МОЯ ВОЙНА

(Продолжение. Начало в №3-4 т.г.)

КАЛИНИНСКИЙ И ПРИБАЛТИЙСКИЙ ФРОНТЫ

Госпитальные условия не были для меня новинкой – хорошо помнилось недавнее пребывание на стационарном лечении после ранения, полученного на финской войне. Но новая обстановка после продолжительной партизанской жизни некоторое время не воспринималась. Не верилось, что тебе ежедневно по три раза симпатичная девушка будет приносить тарелки с едой, а ты, как барин, сидя за столом, покрытым скатертью и пользуясь столовым прибором, будешь «уплетать за обе щеки» принесенное. А вечером разденешься до исподнего белья и ляжешь в постель с чистыми простынями, положив голову на подушку. И никто, и ничто тебя до утра не потревожит.
В госпитале я пробыл недолго. После выписки был направлен в команду «выздоравливающих». В нее направляли всех раненых и больных, которые уже не нуждались в стационарном лечении, но и не подлежали отправке на фронт до заключения медицинской комиссии. Кстати, нас, прибывших из тыла врага, стали вызывать на беседу в особый отдел, где его работники расспрашивали, да что уж там – устраивали допрос о том, как мы оказались в окружении, чем занимались, будучи на оккупированной территории и т. д. Один раз вызывали и меня. Шла война и, наверное, такая практика была оправдана – немцы использовали самые различные приемы для засылки своих людей в наш тыл с целью ведения шпионажа и совершения диверсий. Из всех партизан, прибывших вместе со мной, больше на подобные собеседования, никого не вызывали.
Недалеко от нашего госпиталя саперы обустраивали дорогу, проходившую по заболоченной местности, и мы целыми днями были тоже заняты на этой работе. Нужно было спиливать деревья, освобождать их от сучьев и после распиловки на себе подносить бревна к месту работы, монтировать из них настил будущей дороги. К вечеру, уставшие, мы еле доходили до казармы, ужинали. Утром, после завтрака, снова шли работать на строившуюся дорогу. Командование говорило, что эта дорога к фронту имеет важное стратегическое значение. Мы и сами понимали – строим, значит так надо. Вот таким образом шло наше «выздоровление» перед отправкой на фронт. Наконец задание по прокладке дороги, было выполнено, я прошел медкомиссию и был направлен в штаб армии, воевавшей в составе Калининского фронта. Руководством медицинского отдела армии я был назначен в одну из воинских частей на должность фельдшера батальонного медицинского пункта.
Шло лето 1943 года. Территориально Калининский фронт в это время действовал в Калининской и Смоленской областях. Часть, в которую я получил назначение, размещалась на территории Смоленской области. Не знаю, к сожалению или нет, но по прибытии в часть командование полка, узнав, что я из бывших партизан да к тому же участвовал в финской войне, вместо фельдшера батальона почему–то определило меня в полковую разведку, причем не рядовым разведчиком, а заместителем командира взвода. В делах полковой разведки я был полным дилетантом, ведь наши действия в тылу врага, в том числе и по ведению разведки, и такие же действия в условиях действующей армии – это «две большие разницы». Тем более, что моя должность санитарного инструктора роты во время финской войны к разведке вообще никакого отношения не имела. Но, как известно, приказы в армии не обсуждаются.
Знакомство с некоторыми официальными документами, по организации, задачам и принципам ведения войсковой разведки, общение с бойцами, позволили сравнительно быстро войти в курс дела и приступить к работе в новом качестве. Что касается армейской жизни, то она для меня была уже привычной. Кстати, в нашем взводе разведки бойцы были или старше или моложе меня, а ровесников, родившихся в 1921 году – не было.
Поскольку мое дальнейшее пребывание на фронте будет связано с сухопутными силами, дам некоторые пояснения о структуре этого рода войск на то время.
Армия – являлась войсковым объединением. В ее состав входило несколько стрелковых дивизий и одна артиллерийская дивизии, инженерные части, службы связи и тыла и некоторые другие подразделения обслуживания. Число дивизий зависело от особенностей участка фронта и боевых задач, выполняемых армией.
Стрелковая дивизия считалась общевойсковым соединением. В ее состав обычно входило три стрелковых полка и артиллерийский полк и службы и подразделения обслуживания.
Полк числился как отдельная войсковая часть. Состоял обычно из трех стрелковых батальонов, подразделений артиллерии и так далее. Штатная численность составляла в среднем 2 – 2,5 тысячи человек.
Во всех перечисленных войсковых структурах медицинская служба тогда входила в состав службы тыла.
Батальон являлся общевойсковым подразделением и состоял из трех стрелковых, одной пулеметной рот и некоторых подразделений обслуживания. Медицинская служба батальона и тогда подчинялась непосредственно командиру батальона. Средняя численность батальона – 500 – 600 человек.
Рота состояла из трех стрелковых и одного пулеметного взводов. Других подразделений в составе роты обычно не было. Ее численный состав – 120 – 130 человек.
Взвод – начальное подразделение, состоявшее из трех стрелковых и одного пулеметного отделений, с общей численностью 30 – 40 человек.
Отделение – первичное подразделение в составе 10 – 12 человек.
В действительности на фронте, ввиду несвоевременного пополнения потерь, численный состав перечисленных формирований обычно был меньше приведенного.
В начале лета Калининский фронт вел, в основном, оборонительные бои. Каждая войсковая часть или подразделение занимали оборону на более широком фронте, чем это предусматривалось соответствующими наставлениями. Летом 1943 года сложилась тяжелая обстановка в районе Орла и Курска, куда и направлялись дополнительные войска. Немцы на нашем участке фронта широкомасштабных боевых действий в то время не вели. Мы находились в обороне. Основные силы немцев были сосредоточены на Орловско–Курском направлении.
Из боевых действий нашего взвода разведки особо запомнилось одно. Нам была поставлена задача – «взять языка», привести живого фрица. Это считалось довольно трудным и опасным делом. Нужно было преодолеть нейтральную полосу в 300–500 метров, сделать проходы в заграждении из колючей проволоки, нередко двухрядном, подойти к траншеям противника и попытаться захватить часового или кого–то из числа находившихся в землянке или блиндаже. Потом, вместе с захваченным немцем, проделать обратный путь до своих траншей. Вот такой сценарий «взятия языка» в словесном изложении. А на практике саперы предварительно намечали проходы, свободные от мин, а местность тщательно изучалась. Нужно было учитывать и то, что нейтральная полоса немцами постоянно освещалась ракетами, а их они для этих целей не экономили. Преодолевать эту полосу в 300–500 метров нужно было ползком, а на передвижение таким способом даже «детям – ползункам» в обычной домашней обстановке, без одежды, приходится затрачивать немало усилий.
Подготовка была закончена. Взять «языка» поручили нашему взводу разведки. Была выделена группа в составе шести или семи человек, а ее командиром назначили меня. В указанный срок мы ушли на выполнение этого задания. Перед выходом мы сдали в штаб все личные документы, в том числе и личные медальоны, в которых хранились данные, необходимые для сообщения родственникам в случае гибели владельца медальона. Были сняты знаки воинского различия и все имеющиеся носимые нагрудные знаки. После этого чувствуешь себя не совсем уютно, но таков был установлен порядок для всех, кто уходил на подобные задания.
Перед тем, как покинуть траншею нашего переднего края, бойцы пожелали нам удачи. Мы, по традиции, послали их к черту и двинулись к немецким позициям. Из–за интенсивного освещения нейтральной полосы лишь изредка делали короткие перебежки. Передвигаясь ползком, нейтральную полосу обороны мы преодолели без происшествий, «перекусили» щипцами колючую проволоку и сделали в заграждении проход. Делали все это с большой осторожностью, так как немцы практиковали навешивать на колючую проволоку пустые консервные банки и другие погремушки. При прикосновении к проволоке они начинали греметь, и тогда немцы в этом направлении открывали огонь. Затем трое разведчиков, с целью подстраховки, остались у проделанного прохода, а я и три товарища поползли к вражеской траншее. Мы довольно близко подползли к траншее и увидели двух прохаживающихся часовых. Оставалось только рывком спрыгнуть в траншею, «втихую» ликвидировать одного и без шума заткнуть кляпом рот второму, скрутить его и дотащить до оставшихся товарищей. Ну а дальше, как говорится, дело техники. В принципе сделать это не составляло большого труда – мои товарищи уже имели подобный опыт.
Но в самый последний момент случилось непредвиденное – наши минометчики открыли огонь по первым траншеям противника, мины рвались буквально перед нами, немцы подняли тревогу и открыли стрельбу в нашу сторону. Понятно, что в такой обстановке о взятии языка не могло быть и речи. Более того, мы сами оказались в своеобразной ловушке, между двух огней, и я отдал команду на отход. Стояла еще ночь, и нам удалось без потерь добраться до своих траншей.
Вообще, по договоренности, минометчики должны были своим огнем прикрыть наш отход с «языком». Но то ли мы задержались с преодолением нейтральной полосы, то ли минометчики открыли огонь раньше времени… Но задача по захвату языка оказалась не выполненной. Командование сразу же сделало разбор этого случая. Командир минометчиков и я получили соответствующий «нагоняй». От более тяжкого наказания спасло то, что все обошлось без человеческих жертв.
Через некоторое время в нашу часть с плановой проверкой прибыл член военного совета армии. Ему, конечно, уже было известно о неудавшейся попытке взять «языка». В ходе проверки, беседуя с разведчиками, он спросил меня, какое военное училище я окончил. После моего ответа об окончании гражданского медицинского техникума и получении диплома фельдшера генерал сказал командиру, что меня нужно использовать по специальности. Буквально через пару дней я был назначен фельдшером стрелкового батальона. Вот так закончилось мое пребывание в разведке.
И несколько слов в порядке информации. Член военного совета армии, как войскового формирования, по должности, являлся в армии вторым лицом после командующего и обладал большими полномочиями.
Итак, где–то во второй половине июня 1943 года, я приступил к исполнению обязанностей фельдшера батальона. Медицинская служба батальона имела в своем составе батальонный медицинский пункт (БМП), четырех санитарных инструкторов (по одному в трех стрелковых и одной пулеметной ротах) и 13 – 15 санитаров (по одному в каждом взводе). В штате БМП числились фельдшер, санитарный инструктор, санитар и ездовой (в БМП была одна конная повозка для вывоза раненых и перевозке имущества БМП при его перемещении). Таким образом, всего в штате медицинской службы стрелкового батальона было 18 – 20 человек.
Из четырех штатных работников БМП я и ездовой были русскими, санинструктор – украинец, а санитар – то ли из Мордовии, то ли из Чувашии. Этот небольшой многонациональный коллектив отличала дружба и взаимопонимание, что и обеспечивало нужный уровень выполнения БМП своих задач. Вскоре после назначения на должность начальника БМП, мне было присвоено звание «лейтенант медицинской службы». Мы были немного удивлены – обычно будущему офицеру вначале присваивалось звание «младший лейтенант». Но, как говорится, начальству видней.
Оказание медицинской помощи раненым осуществлялось следующим образом. В оборонительном бою первую помощь раненым оказывали санитары и санитарные инструкторы непосредственно в траншеях. Нередко раненые оказывали помощь себе или товарищу сами. Для этого каждому воину выдавался индивидуальный перевязочный пакет, такой же, каким мы пользовались и во время событий в Финляндии. Кстати, каждому выдавался ещё индивидуальный противохимический пакет, предназначенный для оказания помощи в случае применения противником боевых отравляющих веществ. Нами же весь личный состав батальона был обучен правилам пользования этими средствами. После оказания первой помощи санитары или санинструкторы тяжелораненых «выносили» к посту санитарного транспорта, где дежурила повозка. На ней раненые доставлялись на БМП. После оказания раненым доврачебной помощи (так официально называлась помощь, оказываемая фельдшером), тяжелораненые уже транспортом (такими же повозками) медицинской службы полка эвакуировались в полковой медицинский пункт (ПМП).
Для поста санитарного транспорта выбиралось укрытое место, обычно на удалении 200 – 300 метров от траншей переднего края. Вот этот участок был самым трудным и опасным звеном во всей деятельности фронтовой медицинской службы. Дело в том, что вся передовая линия обороны, на всю ее глубину, интенсивно простреливалась противником и выносить раненых на носилках, естественно, было невозможно (вот почему слово «выносили» взято в кавычки). Поэтому, доставлять раненых до поста санитарного транспорта санитару приходилось ползком, таща за собой раненого, уложенного на плащпалатку. Нередко санитару приходилось нести раненого просто «на себе».
