Семинар прозы

Илья ОДЕГОВ

В Америке живёт очень много разных людей. Эти люди снимают кинофильмы, готовят сэндвичи, грабят прохожих, поют на улицах, участвуют в митингах, рисуют на заборах, создают компьютерные программы и занимаются друг с другом любовью, полагая, что выполняют своё предназначение. Берни был одним из них. Он любил ездить по миру, но делал это не часто, изучал эзотерические науки и считал, что прикоснулся к истине, а точнее, что истина прикоснулась к нему. В конце концов, будучи уже в преклонном возрасте, он почувствовал, что хочет приносить миру пользу. После некоторых размышлений, Берни решил, что пришла пора сделать что-то своё, авторское, и характерным для американского образа жизни способом под названием «fusion» сплел воедино буддийские мантры, индуистские молитвы, христианские песнопения и суфийский зикр. С этой программой Берни начал выступать на многочисленных эзотерических фестивалях и слётах и скоро обрёл постоянную аудиторию почитателей. Его методика состояла в том, чтобы раскачать внутреннее равновесие человека путём повторения имени Бога, и неважно на каком языке это имя произносилось. Особенно хорошо это срабатывало при групповой динамике. Люди окружали Берни, брались за руки, притопывали и повторяли «Алла–Алла–Алла» или «Шива–йа–Шива–йа», а он подыгрывал им на гитаре и следил за интенсивностью процесса. Гонорары Берни за участие в фестивалях росли. Организаторы фестивалей называли его на рекламных плакатах «Гуру Берни» и писали это имя самым крупным шрифтом. В Америке живёт множество людей, жаждущих просветления, и число фанатов с каждым днём увеличивалось, но Берни уже хотелось признания за рубежом. Однако в Европе хватало своих духовных учителей, а ехать в Азию Берни побаивался, не будучи уверен в однозначной реакции на своё учение азиатов, особенно мусульман. Однажды, среди его учеников оказался человек из страны, название которой оканчивалось на «–стан». Берни знал, что Афганистан и Пакистан – исламские страны, но человек объяснил, что есть и другие – те, что входили в состав Советского Союза, проще говоря, USSR. И что в этих странах основная религия до сих пор – атеизм. Но люди тянутся к духовному, ищут, и поэтому учение Гуру Берни может прийтись им по душе. Берни не только поверил, но и проверил эту информацию через Интернет. Всё подтвердилось. Поэтому, когда человек из далёкой советской страны с окончанием «–стан» прислал письмо с приглашением, Берни согласился с лёгким сердцем.

Встретили его гостеприимно. Угощали мясом, лепёшками и поили сначала водкой, а потом каким–то кисломолочным напитком с лёгким галлюциногенным эффектом. Обещали признание, славу, золотые горы и продолжительное сотрудничество. Наевшись и напившись, Берни достал гитару и сыграл присутствующим Гаятри-мантру. Ему аплодировали, улыбались, хлопали по плечу и просили «Yesterday».

Место для фестиваля понравилось Берни. Оно было похоже на американский деревенский пансионат 80-ых годов. На территории стоял киоск, в котором продавались сигареты и алкогольные напитки. Иногда из соседних сёл приходили бабки со свежим молоком и сыром и торговали у ворот. До ближайшего города, по ощущениям Берни, было около сотни миль. Неподалёку находилось озеро. Номер на втором этаже, где его поселили, был маленький, но чистый. На крыльце перед входом в корпус весь день сидела пожилая хмурая женщина в камуфляже. Над её головой висела табличка: «Reception». Берни здоровался с ней по утрам. Людей на фестивале было много. По-английски большинство из них не разговаривали, но это даже радовало Берни. Он редко разговаривал, только загадочно улыбался и пел свои зикро-мантры, умело соответствуя образу Гуру, за которого его здесь с удовольствием принимали. Публика была благодарная. Народ радостно пел его песни, водил вокруг него хоровод, быстро впадал в транс и также быстро из него выходил. По ночам, лежащий в своей постели Берни, с наслаждением слушал, как за окном, порядочно выпившие участники фестиваля, горланят его зикро-мантры. Иногда его всё же вытаскивали из постели, соблазняя шашлыками на костре и молоденькими фестивальщицами разной степени привлекательности. Он выходил с гитарой, чем вызывал всеобщее ликование. Сидя у огня, он пел, а люди, собравшиеся вокруг него, хлопали в ладоши и стучали ложками по стаканам. Его снова поили кисломолочным напитком, уже с сильным галлюциногенным эффектом, и поэтому Берни не удивлялся, когда фестивальщицы лезли к нему целоваться.

