Посвящается Наташе, самой лучистой частичке моей души…
Я мчался сквозь ночь в холодном грязном купейном вагоне в сторону Корпятинска, закрытого городка, каких немало раскидано на просторах России. Меня пригласил друг детства, обещая помочь с работой, комнатой в «сталинской» малосемейке и поддержать при обживании. Комната принадлежала Савкиной тещё, но соседи «не подарок», правда тихие… Как справедливо отметила хозяйка комнаты, пожив с полгода я определюсь: отбить ли квартиру у хронических неплательщиков и получить долю в виде бесплатного проживания, либо перебраться куда-то ещё. Я ехал окрылённый перспективой карьерного роста на мебельной фабрике, где Савкина тёща работала завхозом, стремясь доказать родителям и себе, что нынешняя молодёжь ничем не хуже советских стахановцев и стройотрядцев.
Проезжая мимо Сызгана, мысленно послал воздушный поцелуй Наташе. Мы встречались уже два года и мечтали о счастливой семейной жизни. Она согласилась, что на свадьбу стоит подработать, да и возможность осесть в городе, вселяла оптимизм в будущее. Для сельчан город – нечто большее, чем литературные различия в написании. Это, скорее, вопрос успешности. Фортуны! Она обещала ждать…
В это время соседка по купе, неуёмная в стакане, надумала попеть. Вот яркий представитель сельской интеллигенции. Представьте себе вечно пьяную, «скандальную доярку», кичащуюся перед другими тем, что вышла замуж за городского. Одевается в яркое, якобы модное, слегка мятое и не совсем новое, но отличное от фуфаек и галош. Лет сорока, обрюзгшая, – приезжала проведать престарелую мать. Но уже через неделю стало тошно от разговоров о картошке и мизерных пенсиях, воспоминаний о благословенных деньках дикой молодости в преддверии «сексуальной революции», неумелых приставаний местных донжуанов и острой тоски по шумному однообразию города.
Всё это она рассказывала под мерный стук колёс, не обращая внимания, что я не слушаю. От предложения выпить отказался, сославшись на кодировку, так как начинать новую жизнь со стакана отнюдь не хотелось.
Так мы и ехали. Я, уставившись в окно, грезил. Она бурчала под нос и опрокидывала стопку за стопкой. Ночь перемигивалась огнями полустанков. А вагон мчался, скрипя старыми клепками, печалясь о скорой заброшенности и пенсии…
* * *
Корпятинск!
Серое утро, серый вокзал. Серые улицы, безрадостные лица.
Я приехал. Меня вёл путеводный луч по имени Савка. Мой друг!
Когда-то мы были неразлучны. Радости пополам, беда на двоих. Лишь армия разная, но чем-то похожая…
И вот снова вместе. Представляет знакомым, как брата. Я не один. Хотя он уже женат. Правду говорят: «Подруга до свадьбы, друг навсегда»!
* * *
Я приехал.
Прописка – коробка конфет…
Медкомиссия – всего сотня рублей…
* * *
Малосемейка…
Я лежал на продавленном диване и тупо смотрел на растрескавшийся угол комнаты. Трещина змеилась, изгибаясь по кирпичной кладке и навевая упадочнические мысли о бренности всего сущего. Двенадцати- часовой график работы изматывал. А дома ждало тоскливое одиночество. Магнитола с любимыми прежде инструментальными напевами лишь добавляла хандры. То, что раньше представлялось перспективой, ныне смазалось. Комната, отделённая от общей территории хлипкой фанерной дверью, не защищала от пьяных разборок соседей и марева ангидрида выпариваемого в ханке на газовой плите. Счастливый лепет наркоманов, витающих в собственных иллюзиях, перемежался с треском гранёных стаканов, наполненных денатуратом.
И никто тебя не ждёт. Не приготовит ужин. Да и вода в квартире отключена за астрономические долги. Живу словно в безводной долине, где воду «таранишь» в пластиковых бутылках от колонки, расположенной в километре от дома. А много ли унесёшь за раз на себе? Вот и приходится экономить на варьбе, на мытье… Хорошо хоть душ на работе есть.
А без воды нет ни только ванны, но и туалета. По- маленькому сходишь на ведро, а по- большому приходится бежать на ближнюю стройку и то желательно в тёмное время суток.
Какой уж тут отдых?