Сама плащпалатка представляла кусок брезента, размером примерно два на два метра. Выдавалась она каждому солдату. Пользуясь пришитыми к брезенту тесемками, ее можно использовать как плащ, а наличие по периметру специальных отверстий позволяло при необходимости, из нескольких штук, соорудить обычную палатку для временного размещения и укрытия от непогоды. Ну а для выноса раненых «на себе», санитары пользовались, в зависимости от характера ранения, одним из специально отработанных для этих целей способом. С этими способами мы знакомили весь младший медицинский персонал в процессе его обучения. Не владея этими приемами, выносить раненого было бы не только труднее для санитара, но и могло причинить раненому дополнительную травму. В зимнее время для выноса раненых использовались специальные лодочки–волокуши. Раненый укладывался в эту лодочку, и санитар, пользуясь специальными лямками, тащил ее за собой. Часто таким выносом приходилось заниматься и мне.
В наступательном бою санитарные инструкторы и санитары продвигались вслед за наступавшими своими ротами и взводами, при появлении раненых оказывали им помощь, сносили их в укрытие, обозначали это место палкой с привязанным куском бинта и возвращались к своим подразделениям. БМП в этих случаях работал «с ходу», продвигаясь вслед за наступавшими подразделениями батальона. Повозку оставляли в укрытом месте, а сами шли или ползли к местам боев, находили раненых и выносили их к оставленной повозке. К этому же месту приезжали одна или две повозки из медицинской службы полка. Нуждающимся раненым оказывалась дополнительная помощь, после чего они на этих повозках эвакуировались в ПМП. Мы же продолжали продвигаться, повторяя только что изложенный способ оказания помощи раненым. И так до конца боя.
Вообще вынос раненых с поля боя – это очень тяжелый труд. Не говорю уже об опасности. Не случайно, приказ Наркома Обороны И.Сталина, № 281 от 23 августа 1941 года обязывал командиров представлять к награждению работников медицинской службы за вынос раненых с поля боя. Кстати, этот приказ, в отличие от других, войскам был передан не в письменном виде, а по телеграфу. В приказе были определены и основания для награждения.
А именно:
- за вынос 15 раненых – медалью «За отвагу» или «За боевые заслуги»
- за вынос 25 – орденом «Красной звезды»
- за вынос 40 – орденом «Красного знамени»
- за вынос 60 – орденом «Ленина»
- за вынос 100 – присвоение звания «Героя Советского Союза»
Так, работа медиков переднего края была приравнена к ратным делам летчиков, танкистов и моряков, награждаемых за сбитые самолеты, подбитые танки, потопленные корабли противника и другим боевым подвигам советских воинов.
Находясь в длительной обороне, для БМП мы оборудовали две землянки – одну для себя и одну для оказания помощи раненым и больным. В выкопанный котлован, размером около трех метров по сторонам и двух метров высотой, по углам вкапывали столбы, а стены между ними, чтобы земля не осыпалась, огораживали жердочками, досками или другим плотным материалом, оказавшимся под рукой. На столбы по периметру укладывали более длинные бревна, так, чтобы их концы сантиметров на 20 лежали на земле. Затем из таких же бревен, обычно в два ряда, перпендикулярно друг к другу, делался настил для потолка. Уложенные ряды бревен назывались «накатом», помните в песне – «землянка наша в три наката». Снаружи, бревна застилали лапником и всю поверхность засыпали землей. С боковых сторон, ниже уровня первого ряда бревен, оборудовали какое–то подобие окна. Затем монтировали вход, устанавливали «буржуйку», расчищали площадку у наружного входа и вывешивали флажок с красным крестом. Пол, где мы спали, застилали толстым слоем лапника. По такому же принципу, только меньших размеров, оборудовалась и землянка для оказания медицинской помощи. В этой землянке на ночь оставались санитарный инструктор и санитар, а я и ездовой – в другой. Зимой из жердей и лапника оборудовалось стойло для лошади. Дополнительно лошадь накрывали специальной попоной. Размещался БМП на одной площадке с хозяйственными подразделениями и штабом батальона, на удалении (в обороне) в пределах полутора – двух километров от переднего края обороны.
Построенные таким образом землянки вполне можно именовать ДЗОТом – они надежно защищала от мин и снарядов небольшого калибра.
К сожалению, такое «идеальное» для передовой линии фронта размещение, было исключением, чаще же приходилось довольствоваться обычным котлованом с легким потолочным перекрытием. Тыловые подразделения батальона постоянно обстреливались из минометов и легких орудий и несли потери в личном составе.
Вспоминается курьезный случай, который произошел однажды с нашим медицинским пунктом. Как–то, во время обеда, мы находились в такой вот, наспех оборудованной землянке и услышали разрывы мин. Судя по звуку разрывов, это были мины довольно крупного калибра. Дело привычное, мы продолжали обедать, как вдруг с потолка на нас и в котелки с обедом, посыпалась земля, потолок, сделанный из жердей, обрушился, и выход оказался заваленным. К счастью, сами мы отделались ушибами от упавших жердей и оглохли от взрывной волны. Оказавшись «закупоренными», почти в темноте, не имея к тому же возможности встать в полный рост, мы не могли выбраться самостоятельно. Спасло нас то, что мина разорвалась над входом в землянку, а наш обеденный стол находился у противоположной ее стены. Упади мина у этой стены, последствия были бы более тяжелыми. Все, кто был в это время снаружи, видели, что произошло, довольно быстро расчистили завал и были удивлены, увидев своих «докторов» живыми. Общими усилиями землянка была восстановлена, а вот обед восстановлению уже не подлежал.
Вообще солдаты к нам относились с большим уважением – война есть война и каждый знал, что ему может потребоваться наша помощь. Впрочем, все медики БМП были настоящими товарищами и иного отношения просто быть не могло. А для нас этот случай стал уроком – впоследствии мы стали использовать любую возможность, чтобы свое фронтовое жилище делать более прочным.
Войска Калининского фронта летом 1943 года, в основном, вели бои отвлекающего характера. Нужно было не дать противнику возможности перебрасывать крупные резервы в район Курска и Орла, где разразилось одно из крупнейших сражений, вошедшее в историю под названием Курская битва. О ее масштабе можно судить хотя бы по такому факту: 12 июля в районе станции Прохоровка произошло танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало, как нам говорили на политинформациях, многие сотни танков. Курская битва закончилась разгромом более 30 дивизий противника и стала для Германии той катастрофой, после которой она уже не смогла оправиться. В ознаменовании этой нашей победы в Москве 5 августа был произведен первый в период Отечественной войны салют.
О происходящих событиях в стране и на фронтах, в том числе и на своем фронте, мы узнавали из получаемых центральных и фронтовых газет, на проводимых политинформациях и рассказов командиров.
Одной из разновидностей боевых действий являлась «разведка боем». Проводился такой бой с целью выявления системы огня и прочности обороны противника и для отвлечения его резервов от переброски на другие участки фронта. В первой половине августа в таком бою принял участие и наш полк. Целые сутки шел ожесточенный бой. Ценой больших потерь нашим частям удалось захватить лишь первые траншеи противника. БМП мы переместили ближе к передовой и развернули в землянке, оставленной нашими солдатами. Практически, весь состав БМП занимался выносом раненых с поля боя – санитарные инструкторы и санитары рот продвигались со своими подразделениями и ограничивались лишь оказанием помощи раненым на месте получения ранения. Вскоре стали поступать сведения о выходе из строя самих медицинских работников в ротах. Многих раненых мы находили на поле боя без оказанной медицинской помощи. Противник обстреливал наши позиции на всю глубину, что существенно затрудняло оказание помощи раненым и вынос их с поля боя.
При выносе мною очередного раненого буквально рядом разорвалась мина. К счастью, я и раненый отделались глухотой и шумом в ушах. Удивляясь, почему нас не задели осколки. Для меня это была вторая контузия, после того обвала землянки. Несмотря на то, что к вывозу раненых подключились и повозки медицинской службы полка, многие раненые оставались в местах укрытия, ожидая прибытия очередных повозок. Говорю об этом потому, что любая задержка с оказанием хирургической помощи существенно снижала эффективность последующих операционных вмешательств, проводимых уже в тыловых медицинских учреждениях.
Этот бой продолжался весь день и стал стихать лишь с наступлением темноты. Батальоны полка, имевшие недокомплект в личном составе, потеряли убитыми и ранеными более половины своих бойцов. Нами на БМП в этом бою была оказана помощь более ста раненым (регистрация раненых была обязательной). Потеряли и еще какое–то количество из числа легкораненых – они, минуя БМП, самостоятельно добирались до ПМП. В числе тяжелораненых оказался и командир нашего батальона. Я оказал ему помощь непосредственно на поле боя и вместе с ординарцем мы вынесли его к месту стоянки санитарной повозки и эвакуировали на ПМП.
И ещё об одной потери. В штабе работал один офицер, с которым мы часто встречались. Его знали как грамотного, смелого офицера и вообще порядочного человека. И как–то в разговоре, еще задолго до этого боя, он сказал, что с детства боится боли. Мы тогда этому особого значения не придали, поскольку боль удовольствия никому не доставляет. А во время того боя работники штаба находились на передовой, и этот офицер был ранен в ногу, в области икроножной мышцы. Повреждены были только мягкие ткани, не было и большой потери крови. Ему сразу же была оказана помощь, но спасти его не удалось – он скончался у нас на глазах. Причиной гибели стал болевой шок. Так пришлось стать свидетелем и такой смерти.
В целом, ценой больших людских потерь, полку удалось выполнить поставленную задачу. Кстати, в этом бою принимала участие и штрафная рота и ее раненым солдатам мы также оказывали медицинскую помощь. Условия, в которых вела бой эта рота, были таким же, как и для всех остальных подразделений.
В этот же день мне впервые довелось увидеть в действии знаменитую «Катюшу». Так ласково называли установку реактивных гвардейских минометов. Смонтированы они были на специальных грузовых автомобилях и появились на вооружении нашей армии летом 1941 года. Таких систем тогда не было ни в одной армии мира. С одной такой установки залпом выпускалось 16 реактивных снарядов. Снаряды при разрывах на большой площади, примерно 300 на 300 метров, разрушали оборонительные сооружения, боевую технику и уничтожали всё живое. Немцы от огня «Катюш» не только несли большие потери, но приходили в ужас.
И вот одна такая установка подъехала к месту размещения нашего БМП. Нас и всех, кто находился поблизости, попросили немедленно покинуть это место. Мы, отойдя на некоторое удаление, вскоре увидели картину разрывов снарядов у переднего края обороны противника. После залпа установка сразу же уехала в сторону тыла, а по тому месту, откуда она стреляла, немцы открыли артиллерийский огонь. Вот почему артиллеристы просили нас покинуть место, где остановилась «Катюша». К сожалению, этот залп никакого урона немцам не принес – удар был нанесен по первой траншее немцев, а наши атакующие подразделения к этому времени, прорвав оборону противника, вели бой уже в третьей траншее, отстоявшей на значительном удалении от первой траншеи. Произошло это скорее всего потому, что до артиллеристов «Катюши» не дошла информация о положении на переднем крае.
Кстати, «Катюши» – впервые были применены в июле 1941, дав свой первый залп в районе станции Орша.
За этот бой большая группа солдат и офицеров были представлены к правительственным наградам. Медалью «За отвагу» был награжден и я. Эта медаль считается солдатской, офицеры награждались ею крайне редко. Для меня, по-видимому, было сделано исключение, поскольку мне, как и рядовому санитару, пришлось выносить раненых непосредственно с поля боя. После этого боя подразделения полка заняли отведенный участок обороны, потребовалось некоторое время для уточнения потерь и приведения себя в порядок. Медицинская служба батальона потеряла почти половину своих санитарных инструкторов и санитаров. Несмотря на большой некомплект личного состава, командование выделило нужное количество солдат для обучения их правилам оказания первой медицинской помощи и последующего включения их в штат санитаров. Сложнее было с санитарными инструкторами – их готовили при медицинском отделе армии, и некоторое время пришлось обходиться оставшимися.
В ходе последующих наступательных боев войска Калининского фронта вышли на территорию Псковской и Витебской областей. При этом наш полк, в составе 43-й армии, оказался на территории Витебской области. Он вел боевые действия восточнее Витебска, примерно там же, где в 1942 году, только чуть западнее, действовал наш партизанский отряд. Так, мне в третий раз довелось принимать участие в боях за освобождение Белоруссии.
Где-то, в начале сентября, мне пришлось снова побывать в разведке. На одном участке переднего края обороны противника находился большой пруд, на берегу которого стояло солидное здание, наподобие помещичьей усадьбы. Командование поставило разведчикам задачу: узнать, какими силами охраняется дом, с тем, чтобы решить вопрос о возможном прорыве здесь обороны противника с целью захвата дома и размещения наших подразделений на противоположном берегу пруда. Это обеспечивало бы лучшее наблюдение за обороной противника и оставляло, что очень важно, пруд, как естественное препятствие, уже в нашем тылу. Разведчиков было человек восемь, а мы с санитаром должны были сопровождать их и оказать при необходимости медицинскую помощь. Наверное, по старой памяти, руководство всей предстоящей разведкой было поручено мне. Перед уходом все наши документы, знаки различия и награды, как и в случаях «похода за «языком», были оставлены в штабе. С наступлением темноты мы вышли на выполнение задания.
