САМОВАР ДЛЯ МАРИИ

По дороге, медленно двигались две легковые машины, впереди «Москвич», а за ним «Жигули». Двигатели надсадно ревели, машины заносило то вправо, то влево. Водители энергично крутили баранки, стараясь удержаться и не съехать в кювет. Изредка автомобили останавливались, водители отдыхали, потом, с пробуксовкой, продолжали двигаться вперёд. Жирный украинский чернозём обильно налипал на колёса, заставляя двигатели работать на пределе.

Оставалось проехать село Никольское, а там – километров пять просёлочной дороги и – спасительное шоссе. Вдруг, на самом въезде в село под «Москвичом» раздался треск.

- Всё, приехали; крестовина полетела, – в сердцах произнёс Роман и заглушил мотор.

- Что теперь делать? – забеспокоилась его жена Наташа.

- Прежде всего надо выбраться из грязи куда-нибудь на сухое место, а потом ремонтироваться, – ответил Роман.

Подъехали «Жигули».

- Что случилось? – спросил Борис.

- Кажется, приехали; крестовина накрылась. Придется менять. Давай, Боря, подключайся. Ты почти местный житель и тебе легче найти общий язык с селянами. Попытайся договориться насчёт трактора, чтобы вытащил нас на сухое место, – попросил Роман.

Они осмотрели машину, закурили, и Борис, с грустью, заметил:

- Надо же такому случиться. Всё было так хорошо, и – такая напасть. Ну ладно, готовь буксирный трос, а я пошёл в село.

- Как вас сюда занесло? – глянув на номерные знаки, с удивлением полюбопытствовал внезапно появившийся местный житель.

-Представьте, первый раз в жизни решили с жёнами своим ходом съездить на юг, в Крым, – начал рассказывать Роман. – Мы с приятелем вместе работаем и вместе поехали, а Борис, он из этих мест, предложил заехать к своему дяде в село Каменное. Он, мол, мужик отличный, хорошо примет. Всего-то потратим двое суток. Познакомимся с нормальным украинским селом. Пообещал, что всё будет отлично, не пожалеем. Это его единственный оставшийся в живых родственник. Если, говорит, не повидаюсь с ним – буду об этом жалеть до конца дней. Мы поколебались, но как откажешь лучшему другу?

- Сами-то откуда будете? – снова, кивнув на номерные знаки, спросил прохожий.

- Почти с Урала, из Ижевска, – ответил Роман и добавил. – Вот таким образом мы оказались в ваших местах. Повидались с дядей Бориса, погостили, благополучно выехали, но неожиданно попали под дождь, который, как назло, испортил всю дорогу. Теперь едем и мучаемся. Машины с трудом двигаются по влажному чернозёму. До шоссе осталось не так уж много, но, как видите, поломка.

- А как зовут дядю? – поинтересовался прохожий. – Село Каменное от нас не так уж далеко.

- В селе зовут дед Кирилл, а так Кирилл Иванович Болюбаш. Я вот тоже Болюбаш,– ответил Борис.

- Тогда я его знаю, – улыбнувшись, продолжил разговор прохожий. – С моим отцом они даже дружили, иногда заезжая друг к другу. К сожалению, батя уже год как умер. Ну а родственнику друга моего отца грех не помочь. Ждите меня. Минут через двадцать пригоню трактор. Он вас отбуксирует в надёжное место, к хате моей мамы, там сухо и чисто. Даже есть смотровая яма, её ещё отец соорудил. Отремонтируетесь. Переночуете у мамы. За ночь подсохнет, а утром быстро доберётесь до шоссе.

- Вас нам прямо Бог послал. Вы для нас как палочка-выручалочка, – с благодарностью воскликнул Роман. И продолжил: – Извините, мы с вами уже несколько минут разговариваем, а как звать – не знаем.

- Зовите Володей, – ответил прохожий и ушёл. Вскоре подъехал трактор, отбуксировал машины до места и, не задерживаясь, уехал.

К вечеру с ремонтом было закончено. Роман с Борисом сели отдохнуть. Подошли их жёны, Наташа с Ниной.

- Ну что, устали? – спросила Наташа. – Давайте умывайтесь, я вам полью, и пойдёмте ужинать. Мы с Марией Остаповной всё приготовили. Вот и Володя подошёл. Все в сборе.

Умывшись, пошли в хату. Роман достал из багажника две бутылки водки «Калашников» и, поставив их на стол, шутливо произнес:

- Теперь немного постреляем.

Увидев необычно сервированный стол, Роман очень удивился тому, как были украшены овощные салаты и даже привычная дорожная колбаса. Обычно в деревнях всё просто и целесообразно. После ужина пили чай из очень красивого самовара. Поблагодарив хозяйку, все вышли из хаты во двор. Наступил тёплый украинский вечер. Звёзды усеяли небо и светили так ярко, словно кто-то почистил их. Было тихо, сад потемнел и, казалось, подступил к самому крыльцу. Воздух, густой и чистый после дождя, точно впитал в себя запахи цветов и зелени. Дышалось легко. Пели соловьи. Роман не осмелился спросить у хозяйки о её кулинарном мастерстве, но не удержался и, выбрав удобный момент, когда Марии Остаповны не было поблизости, спросил у её сына:

- Володя, где ваша мама научилась так готовить? Она прямо настоящая мастерица. Так красиво накрыть и вкусно приготовить не в каждом ресторане могут. А самовар – просто загляденье. Пьёшь чай и напиться не можешь. Я просто поражён.

- Это длинная история, – сразу сделавшись серьёзным, ответил Володя. И, слегка откашлявшись, продолжил: – Готовить и украшать блюда мама научилась в Германии. Её во время войны увезли туда и она жила в одной немецкой интеллигентной семье.

- То, что ты сказал, так необычно, – удивился Роман. Ему захотелось узнать обо всём поподробней, тем более, что обстановка располагала к общению. Он надеялся разговорить Володю и предложил: – Давай ещё выпьем по чуть-чуть. Я сейчас принесу водки, а ты – что-нибудь закусить.