Единственным скрашиванием вечеров остаются воспоминания. О родительском доме, где тебе всегда рады независимо от твоего настроения. О Наташе, такой далёкой и любимой. Конечно, не всегда счастье безоблачно… но когда за тебя решают житейские проблемы, то и в любви размолвки недолговечны. Всегда найдёшь повод для встречи, для компромисса. Лёгкий поцелуй, и обида забыта…
Наташа! Как же мне тебя не хватает. С твоим серьёзно-взрослым отношением к жизни и браку, с забавными комплексами о внешности и фигуре… Ты никак не поймёшь, что для меня ты самая желанная, необходимая, дарующая тепло и уют.
Помнишь, как однажды на Печарках, я носился за тобой вокруг пылающего костра, а ты уворачивалась от страстных объятий? Ребята плескались в ночной парной воде, а мы были одни. Ты и я! И костёр… И такая близкая палатка… И вызвездившее небо. И живительный воздух соснового бора. Слегка подшофе…
Как же это было давно…
* * *
Работа…
Работа на мебельной фабрике тяжела. Но, однако, гораздо предпочтительней, нежели грузчиком. Случайный человек на подобную работу не попадает. Здесь и зарплата, не в пример госучреждений. И коллектив более сплоченный за счет «семейственности», в лучшей интерпретации этого понятия. Правда, благодаря «семейственности», новый человек далеко не свой. Тем более приезжий.
Но в моей смене работает брат хозяина. Конечно, от таких родственников как Серж-наркоман большинство открещиваются, но хозяин – Человек. И простые рабочие для него – тоже Люди. Естественно, другим наркоманам вход на предприятие заказан.
Именно от него я узнал о чаяниях наркоманов, их жутком существовании. Я познавал мир, закрытый для большинства добропорядочных граждан. Оказывается, мало кто становится наркоманом лишь из желания не отстать от сверстников. Не выделяться. Просто в городе, через который проходит наркотрафик, сложно найти заработок более достойный для «продвинутой» молодёжи. Это и лёгкие деньги, и непохожесть, и эфемерная власть…
Каждый, кто так или иначе сидит на игле, уверен, что в любой момент может завязать. Но когда приходит осознание неотвратимости жесточайшей ломки, они озлобляются, словно кто-то виноват в их оступке. Месть обращается вначале на близких, виня в попущении к слабости. Потом на окружающих, имеющих пусть небольшие, но средства, так необходимые наркоману. Далее- потеря человеческого облика и морали. Готовность на любую подлость и унижение, даже публичное, так как доза позволит отомстить видевшим слабость, но не «вошедшим в положение»…
Потом тюрьма. Либо передоза…
Наркоман истово верит в бога. Отожествляет себя с ним в распятии на кресте. Он верит, что Иисус не оставит и вытащит заблудшего из геенны огненной. Какие только обеты ни налагаются в порыве экстаза и моментально нарушаются. Ведь раскаяние сопутствует греху. Грех приводит кающегося в церковь. А дьявол,будоражащий воспалённый разум, толкает на новые непотребства…
Непосвящённые уверены, что наркозависимость излечима, прежде всего, силой воли. Но это не так. Даже если наркоман переможет ломку, уедет в глухую незнакомую даль, то и там ему будет сниться игла…
Кто когда-то бросал курить может проникнуться пониманием, но далеко не полным…
Вот и я, чувствуя безысходность, решил «расслабиться». Последнее, что меня подтолкнуло к этому, на фоне отказа от алкоголя и куражащихся ежедневно соседей, двенадцатичасового графика и отчуждённости сослуживцев, недоедания и душевной надломленности- это мой друг Савка. Друг…
Только здесь, в Корпятинске я понял, что отнюдь не дружба определяет круг общения семьи, а Жена. Жена Савки, такая правильная, непогрешимая, пушистая и белая. Святая…
Нет, я никого не виню. Просто брюзжу…
Канун масленицы. Мы с Савкой в разных сменах. Подошёл. Поздоровался. Затянувшись пару раз сигаретой, спросил:
- Мне кажется или действительно блинами пахнет?
- Кажется, – откликнулся Савка. – У меня дома молодая жена, но одна…
Рядом стоящие парни засмеялись, а я… я подавился сигаретным дымом.
Прокашлявшись, улыбнулся, скрывая боль. И ушёл…
Но пошёл не домой, в пустую и холодную квартиру, а к Сержу.
- Сергей, не спрашивай ни о чём. Сотни хватит?
