Федоскинская шкатулка

 

                Несмотря на рывки поезда, перестук колёс, тревогу в душе, под утро Дмитрий уснул. Снилось ему родное Подмосковье. Роща с высокими деревьями, ручей с чистой, холодной водой бежит по белым камушкам, моет их, несёт редкие хвоинки, в глубине чащи щебечут птицы. Близко, за деревьями, течёт река. И всё это живёт, движется, расточает красоту, наполняет душу счастьем.

 – Подъём! Стеклов, приехали! Подъём!

 Суета, крики, надо тащить тяжёлые вещи – что досталось, то и неси. Построение на перроне. Станция маленькая, плохо освещённая. Потом шли строем какое-то время. Приказано остановиться. Стали колонной. Кругом степь. Подошли крытые брезентом грузовики. Быстро разместились на скамейках, плечом к плечу. Везли новобранцев, похоже, на юг.

 

Недолго довелось Мите поработать художником после окончания Федоскинского училища живописи. Учился он с большой охотой, успел полюбить своё ремесло. Замыслы были довольно честолюбивые: стать таким же мастером своего дела, как почитаемые им учителя. Таким, как художник Кругликов. Кто же не знает самого Кругликова?..

В октябре 1940 года призвали в армию. Перед отъездом Митя зашёл в училище. Заглянул в один из классов. На классной доске мелом были подведены итоги производственной деятельности артели за сентябрь: «план», «факт»… Занятия ещё не начались, был утренний час.

Митя подошёл к окну. Холодный ветерок, врываясь через открытую форточку, шевелил белые кисейные занавески. Здание училища расположено на пригорке, из окна открывается прекрасный вид на поля, просёлочную дорогу с берёзами вдоль неё, в отдалении – лес… «Словно на картине Шишкина «Лесные дали», – подумал Митя. Душа его отзывалась на переливы осенних красок, живой солнечный свет, всё более наполняющий уютный, чистый класс, неровными нежными пятнами скользящий по столам, стульям, стенам…

Так интересно было учиться! Склониться бы сейчас над новой работой! Раздались знакомые шаги, в класс зашёл любимый учитель. – Пришёл-таки! Присядем на дорожку. Служи, дело святое. Нас не забывай. И ремесло. План, количество… – с едва приметной усмешкой кивнул он на табличку на доске. Это важно, но главное – не в этом. Ценится авторская работа.

Так, чтобы мысль была своя, задумка. Вот возьмёшь ты, к примеру, такую вот заготовочку… – мастер быстро поднялся, взял из стенного шкафа и аккуратно поставил перед Дмитрием одну из лёгких шкатулочек, полуфабрикат из папье-маше – а в голове у тебя замысел небывалый! У нас, конечно, изображение мчащейся тройки наиболее популярно, да «хороводы», да «чаепития». А вот ты, может быть, свой сюжет придумаешь. Захочешь изобразить что-то для тебя дорогое. И подготовишься к этой работе, всё обдумаешь, шкатулочку подготовишь; тоненький слой сусального золота нанесёшь, красочки как тебе надо разведёшь, а как выполнишь главную работу – сверху лаком её покроешь. И всё сделаешь сам, от начала, весь процесс – сам! Свою душу надо вложить в работу. Только так красоты достичь можно. Помолчал и добавил: «…Не бросай рисование: навык потеряешь. Способности у тебя, Митя… редкостные…» – «Так ведь возможности не будет… Учения, кроссы, политзанятия…» – « Блокнот вот возьми и карандаш. Помни, ты – художник. Искусство – вечно. Исполнишь воинский долг – возвращайся. Примем тебя в артель сразу же. Любимый ты ученик у меня…»

 

Служить пришлось в Монголии, в отдельном зенитном артдивизионе. В том регионе зенитчики были необходимы: Япония нарушала условия перемирия. В частности, часто появлялись там, где им быть не положено, японские самолёты.

