ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ

 

 

(Стихи 1996-2000 гг. из неопубликованной книги)

 

 

ПРЕДТЕЧИ

Мы разные, дружок. Младой да ранний –
Ты весь ещё восторгом полупьян.
Какой любви под угрями желаний
Клокочет огнедышащий вулкан!

Ах, сердце… Ах, душа… Ах, человечье
Начало под прикрытием тоски! –
Где мысль тревожит и противоречит,
А тело – просит – мысли вопреки…

И, если б только бычье да коровье –
Промеж людей – до судорог в крови,
А не любовь, – лишь глупою игрою
Была бы людям азбука любви.

Мы разные. Моя Держава Детства
Так далеко, что и не снится мне.
Моё слегка поношенное сердце
Уж не грустит о ней наедине.

Как ты живёшь, я в детстве и не бредил.
Я худо жил, о, юный чудодей.
Мы разнимся на всех, кого я встретил,
На всех – тобою встреченных людей,

На седину, что множится и множит
Печальный круг раздумчивых забот,
На крепость рук и гладкость юной кожи,
На злую суету моих невзгод,
На боль твою: она моей – больнее…
Я к чудесам и гадостям – привык:
И зря не плакать, схлопотав по шее,
И в радости – проглатывать свой крик…

На годы бессознательной боязни,
Где с молоком впитался в сердце страх,
Где Истина – секрет под страхом казни,
А Ложь – на троне и при орденах.

Откуда ж видеть верные дороги?
Такая сволочная штука – жизнь:
Когда грызутся меж собою Боги,
К ним в судьи, смертный, лучше не просись:

Они (когда положено) объявят –
В какого Бога верит правый суд.
Они – кого им надо – обесславят,
И тех вперед ногами унесут.

И только успевай не удивляться,
И только зло случайно не прости –
Так много мерзопакости и бл.…ва,
Что и за вечность их не извести…

Но, может быть, я тем тебя свободней,
Что знаю: как бы ни был чист и прям,
Но, чем твоя дорога благородней,
Тем чаще попадает по соплям…

Вот почему – сквозь причинявших боль мне
Ещё ясней провидя правды свет –
Плюю на боль с высокой колокольни
Моих высот, которых выше – нет.

Мы – будущего верные предтечи.
Вот почему, как болью ни язви,
Поэт – вулкан: его прорвёт – и легче
Планете бурь, иссохшей без любви.

 

ТЁПЛОЕ И ПУШИСТОЕ

Усталая учительница

то ли французского, то ли английского,
Удачно купившая три с половиной килограмма хека,
Неожиданно повстречала… не так,

чтоб уж очень близкого,
Но всё же в достаточной мере знакомого человека.

Чтобы – ей, закалённой в вопросах дидактики,
И в крутом горниле педагогической практики
Непосредственно варившейся немало лет –
Вдруг растеряться, вдруг побледнеть и – нате-ка:
(Господи!) – вспыхнуть как маков цвет…

Словно солнечный зайчик из туманной юности
Чудом протиснулся через года
И высветил какие-то пустяки да глупости,
Которых, может быть, и не было никогда.

Ах, да!.. И окунувшись в какую-то звёздную муку,
Вспоминала… Нет – помнила. И уже не замечала,
Как хозяйственная сумка оттягивает руку…
И кивала. И улыбалась. И что-то отвечала.

Значит, «пепел времени» не всё засыпал?
И сколько же это прошло? – Сто лет… –
Как июльской ночью кому-то выпал
Непоправимейший из всех ответ…

«Нет…» – и не напахнуло ни затхлым, ни старым.
«Нет…» – и юную голову закружив,
По каким-то невидимым капиллярам,
По каким-то сообщающимся каналам души
Нежность передавалась – облачками укутала,
Атомами печали серебряно обволокла
И, словно под невидимым мерцающим куполом,
Клюнулась в сердце и проросла…

…И что-то говорилось по мере вежливости,
А что – расспроси, и самой неведомо.
…Впрочем, корпускулярная теория нежности
Нами до конца ещё не исследована.

…И шла сквозь город, словно заново перелистывая
Июли памятные, скрипучие декабри.
И что-то тёплое-тёплое и как бы даже пушистое
Щекотало притихшее сердце и улыбалось внутри.

…И много после: как бы волна случайная
Прихлынет и оставит подобие мерцающего следа
О том, что недавно случилось нечто необычайное
И вроде бы даже праздничное… Ах, да!..

И, кажется, что-то ещё потом приснилось,
Где что-то праздничное едва-едва не сбылось.
А после – успокоилось всё. Забылось.
Благополучно изгладилось… И всё обошлось.

Когда однажды всё-таки сбывается
Лелеемая давняя мечта,
От жизни словно что-то отрывается,
И возникает как бы пустота.

Так, без мозоли, только что отрезанной,
Ты вдруг опять впадаешь в хромоту.
Так алкашу – существованье трезвое
По первости сносить невмоготу.

Так – толстосум в обилии застолья –
Припомнил бы и горько зарыдал
О днях, когда последний хрен без соли он
Со зверским аппетитом доедал… –

Как жил в трудах и беспросветной скудости,
Где кругом голова: куда бежать?
Так старость со слезой грустит о юности,
Где поскорей хотелось возмужать.