Борис и жёны ушли спать, предупредив Романа, чтобы не засиживался. Мужчины же, устроившись на крыльце и наслаждаясь теплом этого на редкость приятного вечера, мирно беседовали.

- Началась эта история на второй год войны и длилась почти до наших дней, – начал свой рассказ Володя.

Он рассказывал очень интересно, подробно, и у Романа отчётливо запечатлелась в памяти вся драма его мамы, простой украинской женщины. Время текло быстро, они не могли наговориться, но вышла Наташа со словами:

- Роман, хватит разговоры разговаривать, утром рано вставать, впереди длинная дорога.

Петух, пропев свою предрассветную «арию», разбудил Марию. Вставать не хотелось – можно было побаловать себя. Отец с братом ушли в соседнее село помочь по хозяйству сестре и должны вернуться только к обеду. Понежившись ещё около часа, она поднялась, когда уже почти рассвело. Домашние дела не ждали. Затопив печь, Мария начала готовить завтрак и обед к приходу отца с братом.

1942 год. Украина. Поздняя промозглая осень с потугами переходила в зиму. Моросил мелкий надоедливый дождь. Попадая на мёрзлую землю, дождь превращался в ледяную корку. Неожиданно стукнула калитка, и во двор вошёл полицейский.

- Фу, все ноги повыворачивал, пока добрался до вашей хаты. Не ходьба, а танец пьяного петуха. Давно не выписывал таких кренделей, – проворчал полицейский Кузьма Заворотнюк, заходя в дом Остапа Конончука.

- Проходите, присаживайтесь, – предложила ему Мария.

- Нет, я ненадолго. Кстати, ты-то мне и нужна. Вот тебе повестка. Поедешь на работу в Германию. Распишись, и я пошёл. Ещё надо четыре хаты обойти.

- Как же так? – сразу побледнев и схватившись за сердце, словно его кто-то неожиданно уколол острой иглой, спросила она. – Ты же знаешь, что у меня на руках полуслепой старый отец и младший брат, которому всего десять лет.

- Ничего не знаю, но завтра в десять часов утра ты должна быть с вещами и запасом еды на двое суток у здания полиции. Не придёшь – тебя силой приведут. Будет хуже и тебе, и твоим родным. – А потом, чуть смягчившись, добавил: – Ничем не могу помочь, такая разнарядка. С каждого двора по одному человеку. От вас подходишь только ты. Тебе уже скоро восемнадцать лет. Всё! И не вздумай делать глупости, не пытайся скрыться. Все дороги находятся под наблюдением.

Небрежно надев пилотку, он повернулся и вышел из хаты.

Мария, поражённая таким сообщением, сразу почувствовала тяжесть в ногах, как будто таскала мешки с зерном. Ноги стали ватными. Силы покинули её, и она с трудом села на стул.

Немного оправившись от шока и придя в себя, стала обдумывать создавшееся положение. Слухи о возможной отправке людей в Германию уже ходили, но она не думала, что это затронет их семью. После смерти матери Мария в доме осталась единственным трудоспособным человеком.

Всё взвесив, девушка поняла, что ничего изменить не сможет. Спрятаться негде, уехать совсем некуда. С самого начала войны они не получали никаких известий от своих родных. Старший брат жил в Одессе, сестра – в Херсоне. Ещё один брат – в Шепетовке. Среднюю сестру, живущую в соседнем селе, изнасиловали полицаи, и она немного тронулась умом. К ней и ушли отец с братом кое в чём помочь.

«Допустим, если я попытаюсь пробраться к кому-нибудь из родственников, – подумала она, и сама себе ответила: – Нет, едва ли что получится. Все дороги перекрыты. Даже в случае удачного побега никто не даст гарантию, что родные живут по старым адресам. Война могла забросить их куда угодно». Жизнь с пожилым отцом, теряющим зрение, забота о младшем брате тоже к чему-то обязывали, и подставлять их под удар она не хотела. Все эти мысли пронеслись у неё в голове.

Так рассуждала Мария, стараясь осмыслить случившееся, и не заметила, как появились отец с братом.

- Ой, папа! Как хорошо, что вы пришли. Я уже заждалась. Тут такое происходит, что не знаю с чего начать.

- Начни с чего-нибудь, что для тебя легче, – словно почувствовав неладное, проговорил отец.

- Знаешь, очень неприятная новость.

- Что же случилось, Маша?

- Меня отправляют в Германию. Приходил Кузьма Заворотнюк, вручил повестку. -

Отец так и сел, сражённый этой новостью. Немного успокоившись, он заговорил:

- Успокойся, дочка, и расскажи поподробнее.

Рассказывая отцу о приходе полицейского и о повестке, Мария не могла сдержать слёз.

- Как я вас оставлю, – всхлипывала она. – Ты больной, а Дима – подросток.

- Не плачь, дочка, все обойдётся, – успокаивал Марию отец, поглаживая её по голове, а сам едва сдерживал слёзы. – Мы переживали и не такие трудности, – пытался он приободрить и поддержать свою дочь. – Надо надеяться на лучшее. Всё постараемся преодолеть. Не расстраивайся. Картошка есть, других овощей в избытке, муки достаточно. Всё будет хорошо. Дима будет моими глазами, а у меня пока есть сила в руках – буду работать. Не пропадём. А там, глядишь, и ты вернёшься. Не на век же вас увезут в Германию. И в какие бы ты условия не попадала, старайся всегда быть самой собой, такой же доброй и отзывчивой, как сейчас, и не забывать нас.

В оставшееся время Мария всё, что смогла, переделала: и бельё перестирала, и хлеба испекла, и еды наварила. Чтобы не расстраиваться самой и не травмировать отца с братом, она попрощалась с ними дома. Прощание было мучительным и болезненным. Мария обняла брата, поцеловала его и сказала: «Заботься о папе». Потом, прижавшись к отцу и еле сдерживая слёзы, долго не могла оторваться от него, не в силах вымолвить ни слова, словно прощалась навсегда. Горечь, застрявшая в горле, не давала прорваться слезам. Наконец, собравшись с силами, она взяла свои вещи и вышла на улицу. Теперь слезы ручьём хлынули из глаз и мешали идти. К назначенному времени с небольшим узелком она подошла к зданию полиции, около которого стояли грузовые машины с открытыми кузовами.