Десять дней фестиваля закончились неожиданно. В последний вечер гуляли особенно сильно. Берни лёг спать далеко за полночь и проснулся от головной боли только к обеду. Он вышел из номера, желая найти организаторов и выяснить дальнейшую программу. Пансионат казался вымершим. Там, где ещё вчера отовсюду неслись голоса и музыка, теперь стояла мёртвая тишина.

– А нет никого! – сказала хмурая женщина в камуфляже, сидящая у входа. – Утром все и разъехались.

Берни не понимал по-русски, но интонацию он уловил и, вернувшись в номер, быстро оценил ситуацию. Основных выводов было три:

1) Организаторы не рассчитались с ним за фестиваль, наличных денег почти не осталось, а кредитные карточки здесь, судя по всему, не в ходу.

2)  Обратного билета в Штаты у него нет, и как его достать, он пока тоже не знает.

3)  Он не говорит по-русски, а местные жители по-английски.

Берни собрал вещи, взял гитару, вышел, попрощался с хмурой женщиной под надписью «Reception» и направился к озеру. Голова болела ещё больше, чем утром, и Берни хотелось окунуться в холодную воду. Он сложил вещи под тонким деревом, пристегнув ремнём свой рюкзак и гитару к стволу, чтобы не украли, разделся, зашёл в воду и чуть-чуть поплавал, чтобы размять мышцы. Потом лёг на спину и подставил лицо солнцу. Боль в голове проходила. Ему захотелось спать. Он выбрался на берег, достал из рюкзака полотенце, обтёрся и, расстелив полотенце на земле, сел на него, прислонившись спиной к дереву. В тени его совсем сморило, и он увидел, как вода в озере превращается в отдельные капли и взлетает вверх, словно дождь шёл наоборот из озера в тучу. Туча разрасталась и набухала, а потом в середине её появился свет, как будто молния вспыхнула, но не погасла, и туча загремела: «Бе-е-рни-и!». И ещё раз, ещё громче: «БЕ-Е-РНИ-И!».

– Берни! – настойчивей потрясла его за плечо молодая женщина.

Он вздрогнул, открыл глаза, увидел её, сразу узнал и обрадовался. Она ходила к нему на занятия все десять дней фестиваля, и Берни даже помнил, как её зовут.

– Natasha! – воскликнулон, – I’m so glad to see you here!

Берни принялся торопливо рассказывать о своих неприятностях. Наташа почти не знала английского, но то, что случилось, было очевидно. Берни казался Наташе симпатичным, и ей захотелось помочь ему.

– Я сейчас уезжаю, – сказала она, помогая себе жестами, – уезжаю в деревню. Гоу ту вилэдж. Это особое место. Вэри интристинг. Вам понравится. Если хотите, возьму вас с собой. Я на машине. Ай хэв э кар. Лэтс гоу. Йес?

Берни был согласен. Он согласился бы на всё, лишь бы не упустить сейчас Наташу.

– Тогда быстрее собирайте вещи, – сказала Наташа, – смотрите, сейчас дождь пойдет.

Берни поднял глаза и увидел тучу из своего сна. Он поспешно оделся, подхватил гитару и рюкзак и забрался со всем этим на заднее сидение Наташиного автомобиля.

Дождь всё-таки пошёл, а дорога оказалась неблизкая. Берни слегка укачало, и он снова задремал. Наконец, машина остановилась.

 – Ну, вот и приехали, – устало сказала Наташа.

Жужжали мухи, и пахло коровьим навозом. Вместе с Наташей они пошли по единственной улице деревни. С одной стороны дороги был обрыв, откуда доносился шум реки, а с другой бок о бок стояли деревянные избы. Ворота многих домов были раскрашены. Берни с удивлением видел здесь знакомые по эзотерической практике символы и образы. Вот Ганеш, вот колесо Сансары, а вот и свастика. Из некоторых домов доносились звуки групповой молитвы. Улица заканчивалась огромным типи. Подобные жилища Берни видел в резервации тотонака семь лет тому назад. Навстречу им из типи вышли бритые наголо люди в целлофановых одеждах. Они поздоровались с Наташей и с подозрением оглядели Берни.

