В ДАЛЬНИХ КРАЯХ
ДРУГОЙ РЕБЁНОК
Яркий, обжигающий глаза белый свет. Громкий хлопок. Треск стекла. Скрежет металла. Резкая, острая, как электрический разряд, боль, пронизывающая тело. Темнота…
Кажется, шёл дождь. Она слышала его шум и ещё шелест листвы, встревоженной ветром. Она чувствовала, как капли дождя бьют ей в лицо. Ей хотелось стряхнуть их, но руки странно не хотели повиноваться её воле. Она пыталась пошевелить хотя бы пальцем, но мысленные приказания оставались запертыми в её голове, словно в чёрном ящике. Почему-то было странное ощущение, что в глаза ей чем-то светит, но она не видела. Была темнота. Так случается, когда резко выключают свет.
Веки как будто склеили клеем. Как Сара ни старалась, она не могла открыть глаз. Что-то тёплое стекало с виска по бровям, заливая глаза, и капало на асфальт. Сара догадалась – это была её кровь. Если она ещё жива, наверное, просто царапина – промелькнула обнадеживающая мысль в голове. Рана на виске мало беспокоила её. Но вот тревожное ощущение жжения в области живота волновало гораздо серьезнее. Что это, просто царапина или глубокая рана?
Cара стала пленницей собственного тела, недвижно лежащего на мокром асфальте, в луже собственной крови, размываемой дождем. Её словно закрыли в тёмной комнате без окон и дверей. Она рвалась наружу, но оковы тела упорно не желали её выпускать.
Что, что произошло?! – металась в голове единственная мысль. Перед глазами вновь и вновь возникала одна и та же картинка: ночь, шоссе, она за рулем, мелодично разливается тихая, спокойная музыка из радиоприёмника, а потом… яркая вспышка, оглушительный хлопок, звук сминающегося металла и крик… Крик! Это кричал Майкл! Майкл! Майкл! Что с ним? Где он?
Где-то глубоко в её разуме возникла тревожная мысль, заставляющая сердце неистово биться: Майкл умер… Нет! Он не мог умереть вот так! Не мог! Он не мог оставить её одну! Не мог! Не мог! Не мог… Эта единственная фраза металась в голове Сары, словно дикий зверь в клетке. Она отказывалась верить в это. Майкл сильный, он бы не преклонил голову перед смертью. Если жива она, то и Майкл жив. Просто он тоже ранен… ранен… М… Мм… Ммм-а… Мм-ай… Сара попыталась позвать Майкла, но ей едва удавалось разжать дрожащие губы, получалось лишь непонятное мычание, на которое не было ответа…
Что-то тёплое скользнуло из края глаза, скатившись вниз по щеке. Это были слёзы отчаяния. В голове вихрем кружились последние мгновения перед аварией. Недавно они были в машине. Ехали молча. Не хотели разговаривать друг с другом. Ехали в соседний город. Майкл раньше жил там. До знакомства с ней. Тогда Майкл был молод и встречался с другой. Он не раз признавался, что безумно любил её и собирался жениться на ней. Но её предательство разбило его сердце. Тогда он и уехал в другой город, где спустя год душевных страданий встретил Сару. Она заново собрала кусочки его сердца, и оно полюбило, полюбило сильнее, чем когда-либо прежде, полюбило Сару. И Сара полюбила Майкла. Он переехал к ней, они стали жить вместе. И эти четыре года совместной жизни были для Сары самыми счастливыми до вчерашнего дня…
С самого утра её беспокоила странная нервозность. Непонятное ощущение тревоги теснилось в груди. И вечером, когда Майкл пришёл с работы, она по его потухшему взгляду поняла – что-то не так. И действительно, с душой Майкла было всё не так. От старого знакомого он узнал, что та его возлюбленная погибла в автокатастрофе. Но этот факт не так сильно тревожил его. Было другое обстоятельство: там осталась дочь. После расставания его бывшая девушка родила ребенка, который оказался ей совершенно не нужен, и она, словно нелюбимую игрушку, отдала малышку в детский дом, даже не удосужившись сообщить об этом её отцу. Мысль эта выводила Майкла из себя. Он сожалел о смерти своей бывшей подруги, но только потому, что не мог обрушить на неё весь свой гнев.
