РАССКАЗЫ
ТАЯ ИЗ ЛЕКШУРА
- Что? Плохо слышно! И на станции Тимлюй нет учителя? Обещали прислать! Ждите!
Анна Ивановна положила трубку. Плохо с кадрами! Чита и Иркутск не помогут. Все молодые специалисты уже выехали по месту назначения. Красноярск? Или ещё более отдалённые вузы? На стене, рядом с огромным портретом вождя, висит физическая карта Советского Союза. Даже по ней понятно, что от того же города Красноярска, в условиях войны, добраться до Улан-Удэ сложно. Но выполнять Постановление о всеобщем семилетнем образовании надо. Всем трудно! Война идёт второй месяц. Не похоже, что скоро закончится. Вот и на станции Тимлюй молодого учителя отправили в Иркутск, на краткосрочные командирские курсы, а потом его отправят и на фронт, на Запад. В нашу глухомань кто поедет? Анна Ивановна не первый год руководила отделом народного образования Бурят-Монгольской АССР. Свою работу знала и понимала её значимость. Немало лет отдала она школе. Подумать только, лет сто назад во всей Бурятии было всего лишь три начальных школы… Так что же делать-то? Ещё раз направить запрос?.. В дверь постучала и сразу же заглянула секретарь, Надя: «К вам посетитель, Анна Ивановна! Учительница». – «Пригласи… и приготовь нам чай, пожалуйста!»
В кабинет вошла невысокая, очень миловидная девушка в светлом костюме (жакет и юбка), с каштановыми волосами. Коса вокруг головы. И какая коса!
- Здравствуйте! Я Трефилова! К вам приехала работать. Учитель истории. Сейчас достану направление…
- Очень хорошо! Здравствуйте! Проходите, присаживайтесь! Ваши документы, пожалуйста! – девушка с готовностью достала из сумочки документы.
- Таисия Владимировна?
– Можно просто Тая.
– Вы знаете, что работать здесь вам придётся не менее двух лет?
– Конечно. Не на курорт приехала.
- Молотовский учительский институт? Далеко же вам ехать пришлось!
Надежда принесла на подносе чай в чашках, печенье в вазочке, всё аккуратно расставила и вышла. За чаем беседа продолжилась.
- Как вас родители-то отпустили? – Анна Ивановна сразу почувствовала, что этот вопрос был очень болезненным для Таи.
- Я не успела повидаться с ними перед отъездом. С дороги, в Кунгуре, бросила в почтовый ящик письмо… потом в Тюмени, потом в Красноярске. До Красноярска я ехала в поезде, в котором везли оборудование Брянского машиностроительного завода – его эвакуировали в этот город. Эта информация секретная, но вам можно сказать… Меня начальник вокзала в городе Молотове определил к женщинам из числа инженерных работников. Они сопровождали документацию завода. Мы подружились, пока до Красноярска ехали. Это ж пол-Сибири…
- Представляю себе, что вы натерпелись в дороге… Берите печенье, угощайтесь… Вы хоть тёплые вещи с собой взяли?
– Они в чемодане. Здесь, в приёмной. И валенки взяла. Их скатал мой отец, точно по моей ноге!
- Так вы не из самого города Молотова? (Это ведь Пермь бывшая?)
– Нет, я из деревни Лекшур. Удмуртия, Увинский район.
– Педучилище закончили тоже…
- Да, Ново-Мултанское. Педпрактику прошла. А потом училась в городе Молотове… Я в библиотеке занималась, в читальном зале, когда пришла моя подруга Клава и сказала, что война началась… В тот же день мы все собрались, весь наш курс, и пошли в военкомат; хотели, чтобы нас направили на фронт. Ребята все уже сейчас на войне. А нас, шестерых девушек, на трудовой фронт отправили. Работать по специальности.
– И вы согласились поехать в такую даль!
- Как же иначе! Куда надо Родине, туда я и поехала. Вы мне дадите дальнейшее направление?
– Да, безусловно. Вы ещё сегодня успеете на передачу… Ах да, вы не знаете. У нас так называют пригородные поезда. Вам придётся вернуться по железной дороге – четвёртая станция отсюда. Тимлюй.
