекаря ищи, а если уж ужалит, так доски теши. Вот, говорит, засомневался, и взял да убил ужа. Убил и пожалел. Зачем же я его убил? Ведь он никакого вреда мне не делал. Такое, говорит, меня сомнение взяло, что я о нём заскучал. И всё каялся и всем рассказывал о своём грехе.

 

Свинья в муравейнике

 

В деревне Разыграй это произошло. Пошёл мужик вечером лошадь свою искать. А раньше огороды между полем и лесом огораживались жердями, чтобы скотина не разбредалась. Осеком называлось по-старинному это место. Идёт мужик с уздой в руках и удивляется: «Что, де, это свинья в муравейнике барабается?» Ну и уздой её, свинью-то. А свинья как рявкнет по медвежьи. Оказывается медвежонок рылся в муравейнике. А мужик-то слаб был зрением, не опознал в сумерках.

 

Мишуниха, пусти погреться

 

Поехали как-то раз братья-лесники в лес на работу, километров 15 от дома. Срубы они тогда рубили по плану лесхоза. Подустали, развели костер, присели обедать. Дымок голубой к небу вьётся, сучья в огне трещат, байки рассказывают. А дело было после выходных, да и праздник какой-то был. Понедельник день тяжелый, вот и прихватили с собой, кто что мог. У кого настойка самодельная, у кого-то «белоголовая» нашлась, а кто по скромности «Цитрус» прихватил. Был тогда такой одеколон, вроде тройного. Выпили, закусили, кровь заиграла. А мужики молодые, крепкие были. Решили подшутить над одним. Схватили за ноги, за руки, раскачали и бросили в сугроб. Упал мужик в снег и исчез, только глухой крик услыхали сотоварищи. Немного погодя вылетает из снежной дыры предмет шутки с дикими глазами, без шапки, с всклокоченными волосами: «Там что-то большое, мягкое, тёплое и дышит». Поняли мужики, что шутки плохи. Похоже, на медвежью берлогу напоролись и наперегонки умчались с того «весёлого» места.

Километра два бежали, пока пришли в себя. У многих инструмент там остался, еда в сумках. И вещи забрать надо, а возвращаться боязно.

Направили двоих, кто помоложе, в посёлок, за охотниками. Долго ли, коротко ли, привели одного с ружьём и собаками. С ним и вернулись на поляну. Охотник оказался опытным. Осмотрелся, срубил длинную жердь и в дыру её, а потом спрятался за деревом. Вперёд пошли собаки. Выскочила медведица, но далеко не ушла. Охотник проявил своё мастерство, уложил с двух выстрелов. Тут опять закричали сотоварищи: «Ещё один медведь вылазит». И тут охотник не растерялся, быстро перезарядил ружьё и бабахнул по берлоге. С опаской подошли мужики к берлоге, оказалось, убили двух малюсеньких медвежат. Пригорюнились, жалко убиенных, но дело сделано, не воскресить.

Много воды утекло с тех пор, но, бывает, соберутся за бутылочкой бывшие лесные братья и подшучивают: «А не сходить ли нам в гости к Мишунихе…»

 

За четыре рыси – стакан браги

 

На развилке дорог на Котлов и Лаптевшину кто-то «грохнул» лося. Мясо забрали, а шкуру, голову и потроха оставили. Один из старожилов, на всякий случай, расставил вокруг этого места капканы. И как же был удивлен, когда на обходе обнаружил, что в капканы попались четыре рыси. Сам убивать их испугался, да и тащить их потом силенки уж не те, уговорил одного молодца закончить «охоту», клятвенно заверив, что рассчитается щедро. Тот добил рысей и привёз их на санках в посёлок. Старший охотник, говорят, сдержал слово – налил молодцу стакан старой браги. Полный!

 

Брага в чулане

 

Приехал сын из армии в отпуск. Когда, казалось бы, обо всём уже обговорено и за всё выпито, признался отец сыну, как он дважды впросак попал. Встал как-то утром, а голова болит со вчерашнего. Денег на похмелку нет, но знаю, говорит, точно, в чулане у матери фляга с брагой стоит, а ключа нет. Ключ у матери, а она в магазин ушла. Вспомнил отец, что потолочные доски он просто настелил, не прибивая. Быстро взлетел по лестнице наверх, раздвинул доски и быстро спрыгнул на пол. Трясущимися руками открыл флягу и двумя ковшами утолил жажду. Да не учёл старый вояка, как обратно вылезти – лестницы нету, дверь на замке. А лето жаркое стояло, развезло мужика, тут и заснул. Вскорости хозяйка вернулась. Туда-сюда, куда делся мужик? А дело к вечеру клонится, ужин надо готовить, ну и пошла в чулан за продуктами, а там «потерявшийся» спит. «Ах ты…», – и взялась за коромысло.

