«Этот мир не охаять и не растоптать…»
* * *
Журавлиного клина
Слышу крик вдалеке.
Время маткой шмелиной
Шебуршит в кулаке.
Но уже перепалка
С неизбежным слаба.
Замедляется прялка,
На которой — судьба.
Знать, напрасно боролось
Пламя с мертвой золой.
Память, сила и голос
Поглощаются мглой.
Всё подводит итоги
Бытия на земле.
Похоронные дроги —
Разлагаться и тлеть.
Солнце осень сырая
Скупо цедит меж туч,
О придуманном рае
Согревая мечту.
* * *
Вот я думаю,
стать волосатым паромщиком мне бы…
Н.Рубцов
По реке бы поплыть, по реке,
Хоть бревном в неторопком плоту.
Без любви, без тоски, налегке,
Мимо родины в рыжем цвету.
Ни о чем не вздыхая в пути,
Плыть себе незаметно вперед.
Птица-осень вот-вот прилетит
И с собою меня заберет.
Даже сном не касаясь ни с кем,
Плыть и плыть (как же невмоготу!)
По реке, по протяжной реке,
Хоть бревном в неторопком плоту.
* * *
Помню, как алмазом по стеклу,
Город и предутреннюю мглу.
Помню, детских сказок горячей,
Первый всплеск пробившихся лучей.
Помню безысходно, хоть умри,
Как зависли в небе сизари.
А еще я помню хорошо,
Дождик вдруг занялся и пошел.
Помню, как ни странно, до сих пор
Наш с тобой последний разговор.
Злые обоюдные слова
Помню, но уже едва-едва.
Потому что время подошло —
По надрезу лопнуло стекло.
* * *
Хочу, чтоб в глубь
Казанского вокзала
Со свистом — поезд, как стрела.
Хочу, чтоб ты платочек повязала
И на перроне ветреном ждала.
Но он к ногам надменного вокзала —
На четвереньках, медленно…
Холуй!
И пуст перрон,
но ты бежишь из зала!
Как дождь осенний,
Долог поцелуй.
Утреннее шоссе
1
Вот и осень встает на постой.
Утро. Солнце. Дорога. Мы двое.
Тополя в чешуе золотой
Заплывают в стекло лобовое.
2
Не печалься, зима далека.
Ты не бойся, потрогай, подруга,
Как на ощупь гладка и крепка
Тополей золотая кольчуга.
3
Ветер только словами сорит,
Понарошку еще налетая.
Нестерпимо на солнце горит
Тополей чешуя золотая.
4
Да, пора листопада придет.
Да, ветвей разожмутся объятья.
Тополиное злато спадет,
Как монисто с цыганского платья.
5
Даже зная, что тоже умру,
Видеть осень земную так сладко!
Тихо-тихо шуршит на ветру
Тополей золотая облатка.
6
Подставляй же под руку плечá
И посмотрим, как мерно из вида
Исчезают, сияя в лучах,
Тополей золотых пирамиды.
Накануне годовщины
В рубахе белой — у стола.
Спокоен, выбрит, чист.
«Сегодня мама умерла», —
Пишу столбцом на лист.
Четыре года утекло.
Так много долгих дней.
Знобящий дождь стучит в стекло
То тише, то сильней.
Я буду буквы выводить,
В окно с тоской глядеть.
Дождю тебя не разбудить
И солнцу не согреть.
* * *
Этот омут, и сад, и ограда,
И в нашлепку на глади листва,
И скамейка, и больше не надо
Ничего, чтобы верить — жива
Память сердца, застывшая ныне
Без обид в летаргическом сне.
Сад и омут, и мысли о сыне —
От щедрот. И достаточно мне.
* * *
Этот мир не охаять и не растоптать,
Даже если тебе в нем никак не ужиться.
Так же будут весенние листья шептать,
Так же будут осенние листья кружиться.