Дмитрий стал дальномерщиком. Пригодилось острое зрение художника по миниатюре. Он мог распознать крохотную точку – японский самолёт – на очень большом расстоянии на ослепительно синем небе. Ценили Дмитрия Николаевича и товарищи-зенитчики и командир дивизиона. Но была у него одна особенность: если он расстроится, это сейчас же сказывалось на его зрении. Так что старались не волновать человека.

Изредка появлялось и свободное время. Блокнот стремительно пополнялся зарисовками. Это были в основном портреты товарищей. Чаще всего в движении. Умел художник ухватить и молниеносно, точно отразить характерные движения людей. Это стало известно начальству, и в свободное время его начали привлекать к начертанию лозунгов. Лозунги выполнялись быстро и аккуратно. Незаменимым оказался человек. Обратил он на себя внимание и на политзанятиях: показал хорошее знание русской истории. Вскоре его перевели на политработу.

Дмитрий мечтал вернуться после армии в Федоскино, в свою артель. Создавать красивые миниатюры. Но в должности заместителя политрука 262 артдивизиона пришлось встретить войну.

 

Летом 1941 года военный министр Японии Тодзио заявил, что «мы нападём на Советский Союз, когда он, как спелая груша, будет готов упасть на землю». В ожидании благоприятного момента в Японии разрабатывались планы захвата советской территории, включавшие принудительное переселение местных жителей или закрепление их в качестве рабочей силы для разработки рудных ресурсов. Грубые нарушения перемирия, заключённого в апреле 1940 года после «урока», полученного на реке Халхин-Гол, следовали одно за другим. В 1942 году, например, Министерство иностранных дел СССР направило японскому правительству 10 нот, в которых заявлялись протесты по поводу явно враждебной деятельности. Именно поэтому советское командование вынуждено было держать в составе двух фронтов на Дальнем Востоке до 47 дивизий и 50 бригад, оснащённых значительным количеством боевой техники и вооружения.

 

Выполняя особые поручения, Стеклов часто ездил в пригородных поездах. В конце мая 1943 года в Улан-Удэ ему следовало передать по назначению пакет документов. Однако нужного ему человека на месте не оказалось. Будет через 4 часа, не ранее. Что ж, пока можно осмотреть город да где-нибудь перекусить. Пакет с собой. Спрятан надёжно.

 В этой части города раньше бывать не приходилось. Видимо, здесь ещё сохранилась планировка ХУШ века. А вот эта прекрасная церковь построена в начале Х1Х века. В столице Бурят-Монгольской АССР такая светлая, выстроенная русскими купцами, такая узнаваемая русская церковь! Мгновенно вспомнились ему стилизованные изображения подобных церквей на миниатюрах известных мастеров Федоскино. Это церковь Троицы. Политрук говорил, что в этой прикладбищенской церкви с 1940 года находится склад кинопроката. Но правильно ли это? Хорошо ли? Ведь ясно, что просторное, внушительное здание, с куполами, соразмерность всех его частей не для склада предназначено. Для чего? Для высоких мыслей, наверное. Не случайно ведь говорят: храм – это корабль в небо!..

 Недалеко от церкви Троицы находится здание театра.

 Театральные афиши извещали, что в Харьковском театре драмы, эвакуированном в Улан-Удэ, сегодня вечером состоится спектакль по пьесе Константина Симонова «Русские люди». Пьесу Симонова Стеклов знал: она ведь печаталась в газете «Правда» в июле 1943 года. В четырёх номерах, помнится. Однако, одно дело прочитать, а другое – посмотреть спектакль. Хотелось бы…

 Не ожидал он, что желание это сбудется! Пакет Стеклов отдал, как положено, лично в руки, под роспись. Но поезд на Иркутск отправляется лишь в 23 часа. Есть возможность попасть на спектакль. Если поторопиться.