Дождь прекратился ещё вечером, и сегодня подморозило. Всю площадь заняла серая и угрюмая людская масса, от которой исходили уныние и скорбь. Женщины украдкой плакали и утирали слезы.

Ровно в десять часов началась посадка на автомашины. Здесь немцы продемонстрировали свойственный им порядок и пунктуальность. Сразу же заголосили провожающие женщины, и усилился плач среди отъезжающих, который прерывался резкими командами солдат и полицейских. Через пятнадцать минут машины выехали на станцию, где отъезжающих уже ждал состав из вагонов-теплушек. Посадка в них прошла так же организованно, как и при отправке из села. Двери закрыли. Раздался гудок паровоза и, лязгнув буферами, поезд, в сопровождении охраны, медленно отправился в такую чужую и неизвестную Германию.

Устроившись у зарешёченного окна, Мария смотрела на проплывающие мимо пейзажи Южной Украины, мысленно прощаясь с родными местами, и сердце охватывала тоска и боль. Прошло немногим больше часа. Не в силах больше смотреть на исчезающую за окном родину, она забралась на верхние нары. Мысли её вернулись в дом к отцу и брату. «Как они там, что их ждёт? – переживала она за них. – Отец и так хорошей жизни почти не видел, а тут ещё такая напасть со мной», – подумала она, и в голове пронеслась вся жизнь её семьи, которую она знала только по рассказам отца и матери, и тут вдруг так ясно представила.

Эта жизнь, как фильм немого кино, пронеслась в её воображении. Горький комок подступил к горлу, и Марии неудержимо захотелось по-простому, по-женски, выплакать всё, что свалилось на неё. Она с трудом сдерживалась. Нежные чувства, перемешанные с жалостью к отцу, охватили Марию; она была его самой любимой дочкой.

III

В который раз, достав фотографию Марии, Гельмут вглядывался в дорогое лицо. В памяти всплывал тот злополучный день тысяча девятьсот сорок пятого года, когда их разлучили, а ему представлялось, что это произошло вчера. Тот день с утра выдался какой-то на редкость везучий. Что бы он ни делал – всё получалось быстро, хорошо и без задержки, словно кто-то невидимый старался дать ему возможность пораньше закончить все дела и подольше побыть со своей возлюбленной. Он спешил её увидеть и когда зашёл к ней в комнату, она встретила его искренней радостью. Глаза Марии светились и источали столько света и нежности, что Гельмут «утонул» в этом искрящемся потоке любви. Оглушённый этим чувством, он сел рядом, взял её за руку, и они, обнявшись, долго молча сидели, радуясь, что одни. Потом был первый поцелуй и тяжёлое прощание.

С тех пор Гельмут не мог найти душевного покоя. Женитьба на хорошенькой сослуживице и рождение сына только на какое-то время дали чувствам успокоение, а потом снова наступило состояние душевной неустроенности. В послевоенные годы даже намёк на попытку отыскать следы своей возлюбленной расценивался чуть ли не как предательство и преследовался. Гельмут впадал в депрессию, чувства обострялись, наступала душевная тоска.

После смерти жены внутренняя неуспокоенность стала проявляться ещё в большей степени. Ему всё чаще и чаще по ночам начала сниться Мария. Любимая работа, постоянная занятость не всегда спасали от душевной тоски. В редкие часы отдыха мысли невольно возвращались к любимой.

«Может быть, я зря питаю по этому поводу какие-то иллюзии, напрасно тешу себя надеждами, бесполезно мучаюсь воспоминаниями, – думал он. Иногда ему хотелось забыться, навсегда убежать от этих воспоминаний, но они цепко держали его в своих объятиях. Тогда он опять упрекал себя: – Почему я оказался слишком близоруким? Почему не предвидел такое развитие событий? Почему не спрятал Марию? – И мысли возвращались к одному: – Что бы ни случилось – я должен отыскать хотя бы следы Марии».

В семидесятых годах отношения между странами стали немного свободней, наступило потепление – появилась возможность для переписки и ограниченного общения. Несколько раз Гельмут посылал запросы, пытаясь отыскать Марию, но с того адреса, который он знал, приходил один ответ: «Данная гражданка по указанному адресу не проживает».

Гельмут не смог бы предположить, чем закончаться его переживания, если бы не познакомился в конце девяностых годов с бывшим российским немцем Павлом Кефером. Он в минуту откровенности рассказал свою драматическую историю о том, что сразу после окончания войны, когда даже не начинали зарубцовываться её шрамы, он потерял любимую девушку, которую в мыслях считал своей невестой. Девушку звали Мария. Родилась она на Украине в Херсонской области. Была вывезена в Германию по мобилизации оккупационных властей. Его чувство было настолько сильным и глубоким, что ни послевоенное противостояние, ни разделение Германии на два государства ГДР и ФРГ, ни пропаганда, ни железный занавес не смогли его заглушить или убить.

Павел посоветовал Гельмуту написать письмо в Россию на телевидение в известную передачу «Жди меня», сказав при этом:

- Сейчас уже начало двадцать первого века, всё изменилось в мире. Уже давно нет двух Германий, нет СССР, стало много свобод. Теперь люди могут съездить в любую страну, могут общаться, звонить и переписываться – искать потерявшихся людей стало проще, поэтому смело обращайся. Возможно, там помогут узнать, как сложилась дальнейшая жизнь Марии после возвращения на родину. Ты наконец узнаешь, жива ли она или нет, замужем или одинока, есть ли у неё дети и родные. Пусть даже сведения, которые ты получишь, окажутся не совсем приятными и будут отличаться от тех, что ты ожидаешь, зато для тебя наступит полная ясность, и ты обретёшь успокоение.

Предреволюционный период. Остап Конончук – владелец обувной фабрики в городе Херсон. Семья большая, дружная. Живут зажиточно в красивом двухэтажном доме. Фабрика работает рентабельно, стабильно, получая постоянную прибыль. Рабочие этой фабрики, по их меркам, тоже хорошо зарабатывают, значительно больше, чем на аналогичных предприятиях города. Их семьи не бедствуют и чувствуют себя уверенно.

