СТАРИК ОЧАН – ОХОТНИК ИЗ КОКМАНА

 

Давно, в прошлом столетии, в Кокмане был маленький стекольный завод с огромной лесной дачей. Кому и за какие заслуги подарили эту дачу именитые царедворцы – никто не знает. Помнили только, что последний наследник Кокманского имения проиграл его в карты лесопромышленнику Бушкову. После гражданской войны в Кокмане организовали дом отдыха для рабочих Валамазского стеклозавода. Позднее на его базе создалась колония для беспризорных детей Удмуртского отдела народного образования. Мне довелось работать в колонии три года. Это было в начале тридцатых годов. Прельстило меня богатейшее угодье дачи, и я приехал в Кокман. Действительно, лучших условий для охоты с ружьём и рыбной ловли трудно желать.

Красив бор Кокманской дачи! Сосны как на подбор, одинаково стройные, величаво стоят под шапками буйных крон. Вечнозелёный наряд гордых красавиц недоступен ни трескучим морозам, ни летнему зною. Прислушайся к шёпоту сосен-вековух и поймёшь, чем живёт древний бор. Приходи в лес рано утром, на восходе солнца, и слушай, слушай долго и напряжённо… Как густо боровой воздух насыщен ароматом хвои и осмола! Как легко дышится в лесу!

Плотный ковёр борового мха застилает низины и веретья.

Упругая подстилка скрадывает шум шагов идущего лесом человека. Стоит ли удивляться обилию грибов и разной ягоды. Много здесь брусники да клюквы, но больше малины с черникой. Кустами малинника затянуты опушки леса, даже обочины дорог. На лугах, по берегам стариц и озёр сплошные заросли смородины с калиной. Рябина, костяника и шиповник в изобилии.

Богат лес боровой дичью. Особенно много здесь тетеревов.

Весной ещё не освободились поля и луговина от снежного покрова, а косачи уже начинают любовные игрища. Не смолкает азартное воркованье лирохвостых соперников с рассвета до позднего утра.

Бьются птицы на токах до упаду, забывая осторожность, и нередко становятся жертвой хитрых лисиц. Осенью, сбиваясь в стаи, тетерева зимуют в березняке, и никто их не тревожит, даже ястреба.

Не дивитесь, что дичь в угодье дачи не боится человека. Полное безлюдье способствовало этому. Ведь от Кокмана до Красногорья двадцать километров, до Новых Зятцев – двадцать и до Валамаза – тоже двадцать… «Кругом двадцать» – говорят старожилы.

Два летних месяца – июнь и июль – самые кошмарные для жителей колонии. Сплошной тучей висит в воздухе гнус. От комаров и мошкары не спасают ни накомарники, ни дымокуры. Неугомонная мошкара лезет в глаза, в нос, уши и даже в рот. Больше всех страдают малыши, дети сотрудников колонии. Исчёсанные до крови, с коростами на теле носятся ребятишки целый день, и так увлекаются игрой, что забывают и еду и комаров. Дома их не удержишь! У ребят есть единственная защита от мошкары – вода, и сидят они в пруду до гусиной кожи. Вылезут на берег, малость согреются да снова в воду.

Воспитанники колонии – настойчивые рыболовы. Река Пестерь хотя и не велика, но рыбная. Удить в ней интереснее, чем в пруду, рыба берёт веселее. Увлечённые рыбалкой, ребята часто ночуют на реке. Уходя с вечера компанией человек в десять-пятнадцать, наловят рыбы на ночную уху. А варить её ребята большие мастера. Жар регулирует опытный повар, безусловно, заслуживающий доверие товарищей. Ему не мешают. Все ребятишки терпеливо ждут варево у второго ярко пылающего костра. Едят уху аппетитно и без шалостей. После ужина разговаривают или поют. Не любят вспоминать бывшие беспризорники своё трудное детство, никогда не хвалятся блатными похождениями. Вралей тут презирают. Петь любят, охотно поют про Ермака и забайкальского бродягу да свою любимую – песню беспризорника:

Где-то там, при долине,

Звонко пел соловей,

А я мальчик не чужбине

Далеко от друзей…

На одной из рыбацких ночёвок мне довелось услышать о старике, живущем в нашем лесу. Воспитанники с большим уважением и детской любовью отзывались о нём, называя старца ласково – дедушка Очан.

- Очан – кличка старика? – переспросил я.

- Нет, имя, – отозвался словоохотливый подросток Щапов и, пересев ближе ко мне, пояснил:

- Александра удмурты называют Очан.

- Выходит, что он удмурт?

- Да, из удмуртов…

Оказывается, у Щапова со стариком большая дружба. Пятнадцатилетний паренёк выделяется привязанностью к взрослым, он исключительно аккуратен в любом деле и этим заслужил доверие старика. Щапов рассказал о курьёзном случае: двое детей из вновь прибывших в колонию испугались деда, неожиданно столкнувшись с ним в малиннике. Новички клялись, что видели в лесу… лешего!

- Он весь оброс шерстью, – доказывали трусишки товарищам и не хотели верить ребятам, что встретились с обыкновенным стариком.

Разговор поддержал воспитанник Калуцкий:
- Что испугались Очана дети, в том нет ни чего особенного, но когда бегут от старика в лесу взрослые, получается вроде бы комедия.

- Кто? Где? Когда? – раздались возгласы ребят.

И Коля поведал, как в прошлом году гости завхоза Пестрикова отправились в лес по бруснику. Пошли три женщины под предводительством самой хозяйки. Ягод нашли много и разбрелись по болоту. На ягоднике оказался и Очан, пришедший раньше их. Дед собирал бруснику, ползая в наклон, не разгибаясь. Одна из ягодниц приняла его за медведя и разразилась диким воплем. Перепуганные женщины, побросав со страху лукошки, понеслись домой, в колонию. Задержать их старик не мог, и, проявив великодушие, занёс подобранные лукошки на квартиру завхоза колонии.

Старик заинтересовал меня. Почему он живёт в лесу, избегает людей? Сначала подумалось, не кулак ли это, бежавший с места ссылки и прикинувшийся безобидным простаком, околачивается подле колонии. Но милиция никого не разыскивала. Да и из разговора с ребятами было понятно: дед не опасный для общества человек. Он не затаивается от людей при встрече, наоборот, заводит знакомство с колонистами. А наших воспитанников побаивались, особенно местное население, хотя за время существования колонии не было случая, чтобы ребята причинили ущерб или неприятность крестьянам окружающих деревень.

Мне захотелось лично познакомиться со стариком, понять причину, понуждающую его на старости лет к бродяжничеству. И главное, выяснить, не опасно ли его общение для воспитанников.

 

ВСТРЕЧА В ЛЕСУ

 

В Кокмане около ста гектаров пойменных лугов, не считая покосов по полям и опушкам леса. Сенокос для колонии – авральная страда. На сеноуборку привлекаются все, даже члены семей сотрудников. Сеном здесь дорожат и берегут его. И вдруг неожиданно поступает жалоба на нашего пастуха: сильно де Аким вместе с подпасками увлекается ужением рыбки, а скот, оставленный без надзора, разбивает стога. Проверить жалобу на месте поручили мне. Рано утром, прихватив ружьё, отправляюсь на луга. К счастью, жалоба не подтвердилась. Правда, были подбиты два стожка, но не коровами, а людьми. Скорее всего, наши ребята-рыболовы скрывались тут от дождя.