 

 Насвистывая песенку «Соловей, соловей, пташечка…», военфельдшер Глоба уходил навстречу подвигу и неминуемой своей гибели. Дмитрий весь был захвачен спектаклем. На какое-то время отступили все дела и заботы… Но именно в этот момент, когда он, казалось бы, забыл обо всём, сопереживая героям спектакля и особенно военфельдшеру Глобе, совершенно случайно Дмитрий посмотрел вправо. Должно быть, это было безотчётное желание убедиться, что все в притихшем зале воспринимают происходящее на сцене так же, как он. Рядом – солдат, затем старичок какой-то… И вдруг встретился взглядом с девушкой… она переживала то же, что и он.

 Объявили антракт. Надо сходить в буфет. Невольно глянул на то место, где только что была девушка. Кресло её пустовало. Привиделась она, что ли?

 Она стояла последней в очереди в буфете и пересчитывала, отвернувшись, монетки. Повезло! Дмитрий встал в очередь за ней. Роста невысокого, ниже на голову, хоть и туфли на каблуке. Волосы у незнакомки пышные, каштановые, уложены в причёску. Костюм отглаженный, из недорогой ткани. Светлый. Бежевый. И духи… Образ был единым.

 Лозунги, зенитки, снаряды, ящики, солдаты, шинели… – всё рассыпалось. Он увидел свою будущую работу: на крышечке заветной шкатулки из папье-маше будет её портрет! Она купила ватрушку и чай. – Разрешите угостить вас? – спросил Дмитрий. – Хотите мороженое? – Девушка застенчиво улыбнулась. – Спасибо, не надо.

 Чай был горячий, она боялась уронить стакан. Ушла. Дмитрий купил винегрет, пирожные, две чашки кофе; быстро, с подносом в руках, повернулся и отыскал её взглядом. Она сидела недалеко за столиком. Рядом было свободное место. – Разрешите? – Девушка посмотрела с некоторой досадой, однако ничего не ответила и слегка улыбнулась.

 Через минуту она уже угощалась (видно было, что она вообще-то здорово голодна) и слушала Дмитрия, а говорить он умел! Познакомились. Её миловидное лицо, открытый и какой-то загадочный взгляд серых глаз, чёткая линия подведённых помадой губ – действительно всё это так и «просилось» на портрет. «Какая натура!» – мелькнула мысль… Одёрнул себя: что это я… как можно относиться к человеку с точки зрения своего ремесла… Откуда она взялась, вообще, такая красивая, словно нет войны. Она – из мирного времени… Мне бы в жёны такую», – мелькало в голове, пока он говорил, развлекая её, безотчётно улыбался, смотрел неотрывно.

 – Вы сами-то поешьте, – сказала наконец Тая. – Антракт скоро закончится.

Он наскоро выпил кофе и съел пирожное. «Чёрные глаза, – думала Тая. – У этого младшего лейтенанта глубокие, умные чёрные глаза. Очень умный взгляд. Художник, надо же. Из Подмосковья. Война, знакомство вряд ли продолжится. Его завтра отправят на фронт, а через неделю…через две недели… кто знает…» Она отогнала тревожные мысли.

Звонок приглашал в зал. Место рядом с Дмитрием пустовало. Тая теперь сидела рядом с ним. Он не мог дальше думать только о спектакле, хотя происходящее на сцене продолжало волновать его до глубины души. «Кто она по профессии? Библиотекарь? Врач? Не успел спросить, растяпа, а во время спектакля невозможно…» И снова, вроде бы случайно, они обменялись взглядами. «И главное, встретилась-то она очень уж неожиданно, некстати. Спектакль закончится, я уеду в Иркутск. Завтра будет ответ на мой рапорт с просьбой отправить на фронт. Вполне вероятно, что завтра меня и отправят. Недели через две буду на фронте, а там…» Но думать о возможной гибели он не захотел. «Не время заводить такие знакомства». Спектакль закончился. Артисты, улыбаясь, вышли на сцену. Зрители стоя аплодировали. – Стеклов! – окликнул Дмитрия какой-то военный. С нежностью глянул Стеклов на новую знакомую. Она улыбнулась ему, но видно было, что ей тоже жаль.

