Читаю письма пожелтевшие

 

Первый месяц войны

 

Когда на крыльях доброго рассвета

В наш дом непрошено

Вошла беда,

Стал чёрным день

В тот первый месяц лета,

Рыдали матери, пылали города.

 

И не было меня,

Но твёрдо знаю,

Как в кулаке зажав свою тревогу,

Вновь провожала

Мать-страна родная

Сынов на правый бой

В печаль-дорогу.

 

И шли они

Сквозь смерть и реки крови,

С боями оставляя города,

Ведомые великою любовью

Той, что ждала их ратного труда

 

Паек делили скудный

На привале,

И русский, и башкир,

И белорус

Все ж верили в победу,

Твёрдо знали,

Что и её испробуют на вкус.

 

Разговор о войне

 

Снова бродит весна

В переулках туманных.

И блестят ордена

На груди ветеранов.

В День Победы они

И стройней, и моложе,

Только прошлые дни

Душу часто тревожат.

Только спать не дают

Загрубевшие раны,

И про юность свою

Говорят ветераны:

– Помню, первый вскочил,

А за мною –  ребята…

После – в белом врачи,

Горький вкус медсанбата…

– Ну, а мне из огня

Выходить доводилось

Целым. Знать, за меня

Мать усердно молилась.

– Подфартило сполна.

То не часто бывало,

А меня та война

В рог бараний свивала.

Было: в танке горел,

Залатали. И снова,

Смерть встречая, смотрел

Я в глаза ей сурово.

Отступила она,

Видно, знала заранее –

Мне готовит война

Не одно испытание:

Окруженье, бросок,

плен –

И всё в одночасье,

Хлеба чёрствый кусок,

Как великое счастье.

Все ж надежду берёг,

Верил нощно и денно,

Что на отчий порог

Я вернусь непременно.

И свершилось. Летел,

Будто выросли крылья…

Только вот он, удел –

Колымы изобилье.

Так-то… – Он замолчал,

Взгляд  на трубку и мимо…

И повисла печаль

В струях едкого дыма.

Обнажили сердца

И упрятали в нишу

Старики. Жаль, отца

Я меж них не увижу.

 

Письма

 

Читаю письма пожелтевшие,

А вижу статного отца,

Войной пропахшего бойца,

С глазами, чуть посуровевшими.

 

Блиндаж. По стенам тень кривая

От прокопченной сальной свечки.

Но жар в груди походной печки

Теплом домашним согревает.

 

Забыв на миг тревоги дня,

Где смерть по краю жизни ходит,

Отец тетрадный лист находит,

Садится в угол у огня.

 

И огрубевшею рукой,

Что автомат сжимала властно,

Коряво, но до боли ясно

Спешит он мыслями домой.

 

А жизнь распорядилась круто

Не смог к семье он возвратиться.

И вечно будет ему сниться

Растерзанная та минута:

Как полз в разведку через сад.

Нечаянно попал в засаду.

Чужая тень мелькнула рядом,

И нет уже пути назад.

 

Тугой волною кровь к вискам,

И сердце в сполохе тревожном:

«Живым уйти мне невозможно,

Но зря я жизни не отдам!»

 

Гранату сжав, что было сил

Он бросился врагам навстречу.

Иззябший весь, был взорван вечер,

И долго дождик слёзы лил.

 

Да скорбно яблоня шепталась –

Свидетель страшной той развязки…

Пять фотографий, писем связка –

Вот всё, что от отца осталось.

 

* * *

День, ослепший от солнца,

Злым и страшным гонцом

Шёл на запад, до донца

Весь пропахший свинцом.

Дымно головни тлели,

Допекая жару.

Да вороны галдели

На прискорбном пиру.

Да собака скулила,

Дом свой тщетно ища.

Как она уцелела

От руки палача?

Ведь ни крики младенцев,

Ни мольба матерей

Не затронули сердца

Тех фашистских зверей.

Нет, не люди то были,

Коль, закрыв на засов

Двери, враз запалили

Все двенадцать дворов.

Под прицелами бился

Факел, бледный от мук,

Пожирал и стыдился

Злодеяния рук

Человеческих. Где же

Есть безумию предел?..

Возле труб обгоревших

Горький пепел чернел.

 

Воспоминание

 

– Ты, батя, что ночами маешься?

Всё куришь, ходишь там и тут.

Опять, небось, с войной считаешься?

– Спать соловьи мне не дают.

– Вот это да! Тебя да проняло!

Твоя весна прошла давно…

– Прошла?! Она с боями пройдена.

Тут, братец мой, не всё одно.

В ту пору, в мае сорок третьего,

Я шустрый был. Уже не раз

В кровавой схватке «до последнего»

Видал я смерти рыжий глаз.

Он помолчал. Колечки рваные

Над папироской – на весу.

– Высотка, немцами изранена,

Стояла, как бельмо в глазу.

А мы внизу, в ивняк вплеталися.

Сумерничать туман сползал,

Речушка меж камней шепталася,

Ну, чисто наша, егоза!

Повечеряли сухомяткою.

Тут не до варев –  на виду.

Курнули – да и то с оглядкою,

Того гляди – сорвёшь беду.

А разговор весь в нетерпении,

Хоть вслух никто не говорит,

Но о рассветном наступлении

Душа тихонечко болит.

Сосёт червяк её, ну, горюшко!

Как ни крути – жизнь хороша!

И вдруг из сумерек – соловушка…

Со знаньем дела, не спеша,

Повёл нас в даль полузабытую,

Родней которой в мире нет.

Там, где черемухи умытые

Стоят, собрав в охапки цвет,

Там вечерами на завалинке,

За песню скрыв усталый вид,

В цветастых сарафанах стареньких

Девичья молодость грустит.

Вдали ветряк на взгорок вынырнул –

Без рук мужицких обветшал…

Ну, соловей! Так душу вывернул,

Как есть, я дома побывал!

Молчали. Всяк своё вынашивал,

А к полудню была взята,

Полита потом,

кровью нашею

Израненная высота.