Они уважают своего хозяина. Остап Конончук первым в городе открыл детский сад для женщин-работниц. Наиболее способных детей рабочих и служащих учили в различных учебных заведениях. Для этой цели владельцем фабрики был учреждён специальный стипендиальный фонд. Стипендии распределял актив из наиболее авторитетных рабочих. Хозяин, как добросовестный прихожанин, жертвовал большие суммы денег церкви и на поддержку малоимущих. Авторитет его в городе был высок.

В тысяча девятьсот семнадцатом году произошла революция. Фабрику экспроприировали, но руководить ею большевики не смогли и вынуждены были «просить» его работать на своей бывшей фабрике директором, каковым он и служил до тысяча девятьсот двадцать четвертого года.

В середине лета того года Остап вновь попал под волну репрессий и его, как бывшего «буржуя», вывезли с семьёй в село Никольское Херсонской области на самую окраину, в чистое поле.

Рабочие не забыли добра, сделанного бывшим хозяином; приехали и на отведённом месте поставили его семье небольшую, но вполне приличную хатку. Семья начала обживаться на новом месте. Здесь, уже в деревне, родилась Мария. Они, как люди трудолюбивые, быстро освоились и стали жить пусть и не богато, но себя обеспечивали и ни от кого не зависели.

Наступил тысяча девятьсот тридцать второй год. Снова – несчастье. На Украине начался голод. Люди умирали, покидали родные места. Семья Остапа, как высланная, никуда не могла уехать, и её ожидала голодная смерть. Но, как и прежде, рабочие не бросили своего прежнего директора и не дали умереть с голоду ни ему, ни его семье, делясь с ним своими небогатыми пайками.

В конце тридцатых годов Остапа снова арестовали и выслали в Казахстан. Пробыв там два года, он перед войной вернулся домой. Начальник лагеря, где отец отбывал срок, был яростный противник религии – и придумывал изощрённые издевательства над верующими. В этом лагере верующие в Бога всегда наказывались более жестоко, и их отправляли на тот свет в первую очередь.

Однажды начальник лагеря решил пошутить над очередной партией приговорённых к расстрелу заключённых, в которую был включен Остап Конончук. Построив их в одну шеренгу, он, зная, что люди, запуганные им, будут скрывать свою веру в Бога, скомандовал:

-Кто верит в Бога – три шага вперёд.

Вышли три человека, в числе которых был Остап Конончук.

«Пусть лучше расстреляют», – подумал он, устав от издевательств и унижений. Но, вопреки всем ожиданиям, начальник приказал расстрелять всех не вышедших из строя, а тех, что вышли – оставить.

Через четыре месяца пришло решение о признании Остапа Конончука невиновным, и он, получив свободу, возвратился домой.

В одну из зимних ночей он постучал в окно. Мама, впустив отца в дом, спросила:

- Если ты убежал – то уходи сразу, не подвергай детей опасности. С такой статьёй, как у тебя, обычно не освобождают.

- Не переживай, – ответил отец, – меня действительно освободили.

И показал справку.

Обо всём передумала Мария под мерный стук вагонных колёс, а за окном проплывали и оставались позади украинские города: Киев, Ровно, Львов. К началу второго дня эшелон въехал на территорию Польши. Марии было не до любования дорожными пейзажами. Она большую часть времени проводила на своих нарах, пытаясь осмыслить то положение, в котором очутилась, и старалась представить, что её ожидает в ближайшем будущем. Как-то незаметно проехали Польшу. Въехали в Германию и к концу третьего дня прибыли на место.

Поезд, прогромыхав по стрелкам путей, вышел за пределы станции и остановился в тупике города «N». На месте прибывших уже ждала новая охрана с собаками. Конвоиры построили всех в колонну по четыре и повели через городские окраины к месту назначения.

Шли около часа. Редкие прохожие равнодушно смотрели на конвоируемых, не проявляя к ним ни малейшего интереса. Пройдя через входные ворота, они очутились в лагере, который представлял из себя небольшой посёлок из стоящих в несколько рядов однотипных бараков за колючей проволокой. И здесь вновь ощущался этот опротивевший ей немецкий порядок. Бараки стояли строго в створ один за другим через равные расстояния. Так выглядел фильтрационный лагерь.

Сразу же по прибытии все приехавшие прошли санитарную обработку, парикмахерскую и переоделись в одинаковую одежду. Женщин очень коротко подстригли. Косы, так любимые ими, безжалостно срезали. Все их очень жалели и плакали. Со следующего дня стали приезжать работодатели и отбирать людей на заводы, фабрики, сельхоз- и дорожные работы, в прислугу. Мария попала на завод по производству мин. Работа была несложная, но норма большая и для слабого человека почти невыполнимая. К концу рабочего дня она настолько уставала, что с трудом добиралась до кровати. Как во всех лагерях питание было скудным, а в случае невыработки нормы, его ещё урезали. Мария начала терять силы, и ей с каждым днём всё труднее и труднее стало выполнять норму. Через некоторое время она совсем ослабела, перестала успевать делать свою операцию в полном объёме и начала получать меньше пищи. Это заметил пожилой немец-охранник. Мария ему напомнила его умершую дочь, и он стал её подкармливать, стараясь делать это очень осторожно, незаметно, чтобы никто не видел. Иногда немец приносил бутерброды с маслом, сыром, колбасой, иногда – просто хлеба или колбасы, иногда – несколько картофелин. Всю пищу охранник прятал в тайнике, известном только ему и Марии.

Она почувствовала, что её силы стали восстанавливаться, и через некоторое время Мария вновь начала выполнять норму и получать полное питание.

Рядом с ней работал её односельчанин, пожилой мужчина по имени Иван. Мария, по возможности, делилась с ним тем, что давал ей немец. В свою очередь он ей тоже всячески помогал: старался услужить и поддержать. Так продолжалось почти четыре месяца.