- - Гарик, тебе это надо?
- Перестань. С меня пиво и хата.
- Я мигом…
…так я вступил на тропу кайфа…
* * *
За неделю я трижды попробовал ханку. Но честно, она меня не прикольнула. Ощущения, словно по венам несутся сотни тысяч иголок. Бешеное сердцебиение.
Но подобное можно прочувствовать и за меньшие деньги, достаточно лишь простудиться и пройти курс уколов хлористого. То же тошнотворное состояние, рефлекторное сужение зрачков, эйфория…
Но для наркомана это далеко не главное. Да, определённый шарм существует, но ещё раз повторюсь, основной соблазн находится в воде. Вернее, в её количестве. Они литрами пьют воду, которая, не задерживаясь, выскакивает обратно…
И так два-три часа. Если в вареве димедрол, то и до двенадцати часов. А потом сон… Отдых для измученного тела…
И вновь по проторённому кругу…
* * *
Зарплата.
Савкина тёща соблазнила новой лисьей шапкой-ушанкой за двести рублей. Прикупил кое-какие продукты, а Серёга уболтал сброситься на «белый». Типа, кто не пробовал героин, тот не ощущал радости жизни…
Я опрометчиво согласился, хотя тот же Серж говорил, что трёх доз подряд достаточно, чтобы плотно присесть на иглу. Но белый есть белый, хоть и дороже раз в двадцать, но внове продается чистым. Это потом, когда клиент созреет, ему начинают разбавлять то мелом, то сахарной пудрой. А попробовать стоит!
Мы ширнулись.
Я что не ширялся…
Серега, блаженно наблюдая хоровод галактик, объяснил, что редко кто с первого раза может понять. Вот типа догонимся, тогда и поговорим:
- А пока вруби РОК, и не надо нам димедрола…
* * *
Мы догнались…
Лёгкость, жажда движения, необычное состояние активности, тяга к.
- А пошли, сгоняем к Верунчику, – предложил Серж.
- Далеко?
- Да нет. На Советской на точке работает…
* * *
ТОЧКА
Заброшенный дом с шелушащимися от сырости стенами…
Скелет бывшего водопровода…
Продавленное кресло, электроплитка, засиженная мухами лампочка, двойная форточка, отпускающая товар и несколько выходов.
Шприцы…
Неизбывный страх в глазах толкача…
Дети…
Бывшие дети, а ныне звери, кучкующиеся в поисках дозы…
Шприцы…
Шприцы…
Шприцы…
* * *
Верунчика не было.
Её повязали с поличным.
10 лет – цена, далеко не самая страшная…
* * *
Находясь ещё под впечатлением вчерашнего вечера, решил пересмотреть свои виды на будущее. Удовольствие сомнительное, дорогое. Да и качество: то кофе, то сахар…
Жизненные принципы, плюс воспитание…
Но самое главное, что побудило меня отказаться – это глаза. Глаза детей! Днём видишь, как ребятня до 10 лет резвятся под счастливыми взглядами родителей, а вечером старшие, но ещё дети, мечуются в ужасе в ожидании ломки.
Это страшно!
* * *
Мне показалось, что Серж понял мой отказ.
* * *
Показалось…
Через день у меня бомбанули квартиру. Вынесли всё. Из одежды осталось только то, что было на мне, да грязное нижнее бельё. Новая лисья шапка покинула почётное место на полке… Магнитофон с собранием классической музыки… Плед и посуда… Продукты… Соль и ту унесли.
Дверь выбита напрочь. Милиция на заявление среагировала предложением разбираться самому…
Хозяйка потребовала восстановления двери. Покупку пледа…
«Хорошо хоть квартплату взяли за полгода вперёд…»
Савка в помощи отказал…
* * *
Я лежал на продавленном диване и тупо смотрел на растрескавшийся угол комнаты…
Окно, лишённое штор слабо мерцало закатом. Разбитая фанерная дверь припёрта сломанной шваброй. В квартире гнетущая тишина. Впервые не слышно вечно пьяных соседей и их гостей наркоманов. Все попрятались в ожидании закономерной развязки. Они просто не знали, что милиция предпочитает связываться только с теми, кто наверняка верит в порядочность. Честность. Законопослушность. А наркоманы непредсказуемы. Решая собственные проблемы, они не оглядываются на погоны. Армия безбашенных может привести в трепет кого угодно…
Я лежал, вслушиваясь в безразличную тишину.