Время позволяло уделить час-два охоте, и я свернул на лесную грань. Вскоре поднял с брусничника выводок рябчиков, шумно рассевшихся по деревьям вблизи от меня. Притаившись за кустом бересклета, долго наблюдал за поведением молодняка. Из выводка удалось взять пару. Углубляясь в лес, спугнул рябчика-одиночку. Он, перелетев грань, сел на густую ель. Выстрелил по месту посадки птицы наугад и промазал.

- О ко-ко, воксё твой пычал ребок не дёржит, – раздался голос сзади меня.

От неожиданности я вздрогнул. Человек шёл за мной так осторожно, что его приближение оказалось внезапным. Оглянувшись, увидел охотника необычной наружности. Не высок, но плотный. На вид ему лет шестьдесят, а на самом деле, как выяснилось позднее, давно перевалило за восемьдесят. Держится он прямо и бодро. Редкие усы и бородёнка – тёмные, без седины. Белизной сверкают при разговоре крепкие зубы. Удивительный дед!

Он в лаптях и шабуре, опоясанном сыромятным ремнём. На ремне топор-маломерок и нож в чехле из бересты. Шомпольная двустволка закинута за плечо.

Но что больше всего поразило меня, так это шапка старика. К ней пришита конская грива рыжей масти, вероятно, для защиты шеи от комаров. Волосы, распущенные по плечам, придают хозяину сходство с попом-расстригой из старообрядческого скита.

«Так вот откуда появился леший, так напугавший колонистов, – сразу догадался я, – это и есть тот старик, о котором рассказывал Щапов на ночёвке…».

- Доброго здоровья, дедушка Очан!

Прежде чем ответить, дед внимательно оглядел меня. Ласково прищуренные глаза из-под нависших бровей излучали особую теплоту, располагали к уважению и доверию, Очан понравился мне.

- Пошто я не знаю тебя… чей ты будешь?

Пояснил как мог.

- То-то слыхал, есть на кордоне новый человек… – и так неожиданно: – Давай ружьё! Мало-мало силу потерял, лечить буду.

В ворожбу и заклинание я не верю, но, не желая отказом омрачить наше знакомство, доверился деду и хотел разрядить ружьё.

- С зарядом давай! – потребовал он, забирая двустволку, и пояснил уже снисходительно: – Ино он слово не примёт…

Мне ничего не осталось, как молча подчиниться старику.

Тут же, на грани, Очан расчистил от мха участок земли, разжёг костёр из сухих веток сосняка. Не спеша снял пестерь, извлёк пучок какой-то травы, завёрнутый в красную тряпицу, разделил пучок пополам. Одну долю отложил в сторону, другую кинул в огонь. Из крохотного костра повалил густой, чёрный дым. Он, этот зловещий дым, не поднимался вверх, а плотным, еле проницаемым облаком окутал старика, делая его похожим на привидение. Очан вертел ружьё над пылающим костром так, что пламя касалось его вытянутых рук, не обжигая их. Или он не чувствовал ожога, выделывая ногами замысловатые выкрутасы и что-то бормоча вполголоса, должно быть, нужное заклинание, известное только ему.

Потом, повернув «тулку» вниз стволами, крикнул, да так громко, что я невольно вытянулся, силясь понять причину такого возбуждения старика.

Этим и закончилось его шаманство.

Тщательно засыпав кострище землёй, Очан для надёжности притоптал насыпь ногой, и только после этого вернул мне ружьё. Довольная улыбка на лице деда выражала гордость за оказанную им услугу. Очан предложил проверить ружьё в деле, и мы отправились дальше. Ловкость и быстрота старого человека в движениях поразили меня. Он, как кошка, шёл бесшумно, прислушиваясь к лесным шорохам, не улавливаемым мною. А на свои уши я не пожалуюсь – слышу пока отлично. Вдруг дед остановился, кивнул мне головой, и мы прижались к стволу сосны. Из-за пазухи он извлёк пищик и засвистел. Костяной манок старика звучал куда лучше моего, медного. Рябчик не ответил, а сделал два коротких перелёта. Очан шепнул, что летят две птицы, и велел подготовить ружьё. Так оно и вышло: на повторный свист, один за другим, подлетели два рябчика. Мне удалось взять обоих.

Кто бы видел детскую радость старого охотника!

Очан уверен – колдовство оправдалось, теперь ружье бьёт без промаху. Чего ещё надо!

Смеясь беззвучным смехом, старик хлопал меня по плечу и говорил что-то по-удмуртски. Слов я не понял, да это и не так важно, главное в другом: добродушное и искреннее расположение деда волновало меня. Я ответил ему крепким рукопожатием. Он тоже понял меня без лишних слов.

На обратном пути заполевали ещё тройку рябчиков. Я предложил их деду, он отказался: не запасал дичь впрок. Рябчика или косача этот охотник мог добыть в любое время.

Прощаясь, я наказал старику заходить ко мне на квартиру без стеснения, Очан ответил согласием. Мы расстались друзьями.

Прошло дней восемь, а старик не показывался в колонии. Теперь, после знакомства с дедом, охота в одиночку не интересовала меня, казалась скучной. Как я бранил себя за оплошность: ведь знакомясь со стариком, я не узнал, где его пристанище в лесу. Спрашивал ребят-колонистов, но и они не знали, а Щапов ответил: «Вроде бы на лугах…»

Но вскоре всё же наша встреча состоялась.

Как-то, направляясь из конторы, домой на обед, я обратил внимание на скопление ребят у столовой. Оказалось, они заняты дедом. Очан что-то рассказывал, а воспитанники дружно смеялись. Я остановился в стороне, прислушиваясь к разговору. Речь шла, конечно, о рыбалке. Мне понравилось, что дед знакомых ему ребятишек называет по имени, а не уличной кличкой, принятой у беспризорников. Педагогично! С этим злом в колонии велась повседневная борьба. Пригласил старика к себе. Пойти-то он пошёл, но с явной неохотой. Чувствую – стесняется! Мне хотелось познакомить с дедом жену. Она сочла Очана за обиженного судьбой изгнанника и очень жалела его. Я её убеждал, что старик добровольно живёт в лесу, но она не верила.

В сенях Очан задержался: снял лапти и шабур, а ружьё с пестерём и шапкой определил в дальний угол – понятно, скрывает от посторонних глаз. В дом вошёл в меховых носках и жилете из дублёной овчины. От обеда гость отказался. Чай пил с удовольствием, но без сахара. Осторожно принял рюмку водки и вылил её в чай, заметив: «Пользительно для здоровья!» За столом дед разговорился. Сообщил, что имеет сына и сноху, живут в деревне, работают в колхозе и уважают старика. А он из-за мучительных приступов головной боли весной уходит в лес и живёт в лесу до глубокой осени. Не только боровой воздух облегчает страдание, но и целебная трава, растущая на известном ему болоте недалеко от нашей дачи. Живя в лесу, он не обременяет родных, обеспечивает себя охотой и рыбной ловлей рыбы, даже часть средств приберегает на зимние расходы в деревне.

Очан поделился с женой своим горем: он рано овдовел и женится вторично не стал – не хотел огорчить умершую Анну приводом в дом новой хозяйки. Анну дед уважает и по сей день. Она тоже помнит его и изредка навещает во сне. А как же! Пусть они прожили вместе не долго, но дружно, и у них вырос сын.

Засиделись мы до вечера, но ночевать гость не остался.