- После Посольской…
- Да, если от Байкала ехать в Улан-Удэ. Как вам наш Байкал?
– «Лежит Байкал, что в чаше, окружён каменными горами будто скалами», – процитировала Тая. – Точно описал Спафарий! Русский посол ХVII века… До трудов Спафария не было ни одного достоверного описания Зауралья. Он первый проложил дорогу вдоль реки Уды. Впоследствии здесь построили Удинский острог… – и добавила, помолчав: – Байкал красивый…
- Вижу, вашим ученикам повезло. Свой предмет вы знаете и любите. Как вы свою задачу понимаете как учитель истории?
– Воспитывать патриотов!
– Советских патриотов! Вот вам и направление. Секундочку… печать… На станции Тимлюй будете выполнять свою задачу. Я бы сказала, свою миссию! Надя поможет вам добраться до вокзала.
- Да я сама! Сюда-то ведь добралась…
Опять отчаянно зазвонил телефон, и Анна Ивановна занялась решением бесконечных оргвопросов. Она только дружески улыбнулась, прощаясь с Таей из Лекшура. Девушка понравилась ей. Одна проблема была решена. В Тимлюйской неполной средней школе будет новый учитель.
НА СТАНЦИИ ТИМЛЮЙ
Вот оно, место моего назначения. Какие тяжёлые всё-таки вещи… Я думала, придётся работать в маленьком посёлке среди тайги. А здесь станционный посёлок, чистенький такой… дома со ставнями. Что ждёт меня здесь? Надо узнать, где же школа. Однако, честно говоря, я устала. Такой путь позади! Хоть на минуточку поставлю вещи на скамеечку…
Мимо прошла женщина в тёмной одежде, пристально глянула из-под платка, но ничего не сказала и заспешила дальше. Затерялась в привокзальной толпе. Как похожа эта женщина… Но ведь это невероятно. Это просто утомление. Где я буду жить? Свет не без добрых людей. Именно так сказала бы милая моя няня.
Оказалось, что школа недалеко. Деревянная, одноэтажная. Добралась наконец-то. Состоялось знакомство с завучем, Эльвирой Антоновной. Надо заполнить «Личный листок по учёту кадров». Ручка и чернильница – на столе для посетителей, поставленном под прямым углом к массивному письменному столу завуча. Эльвира Антоновна изучала её документы, интересовалась успеваемостью в педучилище и учительском институте. «Из семьи крестьянина-середняка…», «Колебания в проведении линии партии?..» – «Колебаний не было…», «Имеет ли партвзыскания?..» – «Нет». Я комсомолка, и взысканий никаких не было. Кажется, всё правильно написала. Постучавшись, в кабинет вошла молодая учительница. Приятная. Светлые волнистые волосы, короткая стрижка. А у меня – коса, тоже, говорят, красиво… Мгновенно мы почувствовали симпатию и интерес друг к другу.
– Варвара Петровна, я уже разговаривала с вашими родителями. Они не против, чтобы Таисия Владимировна пожила пока у вас.
- Я знаю. Место у нас есть. Я помогу донести вещи!
- Завтра с утра вы обе, мои дорогие, едете в колхоз, вместе с учащимися. И за них отвечаете! Не опаздывайте!
– Когда я опаздывала?
– Ну и славно!
Мы с Варей сразу перешли на «ты». Несмотря на мои протесты, Варя тащила самую тяжёлую вещь – чемодан и на ходу расспрашивала, как добралась, и всё в этом роде. О себе поведала кратко. Преподаёт географию, – это самая интересная наука, не считая истории, конечно. Учительский институт в Улан-Удэ окончила в прошлом году.
- Война вот закончится, дальше учиться буду – думаю в пединститут имени Доржи Бонзаева поступать. В Улан-Удэ. Можно, с учётом опыта работы, на третий курс сразу поступить. Может, и ты надумаешь дальше учиться?.. Дедушка извозом занимался, отец тоже трудился на транспорте, машинистом паровоза был. Это очень почётная работа, – в голосе Вари прозвучала гордость за отца. – На пенсии он. Здоровье не то стало. Увидишь сама. А вот и наш дом. Близко от школы, правда?