В апреле, когда уже было тепло, зеленела трава и начали цвести сады, забраковали партию мин. Гестапо решило, что это диверсия и саботаж. Всю смену арестовали и, чтобы было неповадно другим, приговорили к расстрелу.

Было тепло, светило нежное весеннее солнце, природа расцветала. Их везли в закрытых машинах. Мария молча сидела в углу кузова ни на что не обращая внимания и думала про себя: «Скоро нас расстреляют. Надежд на спасение нет никаких. Немцы в таких случаях не церемонятся. Это конец». Но страха не испытывала и ко всему происходящему относилась спокойно. Единственное, что её угнетало и о чём она сожалела, что не могла проститься со своими близкими, и делала это мысленно. Приговорённых вывезли за город, построили на бровке заранее выкопанного рва.

Рассеянный солнечный свет, пробившись сквозь листву, слепил глаза. Раздался залп – всё померкло. Убитые попадали в ров.

Иван стоял рядом с Марией и, предчувствуя момент выстрела, успел закрыть её своим телом. Пуля на излете задела у неё только мышцы плеча. От выстрелов и всего пережитого она упала в обморок и вместе с убитыми свалилась в траншею. Тех, кто ещё подавал признаки жизни, охранники пристреливали сверху. Мария лежала внизу, прикрытая телами, и пули её не задели.

День подходил к концу. Засыпку траншеи охранники отложили на завтра, чтобы наглядно показать другой партии таких же несчастных людей, которые будут закапывать ров, к чему приводит вредительство и саботаж.

Через какое-то время Мария очнулась, выползла из-под лежащих на ней трупов и с трудом выбралась на поверхность. Ничего не замечая, шатаясь от потрясения, как тяжелобольная она пошла наугад по дороге просто подальше от города. Она не помнила, как её догнала повозка, на которой ехали крестьяне – муж с женой. Они пожалели несчастную, подобрали, довезли до своего дома, накормили и под видом своей работницы оставили у себя дома, пока у неё не зажила рана и не отросли волосы. Прошло два месяца. Мария полностью восстановилась, но во избежание всяких неприятностей крестьяне оставить девушку у себя всё же не решились. Все боялись гестапо. Они увезли её в полицию, научив говорить, что жила у какого-то хозяина, работала на хозяйственных работах, заблудилась и потерялась. Из-за слабого знания немецкого языка не могла объяснить, где и у кого она работала. В то время много девушек с Украины работали прислугой в различных хозяйствах Германии. К счастью, ей поверили и не стали искать концов.

В полицию по делам службы зашёл служащий офицерской столовой воинской части, дислоцированной в этом городе. Ему нужны были подсобные работницы на кухню и девушку, по его просьбе, передали в его распоряжение.

Гельмут Рейнгард, гражданский связист, служил по контракту в воинской части, расквартированной в городе «N». По состоянию здоровья он был не годен к строевой службе в армии. Одним из объектов его деятельности была офицерская столовая.

Это был молодой человек двадцати одного года от роду имел типичную немецкую внешность: высокий, светловолосый, голубоглазый. Стараясь отыскать неисправность линии связи в столовой, он чуть не столкнулся с незнакомой девушкой из обслуживающего персонала. Гельмуту показалось, что его как будто слегка ударило электрическим током, и что-то дрогнуло в груди. В следующие дни он ещё несколько раз встречал её и почувствовал, что его влечёт к ней, но не мог понять, почему. Он начал замечать за собой, что ему постоянно хочется видеть эту девушку или хотя бы украдкой взглянуть на неё. И если этого не происходило, ему казалось, что чего-то не хватает, что день блёклый, невыразительный. Положение обязывало держаться от прислуги подальше, но она, как магнит, притягивала его. Как бы невзначай он спросил у директора столовой: что делают здесь гражданские девушки?

- Да это русские на подсобных работах, – небрежно, с чувством неприязни, ответил тот.

Через день, проходя мимо кухни, он заметил, как две девушки – одна из них была его «пассия», несли бачок с горячей водой, почти кипятком. Неожиданно какой-то пьяный офицер подставил ногу второй девушке. Та упала и опрокинула на себя всю воду. Раздался дикий крик. От нестерпимой боли девушка в шоке бросилась бежать. Вторая, предмет его обожания, тоже побежала, но в другую сторону. Пьяный немец выхватил пистолет и выстрелил в несчастную, обварившуюся кипятком. Сделав шага три-четыре, та упала замертво. Вторая успела выскочить в окно. Офицер выстрелил вслед, но судьба оказалась к ней благосклонна – он промахнулся. Девушка в страхе спряталась в подсобном помещении. С ней случилась истерика: она судорожно всхлипывала, плечи тряслись, зубы стучали. Быстро вмешалась внутренняя охрана – пьяного офицера сразу арестовали и куда-то увели. Больше он не появлялся в столовой. К тому времени в войне наступил коренной перелом. Войска Советской армии наносили чувствительные удары, от которых немецкие вооружённые силы уже не могли оправиться. У некоторых немецких офицеров, испытавших на себе униженное состояние отступления, не выдерживали нервы, и они в бессильной злобе вымещали свою ненависть на беззащитных русских, находящихся в Германии. Старший повар отправил уцелевшую девушку мыть полы в складские помещения. Чтобы не вызывать новых приступов ярости какого-нибудь офицера с расстроенными нервами, её решили направить в распоряжение полиции. Но тут вмешался Гельмут, который был свидетелем той безобразной сцены. Происшествие так подействовало на него, что он попросил откомандировать девушку в расположение своего подразделения в качестве уборщицы служебных помещений.

Выполнив все положенные формальности, Гельмут сказал ей:

- Чувствуйте себя уверенно, спокойно. Больше вам опасаться никого не надо. Вам ничего не грозит. Вы поступаете в моё распоряжение.

А ещё через некоторое время он перевел её работницей в свой дом.

Мария была стройной и привлекательной девушкой. Однако не стремилась подчеркнуть и как-то выделить свою индивидуальность и красоту. Напротив, она старалась выглядеть невзрачно, скромно и незаметно, но в ней чувствовалось какое-то природное благородство: рост чуть выше среднего, прямой нос, большие тёмно-коричневые глаза, густые брови и пышные, коротко стриженные, каштановые волосы. Она представляла такой тип женщин, что иногда встречаются в украинских селениях.