- Недосуг. В деревню бежать надо, рыбу на поминку потащу. Мало-мало друга поминать буду, не то как на ином свете с ним встретишься, если поминать не станешь… некорошо…

Он взял предложенные женой хлеб и яйца, а от чая и сахара отказался. Не взял и резиновые сапоги. Не привык, дескать, ходить в иной обуви, кроме лаптей. От сырости ноги надежно сохраняют носки, они из конской кожи, выделанные самим хозяином по способу, известному лишь старикам удмуртам. Мне пришлось силой вложить в его пестерь пару тёплого белья. Взять его гость не хотел, оговариваясь, что не хочет обидеть нас.

Уходя, Очан предложил сходить в бор, на глухарей. Я обрадовался – мне ещё не приходилось охотиться на боровых красавцев. Глухарь в наших лесах – птица редкая, добыть глухаря не так-то просто, как многим кажется. Даже глухариная песня на весенних токах известна очень ограниченному числу охотников. Стоит ли удивляться, что любители – охотники ездили на глухариные тока, как и на медвежьи берлоги, за много десятков километров.

 

В БОРУ

 

Старик явился рано утром в воскресенье с гостинцами – принёс сухой малины и связку белых грибов, тоже сухих.

Предложенные деньги его обидели.

- Деньги берут на базаре, – огорчённо ответил он.

- А бесплатно я не возьму.

Тут дед вспылил:

- Подарку, однако, я тащил не тебе… козяйке…

На помощь пришла жена и примирила нас. Женщины способны сделать мировую незаметно. На столе появилось две кружки молока, тарелка с хлебом и варёными яйцами. За завтраком дед объявил, что с утра будем караулить глухарей на лиственницах, позднее отправимся по боровым веретьям.

Я удивился.

- Разве тут есть лиственницы? Они вообще не встречаются в наших лесах.

Очан, глядя на моё изумлённое лицо, даже рассмеялся.

- Где им жить, коли не в лесу?

Спорить не стал, решив, что за лиственницу дед считает не иначе как другую породу деревьев. И был ошеломлён, когда в лесу мы подошли к лиственницам. Их десятка полтора. Своим оранжевым нарядом лесные модницы резко выделяются на зелёном фоне сосновых крон. Да, это настоящие листвяники, лиственницы-дикарки, редкие гостьи здешних лесов. Блеклую хвою лиственниц охотно пожирают осенью глухари.

Разместились мы с Очаном отдельно друг от друга с тем расчётом, чтобы можно было вести обстрел деревьев с двух сторон. Не прошло и полчаса, как прилетел здоровенный глухарь. Тяжёлая птица грузно опустилась на дерево, ближе к старику. Осмотревшись, глухарь начал рвать хвою, жадно поглощая её. Вытянув толстую шею, он крутил головой, силясь проглотить солидную порцию пищи.

Очан затаился, что ёж, не шелохнётся.

От напряжения меня бьёт нервная дрожь. Я забыл и себя и белый свет. Мир для меня перестал существовать. Единственная реальность осталась – этот глухарь и желание во чтобы то ни стало овладеть редкой дичью. Казалось, судьба намеренно посылает краснобрового великана мне… только мне… Теряюсь в догадках: почему не стреляет дед? Боится промазать? Действительно, ружьишко у него плюгавое, ненадёжное, а у меня «баярд 12-го калибра», в левом стволе патрон с картечью, да и птица сидит попутно ко мне… Дрожащими руками медленно поднимаю ружьё, гремит раскатистый выстрел. Птица срывается и благополучно улетает.

- Пошто стрелял! – упрекает подошедший Очан.

Из его слов стало понятно: глухаря, прилетевшего первым, не стреляют, а ждут, когда к нему подлетят другие птицы, – и только тогда начинают их отстрел. Пытаюсь возразить:

- Всё равно птицы улетели бы после первого выстрела.

Старик качает головой.

- Ты, парень, как ребёнок, воксё кодить лесом не знаешь…

Повлиял ли мой выстрел на прилёт птиц или была тому другая причина – судить не берусь, но больше глухари не прилетели. Меня мучает совесть за неуместный выстрел, ведь я испортил старику охоту, и он, безусловно, жалеет потраченное время.

Солнце поднялось над лесом, когда мы вышли на веретьи. Веретья на берегу борового болота – излюбленное место пребывания глухарей в дневную пору. Тут много ягод и других лакомств, привлекающих птиц. Здесь у Очана с десяток купалищ – площадок, очищенных от мха и специально покрытых речным песком, богатым ракушечником и галькой. Старик на меня вроде бы не сердится, обида прошла, да её и не было. Она лишь показалась мне из-за стыда перед дедом. Идём тихо, и старый охотник, пользуясь случаем, терпеливо поучает меня приёмам охоты на боровую дичь в осеннюю пору. Интересный рассказ слушаю внимательно, стараясь не перебивать ни вопросами, ни возгласами удивления. С брусничника часто срываются суетливые рябчики. Они не летят далеко, садятся рядом, на деревья, как бы чувствуя, что стрелять их мы не станем. Встречаются белки, но редко.

- Векша на рамень убрался, – сделал вывод старик.

- Почему ушла? Не понимаю я.

- Шишка на сосне нет, – коротко ответил он.

Неожиданно Очан остановился и стал слушать. Скинув шапку, сосредоточился, поворачивая голову то правым, то левым ухом вперёд. Тут находилось первое купалище, но оно оказалось пустым. Дед не отчаялся, наоборот, с гордостью сообщил мне:

- Больно баской место! Ужо тутотка трёк петуков добыл…

На втором купалище охотник почуял добычу. Приказав мне стоять на месте, начал скрадывать глухаря. Он умел подойти к дичи так искусно, что казалось – не человек, а его тень парит в воздухе. С интересом наблюдаю за сноровкой бывалого таёжника, но скоро он скрывается за деревьями. Теперь и мне отчетливо слышится возня птицы, купающейся в песке. Вдруг глухарь, летевший со стороны деда, неожиданно сел на сухую сосну недалеко от меня. Вскинув ружьё, стреляю. Птица, свалившись с дерева, побежала по болоту, с явным намерением скрыться в густой заросли черничника. Растерявшись от радости, бегу за подранком. Бегу дико, с распростёртыми руками, надеясь быстро поймать его. Но не тут-то было, раненая птица оказалась проворнее меня. Запнувшись за кочку, я упал, выронив из рук ружьё. Грянул выстрел, но не мой… Это дед стрелял по убегавшему подранку.

- Воксе ты ишо дурак! – добродушно улыбаясь, упрекнул меня старик и принялся отчитывать вторично: – Не старайся ловить подранка, а спеши быстрее покончить с ним. Пошто коли двустволку держишь! – напомнил он о ружьё.

Как же я не догадался ударить по подранку из левого ствола, а пустился ловить его?

Прав Очан. Действительно, моё поведение на охоте – из дураков дурацкое… Слушаю смущённо, но не обижаюсь: понимаю, что дед учит меня охотничьему уму-разуму. Спасибо бескорыстному наставнику за нужную науку! С нескрываемым интересом разглядываю добычу: ведь это первый глухарь, добытый мною с таким конфузом. Очан омрачил мой восторг. Подняв птицу за крыло, проговорил с сожалением:

- Старый петух, мясо будёт кудой, твёрдое.