От калитки идут чисто промытые деревянные мостки к дому и в глубь двора – к сараю, конюшне, бане, огороду. Дом небольшой, старый, но крепкий. На окнах, как у всех домов в посёлке – ставни. Пока они открыты. Краснеющая рябина под окнами…
- У вас лошади есть?
- Была лошадь. Война началась – забрали у нас Звёздочку. Я мала ещё была, а уже с братаном по елани сундулой хлыняли.
– Что?! Елань – это что?
– Это большая поляна в лесу. Верхом катались, значит, с двоюродным братом. К лошади меня приучал братан Василий… А сейчас Василий на фронте. И нет у нас моей Звёздочки.
Родители Вари встретили меня приветливо. Были они уже немолодыми людьми. Пётр Алексеевич явно намного старше своей жены, седой весь, держится прямо, взгляд проницательный. Мария Ильинична – полная подвижная женщина с очень приятным, симпатичным русским лицом. Слушаю их, а мысли – снова о своих. Как же они похожи на моих родителей… Та же доброта… Из Улан-Удэ я отправила четвёртое письмо домой. Сообщила, где буду работать. Всё равно – очень, очень плохо – уехала так далеко, а с родными, с мамой и папой не попрощалась. Они не знают, что и думать… Письма – не оправдание…
- Жить будете в комнате Вари. Здесь повесите зимнюю одежду. Вот диван, располагайтесь. Варенька, помоги Таисии Владимировне разложить вещи, и приходите ужинать.
- Щи да каша – пища наша, – сказал отец Вари. – Кушайте, не стесняйтесь. Самовар готов. Чай со смородиновым листом. Брусничное варенье. Историю будете вести? Откуда сами будете?
Так понемножку начались расспросы… Обсудили вопросы питания и оплаты за жильё – с получки. Конечно же, хозяева стали называть меня на «ты».
– Готовить тебе будет некогда, – заявила Мария Ильинична.
- Я умею!
- Варя тоже умеет, но ей некогда. Суп уж заодно я на всех сварю, кашу ли. С огорода у нас кое-что есть. Не пропадёшь.
На столе в большой миске радовала глаз морошка – яркая, жёлтая, а в другой миске чернела сушёная черёмуха. Морошку я увидела только в Сибири.
– Черёмуха у нас в Удмуртии тоже есть.
– Удмуртия далеко. Угощайтесь нашей сибирской ягодой!
– Скоро и голубица поспеет, – сказала Варя. – Только собирать её вряд ли получится. Не до ягод… За пятнадцать километров надо ехать, да идти ещё. В прошлом году молодёжь ездила. Я тоже, ясное дело.
– Голубику и мне приходилось собирать. Чернику тоже.
- Бегите в баню, девчонки! Таисии Владимировне ещё отдохнуть надо с дороги. Отец протопил специально для вас.
- Я воду носила, – вставила Варя. – Теперь ты хоть будешь мне помогать!
– Я вымою посуду, – сказала Мария Ильинична, – идите уже!
Вышли на низенькое крыльцо. Было совсем темно. Где-то недалеко слышался шум железной дороги. Безостановочно шли составы.
– Отец переживает, что по зрению не может больше работать машинистом. Он профиль дороги хорошо знает. Да болезни его одолели. Артрит ещё… Чуть ходит. Отец хороший у меня. Справедливый, – немного помедлила и сказала: – Люблю звёздное небо. Смотри, звёздочка упала! И ещё, ещё! Метеориты это, наверное. Ты загадала желание? Я тоже. Побежали! Догоняй!
