ПОД СЕНЬЮ О

Она шла по рыжей аллее парка и носками модных туфель распинывала опавшие листья — вправо, влево, влево, вправо — желтые, оранжевые, коричневые… Завтра всё изменится. Завтра приедет Карпов и поставит точку.

Почему бы нет?

Она вздохнула, прошла еще несколько шагов и села на лавочку — одинокая девушка с ярко выкрашенными волосами. А осень гоняла вокруг обрывки седеющей паутины, запахи далекого костра и не раздражающего сентябрьского уныния.

«О-сень, о-сень…» — с тоской пропели лысеющие кроны деревьев.

Она, не снимая перчаток, потерла указательным пальцем кончик носа, покачала головой и пробормотала им в такт: «О-сень — сень — под сенью О». И усмехнулась: все-таки филолог — не профессия, а состояние души.

В перспективе маячила семья: муж, ребенок, тапки под кроватью и длинные воскресные вечера.

Н-да. В принципе — неплохо.

Мимо бредет одинокая собака. За ней одиноко тащится старуха с котомкой. О-сень. Все — под сенью…

Она опять вздохнула, вытащила из пачки сигарету и закурила. Дым колечками — одно за другим, одно за другим… И листья кружатся, и дым колечками. И она на лавочке. Осенне-городской пейзаж.

А завтра приезжает Карпов. Герой из сказки со счастливым концом. Приедет и скажет: «Выходи за меня. Я тебя люблю». Она дурацко улыбнется и пожмет плечами — на ней еще никогда не женились. Улыбка получится кривенькая и виноватая. Так улыбается побежденный или загнанный в угол. В принципе это одно и то же. Но он не обратит внимания. Затем — обязательный маленький презент из внутреннего кармана. Потом — родня, охи-ахи, а потом все напьются авансом за ее будущее счастье и раздерутся. Позор.

Сигарета потухла.

— Молодой человек!.. — проходивший мимо оглянулся и, увидев красноречивый жест, полез за зажигалкой.

— Спасибо вам!

— На здоровье…

Она точно знает, что в какой последовательности он скажет.

Сначала — «выходи…», потом — «люблю…». На первом месте дело, на втором — условности. Между парой никотиновых затяжек, тех, что «на здоровье». Вроде бы пустяк…

Щелчок — и окурок летит в сторону. Не в урну — прямо в стаю шебаршащих беспокойных листьев.

А что невесты отвечают в таких случаях? Нормальные — понятно: «Люблю — не могу — согласна». А остальные? Остальные гоняют в парке листья, курят и мерзнут на лавках. «Уезжай, дорогой, я еще не решила». — «А какого черта звала?!.» Действительно, какого? Скажи мне: «Да пошла ты!» — грубо, по-мужски, зло разрывая слова; сверкни глазами. Сделай выбор сам, оттолкни меня, пусть импульсивно и необдуманно. И я уйду. Побреду куда-нибудь с тяжелым вселенским грузом — виной за свою нелюбовь. А родственники вслед — беспощадными эринниями, тучами сартровских мух, неотступно и нудно: «…такой парень… так любит… не упускай, не упускай…».

Не-у-пус-кай. Ай-ай.

Таких у нее действительно не было — положительных, надежных, а главное — холостых и желающих бракосочетаться. Вцепись в него по-бабьи, взвизгивая от радости: «Попалась, мол, птичка. Нужен не нужен, разберемся как-нибудь! Главное — не упустить».

Она встает, аккуратно поправляет волосы и продолжает свой аллейный марафон — под сенью О. Завтра приезжает Карпов. Под ее сень, в ее осень.

Завтра.

А пока — сегодня.

Через десять минут в самом конце аллеи эффектно притормозит авто. Оранжевый ковер из листьев китайского клена вздыбится под мягко шуршащими шинами. Она подойдет (уже не такой легкой, но всё же уверенной походкой), откроет дверцу и сядет рядом с водителем. Скажет какую-нибудь развязную шуточку вместо приветствия, вытащит еще одну сигарету и будет долго мять ее вздрагивающими пальцами. Потом тонкая папиросная бумага лопнет под откровенным натиском, и табак неуклюже хлопнется на черную юбку. (Не-у-пус-кай.) Он положит ей руку на колено и скажет: «Держись». Машина бесшумно тронется, и они поедут на окраину, в больницу с высокими потолками. За окном замелькают деревья, пустыри, серые дома, провода троллейбусных маршрутов, снова деревья… Она откинется на спинку сиденья, от которого будет пахнуть не ее духами, прикроет глаза и постарается отвлечься («Я буду думать о ЗАВТРА»). Но внезапный животный страх буквально парализует ее — всё внутри сожмется, и мелко-мелко затрясутся колени и руки: «Что же я делаю? (Не-у-пус-кай.) Скорее бы».

Он снова дотронется рукой до ее трясущегося колена и легонько сожмет его: «Еще несколько часов — и всё. Держись…». Ладонь у него чуть дрожит. Ему тоже страшно. Но не так, как ей.

Завтра приезжает Карпов.

Из другой жизни в ее жизнь.

Спокойный и уверенный. К ней — беспокойной и сомневающейся.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО — ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ВСЁ ЗАКОНЧИТСЯ. Надо только взять себя в руки. Под сенью О кружат китайские листья, те, что с китайского клена, дымится выброшенный окурок, скулит замерзающая собака. Так было и будет. Круговорот природы не нарушен. НАРУШИШЬ ЕГО ТЫ.

Она пытается улыбнуться и старается не смотреть на спутника.

А в голове совершенно неожиданно появляется мысль, одна-единственная за последние несколько часов, не изгаженная страхом и виной, трезвая, ясная и оптимистически обнадеживающая: «ДА ПОШЛИ ВЫ ВСЕ К ЧЕРТУ!»