 

«Волжская» в картошке

 

Обиделся мужик «за коромысло», что пострадал безвинно, и заняв у соседа денег, купил четыре бутылки «Волжского». И от греха подальше поставил в ведро с водой, опустив в колодец. Окучивает тихонько ботву картофельную, скучно станет – достанет бутылку запотевшую, отхлебнёт сколь душе угодно и обратно в колодец. Но всему приходит конец… Кончилась в доме вода, и когда хозяйка подняла из колодца ведро… снова случился скандал.

 

Бог дал, Бог взял

 

Поставил мужик морду в реке и просит Николу Угодника: «Загони мне полную морду рыбок. Я тебе толстую свечку поставлю». Приходит через несколько дней, точно, полная морда рыбы. Обрадовался мужик и про себя подумал: «Хрен тебе, Никола, а не свечка». У самого берега морда развязалась и рыба ушла. Развел мужик руками и горестно воскликнул: «Ну вот, уж и пошутить нельзя».

 

Бодливый заяц

 

Приближающаяся осень начала развешивать по деревьям золотые прядки пожелтевших листьев и настала пора проведать дары осени: бруснику, клюкву, грибы. Прихватив верного своего спутника Музгара, отправились с ним по лесным тропам. Пересекли лесную речку Кварса, старую 10-ю ветку УЖД, и по визюре стали приближаться к дороге на Веденин покос. Вот тут Музгар обнаружил зайца. По щенячьи повизгивая, с шумом погнался за лопоухим. Зная привычку зайца ходить «кругами», я остановился и закурил. Не успел я докурить, как в ногу чувствительно что-то врезалось. Посмотрел вниз, и у сапога увидел зайца, трясущего головой и ушами. Несколько секунд мы смотрели друг на друга: я ошарашенный его наглостью, он – удивившись такой встрече. Придя в себя и оглянувшись по сторонам, заяц сделал огромный прыжок через мелкий ельник и бесшумно скрылся за деревьями. Где-то секунд через двадцать появился, тяжело дыша, с вывалившимся языком, Музгар.

- Нашел с кем связываться, – сказал я ему, потрепав по затылку. – Пошли-ка, дальше.

 

Нахальные бобры

 

Одна кокманская семья уже несколько лет скашивала бывшее прудовище на Комарихе. Приехав в очередной раз на покос, семейство поразилось изменившимся пейзажем. Часть лугов по реке Вожголянке была затоплена свежими бобриными запрудами, а в одном из омутов спокойно плавал приличный щурёнок. Пока грелся на костре чайник, мужики кое-как разобрали три запруды, попутно пытаясь изловить щурёнка. Но он оказался проворным, и куда-то исчез. Зато выкосили траву. Дня через три-четыре приехали грести, и поразились. На берегу лежал иссохший щурёнок, как «дар» бобров: «Нате вашего щурёнка, только оставьте в покое наши плотины». Всё скошенное сено было под водой, из-за восстановленных запруд. С трудом собрав сено, кокманцы забросили тот покос. С бобрами бороться – только время зря тратить.

 

Малютку жалко

 

В посёлке только ленивый не держал скотину. Отношение к животным было трепетное, любовное, как к малым детям и имена им дают ласковые, женские: Маруся, Зорька, Солнышко, Малютка, каждая со своим мелодичным, старинным валдайским колокольчиком. Ведь без скотины нельзя, это и яйца, мясо, молоко, удобрения для огорода и парников.

Есть люди, которых всю жизнь, до глубокой старости, зовут тем именем, которое ему дали в детстве. Таким был и Женька, уже правнуки ползают, а он всё Женька. О его отношении к своей корове Малютке местные женщины с иронией и усмешкой судачили: «Жену, наверное, так не любит». А Малютка действительно видная была, благородных кровей. Если основное стадо коров было чёрное, рыжее, пёстрое, то эта была белоснежной, с редкими рыжими и чёрными пятнышками, словно экзотическая бабочка. Чуть не в обнимку приводил он её утром на площадь, где собиралось стадо, и вечером одним из первых встречал с куском хлеба, посыпанным солью. Но состарилась Малютка. У самого резать рука не поднялась, сдал на мясо в Красногорье. И пока грузили Малютку на машину, скормил ей Женька целое блюдо пирожков и всё что-то шептал на ухо, а у самого по лицу слёзы катились. «Ты чего, Жень?» – «Да Малютку жалко»…

 

Дохлый поросенок

 

Купили как-то соседи у деревенских по дешёвке маленького поросёнка. Да какой-то заморыш оказался: не ест, не пьёт, дрищет только. И предложили Абрамовне: купи да купи, за пол цены, у нас всё равно, сдохнет, а у вас рука лёгкая, может выходите. Пожалела Абрамовна поросёнка, забрала его, сносила в баню, отмыла, завернула в тёплые тряпки, и дня три поила горячим молоком с водкой. Аж целая бутылка ушла. И то ли с похмелья, то ли по другой какой причине, случился у него жор, не успевали кормить. Даже в загоне все доски погрыз, и вырос в такого Борьку, что когда решили его пустить на мясо, три мужика еле справились с ним. В суматохе умудрился Борька одному из мясников напрочь порвать голенище сапога. Вот тебе и дохлый поросёнок!