Майкл сразу решил удочерить девочку. И Саре это не нравилось. С одной стороны, она понимала, что мужчина всё делает правильно, но с другой – что-то внутри неё отвергало эту идею, не желая принимать девочку в семью. Она попыталась объяснить это Майклу, но тот и слушать не желал ничего подобного. Сара понимала его и уважала его решение. Из сложившейся ситуации не могло быть другого выхода. Но душу Сары по-прежнему терзали сомнения. Наверное, она просто ревновала Майкла к ребенку, которого родила другая, и не смогла родить она.
Но всё же они поехали в детский дом. Поехали на следующий день вечером, как только оба освободились от работы, рассчитывая добраться до города наутро. Майкл нервничал. Сара тоже. Диалог не складывался. Неосознанная напряженность присутствовала между ними. Чтобы хоть немного разрядить обстановку, Сара включила радио. Совпадение. Звучала их любимая песня. Песня, под которую соединились их сердца раз и навсегда. Сара помнила, как сказала Майклу, что сильно его любит и готова удочерить малышку. А потом была вспышка…
Сара лежала на мокром асфальте, ощущая, как смерть уже протягивает к ней свои длинные холодные пальцы. Она уже чувствовала её прикосновение, её леденящие кровь объятия. Сара не сопротивлялась. Она была готова. Без Майкла ей не было места в этом мире. Сознание стало покидать её, но едва слышимый шорох заставил Сару приостановить своё прощание с этим миром. Что это? Похоже, ей послышалось. Но нет, шорох повторялся раз за разом, как будто кто-то полз. «Мааайкл», – хриплая фраза вырвалась из груди Сары. «Сара», – послышался в ответ мужской шёпот. Шорох становился всё ближе и ближе. А потом она почувствовала тепло прикосновения любимых рук. Майкл перевернул её, нежно положив к себе на руки.
- Сара, Сара, что с тобой? Сара, открой глаза! – звучал тревожный хриплый голос Майкла.
- Я не могу, Майкл… Я не чувствую тела…
- Ничего страшного, ничего страшного. Слышишь, Сара, ничего страшного. Главное говори со мной, хорошо?
- Хорошо.
- Скоро будет помощь, потерпи, любимая, потерпи…
- Майкл, я люблю тебя… Майкл… Майкл!
- Да, Сара, я знаю… Кхх! Кхх! – раздался тяжёлый кашель, сопровождаемый страшным звуком выплёскивающейся изо рта крови. – Я тоже люблю тебя, милая…
- Что с тобой, ты ранен?! – тяжело произнесла Сара.
- Нет, дорогая, всё в порядке, всё в порядке…
Но всё было вовсе не так, как говорил Майкл. Сара чувствовала, как руки его ослабевают, а сам он клонится к земле, словно увядающее дерево.
- Сара, – слабо произнёс Майкл, прижав Сару к себе, – позаботься о моей девочке, позаботься о ней… П… Пообещай мне…
- Нет, мы позаботимся о ней вместе! Слышишь, Майкл! Вместе! – из последних сил выговаривала слова Сара.
- Майкл, скажи мне, что всё будет хорошо…
- Всё будет хорошо, любимая. Непременно всё будет, – тяжело и едва разборчиво прохрипел Майкл. Сара почувствовала прикосновение его губ на своей щеке, а потом он затих…
- Майкл! Майкл! Очнись! Не оставляй меня! Майкл! Маааайкл!
Было лето. Солнце с голубого неба беззаботно поливало своими тёплыми лучами землю. В тени деревьев, высаженных вдоль аллеи, шла молодая женщина в белом платье с маленькой белокурой девочкой. В руках у малышки были жёлтые тюльпаны, которые сливались с её жёлтым платьем.
- Надень панаму, Диана, – ласково сказала женщина.
- Мама, ну тут же тень, мне вовсе не жарко, – ответила тоненьким голоском девочка.
Они шли медленно, никуда не торопясь. Когда аллея закончилась, они свернули на узенькую тропку, выложенную брусчаткой, и прошли сквозь большие каменные ворота. Защитный покров листвы закончился, мать надела на дочь панаму. Девочка поморщилась.
Узенькая тропка петляла и спустя некоторое время привела их к белоснежному надгробию, на котором было искусно выведено имя: Майкл Уайнс.
- Здравствуй, папа, – произнесла девочка, аккуратно положив цветы рядом с надгробием.
- Я пришла, Майкл. Не беспокойся, я позабочусь о нашей дочери, – поздоровалась женщина.