И плюгавый цинизм, и заезженный стёб,
Ненасытные лапки, гребущие к пузу, —
Растворятся, как дым, и, идущая в лоб,
Опрокинет любовь проржавевшие шлюзы.
И душа воспарит над житейской тщетой,
И поэзия вновь уподобится хлебу.
Ради этого можно ходить под пятой
Триста лет, чьей угодно, и выносить небо.
* * *
Безмолвны опустевшие сады
И скорбно-серы сгорбленные зданья,
И где-то у невидимой черты
Зима в нетерпеливом ожиданье.
Останки листьев — бурая труха,
И лязг ветвей, и сумрак скоротечный,
И облаков последних вороха,
Теснимых властно тучей бесконечной.
И вся земля, замедлившая бег,
Прощальным солнцем призрачно согрета,
И на скамье с газетой человек,
И ветер, вырывающий газету…
Из детства
Бредил брошенным садом,
Глядя слепо окрест.
Сколько здесь было ягод
И пугающих мест.
Среди жгучей малины,
В темном мраке угла
Та, что губит невинных,
У-у… шишига жила.
И за всякую шалость,
Озорство и вранье
В дом позвать полагалось
Для расправы ее.
И от страха немея,
Одеяло — до глаз,
Я таился, не смея
Шевельнуться хоть раз.
…Хлам и скользкая глина,
И на ней — воронье.
Где мой дом? Где малина?
Где шишиги жилье?
Всё проходит, похоже…
Жизнь, а ты не лгала?
Ведь шишига, быть может,
Добрым зверем была?
Родина
Здесь умеют протяжно петь,
Здесь умеют кромешно пить.
На клочочке земли корпеть
И добро в решете копить.
Всё худое лудить-паять
И на дыры заплаты класть,
Да еще так за Русь стоять,
Что любую приемлют власть.
Три одиночества
Один озябший человек
Под окнами ходил.
Другой озябший человек
В окно за ним следил.
Тот взгляды горькие бросал,
А этот — носом в ворс.
А я стихи о них писал,
И как собака мерз.
* * *
Вновь осень, а осень печальна.
Угрюма, тосклива, грустна.
Сижу в ресторане вокзальном,
В уютном углу у окна.
Уже ни о чем не мечтая,
Сижу себе, как ерунда.
И мимо меня пролетая,
Спешат по делам поезда.
Не вспомнить манящую муку.
Последнюю тысячу лет
Я стуком колес убаюкан
И рюмкой привычно согрет.
Истлела, как в поле солома,
Бродяжья одежка дотла.
Но слава идущим из дома!
И к дому бредущим хвала!
* * *
За снегами полей, за полями снегов
Остаются года.
Сколько было друзей — столько было врагов —
Не отыщешь следа.
За полями снегов, за снегами полей
Как сумел растерять?
Столько было всего! Но жалей не жалей,
Не воротится вспять.
Остается одно, лишь одно — повторять,
Чтоб дожить веселей:
«За полями снегов, за снегами полей».
* * *
Нос разбили — кровушка струйкой потекла.
Жаловаться некому — мамка умерла.
Девушка-обманщица сердце унесла.
Жаловаться некому — мамка умерла.
Голова с похмелия трещину дала.
Полотенце — некому — мамка умерла.
Стих всю душу вымотал. Не идут дела.
Жаловаться некому — мамка умерла.
Смерть идет, нахальная, прямо по пятам.
Вот и жизнь кончается. Мамка, где ты там?
* * *
Поэтам провинции
Очнитесь, кончается лето,
Кончается жизнь. С кондачка
Решил я, что солнце поэта
Горит горячее. Пока
К нему простирал я ладони
И тратился на ерунду —
Закончилось лето. На троне
Сижу одиноко и жду:
Не громкого стука, а ставен
Удара. Нет — взрыва хлопка!
А время, как дряхлый Державин,
Стоит с кистенем у виска.