На следующий день, с утра, началась привычная работа в колхозе. Только отвечать надо было ещё и за большую группу детей. Они ведь и землёй могут друг в друга кинуть, и картошкой. Долго ли до беды! Но дети были на удивление послушными и работящими, да и мне такая работа не в тягость. Родители научили трудиться. Варя была в восторге: новая учительница оказалась не городской неженкой! Вот так-то! До поступления в Ново-Мултанское педучилище пришлось потрудиться вместе со всей семьёй в колхозе «Трактор». И однажды я сказала маме: «Я буду учительницей. Здесь, в колхозе, я только одёжу изорву». И откуда слово-то такое взяла – «одёжу», – усмехнулась про себя, вспомнив тот разговор. Трудодни в том колхозе были… Что о них говорить. Работали за «палочки». (То есть, бригадир отмечала у себя – Трефиловы на работу вышли, а когда что будет за ударный труд – совершенно неизвестно). Вот и здесь всё то же – работа в поле да на конюшне. Форма одежды – шаровары, старая кофточка, тапочки либо сапоги – по погоде. Платок на голову – чтобы солнышко не напекло, да чтобы пыль в волосы не набилась. Няня говорила: «Коса – девичья краса…» Пусть будет! До места работы ехали с учениками то на грузовике, то на подводе, запряжённой лошадкой. Пейзаж был непривычным. Вдали горы. Чаще всего их не видно за туманом. Дальше лес, а точнее, тайга. Варя говорила, что для неё лес – дом родной, рассказывала, как собирают кедровые шишки, угощала кедровыми орешками.
– Сибирский кедр живёт более пяти веков!. А как тебе наш Байкал? Красота, правда?! Буряты называют его «Байгал-далай».
Осень была продолжительной и солнечной, как будто наступило второе лето. Первого сентября занятия в школе не начались. Помочь колхозу, фронту – важнее. Хлеб стали выдавать по карточкам, и с едой было всё труднее. Колхозу очень нужны были рабочие руки. Случалось, что за ними не присылали транспорт, тогда шли готовить школу к занятиям. Мыли окна, стены, полы. Труднее было подготовить школу к отопительному сезону. Она отапливалась дровами. В каждом классе печи «голландки». Дрова привезли – большие берёзовые чурки. Их надо было расколоть и сложить в поленницы в школьном сарае. Ребята постарше с этим справлялись. Мы отвечали за поленницу. Ребятишки приносили нам охапки дров, а мы их складывали. В этом деле Варе не было равных. «Нипочём не развалится», – говорила она, любуясь своей работой. А завтра – снова в поле.
Война, как неотступная беда, ощущалась и здесь, так далеко от фронта. Почему война не может закончиться?! Песни-то как же: «Если завтра война, если завтра в поход…» или «…Красная Армия всех сильней!», песня о трёх танкистах из фильма «Трактористы»… А спектакли?.. За время учёбы в институте я не раз бывала с подругами в театре. Посмотрела два спектакля по пьесам Владимира Киршона. Помнится спектакль «Большой день». Эффектно так, была показана ликвидация внезапного нападения на СССР «одного из фашистских государств!» Недооценили, значит, опасность. Но углубляться в раздумья было некогда. Да и уставала сильно. Лишь в самом конце октября началась работа в школе, со своими сложностями и радостями. Главная радость заключалась в самих уроках и в общении с детьми. На одном из уроков в начале декабря ученица (её звали Лена) вдруг спросила: «Таисия Владимировна, ведь Москву не сдадим?» В классе, где было сорок человек двенадцати лет, стало совсем тихо. Ученики доверчиво, с надеждой смотрели на меня. «Нет, конечно! Всю нечисть уничтожат наши бойцы!.. Скоро начнётся большое наступление! А сейчас перейдём к теме урока… Родине надо, чтобы вы росли образованными!» Вечером, возвращаясь с Варей домой, подумала: «Что же я сказала! Я не знаю ничего, какое наступление… Надо было их подбодрить, в этом всё дело».
– О чём задумалась? – спросила Варенька.
- Да вот, пообещала детям большое наступление…
Подруга даже остановилась:
- Как это можно! Ты этого знать не можешь!
- Будет наступление. Скоро. Завтра. Вот увидишь! У меня это от моей няни Лены.
- Предсказывать умеешь, что ли?
– Иногда.
- Да кто же эта твоя няня Лена? Я не первый раз от тебя слышу о ней.
– Потом расскажу. Потом.
Варя была такая внимательная, серьёзная. И вдруг я ощутила тревогу за неё. На следующий день из сообщения ТАСС по радио, которое ежедневно включали в большую перемену, узнали о начале контрнаступления Красной Армии под Москвой. Немного погодя кто-то из детей сказал: «Точно говорила Таисия Владимировна! Вот вам и большое наступление!»