Гельмут тщательно скрывал свои чувства от посторонних. За связь с иностранцами, особенно с русскими, очень строго наказывали, вплоть до отправки в концентрационный лагерь. Если вдруг у кого-либо возникали вопросы к Гельмуту насчёт Марии, всегда следовал ответ, что девушка работает в его хозяйстве по мобилизации.

Родители Гельмута в нацистской партии не состояли, а её идеологию воспринимали критически, поэтому Марию приняли хорошо: ни в чем не ущемляли и не обижали. Правда, первое время относились к ней с некоторой долей настороженности, но постепенно холодок недоверия исчез.

Мария к тому времени уже довольно сносно знала немецкий язык и быстро нашла взаимопонимание с семьей Гельмута: его сестрой и матерью фрау Бертой. Отец Гельмута – железнодорожник, постоянно находился на работе и на домашнюю обстановку не влиял. Марии поручали обычную домашнюю работу, с которой она прекрасно справлялась. Крестьянская добросовестность во всём, трудолюбие и покладистый характер вызывали уважение к ней. Жила она отдельно – в небольшой, но уютной комнатке, почти на правах члена семьи, не испытывая ни в чём ограничений, но соблюдая определённую дистанцию, свойственную её положению.

Гельмут довольно часто подходил к Марии, беседовал с ней, помогая лучше изучить немецкий язык. Расспрашивал о её родителях, близких и родных. Он понимал, что влюбился с первого взгляда, и, общаясь с ней, чувствовал, что Мария отвечает ему взаимностью. Стоило им повстречаться один на один, как у девушки начинали светиться от счастья глаза. Когда никого из посторонних не было поблизости, они сидели вместе в её комнате, всячески соблюдая осторожность. Гельмут был скромен, по-детски застенчив и от общения с Марией испытывал огромное счастье. Признаться ей в любви пока не смел, надеясь, что с окончанием войны, когда отпадут все запреты, связанные с идеологией, расовой гитлеровской теорией о превосходстве одной нации над другой, с восстановлением прав привезённых в Германию людей, он сумеет объясниться ей в любви, назвать своей невестой, и они поженятся. Но, как человек осторожный и знакомый с немецкими карательными органами, ни с кем не делился своими мыслями.

Марии начало казаться, что всё устроилось, опасности миновали, жизнь наладилась. Работа её не обременяла. Отношение к ней в семье Гельмута было хорошим, и она уже не опасалась за своё будущее. На душе стало легко и спокойно. Но вот закончилась война. Начали работать комиссии по репатриации. В Германии оказалось слишком много людей, вывезенных почти со всей Европы. Особенно пёстрый состав был из Советского Союза. Кого тут только не было: и бывшие полицаи, и военнопленные, и власовцы, и насильно вывезенные, как Мария, простые гражданские люди. Вскоре по всем направлениям пошли эшелоны, возвращая граждан различных национальностей в свои страны.

Беспорядок и безвластие, царившие первое время после объявления капитуляции Германии, постепенно стали исчезать, и начали появляться первые ростки новой власти и порядка. Уже исчез страх перед гестапо, полицией, которых не стало. Отношения между молодыми людьми стали более открытыми и откровенными, хотя они всё ещё скрывали свои чувства от посторонних глаз.

Мама Гельмута фрау Берта, конечно, замечала и догадывалась о взаимных чувствах молодых людей. Мария ей очень нравилась своей добротой и трудолюбием. Она даже подумывала, что лучшей невесты для своего сына не найти, но сознание, сложившееся за многие годы гитлеровской пропаганды удерживало её от каких-либо действий. В душе она надеялась, что всё скоро войдет в приемлемое русло – и судьба Марии будет неразрывно связана с судьбой её сына.

В тот день Гельмут, как обычно, зашёл к Марии в комнату. Они сели на диван, нежно держа друг друга за руки. Мягкий и тёплый солнечный свет так ласкал молодых влюблённых, что они обо всём забыли. Мария смотрела на его лицо, и Гельмут уже не казался ей просто красивым молодым человеком. Она открывала его как мужчину. Ей казалось, что это счастье быть рядом с близким и дорогим человеком, что это и есть настоящая любовь и что именно такой она её представляла. Опьянённый любовью, Гельмут нежно поцеловал свою возлюбленную. Она таким же поцелуем ответила ему. Почувствовав отклик на свои чувства, немного засмущавшись, он спросил, назвав её по-русски:

- Маша, о чём ты думала, когда мы целовались? – и, не дождавшись ответа, продолжил: – Я тебя полюбил сразу, как увидел, а только сейчас признаюсь тебе в этом.

- Я тоже тебя люблю и тоже давно, – потупив глаза, робко призналась Мария. Гельмут не решался рассказать ей о своих планах, сделать предложение, считая, что время ещё не пришло – нет нормальной власти в стране, общество не сложилось.

Вдруг, словно кто-то подтолкнул Гельмута, его охватило до сих пор не испытанное волнение, беспокойство. Он встал с дивана. Глянул в окно. Огромная чёрная туча незаметно подкралась, стала загородила солнце и быстро поглотила его. Разразилось ненастье, поднялся ветер, зашумели деревья. В комнате стало мрачно и неуютно. «К чему бы это?» – подумал Гельмут. И тут его внимание привлёк странный шум. Во двор вошёл военный патруль комендатуры Советской армии. Увидев Гельмута в окне, лейтенант, возглавлявший патруль, вошёл к ним в комнату и объявил:

- У вас в доме проживает русская девушка, прошу выдать добровольно или произведём обыск. – Гельмут от неожиданности не мог сказать ни слова. Мария тоже сидела ни жива ни мертва. Поняв, что это именно та девушка, и словно имея какие-то сведения о ней, лейтенант обратился к ней со словами:

- Вам, как гражданке Советского Союза, необходимо срочно прибыть в лагерь перемещённых лиц для проверки.