Он рассказал, что на купалище оказалась глухарка, но дед не хотел тревожить её. Очан щадил самок любой дичи, сберегая их для потомства. Но птица сама тронулась с земли, а за копалухой поднялся сидевший в стороне петух. Он и подлетел ко мне. Обошли мы оставшиеся купалища и только на предпоследнем взяли молодого петушка. Мой напарник доволен охотой: взять за один заход пару глухарей – большая удача. На обратном пути увлеклись рябчиками и тоже удачно. Рябчиков здесь много.

Очан, отказавшись заходить в колонию, свернул на грань, попутную к его жилью. Зная, что дед собирается нести дичь в Красногорье, а сдать её легче при большом количестве, ибо берёт битую птицу только столовая, предложил забрать ему всю добычу, отложив себе пару рябчиков. Очан не согласился, и принудил меня взять молодого петушка.

- Пошто обижать друга! – довольный сделкой, проговорил он.

Через день, возвращаясь из Красногорья, Очан завернул к нам.

Меня дома не было, задержался в конторе. Дед торжественно преподнёс «козяйке» опять подарок – головной платок. Отказываясь от подарка, она сослалась на привычку ходить с непокрытой головой и посоветовала ему отнести его снохе. Улыбаясь, дед показал точно такой же платок, купленный для молодушки. Тогда жена схитрила: подарок она примет, если гость согласиться пойти в баню и возьмёт приготовленное для него бельё.

От бани Очан не отказался, пошёл с большим удовольствием.

Я не застал старика, он уже мылся. Жена, опасаясь за деда, попросила навестить его в бане. Предбанник у нас тёплый, на мху. В нём стояла нестерпимая жара. Из бани доносилось старческое кряхтенье и шум веника. Очан парился. Мне известны любители крутого пара, которые пользуются рукавицами и шапкой при истязании себя в бане, но старик парился без головного убора. Знаменитая шапка деда с конской гривой покоилась в предбаннике, рядом с бельём и шабуром. Поспешил справиться:

- Жив ли, отец?

Ответил бодрым голосом:

- Иди скорее, парься! Больно баской у вас пар…

Где уж мне тягаться со стариком, если задыхаюсь даже в предбаннике. Отказался. А старик, продолжая работать веником, то и дело покрякивал от удовольствия. Из бани дед вышел красным, как варёный рак. Я отправился в баню значительно позднее и мылся с открытой вьюшкой, дивясь выносливости деда.

Очан поведал нам про удачный сбыт дичи в селе. Глухаря он сдал в столовую, а рябчиков целиком забрал «большой начальник». Он просил принести ещё десятка полтора дичи, да побыстрее, так как скоро уезжает из Красногорья. За большого начальника, оказалось, старик принял бухгалтера-ревизора облпотребсоюза, человека внушительной комплекции.

 

В ГОСТЯХ У ДЕДА

 

Незаметно пролетело Кокманское лето, подошла осень. С каждым днём слабеет разноголосый гомон лесных пичуг. Звончей стучит теперь трудолюбивый кузнец-дятел, не умолкает крик горластой желны, облюбовавшей старое болото. Снуют беспокойные синицы, готовясь переселиться к зиме ближе к жилью человека. Гнуться упругие ветви рябины под тяжестью кистей сочных ягод. Много их на калине и черёмухе, колючем шиповнике, даже на кустах можжевельника. Жадно поедаются эти ягоды большинством птиц, зимующих здесь. Прожорливы осенью не только птицы, но и звери. Набирают силу живые твари на долгую зиму с её трескучими морозами и снежными бурями, Жирует и рыба в реке. Не задерживаясь, хватают насадку окуни, щуки, налимы. И голавль не прочь поживиться осенью пескариком. Рыба, сбиваясь в косяки, держится ближе к омутам и глубоким ямам. Я не любитель караулить поплавки, зато Очан в этом деле большой и неутомимый умелец. Старик давно приглашает меня к себе в гости, сегодня же особенно настойчиво.

- Айда! Щуку мало-мало кватать надо.

Не рыба привлекает меня, а возможность провести время с интересным собеседником, послушать бывалого следопыта. Собрался не мешкая. Кроме ружья, захватил пять жерлиц-самоделок, на случай.

Утро предвещало хорошую погоду, но с полудня ветер подул с северо-востока. Сразу дохнуло холодом.

Тяжёлые тучи заволокли небо.

- Вроде бы дождик собирается? – высказал своё соображение по дороге к дедову жилью.

- Много нет, морось будёт, – ответил дед.

Жил старик в устье Студёного Ключа. Впадавшего в Пестерь.

Избушка его стояла на берегу ручья, срубленная из тонких брёвен, она напоминала чадовку лесорубов прошлых времён. Крыша из бересты, прижатой сучьями. Ни окон, ни печи нет. По надобности огонь разводится на земляном полу, а дым выходит в продушину на крыше, заткнутую теперь берёзовым веником. У стены – нары, у другой – стол и скамья. Вся поделка из аккуратно вытесанных плах. Под кровлей развешано множество пучков лекарственных трав: по-видимому, хозяин разбирается в их целебных свойствах. Пищу дед готовит в очаге, на берегу. Тут, в ручье, садок с живой рыбой, пополняемый стариком.

По дороге мы заполевали две пары рябчиков. Теребить их хозяин не стал, а, выпотрошив птиц, положил в каждую какой-то травы и соль, закопал в горячую золу очага. Подготовку к угощению Очан вёл молча, не замечая гостя. Мне надоело сидеть без дела, решил дойти до реки, поставить жерлицы. Забрав ведро с ельцами для насадки на крючки, отправился на Чёрный Омут, недалеко от дедова жилья.

Омут большой и тихий, напоминает лесное озеро. «Тут должны водиться огромные щуки и налимы, – размышлял я, дивясь глубине омута, – недаром его Чёрным называют…»

Судя по водорослям, левый берег мельче правого, ко мне противоположного. Большая площадь воды нижнего порога поросла редким пестовником – любимое место стоянки крупных щук и окуней. Сюда я поставил две жерлицы. Пару определил в средине омута, у лопухов кувшинки, не осевшей пока на дно. А последнюю, пятую жерлицу, решил закинуть в голове омута. Тут размытый вешним паводком берег образовал пустоту, залитую водой. Над нею козырьком свесился задерненный берег. «Налимья нора, то и знай – думалось мне, – ночью зацепиться здоровенный налимяга». И постарался надежнее закрепить в пабереге удилище.

Хозяин встретил меня с чайником в руке.

- Где чаёвничать будем: в избе или на воле?

С чаем расположились на берегу ручья. Дед принёс чашку сотового мёду, солёных груздей и копчёную рыбу. Посуда у него чистая, а пища вкусная, особенно груздочки, ароматные и плотные, и доставил их хозяин прямо в бураке. Хлебом нас снабдила жена ещё в Кокмане. Моё внимание привлёк стожок сена, аккуратно смётанный в дальнем углу поляны.

- Никак ты и лосей тут сеном прикармливаешь?

Вопрос удивил хозяина, Очан уставился на меня, как на человека, совершенно не понимавшего условий сельской жизни.

- Што ты, парень! У меня сын на козяйству сидит, как ему без сену жить. Однако кумову Миколке помогать мало да надо, воксё кудо имя без козяину…

Всё ясно! Старик каждое лето заготовляет здесь возов пять сена: и для семьи своего сына, и для осиротевшей семьи соседа. Живя в лесу, Очан не утратил чувства человеколюбия – старается оказать посильную помощь всем, кто в ней нуждается. Многие ли из нас делают столько добра для других, как этот простодушный человек? Удивительно, он везде и всюду находит полезное дело.

