ЖИВОЙ КЛЮЧ

 

Пролог

 

«Красавица, дай воды напиться», – Краса (это имя) и виду не подала, что услышала голос молодого князя, и бровью не повела, только со второго окрика, отозвалась: «Пей, путник, воды не жалко, наша, родниковая, живая».

Князь Владимир взял двухведёрную бадейку, сделанную ещё дедом Красы, и, шумно отдуваясь, начал жадно пить, вода стекала по кольчуге, серебрясь на солнце, и только напившись, взглянул на девушку, та стояла свободно, слегка улыбаясь, прислонившись к старой ветле. «Я – князь Владимир, а тебя как зовут?»

«Краса», – девушка встрепенулась и начала чутко осматривать окрестности, что-то её насторожило. А хан Едыгей уже вкладывал стрелу в тетеву лука, прищуривал левый глаз, стремясь чётко на противоположном берегу увидеть рельефный профиль князя, но и Едыгею мешал отблеск кольчуги Владимира. Он потёр глаза и начал вновь натягивать тетеву, и тут Краса заметила: и Едыгея, и его малорослую лошадку, пасущуюся поодаль. Времени объяснять что-то не было, она сильно толкнула Владимира и тут же сама пала наземь. Стрела же летела, чуть покачиваясь, и впилась в стан молодой берёзки, и, вздрогнув, замерла. «Вот, Владимир, смерть твоя рядом ходит». А Едыгей уже вкладывал в лук вторую стрелу.

 

 

Деревня Живой ключ

 

Деревенька Живой ключ вольно раскинулась на левом невысоком берегу говорливой, звонкой речки Берёзовки. Жизнь в деревне теплилась только в трёх домах.

Сразу при въезде жила Мария-Марья, добрая, работящая старушонка, внук которой работал в соседней деревне бригадиром, и стараниями которого в зимнюю, вьюжную пору пробивалась дорога в Живой ключ. По каким документам он проводил эти расходы – то только Богу ведомо. Он же привозил на стареньком мотоцикле Ижонке немногочисленным жителям раз в неделю нехитрый провиант: сахар, муку, спички, баранки и карамельки-душечки. По вечерам селяне распивали чаи на зверобое, мяте, куда добавлялись сушёные листья смородины и малины. Немного в стороне, на взгорке, жили две сестры: Настя и Дарья – со своей старенькой прапрабабкой Красой, любимой бабулечкой-красотулечкой, как они её называли. Одноглазая Настя, сварливая, сухая, как ветла перед домом, и, напротив, полная, как бочонок на таких же опухших бочоночных ногах, передвигающаяся с помощью двух «дружков»-костылей, Дарья. Но тем не менее, в отличие от сестры, она была весёлая и неунывающая. Замуж сёстры вышли перед войной, но детей не нажили, не успели, да и похоронки им пришли одновременно. Во время кровопролитных боёв в Подмосковье сложили головы Настин Фёдор и Дарьин Иван. Много ещё похоронок придёт в Живой ключ, но эти первые на братьев-двойняшек в деревне запомнились.

Встретили День Победы, вдовы помянули мужей, всплакнули, да и продолжили жить дальше. Но Настя ходила черней тучи, ничто её не радовало, свекровь старалась ничем не раздражать её. Но каждая мелочь напоминала о Фёдоре. «Мама, – обратилась она к свекрови, – уйду жить к сестре, так легче горе переносить». Как не уговаривала свекровь остаться, всё равно ушла. Так и жили сёстры в старом родительском доме – родителей ещё до войны снесли на погост – сёстры-погодки Настя и Дарья, да слепая прапрабабка Краса, которая уже по старости лет путала настоящее с давно прошедшим: «Проходи, Князь Владимир, просим за стол, дорогим гостем нашим будешь, не обессудь, поешь, девоньки мои картошку сварили». – И смешно и страшно.

Дневное время Настя и Дарья проводили на ферме, по вечерам же возились на огороде и с нехитрой своей живностью. Картошка из года в год вырастала крупная, рассыпчатая, хватало и себе, и государству сдать. Так и жили сёстры, коротая свой век.