Подойдя к пруду, мы разделились на две группы, чтобы к дому приближаться по обоим берегам пруда. Идти решили по воде, под прикрытием растущего у берегов камыша, сохраняя тишину. Глубина пруда у берегов была примерно по пояс, но идти было нужно бесшумно, выверяя каждый шаг. Тогда мне вспомнился прошлогодний рейд по болоту, который пришлось совершить нашему партизанскому отряду, выходя из окружения. Но тогда, хотя бы, не надо было тихориться. К тому же сейчас нам нужно было наблюдать за берегом, прислушиваться к голосам, окажись на берегу какой–то немецкий пост. Ведь в случае обнаружения нас просто могли бы расстрелять, как уток. В общем, шаг за шагом, нам удалось подойти к дому довольно близко.
Окна в доме были освещены, и в их отсвете можно было рассмотреть внутренность комнат и окружающую дом территорию. Немцы еще не спали, и мы слышали их голоса. Около дома прохаживался часовой, и то, что постовой позволял себе курить, можно было сделать вывод, что немцы чувствовали себя в полной безопасности. Каких–либо оборонительных укреплений около дома мы не заметили.
Оставаться здесь дольше не было необходимости, и мы, соблюдая предельную осторожность, дошли до конца пруда. Там в условленном месте встретились с остальными разведчиками и в полном составе возвратились в расположение своей части. Продрогли, как говорится, до костей. Сентябрьская ночь в условиях средней полосы России – не лучшее время для купания, а нам пришлось находиться в воде около двух часов. Старшина роты выдал нам резервное обмундирование, мы переоделись, напились чаю и постепенно пришли в нормальное состояние.
Наше возвращение ожидал представитель штаба, который после представления схемы расположения пруда и дома, составленной по памяти, и моего доклада, выразил нам от имени командования слова благодарности за выполненное задание и вернул все наши «атрибуты», оставленные перед уходом на разведку.
Спустя некоторое время, нашим полком была проведена операция, в результате которой дом и передовая траншея противника были захвачены нашими подразделениями. К дому две боевые группы, как и мы, идя в ту разведку, подошли по воде, бесшумно сняли часовых и разоружили спящих в доме немцев, которые даже не успели понять, что произошло. Затем, эти же группы, при поддержке наших фланговых подразделений, захватили первую траншею обороны противника, не успевшего оказать существенного сопротивления. Оставшиеся в живых немцы были взяты в плен. С нашей же стороны потерь не было. Интересно, что противник, занимавший следующие траншеи, не предпринял каких–либо контратакующих мер, ограничившись обычной стрельбой по нашему переднему краю. Возможно, к более серьезным боевым действиям немцы не были готовы.
Кстати, в качестве одной из боевых групп, принимавших участие в этой операции, была штрафная рота, действовавшая на соседнем с нами участке фронта.
К осени 1943 года войска левого фланга Калининского фронта вышли на территорию Белоруссии и вели бои на подступах к Витебску. 7 ноября нам сообщили приятное известие – накануне был освобожден от немецких захватчиков Киев, столица Украины.
Войска на нашем участке фронта продолжали вести боевые действия, которые в оперативных сводках именовались как «бои местного значения». Но нам работы хватало с избытком – в отдельные дни количество раненых достигало 30–40 человек. Примерно в это же время в медицинской службе нашего полка произошло печальное событие – был убит фельдшер, один из моих товарищей, тоже начальник БМП соседнего батальона.
Помимо основной работы по оказанию медицинской помощи раненым, на нас возлагалась борьба с вшивостью. Как ни прозаично это звучит, этому армейской тонкости придавалось большое значение – случись вспышка сыпного тифа и подразделения утратили бы нужную боеспособность. В практику были введены регулярные осмотры личного состава на «форму 20». При обнаружении этих нательных кровососов проводилась обработка нижнего белья и волосистых частей тела специальным порошком. Такие плановые проверки проводились и руководителями медицинской службы полка.
Однажды в наш батальон с такой проверкой прибыл начальник медицинской службы полка в сопровождении нашего фельдшера. От батальонного медицинского пункта мы пошли на передовую, провели выборочной осмотр личного состава одной роты и направились с такой же целью в соседнюю роту. Предстояло пройти метров 60 по открытой местности, примерно метрах в трехстах от первой траншеи противника. Весь этот участок хорошо просматривался. Чтобы не попасть под огонь немецкого снайпера, передвигаться можно было только по траншее. Мне это было хорошо известно, о чем я предупредил своего начальника. К сожалению, мое предупреждение было воспринято, как проявление излишней осторожности…
Когда мы подошли к этому открытому участку, я спрыгнул в траншею, а товарищи продолжали идти верхом. Сделав несколько шагов, и по какому–то шестому чувству, мне стало тревожно. Я схватил начальника и стащил его в траншею. Тотчас мы услышали, как вскрикнул фельдшер, остававшийся наверху. Мы осторожно спустили его в траншею, но помочь ему уже не могли – снайперский выстрел оказался смертельным и фельдшер скончался у нас на руках. Похоронили его около полкового медицинского пункта. Мне довелось видеть много смертей, война есть война, но от этой, по сути нелепой смерти, осталось особо грустное воспоминание.
Ну а наш начальник медицинской службы потом не раз говорил мне спасибо за то, что я в тот день стащил его в траншею. Немецкий снайпер не упустил бы возможности расправиться с появившейся в его поле зрения удобной мишенью.
С запоздалым укором в свой адрес вспомнился и тот случай из финской войны, когда я, лишь слегка пригнувшись, на глазах у финнов, преодолел 70-метровое расстояние, торопясь к раненому пулеметчику. Ползи я тогда по-пластунски и оказывай помощь раненому, предварительно уложив его в траншею, возможно, не было бы и тех печальных последствий, упомянутых ранее. На войне даже малейшее проявление неосторожности наказывается самым суровым образом.
Кстати, этот способ «ползания» сохранился от слова «пластуны» – особые пехотные команды и части Черноморского и Кубанского казачьих войск в Х1Х веке. Они комплектовались из числа охотников–разведчиков, которые специализировались на сторожевой службе в камышах и плавнях Кубани. В целях маскировки при ведении разведки, они вынуждены были передвигаться ползком, на животе и получили название «пластуны».
Поздней осенью 1943 года и в начале 1944 года левый фланг нашего фронта вел бои на территории Смоленской области в направлении Велиж – Демидов – Духовщина, на близких подступах к Витебску. Каких-либо запоминающихся случаев в ходе этих боев не было. Мы занимались обычным делом, обеспечивая «доставку» раненых на БМП, оказывали им медицинскую помощь. Слово доставка взято в кавычки потому, что вместо обычных способов выноса раненых с поля боя в летнее время на носилках, плащпалатках или просто на себе, в зимнее время использовались лодочки – волокуши. Работал с ней один человек, и чтобы преодолеть до укрытого места стоянки санитарной повозки хотя бы 100 – 150 метров, а нередко и поболее, требовались немалые усилия. При этом тащить эту лодочку нужно было ползком – передвигаться на переднем крае в полный рост, по понятным причинам, нельзя.
Вообще оказывать медицинскую помощь раненым в зимнее время значительно труднее. На переднем крае каких-либо укрытий нет и, пока накладываешь жгут или обычную повязку, собственные кисти рук коченеют. Да и раненому зимой значительно тяжелее переносить все приемы по оказанию помощи. Зимой довольно сложно добраться до раны, при ранении груди нужно было расстегнуть одежду, а при ранении ног или рук штанину или рукав приходилось просто разрезать и только потом накладывать повязку. Особенно сложно было оказывать помощь при проникающих ранениях грудной клетки, когда в результате повреждения плевры воздух после каждого вдоха накапливается в плевральной полости, сдавливая тем самым легкое, что приводит к развитию пневмоторакса и резкому нарушению дыхания. Без оказания помощи такие раненые погибали от остановки дыхания. При оказании помощи в этих случаях, прежде всего, нужно исключить дальнейшее поступление воздуха через раневое отверстие в грудную клетку. С этой целью рана закрывается герметической повязкой, для чего использовалась прорезиненная оболочка индивидуального перевязочного пакета. Закрепить ее на ране надежнее и проще обычным лейкопластырем, но так как его постоянно не хватало, приходилось делать это бинтом, обматывая им грудную клетку и пропуская, для лучшего закрепления, отдельные туры бинта через шейно–плечевую область. При наличии зимней одежды наложить такую повязку совсем не просто, тем более, что в условиях мороза, делать все это надо быстро, чтобы скорее укрепить на раненом разрезанную одежду. После наложения герметической повязки состояние раненого менялось буквально на глазах и, прежде всего, по восстановлению дыхания.
Это один из немногих случаев, когда первая медицинская помощь спасала таких раненых от неминуемой смерти. Наверное, это понимали и раненые, произнося свое «спасибо, доктор».
И пару слов об огнестрельном ранении бедра с повреждением кости и сосудов. Опасность таких ранений заключается в том, что они, как правило, сопровождаются обильным кровотечением и без оказанной немедленной медицинской помощи, раненые погибают от потери крови. К тому же, такие раненые полностью обездвижены. Вспоминаю, с каким трудом во время финской войны мне самому пришлось ползти по снегу, имея всего лишь перелом большеберцовой кости, а перелом бедра на порядок тяжелее. У раненых с переломом бедра, прежде всего, надо наложить жгут и остановить кровотечение. Летом это делается просто – жгут накладывается непосредственно на брюки, конечно, выше раны, а зимой, поверх ватных брюк, жгут накладывать бесполезно, а снять брюки невозможно – предварительно приходится разрезать ватную штанину и кальсоны. После наложения жгута на рану накладывается обычная повязка, а потом производится фиксация всех суставов раненой ноги, чтобы не допустить трения костных отломков и возможных дополнительных осложнений.
Стандартных шин в носимых нами запасах не было, а найти какие–то подручные для этого средства зимой, практически, невозможно. Поэтому, если у раненого была винтовка, то использовали ее, а при отсутствии – раненую ногу прибинтовывали к здоровой ноге. Кстати, при переломе плечевой кости, чтобы не тратить время на поиск подручных средств, для фиксации достаточно прибинтовать поврежденную руку к туловищу и в таком положении доставить пострадавшего в лечебное учреждение. В большинстве случаев такие пострадавшие сохраняют способность к самостоятельному передвижению.
Что же касается тяжелораненого, то после оказания помощи, его нужно уложить в лодочку–волокушу, закрепить специальные лямки, чтобы раненый не выпал в случае перевертывания лодочки. Затем, пользуясь специальной лямкой, ползком тащить лодочку–волокушу. В зависимости от характера местности, пост санитарного транспорта размещался на удалении 200-300 метров от передовой. Проползти все это расстояние вместе с лодочкой–волокушей было не просто. Для ускорения оказания помощи тяжело раненым, я и санитарный инструктор БМП, поочередно находились непосредственно в первых траншеях и выполняли изложенную работу по обслуживанию раненого. В это время нас постигло несчастье – в одном из боев был убит санинструктор БМП. Мы лишились смелого и грамотного товарища, и некоторое время пришлось работать с неполным составом.
В октябре 1943 года войска Калининского фронта освободили города Невель и Великие Луки Псковской области, перерезали железную дорогу Дно – Витебск, являющейся стратегическим направлением между немецкими группировками «Север» и «Центр» и с северо–запада подошли к Витебску. Таким образом, своим левым флангом фронт вел боевые действия на территории Смоленской и Витебской областях, а правым флангом на южной части Псковской области.
В конце октября мы узнали приятную новость. Частями левого фланга нашего фронта, на территории Смоленской области была разгромлена одна пехотная немецкая дивизия, а её 332-й полк, солдаты и офицеры которого учинили зверскую расправу над Зоей Космодемьянской, был полностью уничтожен. Так было свершилось возмездие за гибель советской патриотки Космодемьянской, выполнено указание Сталина. Сталин еще в 1941 году, узнав о гибели Космодемьянской, отдал распоряжение: «Пленных 332-го немецкого полка не брать». В боях по разгрому этой дивизии принимал участие брат Зои – лейтенант, танкист Александр Космодемьянский. А воины наших частей, узнав накануне – против каких немцев им придется наступать, с особым настроем атаковали вражеские позиции, не оставив противнику никаких шансов на спасение.
В ноябре Калининский фронт был переименован в 1-й – Прибалтийский, а в декабре его войска завершили Городокскую операцию, разгромив семь дивизий противника, в том числе одну танковую, ликвидировав выступ фронта севернее Витебска. Произошли некоторые изменения и в моем послужном списке – я был принят кандидатом в члены ВКП(б). Приём состоялся на переднем крае в блиндаже командира нашего батальона. В это же время мне сообщили, что за хорошую организацию оказания помощи раненым и личное участие в их выносе с поля боя, я представлен к награждению орденом «Красной звезды». Остальные работники БМП, часть санинструкторов рот и санитаров взводов были награждены медалями.