– Простите, служба. Прощайте, Тая. Счастья вам, – проговорил он очень быстро и стремительно ушёл, не оглянувшись больше. Тая посмотрела ему вслед. Он мелькнул и исчез в толпе. Все начали выходить, Таю толкали. Она направилась к выходу и больше не видела «своего» младшего лейтенанта.

 

 Пригородный поезд уходил в шесть часов тридцать минут. Немножко не выспалась. Не привыкать. Занятно смотреть в окно вагона. Лес, иногда и горы в отдалении видны. Особенная здесь природа. Лес совсем другой, не такой как в Удмуртии. Вчера закончились краткосрочные учительские курсы в пединституте имени Доржи Бонзаева. Это бурятский учёный-энциклопедист. Вечером решила пойти в театр. Подруга сама предложила ей на вечер свои туфли на высоком каблуке (пришлись впору…) Да шпильки для волос. Помогла уложить волосы. У вахтёра общежития удалось выпросить тяжёлый утюг на углях. Им и гладила свой единственный выходной светлый костюм…

«Я накануне его постирала, а на занятия пришла уж в шароварах и домашней кофточке да неизменных своих тапочках с носочками. Никто мне слова не сказал. Господи, какая ерунда в голову лезет…» – думала Тая. «Где сейчас Дмитрий? Никогда, никогда больше не увижу его… О чём же он рассказывал мне? О Подмосковье своём, о ручье каком-то особенном. Все камушки на дне видны. Как в Байкале. А речь-то так и льётся. Ещё о том, что на чердаке их дома книгоноша устроил свой склад и разрешил ему читать книги. Митя их в детстве, ещё до поступления в училище, и читал. Время в детстве всё равно есть, не всегда, правда: работы много в крестьянском хозяйстве. Особенно он полюбил произведения Чехова, Шекспира, Джека Лондона… А я и не читала Джека Лондона. Война закончится – прочитаю непременно. Если подумать, уже этой осенью есть возможность поступить в пединститут в Улан-Уде. Сразу на третий курс, после учительского института и с учётом опыта работы.»

 На Дивизионной в вагон вошли трое в военной форме.

– Проверка документов! Всем оставаться на своих местах! Граждане, приготовьте ваши билеты и документы!.. У Таи-то всё в порядке. А вот ближе к дальнему выходу задержали какого-то парня и увели с собой. Потом была станция Татаурово. Здесь поезд стоит недолго, минуты три. По перрону быстро прошёл патруль. Следом пробежали два милиционера. У входа в вокзал какая-то заминка. Похоже, никого не пускают. У газетной витрины, что прямо напротив вагонного окна, стоит и читает вывешенную газету невысокий коренастый мужчина, одетый в потёртую и грязноватую одежду. Или делает вид, что читает. Черноволосый. Вот он повернулся и заспешил на наш поезд. Тая разглядела его лицо. Солнышко ему ударило в узкие глаза, так он ещё и прижмурился. Лицо смуглое, широкое. Злобное, жестокое выражение. Но это не бурят! … Тая уже привыкла к тому, что здесь, в Прибайкалье, проживает много бурятов; много и русских. Но этот человек- японец, точно! Видела она его несколько секунд, и он, наверное, заскочил в вагон, а поезд тронулся. В нашем вагоне его нет.