Единственный мужичок, отставник Владимир Иванович по прозвищу «Князь» – да так оно и было, но со временем всё забылось, стерлось в людской памяти, – покинувший городскую суету, отдав детям свою трёхкомнатную квартиру и купивший за малые копейки дом в Живом ключе, жил неподалёку, через два порушенных дома от Красы. «Князь» ходил на рыбалку, на охоту, благо в речке Берёзовке рыбы водилось немеряно, а дичь вокруг была непугана. Всех угощал, всем хватало, развёл и пчёл, да и диких вокруг много вилось. Так мирно день за днём пролетали месяцы и годы.

А деревня умирала, часть домов от ветхости разрушились, а у других окна были заколочены досками, так прикрывают медными монетами глаза усопших. Лишь две ржавые, облупившиеся таблички при въезде и выезде напоминали, что здесь была когда-то деревня. Лучшие годы у деревни, как у молодухи, прошли, она когда-то считалась и селом, как-никак в Живом ключе стояла церковь, батюшка который окормлял все окружные деревни и посёлки. Да вот в лихие годы и церковь разломали и батюшка куда-то сгинул, может и в лагерях – народу там всякого было. Пониже деревни брал своё начало ключ, Живой ключ. По названию его и село так называлось, и деревне это название досталось на память. Под пологим склоном горы протекала незамерзающая даже в лютые морозы речка Берёзовка, в которую впадал ручей от родника. Родник-ключ то тише то громче, будто сердясь за нарушенный покой, взметал золотые песчинки потоком холодной воды, который падая в короб, вырубленный, выдолбленный из столетней лиственницы, бежал ручьём дальше по лугу к речке Берёзовке, то появляясь, то прячась в густой, траве, чтобы слиться с рекою.

Поля заросли березняком, осинником, густой дикой сорной травой. И много лет потребуется крестьянину, чтобы привести их в порядок.

 

 

Алексей и Марья

 

Солдат стоял на краю деревни никак не решаясь двинутся дальше. В долгие вечера на войне мечтал он о том, как придёт домой, обнимет жену свою венчанную Марьюшку, отца с матерью, сыночка Николеньку. А вот ноги приросли и шагу не могут сделать. Наконец Алексей решился. По дороге уважительно здороваясь с деревенскими стариками и старухами, поспешно отвечая на их вопросы – «Нет, не видел, нет, на другом фронте был» – дошёл до дому. Молва в деревне впереди человека бежит, на одном краю чихнёшь, на другом «Будь здоров» говорят. Всеведающая ребетня уже сообщила родным о его возвращении. Алексей вошёл в дом. Мария сидела на лавке, со вскриком бросилась к мужу: «Алёшенька, живой пришёл». «Пришёл, пришёл, моя любимая жёнушка», – резко кольнуло под сердцем – вражеский, неизвлечённый осколок в груди дал о себе знать. Алексей с трудом опустился на лавку. Во время одного из боёв фашисткий снаряд взорвался неподалеку от него, военный доктор извлёк все осколки, но один был близко у сердцу, опасно было извлекать, так и оставили, поэтому и комиссовали, до Берлина не дошёл, но друзья-солдаты добьют врага и дойдут. Он погладил волосы жёны, ощутил её хрупкую фигуру. «Отощала-то как, всё война, а была справная», – подумал он, нежно поцеловал в полные губы: «Переживём, ладушка, война для меня вот закончилась, отвоевался, дома уже, слава Богу, зови родных, собирай гостей». К вечеру собрали на стол, пришёл отец, старшая сестра, заходили соседи с неизменными вопросами: «Ну что?» Алексей кратко отвечал: «Нет, не видел, не знаю, воюют, ждите, напишут». Утром, отправив жену Марьюшку, которая повеселела и порхала по дому как мотылёк, на утреннюю дойку, Алексей с сыном Колей пошёл к председателю колхоза, определиться с работой. Сын с гордостью говорил друзьям, ревниво посматривая по сторонам: «Вот мой папа – герой, с войны пришёл, у него четыре ордена и медалей видимо-невидимо!» Зайдя в контору, оставив сына на попечение своей сестры, которая работала здесь же, Алексей открыл дверь в председательский кабинет.