Новый 1944 год ознаменовался наступлением Красной Армии, практически, на всем протяжении фронта. А, что особенно важно, в январе была снята блокада Ленинграда. Уже тогда, в общих чертах, в газетах сообщалось о тяжелых последствиях этой блокады. В честь снятия блокады в Ленинграде был произведен салют.
В начале 1944 года произошло еще одно важное событие. 1 января по радио состоялось первое исполнение нового Государственного гимна Советского Союза (текст С.В. Михалкова и Эль–Регистана, музыка А. В. Александрова). В газетах сообщалось, что к этому времени в освобожденных от немцев районах было восстановлено более 1500 машинотракторных станций, построено около 300 тысяч сельских домов, куда переселились из землянок почти миллион 200 тысяч человек.
Войска нашего 1–го Прибалтийского фронта в течение января – февраля 1944 года вели оборонительные бои на подступах к Витебску и западнее городов Невель и Великие Луки Псковской области. Каких–либо заметных событий в работе медицинской службы батальона не было, занимались обычным выносом раненых с поля боя и оказанием им медицинской помощи. В наш батальон, взамен убывшего на лечение по случаю ранения, прибыл новый командир. По нашим молодым меркам, он относился к старшему поколению, хотя ему не было еще и 40 лет. У военных, как и среди мирян, возраст и служебный ранг имеют большое значение. Одни, будучи совсем еще молодыми, достигают высоких постов, а другие, в силу разных причин, довольствуются более скромным положением. Что–то подобное имело место и у нашего командира. В его возрасте офицеры во время войны обычно командовали полками, дивизиями и даже более крупными войсковыми формированиями. Например, забегая вперед, отмечу, что И.Д. Черняховский в 36 лет стал командующим фронтом, а в 38 – генералом армии и дважды Героем Советского Союза. О его таланте и мужестве ходили легенды. Войска под командованием Черняховского И.Д. успешно действовали в десятке крупных операциях.
Кроме обычных дел по руководству оборонительными боями, новый командир нашего батальона ввел в практику почти ежедневные обходы всей передней линии обороны батальона. С наступлением темноты он, со своим ординарцем, шел на передовую и обходил подразделения батальона, знакомясь с условиями размещения личного состава и давая командирам рот указания по совершенствованию всей системы обороны. Упоминаю об этом потому, что в каждый такой «поход» командир брал и меня, хотя я и так, по вопросам организации медицинской помощи раненым, бывал в ротах довольно часто. По существующей армейской традиции, спрашивать у командира, почему он поступает так, а не иначе не принято и мне ничего другого не оставалось, как совершать такие «прогулки». Досужие языки говорили, что командир хотел иметь рядом «доктора» на всякий случай – война есть война. Так это или нет, не знаю, а любое домысливание – не в моем духе.
Один фланг обороны нашего батальона проходил по возвышенности и, находясь на ней, даже в сумерки, можно было видеть не только свой район обороны. По траектории трассирующих пуль и осветительных ракет, составить представление об обороне противника. На фоне снежного покрова смотреть на эти световые вспышки доставляло определенное удовольствие, хотя и не без некоторой тревоги, ведь пули могли поменять свою траекторию. В дневное время подобное обозрение было невозможно. Обычно, на один такой обход уходило до трех часов. А зимой – темнеет-то рано – часам к девяти вечера мы, обычно, возвращались в расположение батальона. Длительное пребывание в обороне давало возможность лучше обустроить свой быт и поддерживать нужный порядок в местах размещения.
В конце февраля в моей судьбе произошло непредвиденное событие. Начальник медицинской службы полка сообщил, что, во исполнение полученной из штаба армии разнарядки, моя кандидатура утверждена для направления на учебу в военно-медицинское училище, в Омск. Это известие вызвало двоякое чувство, но раздумывать над решениями командования в армии не принято, и я стал оформлять необходимые документы. Будучи в штабе, я узнал о представлении меня к награде орденом «Красного Знамени». Это, в общем–то, приятное известие вызвало у меня некоторое удивление, ведь к такой высокой боевой награде обычно представляли танкистов, летчиков, пехотинцев и артиллеристов – за особые боевые подвиги. Таких подвигов у меня, конечно, не было. Я не ходил в атаку, мне не пришлось даже стрелять по противнику, и все мои «боевые дела» ограничивались организацией оказания медицинской помощи раненым батальона. За время моей работы только в этом батальоне такая помощь была оказана примерно 400 раненым. Приходилось выносить и тяжелораненых с поля боя. Учета о количестве таких раненых, вынесенных лично, не велось, но ориентировочно, их было где-то 30-40 человек. Ставить вопрос о том, много это или мало, наверное, неправомерно. Важнее другое – это были раненые, фактически спасенные от неминуемой гибели. И что не менее важно – такое же количество матерей и жен были избавлены от чтения похоронок на своих сыновей и мужей. А как тяжело их было получать и читать, пояснять нет необходимости. Мне из дома писали о том, сколько слёз было пролито, когда родители, в начале войны, получили из военкомата даже не похоронку, а уведомление о том, что ваш сын считается пропавшим «без вести».
В печатных изданиях об участниках войны, помимо описания ратных дел, нередко встречалось выражение – «они прошли с боями многие сотни километров», подчеркивая этим величие подвига наших воинов. И только Богу известно, сколько, дополнительно, к пройденным километрам, «наползали» медики переднего края, вынося раненых с поля боя. Известно и то, что таких медиков, в процентном отношении, погибло больше, чем представителей других видов войск.
Впрочем, в статье 1 Статуса об ордене «Красное Знамя» говорится: награждение орденом производится:
«….а) за отдельные подвиги, совершенные лицами в условиях боевой обстановки и с явной опасностью для жизни…».
Наша 43-я армия летом 1944 года освободила Витебск, но меня в её составе уже не было. Говорю об этом с сожалением потому, что в Витебске прошла моя предвоенная служба, из этого города в первый день войны пришлось выехать на западную границу Белоруссии. Потом в окрестностях Витебска, уже на оккупированной территории, я был участником партизанского движения. Вот так, закончился еще один этап в моей фронтовой биографии.

И СНОВА В СИБИРЬ, НА УЧЕБУ

До Омска от Москвы мы проезжали тем же путем, что и в 1938 году. Только города были теми же лишь по названию, а по внешнему облику и внутреннему укладу, города, как и вся страна, были уже иными. Война диктовала свой порядок – все стало более строгим. Лица людей отличала сосредоточенность и деловитость. Заметно меньше стало встречаться мужчин. Навстречу нам, на запад, шли воинские эшелоны с солдатами и военной техникой, а в попутном направлении наш поезд то и дело ставили на запасной путь, чтобы пропустить эшелоны с ранеными. Всюду встречались плакаты с призывами «Все для фронта!», «Победа будет за нами!». Карикатуристы выступали с яркими рисунками, бичующими фашизм. Особой известностью пользовался творческий коллектив, вошедший в историю под названием «Кукрыниксы». В него входили Куприянов М.В. Крылов П.Н и Соколов Н.А. Помимо творчества патриотического содержания, этот коллектив иллюстрировал произведения наших многочисленных и известных классиков.
В пути следования мы обратили внимание еще на одно обстоятельство. Во время остановок не было, как раньше, местных жителей, которые предлагали бы что–то из продуктов. Того немногого, что получали они по карточкам, с трудом хватало лишь на пропитание своих семей. Да и количество продуктов, выращиваемых на личных подворьях, заметно сократилось. Мужчины ушли на фронт, женщины и подростки встали к станкам на предприятиях, а оставшимся старикам многое сделать было уже не под силу.
Миллионы семей уже получили похоронки о гибели своих близких, но люди, в условиях всенародной беды, свое личное горе старались не показывать, в их действиях стало больше решимости и строгости. Война сблизила людей и направила их усилия на решение главной задачи – победы над фашистской Германией. Весь жизненный уклад стал более суровым, даже дети стали быстрее взрослеть, их взгляд, не по годам, становился более осмысленным. Такое же раннее взросление детей мне довелось видеть, будучи на оккупированной территории Белоруссии.
Тыл нашей страны стал трудовым фронтом и жил по его законам. В тяжелейших условиях советский народ обеспечивал действующую армию вооружением и продовольствием. Только в 1943 году было произведено 24 тысячи танков, почти 40 тысяч самолетов и по всем видам вооружения наша армия имела уже превосходство. И это несмотря на то, что многие сотни наших предприятий, эвакуированных в начале войны из европейской части в районы Сибири, развертывались и начинали работать в чистом поле. А на Германию работала промышленность, причем в стационарных условиях, почти всех стран Европы. Мы, фронтовики, увидели совсем другую страну, не похожую на ту, из которой мы уходили на фронт в июне 1941 года.
В Омск прибыли в начале марта 1944 года и разместились в военном городке, где находилось Ленинградское военно–медицинское училище имени Щорса, эвакуированное из Ленинграда в начале войны. Щорс Н.А. – герой гражданской войны, талантливый командир Красной армии, погиб в бою под Коростенем (Украина) в августе 1919 года. В Омск из западных районов были эвакуированы многие военные предприятия. Омск стал крупнейшим промышленным центром по производству военной техники и иной продукции для нужд фронта. Почти все военные предприятия работали в круглосуточном режиме, причем, значительную часть работающего персонала составляли женщины и подростки, заменившие ушедших на фронт мужчин.
Централизованно электроосвещением, отоплением и снабжением водой, обеспечивались лишь предприятия и учреждения военного назначения. Населению жилых домов приходилось пользоваться керосиновыми лампами, железными «буржуйками», а воду брать из Иртыша и его притока – реки Омки. Много забот доставляла не работающая канализация. Особенно тяжело было семьям с маленькими детьми и больными членами семей. Жителей частного сектора, а он был в то время довольно значительным, происшедшие изменения в коммунальном обслуживании затронули в меньшей степени, поскольку у них и раньше таких услуг не было.
Несмотря на тяжелые бытовые условия, скудный набор продуктов, продолжительный и нелегкий рабочий день, особенно, на военных предприятиях, в поведении людей не было даже намека на какую–то безысходность. Наоборот! Успехи Красной армии на фронте укрепили уверенность в скором окончании войны и добавляли оптимизма в настроении людей.
Медицинское училище им. Щорса было одним из крупнейших военных учебных заведений по подготовке средних медработников для армии. Училище во время войны ежегодно выпускало более 100 военных фельдшеров, а вот курсы зубных врачей были организованы впервые, с общим числом слушателей порядка 50 человек. По возрасту, все слушатели курсов были моими ровесниками. Большинство слушателей на фронте работали на передовой и имели боевые награды. Была и одна «слушательница». А вот из участников финской войны и партизанского движения, кроме меня, никого не было.
В свободное время мы пользовались услугами библиотеки, спортзала или просто делились воспоминаниями о фронтовой жизни. Многое в них было примерно таким же, о которых уже упоминалось в этих записях. Один товарищ был участником Сталинградской битвы. Мы с тревожным вниманием слушали его рассказы о той обстановке, в которой работали медики переднего края, ведь тогда там было настоящее пекло. Особенно на правом берегу Волги, в самом Сталинграде. Тяжелые потери были при переправе через Волгу в город людских резервов, боевой техники и продовольствия, а из города – при переправе раненых на левый берег. Нередко средства переправы, разбитые в результате налета авиации и артиллерийского огня, тонули вместе с людьми, и по окрашенной кровью воде плыли тела людей и обломки плавучих средств.
Наш товарищ воевал в составе 62-й армии, которая приняла на себя основной удар фашистских войск на подступах к Сталинграду и не позволила противнику захватить город. Армией командовал генерал Чуйков В.И.
Такие воспоминания не требовали предварительной подготовки, все события были еще свежи в памяти, и каждый рассказывал о наиболее запомнившемся случае из своей фронтовой жизни. Я тоже принимал в них участие, рассказывая о некоторых эпизодах из финской войны и пребывания в партизанском отряде. И, если бы все эти воспоминания записать, могла бы получиться целая книга. Книга позволяет получить более полное, по сравнению с человеческой памятью, представление о событиях давно минувших дней. Но тогда мы над этим не задумывались.
В течение лета и осени 1944 года мы с радостью узнавали об успешных боевых действиях Красной Армии, практически на всем протяжении фронта – от Балтийского и до Черного моря. Одной из наиболее крупных наступательных операций была Белорусская операция (июнь – июль), под кодовым названием «Багратион», в честь выдающегося русского генерала от инфартерии (пехота), героя Отечественной войны 1812 года, получившего смертельное ранение в Бородинском сражении.