Мне нравилось рассказывать, раскладывая исторический материал «по полочкам», работать с картой. Каждый урок для учителя, как для артиста – выход на сцену. Мои уроки нередко посещала завуч. В целом, она была моей работой довольна. Но часто предостерегала: «Вы должны помнить о партийности в деле преподавания истории». При этом не очень вникая в исторический материал. Пожалуй, мы с ней и «патриотизм» понимали по-разному. Сама Эльвира Антоновна была математиком. Историю как предмет уважала, но считала его гораздо более лёгким для учителя. Ведь историю почти все любят. А я говорила Варе: «Все думают, что знают историю. Лучше бы я была математиком! Доказывать своё – себе дороже. Вот комсорг у нас в педучилище… Какой был добрый, весёлый человек! Разучивал с нами песню об Азине… Где он сейчас? Однажды просто исчез. По слухам, арестовали его, враг народа он. Не может этого быть! Что в нём было такого вражеского?»
Время в школе летит очень быстро. Уроки, кружок, стенгазета, сбор и отправка тёплых вещей и подарков бойцам Красной Армии. Надо было каким-то образом отвлечь детей от грустных, а порой горестных мыслей о папе или о старшем брате. Всё нет и нет письма… Самой переживать (раздумывать, по крайней мере) некогда. Но переживания о родителях, братьях и сёстрах всё равно были. Ведь я и не на фронте, а маме помочь ничем не могу…
***
Обычно снов Тая не видела, тем более красивых, цветных, как бывало в детстве. Но однажды ей приснилась няня Лена. Это была её тётя – младшая сестра отца. Лена жила в их семье и ухаживала за детьми. Тая называла её няней.
В 1931 году семью Трефиловых раскулачили. Главным признаком достатка семьи была швейная машинка. Большая редкость по тем временам. В семье было шестеро детей, и Анисья Степановна сама шила им одежду. Дети не голодали, так как родители и старшая дочь Анна работали и в колхозе, и дома, не покладая рук. Хотя в доме было и ещё что-то из сельхозинвентаря.
Отобрали дом и почти всё имущество. Отправили семью на лесоповал. «Ну что, сладка ли советская власть?» – спросила в памятный день соседка. Все знали, что родственник Трефиловых Аким был активным участником Ново-Мултанского крестьянского восстания в сентябре 1906 года. После подавления восстания сидел в царской тюрьме. Трефиловых все в деревне Лекшур воспринимали как сторонников советской власти. Вот и получили! Таю тогда родители отправили в Удугучин, к родственникам. Ей было десять лет, толку-то от неё на лесоповале… Так что о лишениях семьи в тот период ей ничего не известно.
Но няни-Лены тогда не было. Так совпало, что перед этим самым раскулачиванием она из дома ушла. Просила её не судить и не поминать лихом. Попрощалась только с Анной. Со слов Анны и узнали, что ушла она, как паломница, в Соловецкий монастырь. Решила стать монашкой, чтобы не быть им обузой. Лена была слепой. Не от рождения. В двенадцать лет она спускалась в погреб за припасами, оступилась и съехала по лесенке вниз, ударяясь затылком о каждую ступеньку. И после этого ослепла. Она была исключительно совестливой и хотела быть полезной родным. Это ей удалось. Её помощь по хозяйству была очень заметной. В семье сестру Владимира Ионовича ценили и любили. Лена была верующей, и какие-то внутренние глубокие переживания заставили её отправиться в дальний путь. Она хотела молиться за всех страждущих, обездоленных и не быть обузой семье любимого брата.
Сразу после раскулачивания отец, Владимир Ионович, написал письма в ряд инстанций. Надо было спасать семью. Упомянул он, среди других фактов, и о том, что его двоюродный брат Аким Трефилов пострадал от царизма в 1906 году. Находился после подавления восстания крестьян в тюрьме в Малмыже, где познакомился с отбывающим там срок за революционную деятельность товарищем Скрябиным (Молотовым).