ПЕРЕД УХОДОМ
За окном было темно. На ночном небе не было ни одной звезды, на небо словно пролили чернила. Лишь мягкий, нежный свет круглой луны проникал в комнату сквозь маленькую щель меж занавесок, освещая детскую кровать. Ребенок сладко спал, укутавшись в одеяло, словно в кокон. Маленькая белокурая девочка действительно напоминала куколку, которая с годами расцветёт и превратится в прекрасную бабочку. Она покойно спала с легкой улыбкой на губах. Говорят, когда дети улыбаются или смеются во сне, значит ангелы общаются и играют с ними.
Так же думал и Чарли, сидя в углу комнаты в кресле качалке, укрывшись тёплым пледом и наблюдая за дочерью. Была уже полночь, а это означало, что он просидел без единого движения почти два часа. Но ему было хорошо. Не было совершенно никакого желания вставать и идти спать. Ему нравилось смотреть на то, как дочь спит. Она и была его ангелом. Его единственным, личным ангелом. И Чарли не понимал и не хотел мириться с мыслью, что в последний раз он видит это маленькое, крошечное создание, самое дорогое, что у него осталось после смерти жены. Утром он должен будет уйти, уйти навсегда, оставить дочь одну на растерзание этому жестокому миру, но другого выхода не было. Он был болен. Болен смертельно. Ему оставалось совсем немного. И Чарли совершенно не мог допустить, чтобы белокурое солнце всей его жизни вновь столкнулось с горечью утраты любимого человека, с душевным затмением, которое она не так давно пережила с уходом матери.
Чарли сидел неподвижно, в голове крутился рой мыслей. Он никак не мог понять, за какие грехи на долю девочки выпали такие страдания. И каждый раз приходил к банальному умозаключению: жёсткая всё-таки штука эта жизнь. Кто-то плескается в океане удовольствий, живёт на всю катушку, не задумываясь ни на секунду о будущем, а кого-то закрутила река страданий в своём бурном и стремительном водовороте, накрыла с головой, оставляя без надежды вынырнуть. Он бы отдал все сокровища на свете, лишь бы только продолжать жить вместе с дочкой, не оставлять её одну. Странная штука получается: человек постоянно стремится к богатству, не понимая, что самое большое сокровище – жизнь, но когда он осознает это, как правило, бывает уже поздно, жизнь покидает его, и он уже готов отдать совершенно всё, что было так желанно, лишь бы сохранить своё главное богатство.
Чарли привстал, кресло тихонько скрипнуло. Осторожно ступая по полу, он по-кошачьи ловко подобрался к кровати, ему не хотелось будить девочку: слишком сладко она спала. Маленькая, тонкая ручка выглядывала из-под одеяла, Чарли обнял её своей крупной ладонью. Он хотел в последний раз почувствовать родное тепло, поэтому он закрыл глаза, пытаясь как можно сильнее прочувствовать этот момент, увековечить его в памяти. Кажется, у него получилось, и, раскрыв тяжёлые веки, он поглядел на детское личико, в котором каждая деталь, каждый изгиб казался таким родным. Теперь он не боялся умереть. Он понимал, что как бы ни была коварна смерть, ей не удастся его убить. Часть его всё равно останется на этом свете, часть его, которая полыхает безудержным огнём любви в душе и сердце его дочери.
А может остаться? В последнюю секунду мелькнула сомнительная мысль в голове. Нет, нет. Он не хотел, чтобы дочь видела его, прикованного к койке, увядающего с каждым днём, как цветок без воды. Он помнил, как она страдала, когда уходила его Кейси. Нет, он не мог остаться. Чарли не хотел, чтобы сердце девочки наполнилось ненавистью к окружающему миру, как когда-то случилось и с ним. В сердце его дочери должен жить огонь, огонь любви и сострадания, который не сможет погасить ничто на свете. Он знал, она справится. Её огонь растопит в конце концов ледяные оковы сердца, пусть не сразу, но растопит…
Он легонько прикоснулся губами к её щеке и стремительно покинул комнату, чтобы потом было не так больно вспоминать. По его щеке медленно сползала крохотная слезинка любви, которую он не смог сдержать. Чарли аккуратно затворил дверь.
Перед ним стояла бабушка девочки, мать его жены. Она не плакала, лишь смотрела на него своими больными глазами, в которых выражалось и сожаление, и горечь, и тоска, и то чувство потери, которое невозможно описать словами… Крепко прижав трясущиеся руки к груди, она стояла неподвижно, не в состоянии вымолвить и слова.
Чарли тоже стоял молча, напротив неё. Ему нечего было сказать, слова встали комом в горле. Он просто подошёл к ней и крепко обнял, а затем, кивнув ей, медленно прошёл мимо, раскрыл дверь и навсегда ушел в пустоту ночи…