Я В ЭТОТ МИР ПРИШЛА ЛЮБИТЬ

* * *
Непостижимое блаженство
С природой быть наедине,
Ее касаясь совершенства
Слабеет боль утрат вдвойне.
Ни суеты, ни лжи… Великий
Над миром стелется покой,
Лишь дождь, невидимый и тихий.
Шуршит опавшею листвой.
Желтеет даль в ультрамарине,
Картошкой пахнет костерок,
И слышно, как в прозрачной сини
Жизнь делает еще виток.
Беру рукой тепло осеннее,
Его живительную нить
И чувствую – как откровение:
Я в этот мир пришла любить.

БЛАГОСЛОВЕННЫЕ ДНИ

Благословенны дни, когда вступаю в лес
И, смешиваясь с шелестом опавшей,
Дрожащей на суку или летящей
Листвы, ловлю приветный жест
Ветвей.
Пусть славят эти дни
Тугой струей наполненные вены.
Забыв на краткое мгновенье
Лукавый мир, придуманный людьми.

* * *
Жемчужно-коралловый вечер
Заполнил оконный проем.
Излишни и лампы и свечи –
Он любит, когда мы вдвоем.
Край неба податливо ковкий
Повис, накренясь над рекой,
Как будто в раствор марганцовки
Опущен безвестной рукой.
Меняя свои очертанья,
Пока не остынет во мгле,
Он будет искусством ваянья
Тревожить живое во мне.

ДОЖДЛИВОЕ ЛЕТО

Растолочь, растереть, растворить
Эту пробку воздушную где-то
Там, в груди, чтобы я разлюбить
Не смогла тебя, гиблое лето,
Чтобы мокрые руки твои
Мне запомнились запахом дыма
Костерка на лугу у реки,
Где коровы в округлое вымя
Собирают густеющий сок
Трав и рос под нестройное пенье
Беспокойных гривастых осок,
Прославляющих жизнь, и теченье,
И спокойную мудрость воды
Всю себя отдавать без остатка
И кустам, и тоске борозды,
И полынной седеющей прядке
На ветру, и туману, чтоб всласть
Смог он сладкой той влаги напиться
И взлететь, и на камни упасть
И для новой судьбы возродиться.
Пусть не пасынком – гостем к столу
Буду в доме твоем, мне не надо
Яств заморских, но капни смолу
Мне в ладонь, а в другую – прохладу
Голубого рассвета, черники и хвой,
А блаженство труда и дороги,
Не спросив меня, шмель золотой
Положил еще в детстве мне в ноги.

ТАИНСТВЕННЫЙ МИГ

В час таинственный, урочный.
В час рожденья дня из ночи,
Как младенца первый крик,
Есть желанный сердцу миг.
Нет в нем черного и злого
Нет грядущего, былого,
Есть лишь миг, весь синий-синий,
Есть покой в изгибах линий,
Есть счастливый человек.
Миг ушел – и мир поблек

* * *
Лишь луна осветила скупая
Голубое преддверие сна,
Невидимкой во мраке ступая,
Поднялась на крыльцо тишина.
Примостилась на низкой скамейке,
Чуть поправила шаль на плечах.
Вид усталый, как будто в литейке
Отстояла весь день на печах.
Подперлась кулачком и не слышит,
Как две тени у ночи крадут
С попустительства сумрачной ниши
Золотое сиянье минут.
Да и то: нивы, бор серебрила,
Прибрала, убаюкала пруд.
Пусть ручьев непокорных чернила
Гобелены контрастные ткут,
Но все медленней, глубже дыханье
Отрешенной от мира земли,
И над нею свое колыханье
Молодые снега завели.

МАРТ

А снег, изъеден солнцем, точно зыбь,
А лес стоит прекрасно-непричесан,
А из разбавленной вечерней бирюзы
Проглядывают пятна теса
На скатах крыш, а бледные огни
Пытаются соперничать с закатом,
Но разве можно в чем-то обвинить
Того, кто – свет и вечная загадка.
А я живу средь этой кутерьмы:
Вращения, сияния, биенья, -
И очень жаль, что ветви лип черны,
Они не слышат звуков песнопенья
В моей душе. Ей подарил их он.
Веселый балаганщик, что доныне
Приходит к нам под масленичный звон
Сосулек в запахах сухой полыни
И хвойных смол. На радости такой
Среди двора блистает опереньем
Оранжевый петух; забыв покой,
Топор считает желтые поленья.
И я сегодня в дом не тороплюсь,
Потворствуя весенних дней проказам,
Но, полон подозренья, старый гусь
Косит в меня упрямо мудрым глазом.

* * *
Опять хоронит музыка дождя
Обещанный мне день, чтоб повидаться
С туманами, что по логам пылят,
И сахарной картошки надышаться
Веселым, жгучим жаром. Провода
Торгуют бисером дождинок,
Купцу, охочему до всяческих новинок,
Товар – хоть снег, хоть иней, хоть вода.
Что проку, бисер или жемчуг,
Когда звенит-поет бубенчик
Призывный (как звонок в руках
Технички в грузных сапогах
И старом ватнике в цветах заплат
В послевоенной сельской школе),
Провозглашая постулат,
Что березняк и это поле
Особенные: в их тиши,
В безгрешности ее прозрачной,
Вдруг присмирев, мой скепсис мрачный
Уляжется на дно души,
И я опять смогу принадлежать
Себе, огням, дворовому котенку,
Ворчливой осени и терпеливо ждать,
Когда она промокшую котомку
На плечи пристегнет и, семеня,
Покинет двор и в одночасье
Воспоминаний станет частью.
И уж ничто ей не вернет меня!

* * *
Обветшали березы наряды,
Что ни платье, то повод для слез
И конфузливых вздохов досады,
А ведь осень ее только вскользь
Оглядела и тотчас на север
Поспешила, не тронув цветы:
Подгулявший качается клевер,
Вьет мышиный горошек усы.
Да и вечер дома натирает
Желтым воском, рукав закатав,
И морщины считать забывает
(И, наверное, в этом он прав).
Но вот тополь, кряжистый и смуглый,
У веселой тропы в огород,
Будто наспех набросанный углем
На картоне небес эпизод
Из золою посыпанной жизни
(Может, сказки о мертвой воде):
То ли номер Фемиды стриптизный,
То ли знак в человечьей судьбе.
То ли верить в твои откровенья,
Тайный голос – ты шепчешь, скорбя,
Что невинные души растений
Нашу ношу берут на себя.

МАСТЕРИЦА

Пусть еще не сбились в стаи птицы,
Бредит житом свежескошенным овин,
Осень уж проворной молодицей
Шьет узоры золотом осин.

По ночам, чтобы не спутать нитки,
От луны лучину засветив,
И стежки ложатся, словно слитки,
Словно строчки – в песенный мотив.