Я вспоминал…
Вспоминал глупые обиды на родителей, хлебнувших в своё время немало невзгод. В детстве мне часто запрещали помогать по хозяйству, мотивируя: «Вырастешь, наработаешься». Позже начали упрекать тунеядством и разгильдяйством… Я воспринимал в штыки подобное отношение, считая, что моя реализация ещё впереди.
Я мысленно каялся, болея безысходностью. Возможно, будь сейчас рядом мама, я, как в детстве, уткнулся бы ей в плечо и горько расплакался…
Потом «пришла» Наташа.
Я готов сказать ей столько ласковых и нежных слов, но как только берусь за ручку и бумагу, слова разбегаются. Обычно после получасовых мучений бросаю исписанные листки в мусорное ведро и мысленно высказываю всё, что приходит на ум. Почему-то хочется верить, что любящее сердце сумеет распознать среди хаоса вселенских энергий нужную информацию. Что ветерок, играющий нашими мыслями, передаст заинтересованному лицу всю гамму искренности через сон.
Ведь СОН – это не сумбур прошедшего дня, а квинтэссенция ожидания.
Помнишь, как в прошлом году я до одури был напуган Савкой на кладбище?
Мы тогда хотели напугать вас. Заранее договорившись о розыгрыше, я вас, девчонок, уболтал сходить на ночное кладбище. Вы четверо и я. А Савка с Юрдосом, дождавшись пока мы пройдём, выдвинулись следом, прихватив простыни.
Юрдос слишком рано накинул простыню, подкрадываясь к калитке. Мы в это время ещё мялись у входа, не решаясь окунуться в густую тьму хаотично расположенных могил и деревьев. Вы заметили его и решили напугать самого. Как только он приподнял голову, ощутив рукой пустоту открытой калитки, четыре глотки так заорали… Юрдос обиделся и ушёл домой.
Вы же, ощутив прилив адреналина, потащили меня в глубь территории.
А Савка, накинув простыню на крест, лёг на могилу в ожидании нашего возвращения.
По старому кладбищу вы шли вереницей, а я замыкал шествие. Неожиданно Ленка закричала: «а-а-а, открытая могила…».
Мгновение – и я один. За кустами слышу ваш кураж… Пытаюсь пройти, но кругом кресты и оградки. Меня обуял ужас: узкие проходы, ветер, рождающий хохот… Как ломился сквозь кустарник не помню.
Вы смеялись, засыпая вопросами. По дороге обратно пытался шутить. Неожиданно Лена подтолкнула меня в бок:
- Гарик, смотри, что там белеется?
- Да ну вас, хватит одного прикола…
Тут мы подошли к выходу, я поднял глаза и не помню, кричал ли когда-либо громче…
Из-за белого силуэта торчала заспанная физиономия Савки.
Позже он признался, что планировал ухватить за пятку меня. Я бы ему этого никогда не простил…
* * *
За окном раздался колокольный звон.
Неожиданно меня потянуло в церковь. Я крещён, но тогда мне было всего три года, и память купели смешалась с образом цирка, где были слоны, жирафы и клоуны. Так получилось, что крестины проходили в Фергане у материной сестры. Поэтому церковь и цирк переплелись в единое целое. То есть, принадлежность к религии на данный момент, была более чем условна.
Неумело перекрестившись, вошёл в храм. Насыщенный аромат восковых свечей и ладана, буквально обрушился на обоняние. Со всех сторон окружали глаза святых…
Прихожан было на удивление мало. В углу, у бачка с освящённой водой, стояли две монашенки со скорбными лицами, внимательно прислушиваясь к речам батюшки. Рядом с ними была женщина, по моим представлениям, типичная богомолка. Аскетичное лицо выражало только ей ведомое неодобрение. Чёрный платок и нервные руки…
Я бесцельно бродил по храму.
Попробовал стоять на коленях перед образом Иисуса Христа, но и в этом положении чувствовал дискомфорт. Возможно, подобные ощущения были вызваны атеистическим воспитанием, не приемлющим прилюдного покаяния, за исключением «партсобраний». А может, и цитатой из Библии, когда-то читаной и звучащей приблизительно так: «Не имея креста в сердце своём, показным крестом, да не приблизишься к Богу»…
- Молодой человек, – голос, раздавшийся за спиной, заставил вздрогнуть, – подайте на благоустройство храма.