                Вдруг Тая услышала обрывок разговора. Одна из только что вошедших пассажирок вполголоса говорила другой: «…А в авоське-то отрезанная человеческая голова! И фуражка на ней офицерская. » – «Так ведь не первый случай… На станции Посольская вот тоже две недели назад…» – « Тише. Болтать-то нельзя.» Больше никто не говорил о страшной находке. Очевидно, только что обнаружили на станции, поняла Тая. Банда, наверное, японская. За офицерами прямо-таки охотятся бандиты эти. Вот и станция Тимлюй. Тот подозрительный человек не вышел. Надо зайти домой, оставить вещи, переодеться, найти нужные тетради. Дом–то чужих людей, но ведь относятся, словно к дочке своей! Потом на работу. Скоро экзамены у школьников моих. Да ещё сегодня лекция. Как раз перед отъездом на курсы с ребятами обновили необходимую наглядность. Но кому же сказать-то? Это был точно японец, а не бурят.

 

- Рапорт ваш рассмотрен. Ответ отрицательный. В настоящее время вы как политработник нужны здесь, в Забайкалье. Предлагаем вам поступить в военно-политическое училище Иркутска. Приём в августе. Пока же продолжайте исполнять свои обязанности на станции Дивизионная. Всё ясно?

- Так точно.

- Вам поручение: проверить состояние газетных витрин на всех крупных железнодорожных станциях от Иркутска до Улан-Удэ. Свежие ли центральные газеты вывешены, каковы сами витрины. Возьмёте в приёмной пачку нашей дивизионной газеты, кнопки, разместите в специальных витринах. Пока только это. В распоряжение своего начальства на станции Дивизионная поступите завтра в шесть утра. Вас будут ожидать. Как раз успеете выполнить поручение. Да, вот ещё что: будете на станции Тимлюй, прочитайте там в неполной средней школе лекцию о положении на фронтах. Тема вам знакома: «Борьба за свободу многонационального народа Советского Союза». Директор школы просила прислать опытного лектора.

 - Есть. Разрешите идти?

- Будьте осторожны, Стеклов. Информация секретная: на станции Татаурово в семь утра сегодня обнаружена отрезанная голова советского офицера. С головным убором. Лежала в хозяйственной авоське под лавкой для пассажиров у выхода на перрон. Уборщица нашла… чуть инфаркт не получила. Хорошо, милиционер как раз вошёл в здание вокзала. Она рукой указывает на эту окровавленную авоську, слова не может вымолвить… Личность офицера пока не установлена. Ведётся следствие.

– Акция устрашения?

 – Да. Снова Япония забросила банду. Вторая банда за этот год. Не всех ещё выловили, орудуют, устрашают. Не теряйте бдительность! Проведите инструктаж с руководством всех крупных станций, но без подробностей. О том, что нашли на станции Татаурово, рассказывать не надо. Выполняйте указания!

– Есть!

На станции Тимлюй пришлось потребовать инструменты, баночку с красной краской и кисть. Лично подправил витрину для газеты, ровненько подкрасил звёздочку вверху. Как-то неряшливо у них всё было, непорядок. Этого проверяющий сам мог бы не делать, да ведь не трудно. Всё проверил, дивизионную газету вывесил. Газет осталось мало, но на все станции до Улан-Удэ хватит. Инструктаж провёл. Выслушали его начальник вокзала и дежурный по вокзалу молча, хмуро. Лица у них были суровые и напряжённые. Железные дороги на военном положении. Япония шпионов засылает, бандитов. Понимаем мы, товарищ младший лейтенант. Усилим бдительность! Дежурная, немолодая усталая женщина, объяснила, где находится старенькая одноэтажная школа. Территория чистая. Перед школой ровные грядки, что-то посажено. «Это правильно, молодцы», – отметил про себя Дмитрий. Внутри школы прохладно. В коридоре ученики стоят группами. К офицеру тотчас подошла пионерка и вежливо пригласила в кабинет директора. Лектора здесь ждали. Обещали собрать народ буквально за пятнадцать минут. – Пройдите в актовый зал, пока освойтесь. Катя, проводи товарища военного.