Через три месяца Трефиловы вернулись в деревню, и дом им вернули. Они были полностью восстановлены в правах. Но часть имущества потеряли. А через два года неожиданно вернулась Лена. Похудевшая, ещё более немногословная. И снова стала помогать по хозяйству, и её помощь была кстати. Анисья Степановна в ней души не чаяла. Всё старалась подкормить. Расспрашивала её. Лена благодарила, но упорно старалась обходиться малым, долго ничего не рассказывала и много работала, а также молилась и соблюдала все посты и православные обычаи. На расспросы брата и его жены в конце концов ответила, что до Соловков она, хоть и слепая, и тяжело ей было, – добралась. Но это оказалось совсем не то, что она думала и к чему стремилась. Не тихая святая обитель. Там – большая тюрьма. Там страшно. Лена заплакала. Не с заключёнными она была, а с какими-то монашками. Не сразу и поняла, что творится в монастыре. А когда поняла, сумела уйти и вернуться домой. Её не искали. Подумали, что утонула. Ведь там кругом вода. До старости Лена, видимо, не дожила. Ей было около сорока, когда она исчезла снова, на этот раз никому ничего не сказав. И накануне всё было как обычно. Все её вещи были на месте. Её искали, но так и не нашли. Случилось это, когда Тая закончила Ново-Мултанское педучилище и приехала домой. А няни нет. Никто её не видел. И все решили, что её уже нет в живых.
Тая всё время помнила о ней, грустила. Однажды под вечер проходила в сенях и глянула в окошко, через которое была видна «холодная изба». ( Пристрой, в котором в то время никто не жил). И остановилась. Она увидела Лену. Слепая обходила помещение с зажжённой свечой в руке, и вслух, но очень тихо молилась. «Нельзя со свечой – пожар наделаешь!» – и – «Она же умерла!» – как-то одновременно мелькнули в голове эти мысли. Тут же видение пропало.
И вот накануне нового, 1942 года, во сне явилась любимая, незабытая няня Лена. В деревенской одежде (которую Тая не разглядела), в белом платочке на голове. В руке она держала зажжённую свечу. Голубые незрячие глаза на этот раз как будто видели – и что-то такое, что было важно именно для Таи. «Ты о маме подумала? О своей семье?» – словно бы спросила она, но губы её не шевелились. Вопрос был именно в её глазах. Тая поняла, что хотела сказать Лена. Взгляд был любящий, жалеющий, прощающий – и строгий. При этом не требовалось объяснять Елене, что я комсомолка и отказаться от направления в Бурятию не могла. На фронт ведь просилась, а послали в Сибирь. Это мой долг. Я здесь работаю как маленький безотказный винтик… Несу свой крест. Лена это как будто знала. «Всё верно. Но жизнь сложна. Не всё так просто, как сейчас ты думаешь. Не так однозначно. Там, в Удмуртии, ныне не легче, чем здесь. Разнарядка… Комсорга из педучилища ты вспоминала…» – «Как ты знаешь?» – «Там тоже была разнарядка. Я много знаю. До Соловков дошла. Но ты – не винтик, Тая. Думать надо о жизни. Не вини себя. Ты помнишь о маме, о родных, и они поймут тебя. Это твой выбор. Отказаться ты не могла».
И Лена благословила её и укрепила её дух: «Служи людям, Тая, служи добру. Верой и правдой служи».
Утром Тая всё это вспомнила. Вот сон-то какой содержательный. И не расскажешь никому… Да, надо служить людям. Надо идти в школу. Варя уже ушла. Не разбудила. Жалеет она меня. Какая же она хорошая! Но почему мне так тревожно за неё?.. Сегодня уроков нет, а до педсовета время ещё есть. Тая собралась, красиво уложила свою косу. Успела ещё помочь по хозяйству Марии Ильиничне. У неё было такое чувство, что помогает она своей маме. «Оденься потеплее, – предупредила хозяйка. – Морозно сегодня».
На улице было белым-бело. Птичка вспорхнула с ветки рябины, и снег осыпался с сухим шелестом. Вдали отчётливо были видны горы. Тумана не было. «Вот занесло-то меня! Как-то там, в Лекшуре, меня вспоминают?..»
И подумала ещё Тая, что любовь к Родине естественна, как любовь к родителям. Мы чувствуем себя защищёнными, пока они рядом. Не сразу осознаём, что всем-то мы им обязаны. Не сразу понимаем, как они ждут нашей любви, сочувствия, заботы. «Таисия Владимировна! – окликнула её почтальонка. – Вам письмо». Тая подбежала к ней, не веря своему счастью. Это было чудо – первое письмо от родных!