То косит траву на сено и собирает лечебные травы, то выполняет заказ колхоза на плетни и корзины, наконец, плетёт лапти, но не для продажи, а раздаёт нуждающимся односельчанам. По лесу висят сотни скворечников – их сделали наши ребята под руководством деда. Он заготовляет с осени рябину для подкормки зимующих тут птиц. Идёт лесом и съедобные грибы, что попадаются попутно, подбирает, нанизывая их на сучки деревьев. «Векша, однако найдёт», – говорит заботливый таёжник…

Пророчество старика сбылось: заморосил довольно чувствительный дождик, принудивший нас убраться с берега в избушку. Я решил, несмотря на дождь, сходить на реку, проверить жерлицы, пригласил и хозяина. Очан отказался.

Жерлицы стояли спокойно, кроме последней, пятой. Её леса оказалась размотана с рогульки и затянута в паберегу. «Чёртов рак затянул!» – выругал я бездельника, боясь за удилище. Рывок оказался неожиданным и такой силы, что скатившись в омут, я выпустил из рук жерлицу.

У берега мелко, но вымок основательно.

- Пошто водой кодил? – удивился старик, разглядывая меня в избушке.

Быстро ожил огонёк в очаге, и появился чайник с водой. Дед достал меховые носки, пару белья – наш подарок – и помог переодеться. Вода в чайнике уже кипела. Заварив сухой малины, Очан заставил выпить два стакана душистого отвара, внушая:

- От простуды помогает!

Затем принёс печёных рябчиков. Они лупились, как картошка, и приятно пахли чесноком. Согревшись, я снова собрался на реку. Очан задержал.

- Водой ты кодишь ишо куже лесу!

Бывалый рыбак сразу определил причину досадной катастрофы. Во-первых, на жерлицу попала солидная щука, она и стащила меня в воду. Во-вторых, с жерлицей рыбина из омута не уйдёт, и утром её легче будет выловить, День уже клонился к вечеру, и мне осталось одно – согласиться с хозяином.

Спал я крепко и долго. Проснулся поздно, но вставать не хотелось. Лёжа наблюдал за стариком, готовящим завтрак. Аппетитно пахло чесноком и жареной рыбой. Дед не торопился, спешить некуда, охота сорвалась из-за дождливой погоды окончательно.

Лениво поднимаюсь с постели.

- Когда пойдём искать вчерашнюю беглянку?

Очан повернулся. На лице довольная улыбка.

- Он сам нашёл тебя.

Понятно без объяснения. Пока я спал, дед переправил лодку на омут и разыскал жерлицу со щукой. Не задерживаясь, иду на ключ умыться. Хозяин за мной – решил показать виновницу моего позора. Речная разбойница висит на деревянном крюке, вбитом в стену избушки. Крюк, продетый в жабры, развёл зубастую пасть щуки.

- Около десяти килов будет, – определил на глаз опытный рыболов. Себе возьмешь?

- Нет, не надо. Боюсь такого зверя, забирай ты!

- Мне он ни к чему… Однако тащу столовку, тамотка рыб всякой берут…

В стороне, тут же под кровлей, висел порядочный окунь, с подозрительными надрезами на боку.

- А окуня где взял?

- На жерлице сидел.

- На которой?

- На одном был.

Не понимая, переспросил.

- Со щукой, что ли?

- Оба на одном крючке сидел.

Я рассмеялся, не уяснив сути дела.

- Воксе ты бестолковый, – сожалеет старик.

Действительно, произошла довольно любопытная поклёвка.

Ельца на жерлице схватил окунь, а окуня заглотила щука. Разбойница справилась бы с добычей, но узел, связывающий бечёвку лесы с поводком из басовой струны гитары, оказался слишком большим. Он зацепился за усы хищницы и обуздал щуку. Окунь застрял в её глотке. Проглотить его не даёт узел поводка, а выкинуть изо рта не позволяют иглы плавников окуня. Окунь затруднил и дыхание рыбы. Я пришёл на берег рано. Не утратив силу, щука стащила меня в воду. Утром же Очан взял её сонной. Это была третья по счёту из числа выловленных дедом из омута щук, причём две первые были значительно крупнее последней.

За завтраком дед рассказал, что первых хищниц он тоже взял на жерлицу, наживляя на ночь больших линей. С оставшихся самоловов мы сняли налима и небольшого щурёнка. Из налима решили сварить уху. Налим вкусен свежий, полежав, быстро ветреет и портится.

Дождь продолжал моросить и моросить. Простояли мои жерлицы в омуте весь день, и ни одной поклёвки. Неудачу Очан объяснил плохой погодой.

Я не расстроен. Сутки, проведённые со стариком, оказались куда интереснее, чем можно было ожидать.

 

НА ЗАСИДКАХ

 

Охота на засидках или в засадах – пассивная. Куда интереснее тропить русака по свежей выпадке снега, чем ждать зайца-беляка на озимях. Интереснее добыть птицу или зверя «с подхода», нежели караулить их на засидке, у какой-нибудь привады. Осенняя охота на тетерева и глухаря с лайкой – превосходна, очень увлекательна и даже красива. Собака поднимает птицу с земли на дерево и не злобным, а мягким подлаиванием зовёт хозяина к добыче. Разве сравнима такая охота с выжиданием осторожной дичи на одном месте. Тут нет ни какого сравнения!

Как-то Очан обратился ко мне с необычной просьбой – достать четыре овсяных снопа.

- Для чего они? – удивился я.

- Косача кватать…

Оказалось, старик обнаружил скопление тетеревов на бывшем гороховище колонии. При уборке гороховины косами обычно осыпается много гороха. Падаль охотно подбирается тетеревами. Овёс тетерева тоже любят, и дед решил использовать овсяные снопы для приманки птиц к засаде охотника. Снопы Очан унёс на гороховое поле, поднял их на колья от вороватых зайцев у заранее подготовленных шалашушек.

Первую зарю на охоте мы встречали вместе. В поле отправились до рассвета и заняли оборудованные дедом засидки. Чувствителен холод, когда сидишь неподвижно, и интерес к охоте почти пропадает.

Тетерева потянулись на поле с восходом солнца. Летели по две-три птицы, редко в одиночку. Было их мало. Как домашние куры, они быстро находили и склёвывали горох. На наши снопы птицы не зарились, возможно, не видели их. Наконец, нашелся косач-дуралей, взгромоздился на дедову приваду. Грянул выстрел. Тетерева поспешили убраться с поля, но не все. Часть птиц перелетела в мою сторону. Удалось и мне взять молодого петушка. Косач подлетел к шалашу вплотную. После второго выстрела тетерева разлетелись.

С охоты возвращались молча. Чувствовалось, дед недоволен результатом своей затеи. Шёл он устало, что-то бормотал часто-часто себе под нос и со смаком чихал.

- Что с тобой?

- Простуда выкодит…

Уходя из колонии, предупредил:

- Опосля иди, когда косач сноп найдёт… не знал он топеря про овёс-то…

Через два дня я опять был на гороховище и – безрезультатно. Тетеревов слетелось очень мало, не более десятка. За это время пичуги выбрали зерно из снопов, а солома не манила косачей. Да и горох-падалец тоже подобрался с посева, нахлебники нашли новое пристанище с даровыми харчами – гречневое поле. Только мы не пытались устраивать там новые засидки.

При первой же встрече Очан справился:

- Кодил за косачом?

Мой отчет выслушал молча, лишь с сожалением покачал головой. Старый охотник в душе переживал неудавшуюся охоту.