Белорусская операция проводилась войсками первого Прибалтийского и 1–3-го Белорусскими фронтами в составе двадцати общевойсковых и двух танковых армий, при поддержке авиации пяти воздушных армий. На территории Белоруссии к началу этой операции, по имевшимся на то время данным, действовало почти 450 тысяч партизан. Ими было уничтожено, ранено и взято в плен свыше 500 тысяч оккупантов и их пособников. Партизаны подорвали более 11 тысяч воинских эшелонов, 34 бронепоезда, разгромили 40 ж–д станций, взорвали 340 железнодорожных и 750 шоссейных мостов, вывели из строя почти 19 тысяч автомашин, около полутора тысяч танков и более 300 самолетов. Были разгромлены 945 военных складов и более 100 вражеских гарнизона. Тысячи жителей Белоруссии были спасены партизанами от угона в немецкое рабство. Своими действиями партизаны оказали существенную поддержку наступающим войскам Красной Армии и внесли немалый вклад в дело победы.
Белорусская операция завершилась разгромом крупной группировки противника, наши войска 3 июля освободили столицу Белоруссии город Минск, всю территорию Белоруссии и Литвы, значительную часть Польши и вышли к границе Германии.
Не мог удержаться от столь подробного описания этой боевой операции. С Белоруссией связаны многие события из моей жизни, и, прежде всего, такие, как армейская служба перед войной, памятный полдень 22 июня 41 года, когда в составе Витебского гарнизона, на западной границе этой республики, пришлось участвовать в первом бою с немецкими захватчиками. Сохранились в памяти тяжелые дни окружения, работа на оккупированной территории, участие в Белорусском партизанском движении, и, наконец, уже в составе Действующей Армии, бои на подступах к Витебску, в составе 43-й армии 1- го Прибалтийского фронта, в начале 1944 года, т. е. до момента моего убытия на учебу в Омск. Помню детей Белоруссии, которые видели пепелища сгоревших родных хат, виселицы с казненными жителями, подозреваемыми за их связь с партизанами. Запомнились и тревожные взгляды взрослых – никто тогда не знал, какая участь их ожидает завтра.
Всего же в 1944 году наши войска осуществили десять крупных ударов, в результате которых была освобождена вся территория Советского Союза, и боевые действия переместились на территорию стран Восточной Европы. Болгария, Румыния, Венгрия и Югославия были выключены из состава гитлеровской коалиции, и сами объявили войну Германии (с Италией это произошло раньше – сразу по завершении Сталинградской битвы).
Поздней осенью того же года, политотделом училища я был принят в члены ВКП(б). Одновременно пришло уведомление о том, что медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й – степени, которой я был награжден еще в 1943 году, я могу получить в Штабе Партизанского Движения Белоруссии, находящегося в Минске. Примерно в это же время мне было присвоено очередное воинское звание «Старший лейтенант медицинской службы».
Так, незаметно наступил 1945 год. Началась экзаменационная сессия. По её окончании, в торжественной обстановке нам были вручены дипломы зубных врачей. В числе немногих такой диплом, с общей оценкой «Отлично», получил и я. Согласно предписанию, мне предстояло убыть в действующую армию, в распоряжение 1- го Белорусского фронта. Вот так, уже в который раз, волею судьбы, мне предстояло быть в составе фронта, получившего свое наименование от названия республики, на западной границе которой началась моя фронтовая биография, участника Отечественной войны.

БЕРЛИНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

По пути на фронт заехал в свою подмосковную деревню, чтобы повидаться с родителями и сестрами. Последний раз я был дома осенью 1940 года, когда после излечения по поводу ранения уезжал в Витебск, для прохождения дальнейшей службы.
Деревня, к счастью, за время немецкой оккупации, которая продолжалась всего две недели, с 25 ноября по 7 декабря 1941 года, не пострадала, а истребленная немцами надворная живность к этому времени была уже восстановлена. Мне показалось, что отец и мать выглядели старше своих лет. Война принесла много трудностей, да и почти двухлетнее отсутствие известий о моей судьбе, не прошло для них бесследно. Пришлось пережить тяготы войны и сестрам, но они были молоды, и это не оставило у них таких существенных последствий. Старшая сестра была уже замужем, а две младшие – совсем выросли и стали настоящими девицами.
Заметили, конечно, изменения и у меня, обратив, прежде всего, внимание на седые волоски в моей, тогда еще темной и пышной, шевелюре. Что же касается белых волосков, то появились они еще в 1942 году, после «знакомства» в Бешенковичах с немецкой комендатурой и посещения туалета, который, как мне «разъяснили» тогда немецкие патрули, подкрепив слова ударом резиновой дубинки, предназначался только для немцев. Насколько мне помнится, об этих эпизодах ни тогда, ни в последующем я родителям не рассказывал. В оставшиеся дни короткого отпуска я навестил директора школы и узнал, что некоторые бывшие ученики из нашего выпуска погибли. Горестно это было слышать – ведь, казалось, совсем недавно, мы все вместе были на уроках своих первых учителей. Из деревенских товарищей, ушедших на фронт, кто–то вернулся после ранения, на кого–то пришла похоронка, а кто–то еще продолжал воевать. Мужчин было мало, и в колхозе трудились, в основном, женщины и подростки.
Побывал я и в Клину. В нём все, что было разрушено за время немецкой оккупации, в основном, было уже восстановлено, и город жил в обычном режиме. Более или менее привели в порядок и усадьбу Чайковского П.И., в которой немцами была устроена конюшня. Остались уцелевшими здание нашего медицинского училища и его общежития, но в них уже размещались другие учреждения.
Время отпуска подошло к концу, и в начале марта, распрощавшись, уже не в первый раз, с родными и отчим домом, я уехал к новому месту службы.
Путь от Москвы до Минска прошел без особенностей, хотя всюду были видны последствия прошедших боев и немецкой оккупации. Очень сильно пострадал Минск. Уцелевшие здания можно было пересчитать по пальцам. В их числе оказался и Республиканский Дом Офицеров, в котором размещался Центральный Штаб Партизанского Движения Белоруссии, куда я заехал для получения награды. После довольно приветливой встречи первый секретарь ЦК КП (б) Белоруссии и один из основных организаторов партизанского движения в Белоруссии, генерал–лейтенант П.К. Пономаренко вручил мне медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени.
Следующей крупной остановкой воинского поезда, в котором я уехал из Минска, был пригород Варшавы, под названием, как и столица Чехословакии – Прага. Пригород, как и сама Варшава (освобождена 17 января 1945 года, войсками 1–го Белорусского фронта и входившими в его состав, частями Войска Польского), были полностью разрушены. Немцы взорвали все промышленные предприятия, методично сжигали и взрывали жилые кварталы, разрушили городское хозяйство. Десятки тысяч жителей были уничтожены, а остальные – изгнаны. Со слов очевидцев, Варшава в момент своего освобождения была мертвым городом.
В дальнейшем мне предстояло прибыть в военно–медицинский отдел 5-й Ударной армии. Уже было известно, что войска этой армии, под командованием Героя Советского Союза генерала Н.Э.Берзарина в начале февраля 1945 года форсировали реку Одер и захватили плацдарм на его западном берегу, в районе города Кюстрин. А передовой отряд в этой операции возглавлял заместитель командира 89-й гвардейской стрелковой дивизии, в один из полков которой я и был назначен на должность командира санитарной роты.
Захваченный плацдарм имел важное стратегическое значение в дальнейшем наступлении на Берлин. Немцы, понимая это, буквально на следующий день, как нам рассказывали, подвергли отряд мощному артиллерийскому обстрелу и бомбежке с воздуха, с последующим наступлением крупных сил пехоты и танков, стремясь отбросить отряд обратно за Одер. Важность удержания захваченного плацдарма понимало и наше командование. Несмотря на неравенство в силах и неся большие потери, наши воины в этих боях проявили массовый героизм и отбили все атаки противника.
Жестокие бои продолжались и все последующие недели, однако все попытки немцев вернуть плацдарм были сорваны. Более того, предпринятыми нашим командованием мерами, с использованием прибывающих свежих воинских частей, плацдарм постепенно расширялся. Совершенствовалась его оборона, и уже велась большая работа по наведению переправы через Одер.
Примерно в середине марта я прибыл в свой полк и вступил в должность командира санитарной роты. Санитарная рота составляла основу медицинской службы полка. В состав роты входил полковой медицинский пункт (ПМП), взвод сбора и выноса раненых, аптека и хозяйственное отделение. Перед началом Берлинской операции, в целях обеспечения более надежного и своевременного вывоза раненых с передовой, нам дополнительно был придан взвод собачьих упряжек общей численностью 30 -35 собак. В моей практике это был первый случай, когда собаки использовались для вывоза раненых с передовой. В каждой такой упряжке было по четыре собаки, которые впрягались в специальную тележку, высотой примерно 30 сантиметров, рассчитанную на размещение одного лежачего раненого. Все тележки были смонтированы на плотных резиновых колесах. За каждым собаководом были закреплены четыре собаки, они хорошо знали и понимали своего «хозяина». Такой вот «экипаж» выполнял нелегкую и опасную работу, вывозя раненых с поля боя. Местность, на которой размещался наш полк, была преимущественно открытой, что существенно затрудняло использование конных повозок. Они были крупными мишенями для немецких снайперов, поскольку в ряде мест плацдарм имел небольшую глубину. К тому же конная повозка, с учетом рельефа, не везде могла проехать. Собачьи же упряжки имели меньшие габариты, и их подвижность в меньшей степени зависела от характера местности.
Вообще, наличие в районе боевых действий крупной водной преграды, реки Одер, существенно осложняло всю работу по медицинскому обеспечению раненых, и выполнять ее приходилось в три этапа. На первом этапе осуществлялся сбор, вынос и доставка раненых из боевых порядков батальонов, находящихся на плацдарме, на западный берег Одера. Затем переправа раненых через реку и, наконец, доставка их на полковой медицинский пункт.
Через реку раненых переправляли на обычных лодках только в темное время суток. Такая задержка в доставке раненых на ПМП была вынужденной, поскольку днем, по понятным причинам, переправлять раненых через такую широкую реку было невозможно.
Взвод собачьих упряжек возглавлял опытный собаковод, смелый и во всех отношениях хороший товарищ. Он тоже все время находился с несколькими упряжками на плацдарме и обеспечивал доставку раненых с передовых позиций к месту переправы. А работой упряжек, находившихся на нашем берегу, руководил его заместитель. Погода стояла уже теплая, и собаки размещались под открытым небом. Корм для них готовил специальный повар, он же получал из хозчасти полка и необходимые продукты, кстати, вполне нормальные. Готовую пищу разливали (раскладывали) в специальные кормушки, разделенные на секции, по числу кормящихся собак. И во время «обеда» собаководы подводили своих подопечных к кормушке, причем, каждая собака имела свою «тарелку». Нередко, во время «обеда», случались курьезы. Некоторые собаки, прежде чем начать есть из своей «тарелки», пытались попробовать еду у соседей. Хозяйка же своей «тарелки», естественно, не могла мириться с такой невоспитанностью собрата, и для выяснения отношений немедленно включались обычные собачьи приёмы. А поскольку собаки имели солидные габариты, то не трудно представить картину возникшего зрелища. Собаководам приходилось прилагать немалые усилия, чтобы утихомирить своих четвероногих подчиненных.
Нагрузка на всю медицинскую службу была довольно ощутимой. Немцы не прекращали попыток вернуть плацдарм, а наше командование для расширения плацдарма направляло дополнительные силы, так что бои на плацдарме были интенсивными и сопровождались большими санитарными потерями. Вот так, «буднично», шли дни до момента начала решающего наступления на Берлин.
В начале апреля на плацдарм перебазировались тылы дивизий и войска армий первого эшелона 1–го Белорусского фронта. Во всем чувствовался размах предстоящей операции. На правом фланге нашего фронта наступал 2-й Белорусский фронт, а на левом – 1-й Украинский. Берлинская операция явилась самой крупной за всю историю Отечественной войны.
За два дня до начала нашего наступления в полосе фронта была проведена разведка боем. Разведывательные отряды, каждый силой до батальона, в течение 14 и 15 апреля, уточняли систему огня, определяли сильные и наиболее уязвимые места в обороне противника. Эта разведка преследовала и другую цель. Поскольку в разведке принимало участие большое количество войсковых подразделений и она сопровождалась мощным огнем нашей артиллерии, противник посчитал ее за начало наступления и, как рассчитывало наше командование, стал подтягивать к своему переднему краю крупные дополнительные силы из резерва.
А ранним утром 16 апреля, в день начала решающего наступления на Берлин, в результате плановой артиллерийской подготовки и налета нашей авиации, это скопление войск противника было полностью уничтожено, что существенно облегчило атаку наших войск на первом этапе наступления.