Мария поняла – это конец. Разом рухнули все надежды и мечты.

- В вашем распоряжении двадцать минут, собирайтесь и идёмте с нами, – голосом, не терпящим возражения, произнёс лейтенант, возглавлявший патруль.

Невероятными усилиями воли она заставила себя сложить свои немногочисленные вещи, попрощалась с сестрой Гельмута, фрау Бертой, и, словно взвалив на себя непосильную ношу, подошла к своему возлюбленному, не в силах сдержать своих чувств.

До этого момента Гельмут и Мария прятали в глубине души свою любовь, которая копилась, и сейчас, при расставании, прорвала плотину сдержанности. Вся нежность вырвалась наружу и мощным потоком обрушилась на них. Молодые люди обнялись, и слёзы покатились у них из глаз, сползая по щекам и падая на одежду. Даже бывалых солдат потрясла эта сцена расставания – у них на глаза наворачивались слезы и они отворачивались. Марию и Гельмута не торопили, давая возможность попрощаться. Но влюблённые никак не могли расстаться. Наконец лейтенант сказал:

- Всё, пора.

Их стали торопить. Мария немного отстранилась от Гельмута, и они, взявшись за руки, смотрели друг на друга, стараясь запомнить дорогие черты, пока их, почти силой, не оторвали друг от друга.

Лагерь для перемещённых лиц был разделён высоким забором из колючей проволоки, находящейся под напряжением, на мужскую и женскую зоны. Однажды, возвращаясь с очередного допроса, Мария проходила вдоль забора. Вдруг её словно кто-то резко толкнул вправо. Она повернула голову. Там, на мужской половине зоны, рядом с забором стоял Кузьма Заворотнюк. Мария хотела пройти мимо, сделав вид, что не узнала его, но он, как ни в чём не бывало, заговорил:

- Привет, землячка!

Мария, переборов отвращение, ответила:

- Ну что, холуй, не помогли тебе твои хозяева, тоже здесь оказался?

- Я, кстати, сюда вместе с ними пришёл, – сказал он улыбаясь.

- Но не рассчитывай, что тебе всё сойдёт с рук, когда вернёшься на родину.

- А я и не вернусь, – невозмутимо продолжал он, – а вот тебе припомнят эту поездку в Германию.

Не желая больше с ним разговаривать, Мария жёстко ответила:

- Мразь ты последняя, – вложив в эти слова всю ненависть и презрение, на какие была способна, и, не оглядываясь, пошла к себе в барак.

После почти трёхмесячной проверки её с эшелоном таких же несчастных людей отправили в Советский Союз. Это возвращение домой Мария вспоминала, как страшный сон. Эшелон шёл с черепашьей скоростью. Его пропускали в самую последнюю очередь. Репатриантов везли без документов и с минимумом вещей. О девушках, бывших в Германии, распространялись самые отвратительные слухи и сплетни, что они немецкие подстилки, шлюхи, проститутки. Некоторые наши солдаты и офицеры, пользуясь безнаказанностью, насиловали девушек, силой забирая их из вагонов. Многие девушки исчезали навсегда, хотя вина их состояла в том, что, оккупировав территорию, немцы в принудительном порядке вывезли несчастных на работу в Германию. Этот путь на родину был для Марии самым тяжёлым и унизительным из всех испытаний, выпавших на её долю.

Ей снова повезло на хорошего человека. Видя редкую в таких условиях доброту, неумение быть грубой, постоять за себя, девическую скромность, порядочность и тепло, исходящее от неё, Марию взял под своё покровительство возвращающийся в соседнюю область дед Василий. Он помог подобрать самую неприглядную одежду, посоветовал выглядеть как можно грязней и неряшливей. Когда заходили в вагон солдаты или офицеры, он закрывал её старым пальто и говорил, что она больная, трогать нельзя, что он старается довезти её до дома, чтобы похоронить на родине.

Чуть ли не целый месяц заняла дорога домой. Но на этом злоключения Марии не кончились. По приезде начались новые испытания. Почти каждый день вызывали на допросы, периодически менялись следователи. Её спасло то, что на момент отъезда ей ещё не было восемнадцати лет, она не могла никуда скрыться и убежать, на руках был полуслепой отец и малолетний брат и то, что она не писала заявление о поездке в Германию на заработки. Многих, возвратившихся из Германии, отправили в наши советские лагеря.

Отец так и не дождался своей дочери. Он умер за год до её возвращения на родину. Дома жил только младший брат, больной и опухший от голода. Трудно и тяжело пришлось Марии в послевоенные годы.

В начале семидесятых, когда появилась возможность писать за границу, Мария сделала попытку отыскать Гельмута через Красный Крест, но безуспешно. Он к тому времени поменял место жительства и по адресу, который она знала, не проживал.

VII

Неожиданный арест Марии и высылка её из Германии потрясли Гельмута и на длительное время нарушили его привычный жизненный уклад. Он стал какой-то заторможенный, вялый. Всё у него валилось из рук. Попытка отыскать следы возлюбленной закончилась неудачей. Германию разделили на две сферы влияния, опустился железный занавес – началась холодная война и противостояние двух систем. Перспектив встретиться с Марией он не видел и решил, что расстался с ней навсегда.

Гельмут понял, что потерял всякую надежду на личное счастье, что в данное время ничего не изменить, что надо заняться чем-то очень значительным, отвлечься от дум – и целиком окунулся в работу. Через какое-то время стали сказываться результаты – он создал фирму почтовых услуг. Всё это он делал, стараясь переключить своё внимание с Марии на обычную будничную жизнь.

Но иногда задумывался, что прошло время – катится его жизнь по рельсам благополучия. И вряд ли она уже пересечётся с её жизнью. Видимо, проедут они параллельными путями в разные стороны, не заметив и не почувствовав друг друга.

Немного успокоившись, он женился. Вскоре родился сын, но счастье оказалось уж очень иллюзорным. Он понял, что перемены на самом деле – только видимость благополучия, отсрочка от прежних мыслей и дум. Так и получилось. Через некоторое время всё возвратилось в прежнее состояние.