Не ошибается тот, кто ничего не делает!

Как-то по пути из Красногорья Очан задержался в колонии. Теперь дед – частый гость нашей семьи. Вечер оказался благоприятным для охоты. Старик предложил:

- Однако надо кодить озимь, зайсу караулить…

Чтобы сделать гостю удовольствие, согласился, хотя зайцы, особенно беляки, мало интересуют меня. До поля минут десять пути, прошагали незаметно.

Место засидки дед определил мне вблизи дороги, около куста можжевельника, а сам отправился дальше. Вечерние сумерки постепенно сгущались. Зайчишки словно вымерли, не показываются. Слышится мне – там, за дорогой, бегая, они шуршат опавшей листвой, не желая оставить защитную заросль малинника. Внимание отвлёк неожиданный лай лисицы на соседнем поле. «Кого она потеряла? – подумал я с опаской. – Если явится сюда, испортит нам, проклятая, охоту…» Опять тихо. Изредка доносятся отчетливые крики ребят- колонистов, гоняющих футбольный мяч на площади. Мне захотелось быть вместе с ними. От неудобного сиденья заломило спину. Глянул в сторону, а зайчишка пасётся на озими, спокойно наслаждается сочной зеленью – ест, не отрываясь, видать, непуганый. Вскинул ружьё, бах и… мимо. Отбежал косой метров двадцать, поднялся пенёчком и прядёт ушами. Не задела его дробь, вот и красуется. Полыхнул выстрел деда. От старика прямёхонько на меня несётся заяц. «Видно, дед тоже промазал…» – подумалось мне. Я опять выстрелил. Вскоре подошёл Очан с парой беляков.

- Где твой добыча? – справился он, внимательно оглядывая место около засады.

- По лесу гуляет.

- Пошто коли стрелял?

Он смотрит на меня глазами, полными недоумения. В сознании старого таёжника не укладывается: как можно, стреляя дважды, остаться без трофея? Следует ли такому неудачнику вообще доверять ружье, ведь он только калечит дичь, а не добывает её. Стыд, беспредельный стыд перед дедом терзал меня.

- Бери мово, – предложил Очан одного из зайцев.

- Спасибо, отец, не надо! Зайчатину мы не употребляем.

- Пошто морговать, мясо скусное, – с сожалением заметил старик, и, подумав, принял новое решение: – Тащу, однако, Педор Андреичу. Он зайсу ест.

Очан говорит про нашего агронома. Дед часто навещает земляка, рыбы или рябчика приносит ему. А мне дед сказал на прощание:

- Плокой ты ишо лесник.

Здесь принято называть лесниками людей, занятых пушным промыслом, а заодно и всех охотников. Порой получается забавная неразбериха, когда на вопрос:

- Куда направился?

Человек с ружьем отвечает:

- Лесовать.

А путь держит на сельский пруд, за утками.

 

ЗА ХАРИУСОМ

 

Хариуса Очан зовет «карус».

Старик давно собирается показать мне способ лова этой рыбы удочкой, да мешает погода. Из-за дождя, бьющего по поверхности водоема, трудно обнаружить рыбу в реке, а, не зная стоянку хариуса, его не поймать.

Хариус относится к роду форелей. Он сходен с нею устройством хрящеобразных костей, своим нравом и превосходным вкусом мяса, качество которого несравнимо с вкусом местных рыб. Телосложением хариус напоминает голавля, а окраской – щуку. Он сизо-серебристый, плавники и хвост тоже сизые, с лёгким отливом розово-лилового цвета. Спинка рыбы темнее нижней части тела, совершенно белой. У нас в Удмуртии хариус редко достигает двадцати пяти-тридцати сантиметров длины и килограмма веса, тогда как в горных реках Урала и Алтая он значительно крупнее – до двух с половиной килограммов. В Удмуртии хариус водится в верховье Кильмези и её притоков Кутыка и Пестеря.

Хариус – прожорливая рыба. Он жадно хватает попавших в реку стрекоз, кузнечиков и других насекомых, издавая при этом всплеск, похожий на шлепок упавшего в воду камешка гальки. По таким всплескам и обнаруживают стоянку рыбы в реке. Держится он обычно в пабереге или чаще. Насадку – красного червя – берёт быстро и уверенно, без обмана, редко срывается с крючка, а сорвавшись, панически убегает с места стоянки. Это хитрая и осторожная рыба, чтобы поймать её, необходим опыт и рыбацкая сноровка. Мы не знали тогда спиннинга, даже не слыхали о нём. Спиннинговая же снасть для ловли хариуса оказалась куда практичнее обычной нашей удочки с лесой из конского волоса и поплавком.

В начале октября дожди прекратились. Надоевшую слякоть с порывистыми ветрами сменили устойчивые заморозки – погода так нужная охотнику и рыболову. И мы с дедом отправились за хариусом Кокманскими лугами в верховье Пестеря. Холодно. Прихваченная заморозком отава хрустит под ногами. Вода, скопившаяся в лужках, подёрнулась прозрачным льдом.

- Карус китрой рыба, – начинает разговор дед, ёжась от холода.

- Может на него «слово» есть?

- Он слово не понимает, умом кватать надо…

Не доходя до Пестеря, Очан извлёк из тайника спрятанную удочку. Остановились вблизи реки. Стояли недолго.

- Чуешь? – полушёпотом справился он, словно нас тут кто-то мог подслушивать.

Не дожидаясь ответа, он поспешил к реке, на ходу разматывая удочку. Иду за ним. К берегу дед подошёл осторожно, скрываясь за голый куст ивняка. Молча показал удилищем на воду. Вода была прозрачна, как стекло, речное дно просматривалось великолепно. Под водой торчала огромная коряга, вероятно, давно затопленный еловый пень. На сплетении корней пня хорошо задерживалась плывшая по реке водоросль и мелкий мусор, образуя сплошной завал. На него и нацелил моё внимание рыболов. Понятно: хариус тут! Между тем дед наживил удочку, закинув снасть выше пня. Когда крючок с червяком силой течения прибило к завалу, в воде мелькнула тень – рыбка граммов на четыреста оказалась на берегу.

Так вот каков он, редкий красавец наших рек!

- Для началу корошо! – проговорил старик, передавая мне удилище вместе с добычей.

Очан посоветовал поудить в омутке ещё минут десять, потом подняться вверх по реке. Сам он отправился вниз по течению. Встретиться договорились часа в два по полудни на развилке дорог, у моста.

После его ухода удалось поймать парочку рыбок, но маленьких, и я отправился на поиск рыбацкого счастья. Иду медленно берегом реки, затянутым кустами смородины и черёмухи, часто останавливаюсь и слушаю. Кажется мне, что хариус плавится в каждом омутке, большом и малом, только сам он не хочет брать приманку на удочке. Прошло порядочно времени, а я поймал всего одну рыбёшку, ещё меньше первых двух. Первоначальный интерес к рыбалке остыл, заманчивый хариус разочаровал меня. Собрался уже уходить, как вдруг отчётливо донеслось два всплеска из омутка.