Артиллерийская и авиационная огневая обработка позиций противника, с участием многих тысяч орудий, в том числе и легендарных «катюш», началась в пять часов утра и продолжалась всего 30 минут. Но атака была такой мощности, что ошеломленный противник не сделал ни одного ответного выстрела. Казалось, что на стороне врага не осталось живого существа, и было решено начать общую атаку. В воздух взвились тысячи разноцветных ракет. По этому сигналу вспыхнули мощнейшие прожекторы, буквально ослепив противника. Потом нам стало известно, что таких прожекторов было 140 штук, и установлены они были через каждые 200 метров, охватывая на направлении главного удара, по ширине почти 30 километровую полосу фронта. В общем, увиденное, а это происходило на моих глазах и всех тех, чьи дивизии входили в состав войск, действовавших на главном направлении, было величественным, необычным и незабываемым.
В первый день наступления наши войска прорвали первые позиции обороны противника и продвинулись на глубину 6–8 километров.
Все звенья медицинской службы полка работали в привычном режиме. Старший врач и я находились на передовой, вблизи командных пунктов батальонов и непосредственно занимались организацией медицинской помощи раненым. В результате мощной огневой поддержки и танковых ударов, противник, в начальный период боя, не смог оказать серьезного сопротивления наступающим нашим войскам, и раненых, к счастью, было меньше, чем мы предполагали.
Во второй половине дня 16 апреля завязалось жестокое сражение у подножия Зееловских высот. Эта естественная преграда господствовала на широком фронте, имела высокие скаты и существенно затрудняла действия не только наших танков, но и артиллерии, закрывая цели в глубине обороны противника. Здесь немцы сосредоточили значительную часть своих войск, защищавших Берлин. Они понимали, что Зееловские высоты являются последним оборонительным рубежом на подступах к Берлину и прилагали все усилия для удержания этого рубежа. Понимало это и наше командование – задержка наступления позволила бы гитлеровцам укрепить свои оборонительные позиции, и, что немаловажно, перебросить сюда с западного фронта часть своих сил. И тогда последующие бои за этот рубеж могли стоить немалых людских потерь. Поэтому, командующий 1–м Белорусским фронтом Жуков Г.К. ввел в сражение две танковых армии фронта. Весь день 17 апреля шли ожесточенные бои, немцы отчаянно сопротивлялись, но устоять против удара двух танковых армий, были уже не в их силах. К утру 18 апреля Зееловские высоты были взяты. Появилась возможность ввести в бой дополнительные механизированные части и продолжать наступление к последнему, внешнему рубежу обороны Берлина.
Раненых стало значительно больше, и все звенья медицинской службы полка работали с большим напряжением. Батальонные медицинские пункты не развертывались и работали «с хода», останавливаясь в местах скопления раненых, оказывали им помощь и продолжали двигаться за наступающими своими батальонами. Практически не развертывали и полковой медицинский пункт – войска довольно быстро продвигались вперед и тратить время на развертывание и свертывание палаток, было нецелесообразно. Помощь раненым оказывали в уцелевших строениях или непосредственно, под открытым небом, благо погода стояла теплая. Приходилось оказывать помощь и раненым немецким пленным, а их было довольно много. Многие из пленных повторяли «Гитлер капут», полагая, наверное, что мы сами, находясь у стен Берлина, этого не понимали.
Близость победы еще более укрепила моральный дух наших воинов, даже раненые, которым нужно было лечение в медицинском учреждении, продолжали, после оказания первой помощи, оставаться в строю. Настолько сильным было желание, после почти четырехлетнего ожидания, встретить день победы в столице фашистской Германии. Общее настроение поднимала и наступившая весна. Погода стояла теплая, расцвели сирень и плодовые деревья в многочисленных садах, и на фоне этого моря цветов просматривался окутанный дымом горящий Берлин. Эта величественная картина сохранилась в памяти до сих пор. В полосе наступления встречались оставшиеся мирные жители, у которых при встрече с нами на лицах просматривались покорность и недоумение. Ведь пропаганда Геббельса неустанно твердила о варварстве русских азиатов, которые крушат все на своем пути, насилуют женщин, убивают детей и стариков. И вдруг эти мирные жители увидели совершенно нормальных людей, которые не только не трогали их, но и проявляли определенное внимание, делясь с ними продуктами питания.
В этой связи вспоминается один эпизод, имевший место в Австрии и рассказанный политруком. При подходе наших войск к ее столице, немцы, в своих средствах массовой информации, уверяли жителей, что столичный парк, с его реликтовыми деревьями с приходом русских варваров, будет полностью уничтожен. Какое же было удивление жителей Вены, когда они увидели, что вошедшие в город советские воины не только не спилили в парке ни одного дерева, но и взяли его под свою охрану от возможных мародеров. Подобные факты постепенно меняли отношение мирных жителей стран Европы к пришедшим российским воинам и нередко встречали их, как освободителей от фашизма.

ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ

20 апреля наша дальнобойная артиллерия открыла огонь по Берлину! Начался штурм столицы гитлеровской Германии!
Берлин обороняла почти полумиллионная группировка войск противника, всюду, днем и ночью, шли ожесточенные бои. Раненых у нас было много и все работники медицинской службы полка круглосуточно, без отдыха, занимались оказанием медицинской помощи. Основную работу по вывозу тяжелораненых с поля боя в дневное время выполняли собачьи упряжки. С такой нагрузкой к концу дня собаки еле держались на своих, даже четырех лапах. В ночное время для этих же целей использовали конные повозки. А до мест их стоянки выносом раненых занимались санитары и санинструкторы медицинской службы батальонов.
21 апреля первыми ворвались в Берлин войска 5–й ударной армии. В ее состав входила и наша 89-я гвардейская стрелковая дивизия, под командованием Героя Советского Союза, генерал–майора М.П.Серюгина. Наша дивизия наступала вдоль правого берега реки Шпрея, которая разделяла Берлин на северную (меньшую) и южную части. Левый фланг дивизии проходил параллельно центральной улице города – Унтер ден Линден, западная часть которой шла через Бранденбургские ворота, рядом с рейхстагом. Здесь вели бои войска центра 5 У.А, а ее левый фланг действовал в районе расположения основных государственных учреждений, в том числе имперской канцелярии, гестапо, главпочтамта, различных министерств и дипломатических посольств. Обо всём этом мы получали информацию от своего командования.
Бои в городе отличались не только своей ожесточенностью – сражаться приходилось за каждый дом, а нередко и отдельные этажи, но и отсутствием четкой линии переднего края. Зачастую дома с немецкими солдатами и снайперами оказывались в нашем тылу, и тогда в бой приходилось вступать личному составу тыловых подразделений. Большие трудности были с доставкой тяжелораненых от места боя до ближайшего медицинского пункта. Все улицы были завалены обломками разрушенных зданий, и уже одно это обстоятельство делало невозможным использование конных повозок. Выручали собачьи упряжки, на которых с большим трудом, пробираясь по задворкам и между завалами, приходилось вывозить раненых до полкового медицинского пункта. В крайне тяжелых условиях работали медики батальонов и рот. Оказав помощь раненым непосредственно на месте боя, они занимались и выносом их на ближайший медицинский пункт. И все это под огнем противника.
Обстановка в городе была ужасной. Горели сотни жилых зданий, государственных учреждений и различных складских помещений. Раскаленный воздух был пронизан удушливым дымом и пылью. И все это на фоне грохота от рушащихся зданий, разрывов бомб и снарядов.
Каждое здание немцы превратили в опорные пункты, используя подвалы и разветвленную сеть подземных переходов, противник мог скрытно перемещаться из одного квартала в другой, а нередко отдельные группы немцев проникали в наш тыл. И хотя усилиями личного состава тыловых подразделений и резерва, эти группы быстро уничтожались, сам этот факт вносил дополнительную напряженность в работу подразделений нашего тыла.
Тактика боевых действий в городе имела свои особенности. Не было привычного эшелонированного наступления по всему фронту, артиллеристы не видели своих целей для стрельбы, условия города затрудняли маневренность танковых подразделений и осложняли организацию обороны флангов с соседями. Поэтому, для ведения боевых действий в городе создавались специальные штурмовые отряды. Главной их целью было расколоть гарнизон обороняющегося противника на отдельные очаги и в быстром темпе уничтожить их. Действия штурмовых отрядов поддерживались ударами авиации и атакой танковых подразделений. Такая тактика лишала противника возможности маневрирования своими резервами и существенно нарушала взаимодействие с соседними частями. Это значительно ослабляло оборону защитников города и способствовало захвату нашими войсками очередных кварталов и продвижению вперед. Успешным боевым действиям в городе войскам 1 – го Белорусского и 1 – го Украинского фронтов способствовали и мощные удары по Берлину 2 – го Белорусского фронта с Севера, что полностью лишило немцев возможности перебрасывать войска с других участков фронта на защиту своей столицы.
Немалую роль сыграл и тот факт, что моральный дух немецких войск был сильно подавлен, а их командование пребывало в растерянности, безуспешно предпринимая одну попытку за другой для спасения положения.
Немецкое командование под ружье поставило подростков, обрекая этих необстрелянных юнцов на неминуемую гибель. Они пачками попадали в плен. Размещали их в местах нахождения наших передовых подразделений тыла и мы, вживую, могли видеть этих воинов третьего рейха. Одни из них с бессмысленным выражением на лицах выкрикивали «Гитлер капут!», а другие, в таком же исступлении, скандировали «Хайль Гитлер!». После того, как эти «вояки» были накормлены на наших полевых кухнях, их отпускали по домам, а тех, кому идти было некуда, направляли на специально созданные для этих целей сборные пункты. Кстати, при этих же кухнях было организовано питание мирных жителей, оставшихся на территории, занятой нашими войсками. Смотрел я на этих защитников третьего рейха, и невольно вспомнились немцы лета 1941. Конечно, те из них, которые, приговаривая «швайн юде», сопровождали меня в немецкую комендатуру.
Полковой медицинский пункт работал, как правило, в подвальных помещениях, а один раз его разместили на станции метро. Поступали сюда, в основном, тяжелораненые и раненые средней степени тяжести, нуждавшиеся в стационарном лечении. А легко раненые продолжали оставаться в строю – все хотели встретить день победы вместе с боевыми товарищами, с которыми прошли трудный и долгий путь по дорогам войны. Медики батальонов и рот находились вместе со своими подразделениями на передовой и после оказания помощи раненым выносили их в ближайшие подвальные помещения. Оттуда они на тех же собачьих упряжках доставлялись на полковой медицинский пункт.
Войска вели ожесточенные бои, раненых было много, и медицинская служба полка работала с большим напряжением. К тому же, и среди самих медиков, особенно – в батальонном звене, были ощутимые потери, которые в сложившейся обстановке уже не восполнялись. И до конца войны работать пришлось с неукомплектованным штатом.
24 апреля до нас дошли две приятные новости. Войска нашего фронта северо–западнее города Потсдама, соединились с войсками 1 – го Украинского фронта, завершив тем самым полное окружение Берлинской группировки противника. В этот же день, учитывая наиболее успешные действия нашей 5-й Ударной армии, ее командующий генерал–полковник Н.Э.Берзарин, был назначен комендантом и начальником советского гарнизона Берлина. Насколько мне помнится, такое, когда город еще не был полностью взят, а уже состоялось назначение его коменданта, в истории России имело место лишь единожды – в 1790 году. Тогда еще продолжался штурм русскими войсками турецкой крепости города Исмаила, и А.В. Суворов назначил М.И. Кутузова комендантом этой крепости. Эти два эпизода являются признанием выдающихся личных качеств названных командующих.
Знаменательное событие произошло 25 апреля. Войска 1–го Украинского фронта подошли к реке Эльба, и в районе г. Торгау встретились с американскими войсками, наступавшими на Берлин с Запада.
Между тем, наша 5-я Ударная Армия, особенно своим центром, вела ожесточенные бои на подступах к площади Александерплац, ко дворцу кайзера Вильгейма, Берлинской ратуши и Имперской канцелярии, в которой находился бункер ставки Гитлера. В целом действия нашей армии были успешными, хотя это слово, применительно к боям в городе, не означает продвижения вперед на километры. Порой в жестоком бою удавалось взятие очередного квартала или отдельного укрепленного здания. И чем ближе к центру Берлина подходили наши войска, тем чаще встречались такие укрепленные места, для взятия которых приходилось использовать танки и артиллерию, действующую прямой наводкой.
Надолго останется в памяти день 26 апреля. ПМП нашего полка разместился в подвалах двух соседних зданий, вернее, все, что от них уцелело. В течение дня полк вел тяжелый бой, раненых поступило много, и лишь к вечеру мы закончили оказание им помощи и подготовили к эвакуации в медсанбат, находившийся от нас в нескольких кварталах. Все шло в привычном режиме, бой к вечеру прекратился, и люди после трудного дня имели возможность отдохнуть и привести в порядок себя и свои рабочие места. Я находился на первом этаже в одном из зданий и решил написать ответное письмо своей девушке. Вскоре ко мне зашел начальник медицинской службы полка и сказал, что нас приглашают в штаб на ужин, по случаю присвоения очередного звания одному из работников штаба.