Это была та самая женщина, что крутилась около монашек. Взгляд достаточно безумных глаз полыхал фанатизмом. Я инстинктивно обхожу стороной подобных людей, но сегодня всё было иначе. Я искал защиты от безумств внешнего мира. И искал его в церкви. И эта женщина не хуже других подходила для моего покаяния. Тем более я ранее слышал, что батюшка принимает покаяние лишь после службы перед причащением.
- У меня нет денег, – ответил я. – Сегодня, пока был на работе, у меня обокрали квартиру. Простите.
- Господи, спаси и сохрани…
- Мне просто некуда больше идти… Этот город для меня чужой.
- Поднимайся, пойдем ко мне домой. Расскажешь о себе. Помолимся. Попросим Господа о защите. Переночуешь у меня, а завтра, будет завтра.
Она жила в пятиэтажной хрущёвке. Квартира лишенная бытовых электроприборов и заваленная духовной литературой, производила довольно гнетущее впечатление. Единственная кровать неряшлива, как и вся обстановка. По словам тёти Ани, мирское не должно доминировать над духовным. Она довольно смело цитировала Библию, осуждая расхождения Церкви и священной книги, но, обеляя отца Александра от собственных обвинений тем, что он много перенёс в советские времена и болен стенокардией…
* * *
Слава богу, пора идти на работу.
Ночь, проведённая в псевдомолитвах с перерывами в наставлениях. Скудный ужин и не менее скудный завтрак.
Но на работу, как на заклание. Воображение рисует лживые соболезнования и укоряющие взгляды. Мол, надо думать с кем дружбу водить…
А я виноват?
Виноват, что Савка, мой друг, пригласил и оставил…
Вы, «семья», закрылись в собственной раковине…
И лишь Серж, не навязываясь, подал руку во время становления. И он же, не поперхнувшись, предал.
Но он – наркоман! Его ли судить…
Я понимаю, что сам виноват. Но легко рассуждать об излюбленном одиночестве в кругу семьи, друзей, знакомой обстановки. А вот попробуй, как я, приехать, послушать доброжелательных наставлений, что хорошо, что плохо. О том, что 70% города больны наркоманией и по ночам лучше сидеть дома, типа дома, где я был бы защищен от наркоманов?! Или посмотреть на небо сквозь грязно – жёлтый смог, а потом перевести взгляд на мёртвое электронное табло у школы №3, где когда-то высвечивался уровень радиации. Или прислониться к обшарпанным стенам завода, до сих пор контролируемого ФСБ, думая о гигантских запасах оружия массового поражения, запертого в подземных бункерах, либо о пищевых продуктах, производимых в химцехах, сданных в аренду. Можно послушать достаточно ощутимые подземные толчки на действующем секретном полигоне, расположенном километрах в двадцати от города. Либо о генномодифицированных комарах, живущих где угодно, но не в Корпятинске. Или о геннораках, живущих в водоёмах города, тогда как в близлежащих весях о них давно и крепко забыли. Можно профессионально собирать сплетни и не задумываться о дне сегодняшнем. Можно. Можно, но лишь в том случае, когда надёжны тылы!
* * *
Мне дали отгул.
На выходе встретил Ивана и тот предложил выпить по рюмочке. Я не видел причин отказываться.
Сергея на работе не было, так как он взял внеочередной отпуск по состоянию здоровья…
И закрутилось… В течении двух недель, с небольшими перерывами на работу, мы с Иваном «гудели». Вот же здоров пацан попить.
Теперь я постигал жизнь города со стороны тех, для кого каждодневный стакан не менее важен дурмана наркомана. И среди них также не было счастливых. Просто подкалымить на бутылку проще, нежели заработать на достойную старость. Поломанные судьбы, затоптанные мечты, либо образ жизни привычный с детства. Иван ввёл меня в семью Левшиных, где запросто можно было расслабиться, пропустить стаканчик – другой, проспаться и вновь нагрузиться. Пятистенник, расположенный в частном секторе, обшарпан. Покосившийся на один угол. Гнилое крыльцо… Хозяева: бабка, папка, три дочки. Девчонки погодки, хранящие гордость нищих. Они не считают флирт чем-то запретным, но только попробуй позволить себе излишнюю вольность – может дойти до поножовщины. Дом – проходная… Сколько за день прошвырнется народу, не сосчитать. Однако именно с этого семья и живёт. Кто-то прёт выпивку, кто-то закуску. Постоянники не забывают налить бабке и папке, обитающим в передней и проводящим дни у телевизора, предоставив развитие собственных чад – улице.
