ОСТРОВКАМИ НЕЗАБУДКИ
* * *
На детских ножках в день вступает вечер,
Еще светло, а воздух фиолетов
Над Каспием, бульваром, минаретом
И над скамейкой — местом нашей встречи.
Хоть этот мир прекрасен без изъятья,
Мне всё грустнее в нем и всё тревожней —
Брожу, ловлю смешливый взгляд прохожих…
Но вон звезда — и ты во взрослом платье.
* * *
Свиданья не будет, теперь не придешь ты на встречу —
Уж вечер ложится на влажные камни прибрежья
И нежно вздохнул ветерок на ленивые волны,
Ах, как благосклонны ко мне твои братья и сестры!
Заводит мой Каспий со мной серебристые речи —
Уж вечер ложится на влажные камни прибрежья
И нежно вздохнул ветерок на ленивые волны,
Ах, как благосклонны ко мне твои братья и сестры!
Печаль моя рядом, а радость с тобою, далече —
Уж вечер ложится на влажные камни прибрежья
И нежно вздохнул ветерок на ленивые волны,
Ах, как благосклонны ко мне твои братья и сестры!
* * *
Как белым мгновеньем ложатся снежинки на Белое море,
Так вскоре дыханием нашим согреется светлая роща,
Топорща вершины сияющих сосен, узревших, что нежный
На снежное ложе поляны метнула ты взгляд оробело,
Как белым мгновеньем ложатся снежинки на Белое море.
* * *
Островками незабудки на поляне,
Пьяный ветер пристает к ним с поцелуем,
В лунном свете волны трав для нашей тени
По колени, словно море тем, кто пьяный.
По поляне, по морям, по океанам
Пьяный ветер, пьяный ветер, пьяный ветер,
В лунном свете незабудки островками
Вместе с нами между звездами плывут.
* * *
Ветер травы серебрит — словно шторм на море,
В охре только островки — зрелость зверобоя.
Мы с тобою бросим якорь прямо в чистом поле,
Здесь, на воле, так нежна ты, так нетерпелива…
Переливы звездных капель и росы на травах,
Справа, слева, отовсюду комары штурмуют,
Чуют, что проходит лето, время зверобоя,
Что с тобой уже не встречусь в серебристом поле.
* * *
Музыка ветра напомнит вдруг музыку моря,
С поля потянет взволнованный запах безбрежья —
Вот и я прежний, такой молодой и печальный,
Им у причала несу на прощание вздохи.
Плохо, что даже имен их теперь не припомню,
А ведь любовью хранимы они до сих пор…
Вздор всё под солнцем, кроме любовной печали,
Что обвенчала музыку с ветром времен.
* * *
Ветерок, где пышут розы, шаловливее ребенка,
Только на кусты приляжет — и опять бежит ко мне.
При луне не спит хозяин — зоркий сторож аромата —
Зря девчатам посулили по букету сорванцы.
Вновь концы большого сада обошел хозяин строгий
И направил свои ноги, как в могилу, в темный дом.
Гром и молнии наутро шлет хозяин нам вдогонку,
Только разве что догонит тех, кто мчался с ветерком.
* * *
Солью каспийской березовый сок подсолю,
Влажные «ю» эти перемешаю в слезу
И бирюзу подмосковного летнего неба
Хлебом заем, завезенным из снежной Канады.
Что еще надо, чтоб сердце крепилось и пело!
Спелая кисть винограда в пьянящем напитке
Да у калитки красивая мама ребенка,
Звонко звенящего: «Папа пришел наконец!»
* * *
Ты ушла — и закат почернел от печали,
И ночами стучится в окно чей-то призрак,
Или признак того, что схожу я с ума.
Ты сама ведь сказала, что жизнь опустеет,
Станут стены тюремными, сумерки пыткой,
Словно нитка и дверь, чтобы выдернуть зуб.
Стрекозу бы какую заполнить звучаньем
От отчаянья воздух совсем онемевший
И нездешний, не горный, а горький, как горе.
В нашем споре всегда оставалась ты правой.
Мне по нраву была и твоя говорливость.
Сделай милость, заполни, болтунья, мой слух.
* * *
Далеко ль прошагает одноногий? —
А лес теперь уж на краю земли, —
И бредят вдоль дорог деревья в смоге
О родине, к которой не пришли.
* * *
Ландыш мой росистый беленький в зеленом.
Облака над лесом. Вот и цвет весны
На земле российской, где в деревне — клены,
А за древним полем — рубежи сосны.
Снял нежнейшей кистью с ландыша росу я,
Словно у ребенка вытер я слезу,
Размешал все краски — и себе рисую
Солнышко — на небе, ландыши — внизу.
* * *
Как чудесно выйти утром росным
Из избушки в сонное раздолье!
Дальний лес как в штиль зеркальность моря —
Против солнца голубеют сосны.
Пусть лучи еще совсем косые,
Жар такой, хоть душу нараспашку.
Все как солнце, каждая ромашка,
И росиночка твоя, Россия.
* * *
С полуночи до самого рассвета
Сад музыкой июльской меня мучил,
Где переход грохочущих созвучий
Громов Державина в дождливый шепот Фета.
Мне от всего шесть этих строк досталось,
Да утро радости, да светлая усталость.
* * *
Мне снежная осень по нраву не очень,
Но четче в ней графика березняка,
Тонка и воздушна, простору послушна,
Кого равнодушным оставит она?!
Луна пробудилась, пора возвращаться
От счастья прелестной лесной тишины,
Слышны с полдороги глаза темноты —
Коты-трубадуры на крыше избы.
* * *
Словно в зеркало, в луну облачко глядится
И синицей желтогрудой отлетает к лесу.
Под навесом кот-повеса, видно, ждет подружку,
Он на ушко всей деревне про любовь поет.
Самолет певцу помехой только на мгновенье,
С рвеньем новым он возносит ноту мяу-мя,
И мелодия сия, в лунном небе тая,
До Китая долетает с облачком моим.
* * *
Окошко избушки задраил как иллюминатор —
Плыву к Арарату с притихшими мухами, —
И плюхает, что моя обувь, печальный ковчег,
А в нем человек сочиняет о ливне стихи.
Грехи мои тяжкие, дал ему вволю напиться, —
Синицей он тенькает, ухает мудрой совой,
И сам он не свой всё несет о муссонах с экватора,
А в иллюминаторе просто всемирный потоп.
* * *
Я теперь мать-отец попугаю,
Накормлю изо рта и целуюсь.
Никогда я его не ругаю,
Никогда на него я не дуюсь.
Пусть драчлив он немножечко. Пусть
Мне мешает писать и читать,
Но зато помнит он наизусть
Из Державина дивных строк пять.
А еще говорит он из Фета…
А к другим он, как бог, равнодушен,
Да и сам он похож на поэта,
Потому мы так нежно с ним дружим.