Мысли о любимой девушке преследовали Гельмута, и он решил, что рано или поздно отыщет следы Марии. Чтобы поиски вести в правильном направлении, ничего не упустить и не забрести в какие-нибудь дебри, а он в глубине души надеялся её увидеть, изучил русский язык.

Доброжелательный тон Павла, желание принять посильное участие в устройстве личных дел Гельмута вселили в него надежду. Гельмут сделал запрос. Прошло три месяца, а ответа всё не было.

«Неужели и на этот раз неудача?» – подумал он. Но, к его радости, судьба отнеслась к нему благосклонно, и к концу четвёртого месяца пришёл ответ с адресом Марии. Он словно помолодел. Стал суетлив. Не находил себе места.

Но известие одновременно внесло в его измученную душу сомнения. Гельмута стали раздирать противоречивые мысли. Он думал: «Может, я всё это затеваю напрасно? Зря травмирую душу? Мария, скорее всего, замужем. Не может же такая эффектная девушка всё это время оставаться одна. Может быть, не стоит вторгаться в её жизнь, вносить беспокойство?» Но и другие мысли одолевали не меньше: «Съезди, узнай всё, не мучай себя, не томи душу, определись окончательно, хватит жить воспоминаниями». Наконец он отважился:

- Решено! Еду.

Оформив въездные документы на Украину, купив подарки, главным из которых был очень редкий, красивый выставочный самовар, Гельмут на своей машине выехал на родину своей возлюбленной. Ещё когда Мария жила в Германии, Гельмут замечал, что она, иногда думая о своём положении, родном доме, отце, брате рисовала самовар, но расспросить её об этом странном увлечении не решался. А своим подарком хотел ей напомнить, что он ничего не забыл.

Он подходил к дому, стоящему на окраине села, утопавшего в зелени деревьев и белом цвету вишнёвых садов. Весна благоухала в своей красе, и воздух был пропитан ароматом цветов и мёда. В стороне залаяла собака, и в саду, словно отзываясь на лай, трелью залился соловей. На земле, купаясь в пыли и радуясь весеннему солнышку, резвились воробьи. Остановившись у зелёной калитки и нажав два раза на звонок, он приложил свою руку к груди. Сердце учащённо билось и трепетало. Он представлял: «Сейчас выйдет она, девушка, постоянно снившаяся ему. Большие тёмно-коричневые глаза, коротко подстриженные волосы и по-детски пухлые губы».

Звякнула щеколда, открылась калитка, и Гельмут увидел перед собой мужчину среднего роста, одетого в светлые брюки и рубашку навыпуск. Возникла пауза. Но он быстро нашёлся и произнёс:

- Добрый день! Мне бы хотелось повидать Марию.

Его приезд был неожиданным для семьи Марии и произвел эффект быстро налетевшей бури, вызвав приступ ревности со стороны её мужа. Да, она была замужем и имела четверых взрослых детей. Гельмут объяснил её мужу, что не собирается вмешиваться в их семейные отношения. Просто приехал поинтересоваться, как сложилась судьба Марии, потому что когда-то принимал участие в её спасении и устройстве последующей жизни. Сама Мария тоже объяснила мужу, что приехал её спаситель повидаться, без всяких притязаний на руку и сердце, и – страсти улеглись.

Гельмута устроили жить в семье старшего сына Марии Володи, где он провёл несколько дней и очень подружился с его сыном Валерием, приятным молодым человеком, очень похожим на бабушку. Они вместе ходили на речку ловить рыбу, гуляли по красивым сельским местам. В Валерии Гельмут нашёл отклик и выход своим чувствам.

Узнав поближе Валерия, Гельмут сразу проникся к нему уважением и симпатией за его провинциальную скромность и бесхитростное отношение ко всему. Юноша к этому времени окончил первый курс Харьковского медицинского института и отдыхал дома на каникулах. В раннем детстве Валерий застудил почки, и временами его мучили сильные боли. Гельмут ему очень сочувствовал, думая про себя: «При такой молодости и такие взрослые проблемы».

Прошло два года.У Валерия началось резкое обострение болезни, его увезли в Киев и подключили к аппарату «Искусственная почка». Заключение было неутешительным – нужна операция по пересадке почки. Киевский профессор, лечивший Валерия, связался со знакомым профессором из Бонна на предмет возможности сделать трансплантацию почки. Через две недели пришёл ответ: «Операция возможна – есть подходящий донор, стоимость сто тридцать тысяч евро».

На семейном совете решили собирать деньги. Отец Валерия Володя, два его брата, живущие в Америке, тётя Таня, живущая в Эстонии, собрали, сколько могли, но этого оказалось мало. Больше собрать не получилось. И тогда Мария обратилась за помощью к Гельмуту.

Оценив обстановку и пользуясь своим положением бизнесмена и авторитетного человека, он запустил на телевидение ролик следующего содержания: «Молодой человек из Украины нуждается в пересадке почки. Есть донор. Помогите деньгами, кто сколько может. Деньги высылайте на адрес общества Красного Креста, № счёта прилагается». Люди стали откликаться. Сам Гельмут тоже внёс значительную сумму. Когда деньги скопились, Валерия на самолёте отправили в Бонн. Все вопросы по размещению и устройству его в клинику взял на себя Гельмут.

К счастью, операция прошла успешно. После неё Валерий прошёл курс реабилитации. По медицинским показаниям за каждым прооперированным больным необходимо постоянное наблюдение в течение нескольких лет, поэтому он перевелся на медицинский факультет Боннского университета по специальности врач-трансплантолог. Состояние Валерия стабилизировалось. Сегодня он чувствует себя хорошо, клиника продолжает его опекать. Красный Крест платит стипендию, а Гельмут помог с посильной работой в своей фирме, что даёт ему возможность подрабатывать и решать все финансовые проблемы.

Встреча Гельмута с Марией наконец-то положила конец переживаниям и внесла успокоение в его изболевшуюся душу. Его юношеская любовь не угасла совсем, а приняла несколько иную форму. Переключившись на внука Марии Валерия, она проявилась в опеке над ним и желании сделать для него всё возможное.