Из-за стола поднялся молодой парень, на гимнастёрке алел орден Красной звезды, левый пустой рукав гимнастёрки был аккуратно заправлен за ремень. «Проходи, проходи», – внимательно рассматривая на груди Алексея иконостас медалей и орденов, сказал: «Вижу, герой! Вот сейчас и на трудовом фронте повоюешь. Механика у меня нет, так что берись. Всё, что по механической части – будет твоей заботой и работой. Да забирай коня Борьку, тягловая сила твоя». «А он что, жив?» «Живее нас с тобой, конюх утром пришёл корма дать лошадям, глядит, а Борька бежит по лугам, свернул на тропинку и в конюшню, к себе в стойло, тоже отвоевался: финскую и Великую Отечественную войну прошёл, и ни пуля, ни осколок его не задели». Поутру, встав ещё до третьих петухов, не будя жену – пусть час-другой ещё поспит – достал с загнётка зелёные щи из щавеля, «забелив» их сметаной, позавтракал, пошёл на работу, побеседовал с конюхом, запряг Борьку, который, словно узнав, потёрся о плечо, и – в объезд своих владений. Техника старая, не раз и не два штопанная, латанная-перелатанная, постоянно выходящая из строя, сохранилась. Встретился с мальцами, поговорил о делах со стариками-колхозниками и только к вечеру добрался до деревни Живой ключ, где работали два трактора. Один водил Пётр, молоденький сельский гармонист, с кудрявой рыжей шевелюрой, второй – Анютка. Обоим по 14-15 лет. Подъехав, Алексей увидел, что Анюта плачет, трактор стоит. «Ну что, Анюта? Что стоим?» – «Не заводится», – размазывает по щекам мазут грязными руками. «Ну давай, я попробую». Трактор раз-другой чихнул, и зарокотал. «Вот и делов-то, а ты плачешь, попросила бы Петра, он бы и завёл». – «Ага, он поцелуй требует, я давеча в щёку его поцеловала, а он теперь в губы требует, а за это меня маманя заругает».

Так Алексей проработал на должности механика в заботах и хлопотах своего колхоза много лет, пока осколок у сердца не сдвинулся. Председатель пригласил из военкомата почётный караул, раздались несколько холостых выстрелов и земля приняла к себе Алексея Егоровича Дроздова, ещё одного солдата-труженика второй Великой Отечественной войны. После смерти мужа Марья вернулась в деревню Живой ключ, где были похоронены её прадеды, деды и отец с матерью.

 

 

Эпилог

 

А хан Едыгей уже вкладывал вторую стрелу, за многие прошедшие столетия волосьё на его голове повылазило, голова стала подобна бильярдному шару, лишь на подбородке густилась реденькая бородёнка. А стрела летела.

В один из тех тёплых осенних вечеров прапрабабушка Краса вдруг начала собираться в последний путь: «Девоньки, внученьки мои разлюбезные, принесите мне смертное, а ты, Князь, не забудь проводить меня в последний путь». Дарья и Настя, зная её норов, не стали возражать, успела только сказать: «Не сберегла тебя, Князь Владимир, стара стала, не смогла, не сумела, не спасла», – прапрабабка Краса откинулась на подушки и навсегда закрыла веки.

Стрела ударила Князя Владимира ниже левого соска, раздался смех хана Едыгея, похожий на клёкот орла, он раздавался в распадках и расщелинах гор, где многократно усиливался. «Всё, хоть в другом поколении, но отомстил за отца», – рассмеялся хан Едыгей и пропал, как его и не бывало.

Через три дня состоялись в деревне Живой ключ похороны «Князя» Владимира Ивановича, внезапно скончавшегося, и Красы, так и ушли, покинули белый свет: Краса – старейшина, долгожительница деревни Живой ключ – и полковник-«Князь» Владимир Иванович.

Уже выпал первый снег, на погосте выросло два скорбных холмика.

Через несколько дней сёстры Настя и Дарья купили домик в соседнем посёлке и съехали. Мария, собрав нехитрые пожитки, перебралась к внуку.

Дома деревни Живой ключ стояли заколоченные. Только ветер что-то скорбное напевал на погосте.

Со временем родник Живой ключ заилится, покроется осокой, дома деревни обветшают, вовсе разрушатся, огороды зарастут сорной травой, кустарником и деревьями, и возродится ли тут жизнь, и возвратятся ли сюда люди нам неведомо.