Вторично изучаю загадочный омуток. Ничего в нём особенного, продолговатый, с чистым дном. Хариус может скрываться тут только в пабереге, что напротив. Закидываю удочку. Видно, как тихое течение несёт насадку, как заманчиво извивается червяк на крючке… Проходит шесть, десять минут, а поклёвки нет и нет. В отчаянии, швырнув удилище на куст шиповника, сажусь на ствол ольховой валежины в стороне от омута. Сижу в раздумье: чем объяснить такую неудачу? И опять, как на зло, шлепок в голове омута, Схватив удочку, спешу туда. На верхнем пороге омутка течением воды к берегу прибило лентообразную водоросль. Красиво извиваясь в виде зелёных змеек, она образовала коридор, достаточный для прохода удочки. Неужели тут скрывается проклятый хариус? Закидываю в траву удочку и… одного за другим ловлю четырёх хариусов средней величины.

Радуюсь, как дурачок, счастью, выпавшему на мою долю. Но больше поймать ни одной рыбины не удалось, хотя колесил по берегу ещё часа два.

Мой улов Очан похвалил.

- Корошо, больно корошо!

Сам дед поймал тринадцать крупных рыбин.

- Ты знаешь «слово» на хариуса, только мне не говоришь.

- Пошто кудо думать! – возмутился Очан.

- А как же: сам ловишь крупную рыбу, а мелочь – мне…

Старик, поняв шутку, смеётся:

- Китрый ты, парень!

Смеюсь и я. Приятно, когда люди без лишних слов понимают друг друга и общение между нами – дружеское.

Время клонится к вечеру. Зову деда к себе на ночлег, но он отказывается:

- Красногорка надо.

- Утром и уйдёшь.

- Однако теперя иду.

- Куда так спешно?

Ответил не сразу, подумав:

- Рыбу председателю тащу.

- Какому председателю?

- Главной козяину. Рази ты его не знаешь?

Я не понял, кому он собрался нести рыбу. Для деда, как прошлый бухгалтер, все «большие начальники», лишь бы внешне личность была представительной.

Право, нравится мне старик! Человек с чистой совестью, как у ребёнка. Он не знает порочных привычек. Ложь и воровство, ненависть и месть неведомы ему. Не думайте, что дед торопится в село в погоне за солидной выручкой. Далеко не так! Очан никогда рядиться не станет, будет доволен тем, что заплатят. Не исключена возможность – сделает «подарку», смотря по настроению старика.

Прежде чем отправиться в ночное путешествие, Очан зашёл к нам попить чайку на дорогу. Восхищает внимательное отношение его к моей жене. Бывая у нас, он спешит чем-нибудь помочь «козяйку»: принесёт дров и воды, свяжет свежий веник для пола.

Может, смерть жены Анны так повлияла на него, что Очан просто боготворит всех представительниц противоположного пола.

Больно кудо жить без козяйку, – жалуется он.

Жена соболезнует гостю.

- Как же ты обходишься без Анны?

- У меня сестра жил, он козяйству правил…

И снова начинал бедняга изливать тяжесть своего одиночества.

 

ПОДАРОК ДРУГА

 

Конец октября. Вот-вот начнется сезон охоты на белку, а у меня нет собаки. Без лайки не охота – сплошное мучение, лайка – незаменимый помощник охотника. Умная собака ценится очень дорого, да вряд ли купишь её, ведь таёжник с надёжной лайкой не расстанется.

Как-то я просил Очана помочь мне достать собаку, но он, видимо запамятовал, а напомнить вторично мне было неудобно. Но однажды дед сообщил:

- Ужо тащу тебе Серко. Баской кобель, себе держал, однако, тебе да отдам.

Я рад. Не сомневаюсь, у Очана отличные лайки. Он толк в собаках знает, пустобрёхов держать не станет.

Серко – годовалый щенок, Очан его держит в деревне. До начала охоты на белку собак в лес дед не пускал. Бесцельно рыская по угодью, они зорят гнёзда боровой дичи и истребляют молодняк.

Вскоре Очан доставил Серко в Кокман и сказал вполне серьезно:

- Собаку в подарку не дают. Деньги давай!

То, что старик сам потребовал деньги, меня обрадовало. Не хотелось брать собаку бесплатно, ведь дед всё же год воспитывал её. А кобель, скажу откровенно, понравился мне. Серко оказался чёрной масти, с белой манишкой на груди и в белых чулках на передних лапах, хвост закручен в два витка. Щенок доверчиво потянулся ко мне, но ласкать собаку хозяин не разрешил, потребовав вторично:

- Нельзя, деньги давай!

- Сколько же стоит твой Барбос?

- Одиг копейка, – по-удмуртски ответил он.

Запрос деда я принял за шутку. Вероятно, Очан доверяет мне и уверен, что, зная цену промысловой собаке, я не обижу его при расчёте. Без зазрения совести предлагаю тридцать рублей. Отстраняя руку с деньгами, он потребовал настойчиво:

- Не-е-ет, копейка давай!

Только сейчас уяснил смысл этой игры. В народе есть поверье: собак и кошек дарить не положено, иначе животное окажется бестолковым. Тут, как назло, в доме не оказалось копейки. Есть две, три, есть пятак, но нет одной. Очан не соглашается взять ни две, ни три, требует копейку.

- Мой зарок на одну, боле нельзя…

Пришлось пойти к кассиру колонии. Пока шёл поиск нужной монеты, гость заходить в дом отказался. Он с собакой продолжал стоять у крыльца. Старик учил уважаемую им хозяйку, как надо ухаживать за щенком, предупредил, чтобы не позволяли воспитанникам колонии играть с молодой собакой:

Ребята разом портят кобеля, козяин забудет.

В конце концов, копейка найдена. Получив монету, Очан сунул её к носу кобеля. Тот, ласкаясь, облизал руку хозяина. Пошептав на медяк, дед через плечо кинул его в огород. Пропал калым в куче картофельной ботвы. Только после такой процедуры собака перешла в мои руки, но не сразу. Пришлось выполнить порядок, подсказанный стариком: принять покупку левой рукой, прихватив собачий поводок полой пиджака, и из своих рук скормить псу кусок хлеба.

Умная и ласковая собака быстро освоилась с обстановкой и новой кличкой – Дружок. Смешно, право, звать чёрного пса… Серко. Чтобы изолировать новожила от собачьего общества и колонистов, пришлось держать его на привязи. Кормил дважды в день, одновременно занимаясь со щенком изучением охотничьего жаргона – «взять» и «нельзя».

Рацион обычный – хлеб с варёной морковью, залитые простоквашей или супом. Особенно нравилась Дружку жареная рыба. Сырую он не ел. Почуяв запах лакомства, склонив голову набок, пёс усердно вилял хвостом, дожидаясь кусочек рыбки. Его умные и ласковые глаза выражали преданность и послушание. Через неделю Дружок привык ко мне настолько, что шёл на мой голос. Пришла пора натаскивать его. Место для выводка собаки выбрал – берёзовый колок у горохового поля. Тетерева продолжали держаться там, ведь птицу никто не тревожил. Выходил обычно под вечер с собакой на поводке и без ружья. Обнаружив косача, науськивал пса, не спуская его с привязи. Первого тетерева Дружок облаял неожиданно. После третьей или четвёртой вылазки в поле собака с силой кинулась на вылетевшего из малинника косача и, вырвавшись, убежала вместе с поводком. Сердце захватила радость, когда пёс затявкал метрах в ста. Лаял с провизгом и спокойно, как положено лаять на дичь промысловой собаке. Дружок сразу показал великолепное качество лайки – верховое чутьё, то есть способность находить птицу и зверя по запаху в воздухе, а не по следу на земле, что особенно ценится при белковании.