А водка, как на грех, не кончается.
Уже спущена очередная зарплата. Денатурат продаётся под запись… Сослуживцы косятся, но покамест молчат. Серж на «целебных водах»… Квартира пуста.
Да и что в ней охранять? Соседи тоже куда-то запропастились, по крайней мере, со дня кражи я их не видел. Общая дверь заперта. Моя дверь на сломанной швабре… Заварник покрылся плесенью, но мне безразлично. Всё равно заваривать нечего, а перекантоваться есть где. Тем более, одна из дочек Левшиных уже не раз намекала на любовь.
Любовь в этой среде специфична, как и сама среда. Она может быть недолгой. Недолговечной. Но страстной и невероятно верной. У людей со средним и высшим достатком женщина играет роль цветка, а мужчина – защитника. У нищеты же свои принципы, куда более жесткие, но, тем не менее, справедливые. Муж может «лаять» и бить супругу, но для постороннего это – табу. Кто рискует нарушить заведённые правила, того ждёт разборка с женщиной, защищающей свою любовь с яростью дикого зверя. Она может позволить себе многое, но при муже и никого это не шокирует. Она хранительница очага!
* * *
Сегодня я вновь пошёл в церковь. Не столько с покаянием, сколько сказать спасибо тёте Ане за тот вечер, когда она поддержала меня как смогла. Не позволила копить негатив…
Но тётя Аня уже неделю не появлялась в церкви. Отец Александр объяснил, что, по всей видимости, она находится в психдиспансере, куда её неоднократно до этого запирал единственный и горячо любимый сын. По словам батюшки, тётя Аня поделилась с ним своей радостью по случаю свадьбы сына. А жить где-то надо…
* * *
Я побывал и в диспансере.
Свидание не разрешили, так как тётя Аня находилась в буйном отделении. Она говорила с богом, благодаря его за ниспосланные страдания.
Сын её не навещал.
Я оставил передачку и ушёл. Ушёл придавленный грузом неспособности помочь человеку, однажды спасшему меня от самого себя.
Тётя Аня, я не забыл тебя…
* * *
Наташа…
Как мне не хватает твоих веснушек. Твоей застенчивой улыбки и неумелых поцелуев…
Не, ну понятно, что из меня писатель писем никакой. Но ведь и ты за эти полгода ни разу не прислала весточку о себе. Неужели я придумал тебя? Или расстояние внесло свои коррективы? Мы стали чужими?
Господи, так недолго и молиться научиться…
* * *
Как же мы с Ваньком нагрузились…
Вновь у Левшиных. Дочек не видно. Папка свалил за бутылкой. Бабка развалилась в кресле.
Меня страшно мутит. Ванек чё – то доказывает бабке. Какой-то дядь Саша шмонает шкафы…
Я свернулся на кровати и попытался уснуть…
Неожиданно Иван грубо меня растолкал. Подхватил под локоть и потащил к двери. В левой руке он держал резную цветочницу. Хозяев не было.
У кресла на полу матово блестели капли…
Я засмеялся и попытался ухватить одну из них. Неожиданно меня сбил с ног удар дяди Саши. Он был чем-то жутко расстроен. Вытерев мне руку полотенцем, он затер и пятна, на которые я нечаянно оперся ладонью.
Меня вытолкали за дверь, а дверь захлопнули.
Я отрубился…
* * *
А утром на работу…
По пути мне встретился человечек с остановившимся взглядом и сказал, что Сергея не нужно искать…
* * *
Допился.
С работы меня уволили. Зарплату захерили…
За Сержа предупредили. Квартира не восстановлена…
Тётя Аня в больнице. Карьера загублена.
Савка в прошлом. Наташа молчит. Даже билет купить не начто…
* * *
Вновь упился.
Идем, бредём с Ваньком по улице. Он что-то поёт, а я бездумно передвигаю ноги. Голова пуста.
Вдруг сзади нарастает гул мотора и яркий слепящий свет. Рефлекторно оглядываюсь и понимаю, что машина мчится по тротуару. За ней, истошно визжа сиреной, патруль ДПС.
Я успеваю оттолкнуть Ванька…
Успеваю!
капли…
капли на полу…
На-та-ша-а… … …