– Hi! – широко улыбаясь сказал Берни, стараясь скрыть мгновенный испуг.

Наташа пошепталась с одним из бритоголовых, тот согласно кивнул и жестом пригласил гостей войти внутрь. На полу типи были расстелены циновки, а в центре горел костёр. Возле костра Берни увидел толстого, сидящего скрестив ноги, лысого,  небритого мужчину. Рядом с мужчиной стояло ведро с водой. В это ведро он опускал разрезанную пополам пластиковую бутылку, на горлышке которой было установлено ситечко с тлеющими угольками. Мужчина медленно вытащил бутылку из воды, отчего она наполнилась густым жёлтым дымом, снял ситечко и с силой вдохнул дым в себя. Задержав дыхание, надув щеки и постепенно приобретая малиновый цвет, он взглянул на Берни, поперхнулся и с облегчением выпустил дым. В воздухе запахло марихуаной и кисломолочным напитком с галлюциногенным эффектом.

– А теперь сыграй нам, – властно сказал он, указывая на гитару, которую нёс Берни.

Берни понял, что человек обращается к нему, и нерешительно улыбнулся.

– Плэй, плиз, – тихо сказала Наташа Берни.

– Sure! – воскликнул он и достал гитару, – «Yesterday»?

– Тудэй! – засмеялся толстый. – Играй давай!

И Берни заиграл. Начав тихо и нерешительно, он постепенно увлёкся и запел громче. Он играл, сплетая воедино мелодии, изменяя ритм и воспевая разные имена одного неизвестного ему доселе Бога. Он пел о том, как старый человек, желавший славы, оказался одиноким, всеми покинутым в чужой стране. Он пел о том, что хотел приносить миру пользу, но не смог, потому что не знал, как это сделать. Он пел об освобождении от привязанностей, о жизни без денег в кармане, о маленьких радостях, заметных только после сильных переживаний, о страхе неизвестности и смерти, о других языках и незнакомых людях. Музыка сама рождалась в его сердце, и он едва успевал руками и голосом следовать ей. В его песне текли реки и колосились поля, умирали старики и рождались дети. От этой музыки у Берни защемило в сердце, и душа наполнилась отчаянной тоской и невыносимой любовью. Берни пел, а вокруг него начинали расти и распускаться розы, наполняя весь его мир благоуханием. И только в верхнем левом углу, на самом краю возможностей зрения, происходило какое-то беспорядочное движение, словно цветущие розы снимают на бракованную киноплёнку, и из кадра в кадр в одном и том же месте появляются царапины. Берни старался не смотреть в тот угол, но этот тёмный сгусток царапин всё больше раздражал его. Темп музыки нарастал и нарастал. Берни уже с трудом успевал удерживать его, голос срывался, из изрезанных струнами пальцев текла кровь, как вдруг музыка внезапно остановилась, словно сердце, выпустив последнюю ноту, закрылось. Беспорядочный сгусток царапин в левом углу замер, и в этот же миг Берни внезапно отчётливо осознал, что этот брак – это он сам, его собственное Я. В прекрасном мире цветущих роз, он сам, Гуру Берни, был всего лишь браком на испорченной плёнке, на которую неизвестный оператор этот мир снимает.

– А ты молодец! – улыбаясь, сказал ему небритый толстяк. – Останешься с нами.

Берни снял гитару, уложил её в футляр и поднял с пола рюкзак. Оглянувшись, он увидел Наташу. Её лицо было мокрым от слёз. Берни подошёл к ней, положил руку на плечо и улыбнулся.

– Goodbye, Natasha, – сказал он и, пройдя мимо расступившихся людей в целлофановых одеяниях, вышел из типи.

– Эй! Куда это он? – донёсся ему вслед удивлённый голос толстяка.

Берни спустился к реке. На его щеку сел комар. Берни дождался, пока тот напьётся и улетит, а затем двинулся вниз по течению. Река тихо шумела, обгоняя Берни. Сквозь просвет в тучах показалась луна, и при виде её где-то далеко в лесу завыли волки. Берни почувствовал, что, наконец, исполняет то, что было давно для него написано, и пошёл на зов.