Интересно наблюдать за промысловой собакой, идущей верховым чутьём. Лайка бежит с поднятым носом, поворачивая голову вправо и влево. Вдруг она останавливается и, приподняв переднюю лапу, потянув воздух носом, тявкает раз, другой и заливается лаем на дерево, что рядом: смотри, тут белка… Такая собака к дереву не подойдёт, тем более не станет грызть сучки и корни, а, сидя в стороне, подаёт спокойный голос охотнику, не выпуская из виду добычу. По голосу собаки хозяин определит по зверю или птице лает она.

Настала пора отправляться на выводку с ружьём. В первый же раз посчастливилось заполевать косача. После выстрела Дружок не кинулся на свалившуюся с дерева птицу, а отбежал в сторону. Не подбирая тетерева заставил пса взять его. Приказание тот выполнил, но с опаской. Зато вторую птицу уже брал без принуждения. Меня не интересовало количество добытой птицы, ограничивался одним, редко парой тетеревов и возвращался домой.

Убедившись в способности пса к тетеревиной охоте, решил натаскивать его по глухарю. Глухарь – не тетерев, встретить его в лесу труднее. Рано утром отправились на веретью с дедовыми купалищами. Но Дружок справился с новой задачей самостоятельно, без моей помощи, посадив на дерево глухарку. Внушение старика – беречь самок промысловых птиц я не забыл, стрелять по копалухе не стал. Но, чтобы не ослабить интерес молодой собаки к глухарю, выпалил по вершине сосны и спугнул птицу. Кинувшегося в погоню за улетевшей глухаркой пса вернул обратно и дал ему рыбы. В моём ягдташе всегда была жареная рыба – лакомство Дружка. Я знал, что нельзя и крайне опасно физически воздействовать на лайку. Этим можно испортить собаку. Раз-два побитая лайка станет трусливой, будет избегать хозяина, даже откажется принимать его ласку.

Чу-у! Вдали послышалось клохтанье глухарки и знакомый лай собаки. «Опять подняла копалуху…» с сожалением подумал я, направляясь на голос собаки. Шёл, не соблюдая осторожность, намеренно наступая на сучки и покашливая. Напуганная птица снялась с дерева и улетела. За ней устремился разгорячённый Дружок. Вернуть мне его не удалось. Увлечённый погоней, пёс быстро скрылся в болоте и не слышал моего голоса. Мне осталось одно – ждать его возвращения. Облюбовав на грани древний пень, покрытый боровым мхом и брусничником, развалился в нём, как в кресле. Посторонняя личность в лесу не остается незамеченной. Меня тотчас же обнаружили любопытные сойки и, перелетая с ветки на ветку, удивлённо рассматривали незнакомца. Дружок явился минут через двадцать. Изо рта собаки, как мокрая тряпка, вывалился розовый язык, бока тяжело поднимались. Пёс улёгся у моих ног.

Тяжела ты, охотничья наука!

Счастье улыбнулось нам под вечер. Поднятый на сосну молодой петух, чувствуя себя в безопасности, свесив голову, наблюдал за лающей собакой. После выстрела Дружок подскочил к сбитому с дерева глухарю. Он уже знал, как следует поступать с добычей, по-деловому принялся трепать птицу.

Быстро Дружок освоился и с охотой на белку, шёл за ней превосходно. Мне очень хотелось, чтобы успехам Дружка на охоте вместе со мной порадовался дед Очан, ведь это он вырастил такую прекрасную собаку.

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

 

Со стариком мы расстались неожиданно. У него заболел сын, и деда срочно вызвали в деревню.

Озабоченным пришёл Очан в Кокман сообщить нам о своем горе и проститься. За два тревожных дня дед изменился до неузнаваемости. Пропала лукавая смешинка на его добром лице, Очан как бы одряб и заметно осунулся. Даже голос изменил ему – стал глухим и сипловатым.

Мы с женой старались успокоить старика, доказывали, что болезнь не обязательно кончается смертью, что его сын молод и одолеет недуг, только следует немедленно обратиться в больницу. Врачи лучше помогут больному, чем знахарь. Дед слушал внимательно, но чувствовалось, что не верит нам. Сам старик, кроме мигрени, не знал других болезней, потому и страшился их.

- Мой Анна так же лёг и убрался… – жаловался он, и слёзы, крупные слёзы катились по морщинистым щекам.

- То было давно, а сейчас медицина лечит лучше, и лекарства новые появились, о которых не знали медики раньше, – доказывала ему жена.

Тащу, однако, больница, – согласился дед

Я думал отвезти старика на лошади, но от подводы он решительно отказался. Прямой дорогой, по лесу, Очан попадёт в деревню быстрее, чем объездным путём по просёлку.

Я пошёл его проводить. Дорогой Очан говорил больше про охоту. Старик сожалел, что не придётся белковать, а я нуждаюсь в помощи опытного охотника, так как белки нынче мало и промышлять её надо умеючи. Не забыл упомянуть о купалищах, оставшихся в бору, посоветовал до снега проверить их. Глухари собирают галечник вплоть до зимы, и на купалищах есть возможность добыть эту птицу.

На прощание дружески обнялись, договорившись встретиться на будущий год здесь же, в Кокмане.

Встреча не состоялась. Старого охотника не стало, он умер. Узнав о кончине друга, я специально побывал на его родине. Вот что довелось узнать мне о последних днях жизни деда от сына Очана – Алексея.

Болезнь сына, а болел Алексей воспалением лёгких и в очень тяжелой форме, отразилась на отце. Старик, утратив былую силу, заметно ослаб. Он частенько припадал на пастель, или, наблюдая в окно, тяжело вздыхал. Ел дед очень мало, а порой забывал про еду и требовалось усилие, чтобы заставить его сесть за стол. Весной родственники не отпустили Очана в лес. Да он и сам, чувствуя недомогание, не настаивал на отшельничестве.

- Видно, дома решил помирать, – сделал заключение сын и в свою очередь спросил: – Не знаешь, кого на кордоне отец называл парнем?

Мне вдруг стало что-то не по себе, запершило в горле и глаза заволокло влагой. Всё же старик не забыл меня.

- А что такое?

- Да, видишь ли, отец частенько вспоминал его, знать, уважал хорошего человека, с худым народом старик не знался. Зимним вечером у нас тихо – ребят нет, шуметь некому, Баба моя варежку или чулок вяжет, а сам я, опосля болезни, на полатях отдыхаю. В ту пору отец, отложив в сторону недоплетённый лапоть, и поёт, да тоскливо так, парня того вспоминает: «Живёт на кордоне мой друг – парень, ребят учит, а сам, как слепой, ни лесом, ни водой ходить не знает. Векша и рябок от него убираются, одинова щука даже в реку уволокла… совсем глупый, вроде ребёнок малый. На иной год, однако, казать стану, как лесом ходить и рыб хватать надо… Хозяйка у него тоже добрая, всегда чаем старика угощает, без подарка из избы не отпустит… Вот какие друзья остались у меня на кордоне!» Не про тебя, случайно, пел отец?

- Нет, про Куршакова, агронома нашего.

Поблагодарив хозяина за радушный приём и внимание ко мне, собрался уходить, Алексей задержал.

- Повремени малость! Чуть не забыл наказ отца… – и быстро забежал в дом. Вернулся с маленьким пеналом из липовой коры в руке. Передавая вещь мне, попросил:

- Тут манки на утку, зайца и рябчиков, вручи их тому пареньку, агроному, что ли, скажи, что дед Очан наказывал передать ему на поминок.

У меня не хватило мужества признаться в обмане…