 

Шпалорез

 

Это сейчас лишний шаг пешком не заставишь пройти, а в старое время 30-40 километров пройти за день считалось в порядке вещей. Хаживал и наш герой. Директором школы он работал в старом лесном посёлке. А матушка его жила в селе Архангельском, что от лесного посёлка 35-37 вёрст набиралось. Где на попутной, а где и на своих двоих. В очередной раз отдохнув у матери, засобирался молодец домой. Гостинцев много набралось, пришлось в две сумки перекладывать, чтоб через плечо перекинуть. Один гостинец, помимо стряпни, килограммов на десять тянул, занял целую сумку. Это матушка ему гуся положила. Часам к восьми вечера молодец на попутке добрался до Красногорья. Побегал туда-сюда, дальше попуток нет. Зашёл в чайную принять рюмку «чая», в магазине взял «подорожную» и двинулся остаток пути пешком. Стряпня с собой, фляга тоже, от пенька к пеньку, полянка за полянкой, в сумерки добрел молодец до родного посёлка. Огни уже зажглись в домах. А на входе в посёлок две сосны стоят на опушке, как два стражника. Перевёл дух: «Дома!» И повесив сумку с гусем на сосну, решил немножко отдохнуть, и заснул.

Проснулся около трёх утра и вместо того, чтобы поворачиваться вокруг левого плеча, он сделал наоборот, т.е. ушёл в другую сторону и через три-четыре километра попал в легендарное для местных жителей место, называемое Шпалорез. У того, кто хоть раз побывает в этом месте, при одном его упоминании начинается зубная или головная боль. Это сплошь заболоченное место, заваленное толстенным буреломом, безымянными ручьями и речками, заросшими в два человеческих роста малиной и крапивой, чёрной смородиной и хмелем, с ощущением, что сейчас навстречу выйдет или рысь, или медведь, или оба сразу. В добавок смрадный гнилой запах. И когда минут через 40 начинаешь вспоминать и всех матерей, и всех богов разом, и когда, несмотря на возраст, хочется вскрикнуть: «Мама!» Вот это и есть «шпалорез».

 

Пыт и мыши

 

Приехав в очередной отпуск, городские привезли с собой кота по кличке Пыт, дома оставить его было не с кем. Пыт быстро освоился на новом месте. Даже подружился со «своими» собаками. Жучка и Музгар при появлении чужих кошек и собак мгновенно их атаковали, отгоняя подальше. У летней избушки, где жили отпускники, стоял столб с фонарём, который по ночам горел. На свет фонаря слеталась разная мошкара, стрекозы, бабочки. За ними всю ночь охотился Пыт, высоко выпрыгивая из травы. Днём он отсиживался в избушке, растянувшись на домашних половиках.

- Мышей бы ловил, что ли, лежишь как бубен – обмолвился кто-то.

Вечером, когда всё семейство было в сборе, через высокий порог избушки неуклюже перевалился Пыт, подволакивая лапу. Наверное, поранился, подумали отдыхающие. Но Пыт разжал «раненую» лапу, и выпустил мышонка, который тут же стал бегать вдоль стен, а сам важно шагал рядом, «регулируя» лапой скорость мыши. Вот и верь после этого, что кошки не понимают человека. Продемонстрировав беговые возможности мышонка, Пыт схватил его зубами, и выскочил на улицу.

Утром у дверей прихожей, было обнаружено пять мёртвых мышей, уложенных в ряд…

 

С удочкой на глухаря

 

Только скосили основной покос – начались дожди. На третий день вынужденного заточения в летней избушке, взяв с собой Музгара, отправились на рыбалку. Когда дошли до места, промокли насквозь, даже из сапогов пришлось выливать, а одежду выжимать. Поймав в большом омуте килограммовую щуку, перешли Парыч и стали пытать удачу на ельца, сорогу. Дождь не переставал, от реки волнами поднимался пар, собака куда-то исчезла. Минут через двадцать раздался непонятный шум в устье Парыча. Тяжело взлетела большая птица и низко полетела в мою сторону. По берегу с басовитым лаем бежал Музгар. Расстояние было метров семьдесят, и всё было прекрасно видно. Не сворачивая, птица, еле-еле взмахивая мокрыми крыльями, вплотную приблизилась ко мне. «Ну не слепая же, – подумал я, – должна отвернуть». Но у неё хватило сил лишь залететь под удилище, которым я хлопнул по её шее, от чего она упала в воду. Я – за ней. Оказался большущий глухарь, которого я еле затолкал в рюкзак. Было уже не до рыбалки, и мы с Музгаром довольные отправились домой. «Нашего» глухаря бабушка спрятала до утра в чулан, а за ужином преобладала глухариная тема. Вспоминали различные случаи из жизни, как кто-то, когда-то поймал глухаря руками, кто-то на покосе летящего снял граблями…