 Актовый зал (скорее, большой класс) произвёл на него хорошее впечатление. Окна большие, светло. Ряды стульев, для лектора стол, накрытый красной скатертью. Графин с водой и стакан. На стене большой портрет товарища Сталина. Рядом висит политическая карта Советского Союза. На карте отмечены и линия фронта – красной тоненькой ленточкой, приколотой булавочками, а красными флажками обозначены убедительные победы Красной Армии. Вот Сталинград! Всё так аккуратно! И указка приготовлена. Удобно будет рассказывать, честное слово. Душа радуется! Пока он рассматривал карту с её замечательными наглядными средствами, двери открылись и стали заходить школьники разных возрастов, педагоги, школьная уборщица, три старушки, не занятые на колхозных работах. А вот и класс пожаловал. Видимо, не в полном составе, – многие на работах в поле. Человек десять. Учительница заботливо нашла место для всех, распорядилась: «Ваня, принеси ещё два стула, – и, наконец, оглядывая своих школьников, на крайний стул в первом ряду села и она. Это была Тая! Быть не может! Пришла директор. Очень солидная женщина. Установилась тишина. Лектора, как положено, представили. Дмитрий Николаевич начал лекцию.

 

Лекция была содержательная, интересная. «Но ведь это Дмитрий! Однако у лектора ярко-голубые глаза. У Мити же глаза были чёрные. Я точно помню! Что за чудеса? Но это Митя! И он узнал меня…» – в смятении думала Тая.

Лектору потом задавали вопросы. Дмитрий охотно и со знанием дела отвечал. Но все понимали, что времени у него в обрез. Стали благодарить за лекцию и прощаться.

 «Я расскажу ему, что видела на станции Татаурово. Да что я видела-то? Подозрительная я стала. Скажу всё равно!»

 Выслушал очень даже серьёзно. Поблагодарил за бдительность. Заспешил сразу. Но сказал: «Я найду вас, Таечка. Скоро и обязательно. А сейчас, извините, – служба!» Потом он зашёл в кабинет директора и кому-то звонил по телефону. Потом, чуть ли не бегом – на вокзал. Но Тая чувствовала: знакомство продолжится…

 

 - Бабушка Нина, у нас есть семейные реликвии? – спросила вдруг внученька Маша. Нам в школе сказали, что надо подготовить небольшое сообщение о какой-нибудь особенной, памятной вещице. – Есть, конечно же. У меня целая папка оформлена с почётными грамотами твоей прабабушки. Мы же все её рассматривали, когда мой брат, дядя Саша, с семьёй приезжал! – И он тебя похвалил за то, что ты всё так аккуратно хранишь! – А как же. Я – сотрудник архива, и свои, семейные документы у меня в полном порядке. И медали прадедушки. И рисунки прадедушки. У нас много хранится интересного.

– И коробочка!

                - Да, конечно.

– Покажи, бабушка, покажи коробочку!

- Ну что ж, – достала Нина Дмитриевна и коробочку. В детстве Нина любила рассматривать её. Изнутри она алая, а снаружи – чёрная, лаковая. На чёрном фоне – портрет мамы в молодости. Она изображена в тёмно-синем платье. Внимательно смотрят её серые глаза. «Мне кажется, что от портрета исходит какое–то тепло», – тихо сказала бабушка Нина. – «После войны они вернулись на родину отца, и он несколько лет работал в артели живописцев. Эту шкатулку он выполнил сам. Потом они снова уехали в Сибирь… У каждой семьи – своя история…» Маша разглядывала семейную реликвию.

 На внутренней стороне крышки нарисован лес и ручей. Возможно, это фрагмент картины Шишкина, но какой-то стилизованный, словно это новый вариант знакомой и любимой картины. Лес весь нежится под солнцем, и ручей светится, и видны белые камушки.

– Красиво! – оценила внучка. А что лежит внутри?

- Видишь, это два билета на спектакль Харьковского театра драмы.

– На спектакль 1943 года! Почему они здесь?

- Билеты сохранились, потому что их захотели сохранить те, кто посмотрел этот спектакль в мае 1943года.