«Поэт должен быть одинок…»
Рождение дня
Восток холодным оловом горит,
А по лугам туман клубится.
И где упали капельки зари,
Пылают ярко медуницы.
Рожденье дня — святое волшебство.
Смотри, молчи, люби и веруй!
Признав свое высокое родство,
Мир открывает в тайны двери.
ПРЕДЗИМЬЕ
Выпал снег, и слегка приморозило,
Стылый лист под ногами хрустит.
А за сонной рекой дремлет озеро,
Зачарованно лес грустит.
Даль прозрачна, дымки из труб теплятся.
Небо — словно платок голубой.
В эту пору в хорошее верится,
Так, как в юности, верят в любовь.
И, на цепь не посажен обидами,
По знакомой тропинке иду.
Никому и ни в чем не завидую,
Твердо верю в планиду-звезду.
МАРТ
Еще ветры холодны.
Неживого неба шелк.
Воет ветер — волк голодный.
Да и сам я словно волк.
Усмехнусь.
Махну рукою
На худую жизнь свою.
Если ничего не стою,
Хоть в сторонке постою.
Боже, все мы в твоей власти,
Богачи и бедняки.
Протекли минуты счастья,
Как в прореху медяки.
Лишь молитвой беспокою:
«Отче, милуй и спаси!»
А в чащобах волки воют —
Свадьбы волчьи на Руси!
* * *
Марии Павловне Мамонтовой
Весела ночь, шаловлива,
Песня дальняя слышна.
В небе вдовушкой красивой
Бледная грустит луна.
Мне б гармошечку-трехрядку,
Балалайку в три струны,
Да рвануть на речку Вятку
На простор речной волны.
У костра собаку гладить,
Уголечки ворошить.
Разговор с рыбачкой ладить
Про любовь, судьбу и жизнь.
* * *
Мой отчий край! Какая тишь стоит!
Какой простор, величие, раздолье!
До горизонта золотое поле,
Душа парит и затихают боли,
И купол храма пламенем горит.
Зайду я в церковь сельскую под вечер,
С бабульками вечерню отстою.
Еще хоть здесь,
Хоть здесь молитвой лечат.
Поставлю пред Спасителем я свечи
Во здравие
За Родину мою.
* * *
Поэт должен быть одинок,
Иначе при козьей потраве
Забудешь, где Бог, где порог.
И даже корней не оставят.
И выстудят душу. И ты
Забудешь холодные росы,
Как пахнут весною цветы —
Обиды и дамские слезы.
Останься один на один
С душою своею заветной.
Ты — раб себе, ты — господин.
Пусть будет любовь безответной.
* * *
Душа торжественно-тревожна.
Не разбудить бы тишину —
Струну я трону осторожно,
Святой поэзии струну.
До ясной зорьки,
До рассвета
Над строчкой муравьем тружусь,
Но называть себя поэтом
До смерти, верно, не решусь.
* * *
У матросов нет вопросов,
Нет ответов у поэтов.
И лежат ночные росы
На четыре края света.
На четыре края света,
На четыре стороны.
От заката до рассвета
Птицы — черны вороны.
Жизнь — котомкой за плечами,
Всё в ней: радости, печали.
Сам вопросы задаю.
Сам не отвечаю…
ПЯТЬДЕСЯТ
Жить начинаю только в пятьдесят,
До этого не жил, а куролесил.
И сединой уже виски блестят.
Приходит время добрых, светлых песен.
Веселый, бородатый и большой,
В алмазных росах омывая ноги,
Босой иду я, словно Лев Толстой,
На солнце бронзовея понемногу.
Щегол поет — в тетрадку запишу,
Трещат сороки — их увековечу,
А о годах прошедших не грушу,
Они еще предвечерье, не вечер.
Мир предо мной — не тусклое стекло,
Весенних рек бурлящие разливы,
И счастлив я — как много мне дано:
Лазурь небес и золотые нивы.
Кротом я жил. Я бечеву тянул.
В своих обидах мелочных копался.
Когда же пятьдесят перешагнул,
В другой как будто жизни оказался.
На площадях пускай провозгласят,
Пусть знают города и слышат веси,
Что жить я начинаю в пятьдесят,
А прежней жизни я поклон отвесил!
РАЗГОВОР С ДВОРОВЫМ ПСОМ В РАСПУТИЦУ
Дождь-стригунок, копытцами звеня,
Стучит то дерзко, то затихнет вроде.
Когда ненастье властвует в природе,
Люблю мечтать я, сидя у огня.
Печь затоплю. Мешая угольки,
Я буду думать только о хорошем,
Что рано жизнь еще свою итожить.
И будут думы-искорки легки.
И на судьбу ни капли не греша,
По всем карманам наскребу на шкалик.
Скулит за дверью пес дворовый Шарик.
«Живей к огню, бродячая душа!»
В глазищах мудрых пса немой вопрос:
«О чем грустишь, на уголечки глядя?»
Отвечу: «Знай, поэт — он тот же пёс,
Хоть изредка его, но тоже надо гладить».
А наша жизнь уже тем хороша,
Что есть любовь и солнце после мрака,
Что сыщется созвучная душа,
Пусть это лишь приблудная собака.