…И на груди воркует благоверная –
Под боком и любовь, и страсть.
Но сердцу отчего-то снится – первая,
Что обожгла, но так и не сбылась…

 

 

СМЕХ БЕЗ ПРИЧИНЫ
КАК УТРЕННЕЕ УПРАЖНЕНИЕ

 

Да не будьте мрачными и хмурыми!

Вл. Высоцкий
Если пухнет голова
От печали, от кручины,
Ты утрами – раз-и-два –
Улыбайся без причины –

Как дурак над глупой цацкой, –
Через силу, но вот так, –
Чтоб из зеркала дурацки
Разулыбился дурак. –

Не назло Фортуне гордой,
Но и жлобству не в поклон…
А кто вечно с мудрой мордой –
Может, вовсе не умён?
Жми – от уха и до уха –
А бровей – не смей! – не хмурь:
Лыбься, брат! – и ясность духа
Перекатится вовнутрь.

И тогда уж слушай в оба,
Как внутри (на подвиг скор)
Приподымет крышку гроба
Комсомольский твой задор.
БАБОЧКИ ИЮЛЯ

Пока за горизонтом спит заря,
Жужжа, как срикошетившие пули,
Мелькают в тесном круге фонаря
Мерцающие бабочки июля.
Но, может быть, и нам не избежать
Сомнения на жарком склоне лета,
Что можно век блестеть и отражать
И веровать, что ты – источник света.

* * *
Какая с календарного листка
Вам усмехнется дата в это утро?
В среде людей то траурно, то смутно.
Конец тысячелетия. Тоска.

Тоска… И всё же, надобно сказать,
Растёт наш дар с невзгодами сражаться:
А нам бы только сутки продержаться!
А нам бы только месяц простоять!..

Да этот век… Да эту жизнь… А там –
Везенье невезуху перетянет!
И что-то очень светлое настанет,
Согласно упоительным мечтам!..

И в этом дне, потомок мой неясный,
Взгляни назад, где мы едва видны,
Где – с точки зренья века – мы темны,
Но – с точки зренья Вечности – прекрасны.
СОБАЧЬЯ СВАДЬБА

Народ – как бедный родственник России
В смурном пиру, где пьянствуют и жрут,
Куда его не звали, не просили,
И он случайно оказался тут.
Незваному неловко и уныло.
А тех, кто зван, – вельможный взгляд тяжел:
– А это кто с таким суконным рылом?
С такой сермяжной мордой – да за стол?..

А им жратву подносят и подносят.
Но жирный да увёртливый лакей
Тебя отведать кушаний не просит:
Мол, кушать – привилегия гостей…

Породисты крутые крупы самок.
А уж самцы – так их крутее нет:
Цвет нации – самейшие из САМЫХ!
И вон как жрёт махровый этот «цвет»!

И – натощак – ты рюмку пьешь отважно… –
Но сразу – вопли средь элитных рыл:
– Сермяжный пьян!.. Ты что это, сермяжный,
Всего с напёрсток выпил – и поплыл!..

– Да кто ж так пьёт?
– Налог ему – и в угол!..
– Он вечно пьян, и это – не секрет!
– Небось, уже бессовестно профукал
Неповторимый наш Менталитет!..

– Он и сейчас не емший ходит даже –
Из хитрости и подлости своей!..
– Сермяжный деградировал!
– Сермяжный

Рожает недоношенных детей!..

– Да это ж он без Бога – неприкаян!
– Он бездуховен! Это ли не срам?
– Пока мы здесь обедаем, пускай он
Свою дорогу ищет в светлый Храм!..

…В своей родной хоромине – и здрасьте:
Чуж-чуженин… не зван… не ко двору…
Так Одиссей, вернувшийся из странствий,
Случайно оказался на пиру.

А женихи, народец расторопный, –
Галдят, злачёной упряжью слепя,
Куражась перед Русью-Пенелопой,
Её пророча замуж за себя…

Вон как умело жрёт собачья стая:
Прилежно – за себя и за народ,
В своём лице старательно спасая
Твои – менталитет и генофонд.

Что за собачья свадьба здесь приспела?
И что за гости, мать твою растак?
Конечно, Одиссей – другое дело,
Но ведь и он был парень не дурак.

И ты, холодной яростью томимый,
Взираешь на непрошенных гостей.
Ещё чуток – и вспомнится, как с ними
Однажды разобрался Одиссей…
ПЛОХИЕ ЛЮДИ

Для всех, кто проходит по спискам хороших,
Дорога светла, но всего лишь одна.
Зато уж кривых да греховных дорожек
Злодеям – хоть чёртова прорва дана.
Плохому, ему и лазейка – дорога,
Где он, хоть подлец, но себе – господин.
Плохому путей – исключительно много,
Хорошему – только лишь верный – один.

Плохой – отродясь бережёт свою шкуру
По мере своих нерастраченных сил,
Плохой – не закроет собой амбразуру,
А ждёт, чтоб хороший пришел – и закрыл.

В итоге, плюя на понятие Долга
И службу во имя Великих Идей,
Плохие живут исключительно долго –
И в этом заслуга хороших людей.