Размещался штаб в соседнем, трех- или четырехэтажном здании, на редкость мало пострадавшем. Я ответил, что закончу письмо и подойду. Начальник ушел, а я остался дописывать письмо. И через несколько минут, совсем недалеко, раздался взрыв. По звуку – характерный для взрыва авиационной бомбы. Меня удивил не сам взрыв, к ним мы привыкли, а то, что это был взрыв бомбы. Во время боев в Берлине немецкая авиация была полностью подавлена, и сам факт воздушного налета вызывал недоумение. Вслед за первым взрывом, последовал второй, более мощный, и совсем близко. Стекла в комнате были выбиты, стол, за которым я сидел и всю комнату, засыпало землей, а мелкие осколки стекла поцарапали лицо и кисти рук. К счастью, в комнате был только я, так что никто из персонала медпункта не пострадал. Не пострадали и раненые – они и часть сотрудников находились в подвальном помещении этого дома. Какое–то тревожное предчувствие заставило меня выбежать на улицу, и я увидел страшную картину. Дом, где размещался штаб и где его работники и приглашенные собрались на ужин, в результате прямого попадания крупной бомбы, был полностью разрушен, и над его развалинами клубилось дымное облако.
Немедленно прибыли саперы, и вместе с находившимися здесь солдатами тыловых подразделений приступили к расчистке завалов. Работали вручную, никаких механизмов не было, да и применять их, из-за опасения нанести вред оставшимся под завалами живым, было бы нельзя. К утру следующего дня работы были закончены. Извлекли около 20 трупов и несколько человек с тяжелыми повреждениями. В числе погибших был и наш начальник медицинской службы полка. Его гибель была для нас особенно тяжела. Он был грамотным врачом, высоко эрудированным человеком. Его отличали хорошие организаторские способности, личная смелость и мужество. Находясь на передовой, он непосредственно осуществлял руководство медицинской службой полка.
Переживали за всех погибших, все они были ветеранами полка, вместе с ним и прошли нелегкий путь по дорогам войны, и горько было осознать, что судьба не отпустила им всего 5 дней, чтобы дожить до капитуляции Берлина. Вот еще одна жестокая сторона войны. Как нам потом сказали, это был налет авиации союзников, которые якобы совершали бомбежку немецких позиций и якобы не знали о том, что наши части в этом районе продвинулись на пару кварталов. Верилось в это с трудом.
С момента вступления наших войск в Берлин наверняка была договоренность нашего командования с союзниками, чтобы они прекратили артиллерийский обстрел и бомбежку города. Общеизвестно, что при ведении боевых действий в условиях города, даже собственную артиллерию можно привлекать только для стрельбы прямой наводкой, и только по видимым оборонительным целям противника. Эта особенность касается и по использованию авиации. Тем более, что наша авиация полностью господствовала в воздухе и ни в какой помощи со стороны союзников мы не нуждались. Возможно, имели место погрешности во взаимной оперативной информации, и этот налет совершил наш самолет, хотя штаб авиации утверждал, что в этот день наши самолеты вообще не вылетали. Истина о случившейся трагедии, да не только о ней, останется тайной.
Вспомнилось лето 1943 года, когда в район действий нашего полка, в порядке поддержки, прибыла реактивная установка «Катюша» и по какой – то несогласованности произвела свой залп по пустому месту. А могло быть и хуже.
Напомню, свой первый залп установки экспериментального варианта «Катюш», произвели 14 июля 1941 года в районе станции Орша. Немецким командованием были созданы специальные группы, чтобы захватить такую установку и узнать технологию изготовления реактивных снарядов и принципы работы установки в целом. Однажды та батарея «Катюш», которая участвовала в боях под Оршей, попала в засаду. Случилось это 7 октября 1941 года. В неравном бою, расстреляв весь боезапас, батарея была взорвана. Почти весь личный состав и командир батареи погибли.
Командовал этой батареей капитан Флеров И.А., посмертно награжденный орденом Отечественной войны 1–й степени. В последующем были созданы многочисленные полки «Катюш», которые принимали участие во всех боях, до конца войны.
Что же касается печального события, имевшего место 26 апреля в Берлине, то применительно ко мне, это был уже третий, и, пожалуй, самый существенный случай в моей военной биографии, когда благодаря женщине, и, наверное, волею судьбы, меня миновала трагическая участь, которая постигла в тот день моих товарищей по службе.
Из личного состава ПМП в тот день потерь не было, лишь несколько человек, находившихся вне зданий, получили легкие ранения. Погибла одна лошадь, и были выбиты оставшиеся ещё целыми, стекла в двух зданиях, где размещался ПМП. Имелись потери и в других подразделениях тыла, располагавшихся поблизости. В связи с гибелью начальника медицинской службы полка, исполнение этой должности временно, было возложено на меня. К моему удовлетворению, вскоре прибыл новый начальник службы, освободив меня от дополнительных обязанностей.
А в Берлине продолжались тяжелые бои, и чем ближе к центру продвигались наши войска, тем более упорное сопротивление они встречали со стороны противника. Особенно ожесточенные бои развернулись в районе городской ратуши. Огнем танков и тяжелой артиллерии, бившей прямой наводкой, массивные железные ворота ратуши были разрушены, и под прикрытием дымовой завесы наши штурмовые группы ворвались в здание ратуши. Рукопашный бой шел буквально за каждую комнату, но немцы не в силах были сдержать натиска наших воинов. К концу дня 29 апреля над ратушей было водружено Красное знамя.
Другим объектом ожесточенных боев стал непосредственно рейхстаг. Его обороняли отборные эсэсовские части, оснащенные танками и артиллерией, общей численностью около шести тысяч человек. Наступала на рейхстаг соседняя с нашей армией, третья и, тоже ударная армия, нашего фронта. О ходе штурма рейхстага, нам рассказывали потом его участники. Этому памятному событию, уже после войны, советскими писателями и кинорежиссерами будут посвящены многие десятки книг и кинолент, которые прочтет и увидит не одно поколение граждан нашей страны. А о деталях чисто военного характера всегда можно узнать из мемуаров ведущих полководцев времен Отечественной войны.
Участники штурма рейхстага рассказывали, с каким небывалым подъемом шли наши воины на штурм рейхстага. Все понимали, что его взятие означало бы падение Берлина а следовательно, и окончание войны с Германией. 30 апреля, примерно, в 16 часов, стало известно, что над рейхстагом наши воины водрузили Красное знамя, которое войдет в историю как «Знамя Победы». Сделали это разведчик Егоров М.А. и младший сержант Кантария М.В. За этот подвиг им было присвоено звание Героя Советского Союза. А это был действительно подвиг – они водрузили знамя в то время, когда в отдельных отсеках рейхстага еще шли ожесточенные бои. Они прекратились только на следующий день – 1-го Мая, когда остатки гарнизона рейхстага в количестве 1500 человек были взяты в плен, и рейхстаг был полностью очищен от гитлеровцев.
30–го апреля и 1-го мая войска 5 УА продолжали вести упорные бои в районе расположения зданий гестапо, главпочтамта, министерства финансов и Имперской канцелярии. К утру 2 мая немецкий гарнизон, оборонявшийся в этом районе, был полностью разгромлен. В это же время нам сообщили о самоубийстве Гитлера. А когда наши вошли в подземелье Имперской канцелярии, то обнаружили трупы Геббельса, его жены и их шестерых детей.
К обеду того же дня остатки берлинского гарнизона, в количестве 70 тысяч человек, сдались в плен. Берлин полностью оказался в наших руках. Так, второй раз в истории, войска России овладели столицей Германии.
Медицинская служба нашего полка в первых числах мая закончила работу по оказанию помощи раненым и приступила к обслуживанию обычных амбулаторных больных. Личный состав ПМП получил возможность для отдыха и приведения в порядок себя и своих рабочих мест. Особое внимание было уделено медицинской документации – журналам учета поступавших раненых, корешкам «медицинских карт передового района», являвшихся основным документом о деятельности ПМП применительно к каждому поступившему раненому, а так же документам о проведенных санитарно–гигиенических и противоэпидемических мероприятиях. Вся подобная документация в последующем явится основой для статистической обработки и оценки деятельности медицинской службы в целом.
Мы получили возможность походить по Берлину и посмотреть на те места, где совсем недавно шли ожесточенные бои. Побывали на центральной площади города, Александерплац, и даже сфотографировались у одного из памятников. Но самое большое впечатление осталось, конечно, от посещения рейхстага. Громадное его здание, своеобразной архитектуры, было сильно разрушено, хотя толщина стен была такой, что выдерживала разрывы снарядов артиллерии среднего калибра. Снаружи стены были испещрены подписями и надписями наших воинов. Вообще, в центральной части города уцелевших зданий не осталось, и мы, может быть это и не совсем хорошо, про себя, говорили – пусть это будет хотя бы маленькой компенсацией за все те наши города, которые были снесены с лица земли немецкими оккупантами.
Но, между тем, война еще не кончилась.
На территории Чехословакии оставалась крупная немецкая группировка, которая продолжала оказывать упорное сопротивление. На ликвидацию этой группировки были брошены войска Украинских фронтов. А в пригороде Берлина, Карлсхорсте, состоялось знаменательное событие – 8 Мая. Поздно вечером началась процедура подписания Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил (Акт о военной капитуляции). В 0 часов 43 минуты подписания Акта было закончено. С немецкой стороны акт подписали генерал–фельдмаршал В. Кейтель, адмирал флота Х. Фридебург и генерал–полковник авиации Г. Штумпф. С советской стороны присутствовали: заместитель наркома иностранных дел СССР, академик А.Я. Вышинский, генерал армии В.Д. Соколовский, генерал–полковник Н.Э. Берзарин и некоторые другие военачальники. От союзников – английский маршал авиации Артур В. Теддер, командующий стратегическими, воздушными силами США генерал Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Делатр де Тасеньи. Руководил всей процедурой подписания Акта маршал Г.К. Жуков. Накануне он был назначен Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии. Президиум Верховного Совета СССР объявил 9 мая «Днем Победы» и учредил медаль – «За победу над Германией». Забегая вперед отмечу, что через месяц была учреждена еще одна медаль – «За взятие Берлина». 9 мая войска Украинских фронтов освободили столицу Чехословакии Прагу.
В Берлине под руководством военных комендатур, созданных во всех 20 районах города, начались работы по завершению последствий боевых действий. В сложной обстановке пришлось решать многие трудные задачи. Из 250 тысяч зданий города 30 тысяч было полностью разрушены, более 20 тысяч находились в полуразрушенном состоянии и 150 тысяч зданий имели средние повреждения. Гражданский транспорт не работал. Более трети станций метро были затоплены, 225 мостов были подорваны немецкими войсками. В городе еще было множество очагов пожара, улицы были завалены обломками зданий и разбитой военной техникой. В разрушенных зданиях, подвалах и прямо на улицах, оставалось неубранными множество трупов – погода стояла жаркая, и это обстоятельство представляло особую угрозу, тем более, что вся система коммунальной службы, практически, не работала. Большой объем работ предстояло выполнить нашим саперам по разминированию зданий, улиц и обнаружению взрывных устройств, оставленных немцами. Ко всему прочему, нужно было организовать снабжение продуктами мирного населения и многочисленных пленных,
К выполнению восстановительных работ были привлечены и жители города, которые в большинстве своём проявили нужную организованность и усердие в наведении порядка в городе. Самое активное участие в этих работах приняли видные политические деятели Германии, коммунисты Вильгельм Пик и Вальтер Ульбрихт. 9 мая в Берлин прилетел заместитель Председателя Совнаркома СССР А. И. Микоян. Уже 11 мая было принято постановление о снабжении населения Берлина продовольствием.
Принимается ряд решений по нормализации работы коммунальной службы, о создании немецких органов самоуправления, о снабжении немецких детей молоком и по многим другим вопросам. В качестве первой помощи со стороны Советского правительства в Берлин поступили тысячи тонн зерна, картофеля, 50 тысяч голов скота и многое другое.
Уже 14 мая было открыто движение метрополитена, а к концу мая восстановлено движение на его линиях, протяженностью более 60 километров. 13 мая возобновило передачи Берлинское радио, с 15 мая стали выходить газеты на немецком языке. В конце мая вступили в строй основные железнодорожные станции и речные порты Берлина, введена в действие 21 насосная станция, восстановлены 7 заводов для подачи газа населению. К середине июня в городе работало 120 кинотеатров, начались занятия в 580 школах, было организовано 88 детских домов. На промышленных предприятиях устанавливается восьмичасовой рабочий день, проведена демократическая земельная реформа. О проводимых мероприятиях нас информировали политработники полка.
Все эти социально–экономические мероприятия имели важное политическое значение. Большинство немцев довольно быстро, вопреки геббельсовской пропаганде, стали воспринимать советских воинов не как оккупантов, а как освободителей, а сам Советский Союз – как дружественное государство. В той непростой обстановке для нас это было крайне важно.
В начале июня случилось еще одно приятное событие – был издан Указ Президиума Верховного Совета о награждении участников Берлинской операции. Вручение правительственных наград состоялось на торжественном построении личного состава частей берлинского гарнизона в местах их постоянной дислокации. В числе награжденных воинов были и медицинские работники нашего полка. Особенно приятно было узнать о награждении командира взвода собачьих упряжек и их ездовых, которые на протяжении всей берлинской операции, в неимоверно тяжелых условиях, осуществляли вывоз раненых непосредственно с поля боя. Мне был вручен орден «Отечественной войны» 2-й степени. Одновременно всем награжденным была вручена и медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне». Из числа участников Берлинской операции свыше 600 воинов получили звание Героя Советского Союза, 13 удостоены этого звания дважды, а Г.К.Жуков был награжден третьей медалью «Золотая Звезда». Многие, в том числе и начальник медицинской службы нашего полка, были награждены посмертно. В начале июня всем участникам Берлинской операции была вручена медаль «За взятие Берлина».
Как нам рассказывали на политинформациях, в ходе Берлинской операции была разгромлена немецкая группировка численностью 400 тысяч человек, в составе 70 пехотных, 12 танковых и 11 моторизованных дивизий. Только в самом Берлине было взято в плен 70 тысяч человек. Советские войска в этой завершающей битве понесли большие потери – около 300 тысяч убитыми и ранеными. Кстати, американская армия за время боев на Берлинском направлении, потеряла всего 8531 человека, а вот количество плененных ею немцев составило несколько сотен тысяч. Как потом стало известно, в одном бою 23 апреля, американцы, потеряв всего трех человек, «ухитрились» взять в плен 9 тысяч немецких солдат. Оказывается, немецкое командование в конце войны издало приказ, чтобы их войска, сражавшиеся западнее Берлина, сдавались американской армии в плен без боя и с исправной боевой техникой. Все это, конечно, было известно и командованию союзных войск.
К середине июня западная часть Берлина была поделена на три сектора, в которых разместились войска США, Англии и Франции, а восточная его часть осталась в советском секторе.
16 июня нам стало известно о печальном событии – трагически погиб первый комендант Берлина, Герой Советского Союза и командующий нашей 5 УА генерал – полковник Н.Э. Берзарин. Имя этого прославленного полководца вошло в историю берлинской операции и в дела по восстановлению Берлина. Прощание с Н.Э. Берзариным состоялось в Карлсхорсте, пригороде Берлина, где ранее состоялось подписание акта о капитуляции Германии. Проститься со своим командармом прибыли представители всех частей 5-й ударной армии, а мне даже довелось стоять в карауле у гроба. Новым комендантом был назначен Герой Советского Союза, командующий 3-й УА генерал – полковник А.В.Горбатов.
Так закончилось существование третьего рейха. Объявленный в 1933 году «тысячелетним», он «прожил» всего 12, в итоге – трагических для немецкого народа лет. Правители Германии, готовя войну против Советского Союза, проигнорировали исторические факты, когда нападение на Россию заканчивалось печально для любителей поиграть с ней оружием на поле брани.
Главари третьего рейха к 1941 году, тоже покорили всю Европу, но им этого оказалось мало, и они двинулись на Восток, имея целью захватить европейскую часть Советского Союза, по Урал включительно. Александр Невский как–то сказал, «Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет». И если бы тогда руководители Германии вспомнили о сказанном выше, возможно, они крепко подумали, прежде чем напасть на нашу страну, и, возможно, не было бы этой многолетней кровопролитной войны, принесшей немало бед народам многих стран, включая и народ самой Германии.
В порядке справки. Название «третий рейх» имеет следующую историю. Оно было заимствовано из мистических учений средневековья о трех царствах. Первым царством считалась «Священная Римская Империя», вторым – « Германская Империя» 1871 – 1918 г. г. и, наконец, в 1933 году фашистский режим Германии объявил себя третьим царством (рейхом), как высшей и завершающей стадии социального развития, с правом на мировое господство.
Заключительным звеном в оценке руководства фашистской Германии явился Нюрнбергский процесс (20.11.1945 – 1.10.1946), в ходе которого Международный военный трибунал приговорил 12 главных военных и государственных деятелей Германии к смертной казни и 7 человек к длительным или пожизненным срокам тюремного заключения. На этом процессе, впервые в истории, агрессия была признана тягчайшим преступлением против человечества.
Усилия, которые были приложены советским народом для достижения победы, убедительно звучат в одной из песен, посвященных Дню Победы. В этой песне есть простые, но очень емкие по своему содержанию, слова: «Этот день мы приближали, как могли». В два последних слова этой песни вошел труд на заводах и полях миллионов женщин и подростков, заменившие ушедших на фронт мужчин. Это они, своим трудом, снабжали фронт всем необходимым. В опубликованных, уже после войны, данных сказано, что за 4 года войны нашей промышленностью было произведено: 490 тысяч орудий, 137 тысяч самолетов и 102 тысячи танков. Таких показателей у Германии не было, хотя на неё работала промышленность почти всей Европы.
В эти слова «Как могли» вошло мужество защитников Одессы и Севастополя, надолго сковавших немецкие войска у стен этих городов, защитников Москвы, отстоявших нашу столицу, и героев Сталинграда, не допустивших взятие противником этого города-героя на Волге. Стойкостью защитников и жителей Ленинграда, оказавшихся в течение долгих 900 дней в блокаде и тяжелейших условиях отстоявших нашу северную столицу, была вписана одна из знаменательных страниц в истории Отечественной войны. Все эти города вошли в список 11 городов, удостоенных звания городов–героев Советского Союза.
Шестнадцатилетний Олег Кошевой руководил известной подпольной организацией «Молодая гвардия» в Краснодоне. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза. Смогла, прожив всего 18 лет, партизанка Зоя Космодемьянская, замученная гитлеровцами, стать в истории Отечественной войны первой женщиной – Героем Советского Союза. А её брат Александр, танкист, удостоенный такого же звания в 20 лет – погиб в самом конце войны.
А наши прославленные ассы воздушных боев, А. И. Покрышкин и И.Н. Кожедуб, стали поистине легендой военной авиации. Покрышкин сбил 59 немецких самолетов и стал первым в стране, трижды Героем Советского Союза, а Кожедуб, сбивший 62 самолета противника, в возрасте 25 лет, получил третью золотую медаль, став самым молодым, трижды Героем Советского Союза. Поистине легендой нашего военно–морского флота стал капитан 3-го ранга Маринеско А. И. Под его командованием знаменитая подводная лодка «С – 13» потопила четыре военных корабля противника, общим водоизмещением свыше 54 тысяч тонн. При этом погибло около 15 тысяч немецких солдат и офицеров. В числе потопленных этой лодкой кораблей, был самый крупный корабль морского флота Германии – лайнер «Вильгельм Густлов», водоизмещением свыше 25 тысяч тонн, на борту которого находилось 7 тысяч немецких солдат и офицеров. По этому случаю в Германии был объявлен траур. Подобных победных показателей, совершенных одной подводной лодкой, не было за всю историю боевых действий подводников в годы Отечественной войны.
К сожалению, допуская резкие суждения в адрес некоторых своих начальников и совершая, по их мнению, не уставные поступки, Маринеско А.И. задерживали в присвоении воинских званий и заслуженных наград. По окончании войны он был уволен с военной службы и умер в нищете, прожив всего 50 лет. И только спустя 27 лет после его смерти, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Вот так, по прихоти, обличенных властью нерадивых чиновников, ломались судьбы невинных и достойных людей.
Даже нам, бывавшим в различных переделках, трудно представить, как в суровом ноябре 41 года, когда решалась судьба Москвы, 28, уже упоминаемых, панфиловцев, в 4- х часовом бою, могли уничтожить 18 немецких танков и остановили продвижение противника к нашей столице. Но они смогли! В словах «как могли» заключено массовое партизанское движение и действия подпольных организаций на территории, оккупированной немцами.
Сказанные слова «как могли», подтверждают мужество наших воинов–пограничников и передовых частей Красной Армии, героев Брестской крепости, первыми принявших удар пятимиллионной армии гитлеровской Германии, испытавших горечь отступления и нашедших в себе силы изменить ход войны, завершив ее полным разгромом фашистских войск и водрузив Красное знамя над рейхстагом.
А наши женщины, старики и подростки, работавшие в тяжелейших условиях на промышленных предприятиях и в сельском хозяйстве, смогли обеспечить фронт всем необходимым, внеся весомый вклад в дело Победы.
Это лишь толика подобных примеров, проявленных советским народом в грозные 1941 – 45 годы и одержавшим победу в самой кровопролитной войне за всю историю человечества.
И если в приведенном тексте можно увидеть элементы пафоса, то применительно к Великой Отечественной войне, это не будет снижать ценности и значения сказанного, и проявленные советским народом подвиги станут ещё одной и, пожалуй, самой славной страницей в летописи нашей Родины. На этих традициях будет воспитано не одно последующее поколение. Так же, как и мы когда–то, перенимали всё лучшее от своих родителей и дедов. Такая взаимосвязь поколений является залогом прогресса и создания сильного и демократического государства.
Эта победа не только отстояла свободу и независимость нашей страны – она предотвратила опасность установления фашистского режима в странах Европы и похоронила претензии главарей третьего рейха на мировое господство.
ПОБЕДА!

Завершающим актом Великой Отечественной войны явился парад Победы, состоявшийся на Красной площади 24 июня 1945 года. На параде были представлены все фронты Действующей армии, по одному полку от каждого фронта и сводные полки от военно–морского флота и военно–воздушных Сил. Незабываемым и не имевшим прецедента в истории, явился момент, когда 200 фронтовиков бросили к подножию Мавзолея 200 знамен гитлеровской армии. Принимал парад Победы Г.К.Жуков, а командовал парадом К.К.Рокоссовский. Воины первой колонны несли «Знамя Победы», которое было водружено над Рейхстагом в мае 1945 года.
Весомый вклад в дело победы внесли медицинские работники. На фронте, кроме многих тысяч рядовых врачей, фельдшеров и санитаров работало, 4 академика, более 600 профессоров, 500 доцентов, 2000 кандидатов медицинских наук. Сбором и выносом тяжелораненых непосредственно с поля боя занимались около 500 тысяч санитарных инструкторов и санитаров. В ряде случаев в этом принимали участие и фельдшера батальонных медицинских пунктов. Работая в исключительно трудных условиях, военные медики вернули в строй более 70 % раненых и 90 % больных. Таких трагических показателей не было ни в одной другой воюющей армии. Из общего числа санитарных потерь, в этих армиях возвращалось в строй не более 50%. Показатель возврата раненых в строй, помимо всего прочего, имел большое значение и для сохранения мобилизационных ресурсов – важнейшего стратегического фактора для ведения любой войны. Важным являлось и то, что в строй возвращались воины, имевшие боевой опыт, а это, в итоге, повышало и общую боеспособность войск.
На день 9 мая 1945 года более половины личного состава Действующей армии, составляли бывшие раненые, возвращенные медицинской службой в строй. Большая работа была выполнена медицинской службой Действующей армии по предупреждению заразных заболеваний среди личного состава и по ликвидации эпидемиологического неблагополучия на территориях, освобожденных от немецкой оккупации. Такой неоценимый вклад в общее дело победы был внесен нашими военными медиками. Более 100 тысяч медицинских работников были награждены орденами и медалями, а 44 – присвоено звание Героя Советского Союза. В их числе значится и военфельдшер Пушина Федора Андреевна, уроженка Удмуртии (с.Иж – Забегалово Якшур – Бодьинского района). На фронтах Отечественной войны с 1942 года Пушина принимала участие в боях на территории Курской, Сумской, Черниговской и Киевской областях, при форсировании рек Десна и Днепр. Проявила мужество и самоотверженность по спасению раненых из здания, горящего в результате попадания вражеской бомбы, военного госпиталя. Успела вывести и спасти более 100 солдат и офицеров. Погибла от ожогов.
Наиболее известные руководители высших звеньев медицинской службы, главные специалисты фронтов и армий, были награждены полководческими орденами – орденами Суворова и Кутузова, наградами, которыми награждался высший командный состав, за умелую организацию и выполнение боевых операций. А начальник Военно–Санитарного Управления Красной Армии, генерал-полковник Е. И. Смирнов, был награжден шестью орденами Ленина, тремя орденами боевого Красного Знамени, орденом Кутузова 1-й степени и многими другими орденами и медалями.
Ну а мы продолжали знакомиться с Берлином. Улицы центра города постепенно освобождались от развалин, и с восстановлением движения городского транспорта мы, практически, имели возможность бывать в любой части города.