И СНОВА ВОЗВРАЩАТЬСЯ

 

С Киевского вокзала поезд отходил в двенадцатом часу ночи. Сергей Иванович нашел нужную ему одиннадцатую платформу и пошел вдоль зеленого состава к своему вагону. Сколько раз в своей жизни он ходил вот так, высматривая на стеклах большие красные номера. Обычно это был какой-нибудь четырнадцатый или пятнадцатый вагон, около самого тепловоза. Всё было знакомым. И запах перрона за все его, Сергея Ивановича, сорок с лишним лет не изменился. Казалось, что и люди со своими сумками и чемоданами, спешащие или просто идущие, остались теми же самыми. Разве что сумки и чемоданы сменились, стали другими, современными. Но это уже мода и время. Но всё равно запах путей и запах ночи остался.

Сергей Иванович наконец нашел четырнадцатый, возле одной из открытых дверей которого стоял проводник-мужчина. Заходить в вагон не стал. Окинул взглядом темное пространство, разлитое перед локомотивом, и смутные силуэты привокзальных построек. Только минут через пять, предъявив проводнику билет, вошел в вагон.

Вагоны внутри тоже остались такими же, привычными, почти родными. Хотя он знал, что эти плацкарты сделаны то ли еще в ГДР, то ли в Ленинграде, но всё равно бегают вот, бегают родимые.

После того как поздоровался с единственным пока соседом по купе и забросил рюкзак на верхнюю полку, вышел еще раз на перрон. Хотелось подышать знакомыми запахами, послушать ночную жизнь вокзала. Диктор по громкой связи объявил, что продолжается посадка на поезд номер такой-то — его поезд, — следующий по маршруту «Москва—Брянск» и отправляющийся с одиннадцатого пути в такое-то время. Значит, еще минут десять-двенадцать в запасе есть. Тут же вспомнилось, как учился в институте после армии и они всей группой поехали на экскурсию в Ригу. Их староста пришел буквально за две минуты до отправления, когда они, ребята и девчонки, уже сидя по своим купе, прилипли лбами к стеклам, переживая, что староста опоздает и отстанет от поезда. Педагог, руководительница в поездке, Анастасия Александровна, видя такую «пунктуальность» одного из ее студентов, иронично-уважительно заметила: «Коренные москвичи приходят перед самой отправкой». Тогда эта фраза задела его, не москвича. И вот прошло четверть века, он сам сделался москвичом, но, видно, всё же не до конца, если не дошел до такой «точности», если по-прежнему привык делать всё основательно, не полагаться на последние минуты, которых может когда-нибудь и не хватить.

Пассажиры, курившие рядом, потянулись к вагону. Сергей Иванович подождал, пока зайдут все, бросил последний взгляд в темноту, вдохнул напоследок поглубже перронного запаха и шагнул на металлическую подножку.

С ним в купе оказался один мужчина и две женщины — мама с дочерью. Попутчики держали себя нарочито вежливо и предупредительно, но между собой почти не разговаривали. Это было похоже на филармонию или театр, где люди, даже самые общительные и разговорчивые, начинают вести себя тихо и замкнуто. Видно, стены воспитывают. Вот и сейчас сидели и делали вид, что все чем-то мелким, но чрезвычайно неотложным заняты. Мама с дочкой разбирались с поклажей, мужчина сидел в углу, в полутени, откинувшись спиной на купейную перегородку, и что-то очень внимательно рассматривал в окно. Пожилая пара через проход, на боковых местах, сидела тоже молча.

Поезд тронулся незаметно, и о его движении можно было догадаться только по наплывающим и уходящим в сторону огонькам за стеклом. Минут через десять подошел проводник, подсел рядом с Сергеем Ивановичем на край скамьи, стал спрашивать билеты, складывать их в несколько раз и рассовывать по кармашкам своей сумки. Даже сумки остались прежними, подумал Сергей Иванович. Такие же точно были, наверное, и сто лет назад, во времена Толстого и Чехова, которые ведь тоже ездили в поездах. А что в них, собственно, могло измениться — это не машины, не самолеты, назначение их утилитарное. Лопаты вот не изменились же! Или изменились? Эта простая мысль заставила думать о посторонних, но забавных вещах. Размышления были прерваны голосом проводника, дошедшего до последнего купе и на обратном пути сообщающего, что можно идти получать постельное белье. Кто-то спросил цену — она явно за год подросла. Сергей Иванович подумал, а надо ли вообще брать белье: наверняка оно окажется влажным, и к тому же на нем столько народу уже спало. И решил не идти. Но трое его попутчиков ушли, а семейная пара с боковых мест достала свое, домашнее — сразу видно, что люди опытные. Это он ездит раз в году, а ведь кто-то каждый месяц, может, даже каждую неделю.

На несколько минут в вагоне задвигались, началась обычная суета с отходом ко сну. Люди потянулись в тамбур и в туалет — кто выкурить последнюю сигарету, кто чистить зубы и переодеваться в «спортивно-спальную» одежду. Сергей Иванович, чтобы не мешать попутчикам, быстро забрался на свою верхнюю полку, подложил под голову свернутую ветровку. Курево его не волновало — он не курил, а зубы почистил дома. Мама с дочкой вспомнили, что не попросили проводника разбудить их к нужной станции, и ушли обе. Бабушка с бокового места тоже ушла с этой же просьбой. Сергей Иванович краем уха слышал, что все его попутчики едут до Калуги или чуть дальше, сам же он ехал до границы Калужской и Брянской областей, поэтому мысль о подъеме его не тревожила. К тому же просыпался он всю жизнь утром как по заказу: надо в пять — проснется в пять, надо в три — в три.

Через пятнадцать минут все хождения по вагону прекратились, свет потух.

Любил Сергей Иванович спать в дороге. Вообще любил спать на новом месте. Это у него было с детства. И вроде нечасто куда ездил, а вот спал хорошо, легко. Тревожило в поездах всегда только одно: как бы не свалиться с верхней полки, если поезд вдруг резко затормозит, поэтому для страховки повернулся спиной к перегородке, перегнулся и поглядел, скорее для интереса, вниз, на стол, на который никогда не падал, и закрыл глаза. Мягкие равномерные покачивания вагона успокаивали.

Ночью он несколько раз просыпался. Два раза стояли долго: сперва в Калуге и потом в Сухиничах. Там выходило не меньше чем по полвагона. Зашло тоже порядочно народа. А через какое-то время забрезжило, начало светать. Оконное стекло посерело, через него стали видны очертания проплывающего мимо леса и ближних деревьев. Опять в голову полезли мысли, на этот раз о зверье и птицах: как им там, в сыром утреннем лесу? Всё в росе, мокро, холодно, неуютно. И ведь как-то надо жить, и жить каждый день. Это не то что прочные, теплые стены наших человеческих жилищ. По телу пробежал легкий озноб. Сразу почувствовалось, что ноги и спина замерзли. Прижал ступни плотнее к стенке, поежился и подумал о том, как всё же избалован человек. И насколько он все-таки умнее и сильнее всей этой живности. А может, слабее? С этими мыслями пришла последняя предутренняя дрема.

Проснулся Сергей Иванович от голоса, прозвучавшего по вагону: «Зикеево!» Надо вставать, следующая остановка моя — Судимир. Но до нее еще ехать двадцать минут. Подняться, надеть кроссовки — это две минуты. Значит, можно напоследок еще о чем-нибудь подумать. О названии станции. Хотя об этом уже думано-передумано. Однажды ему, Сергею Ивановичу, лет пятнадцать назад в этом же брянском поезде попался попутчик. Оказался историком из Калуги. Он-то и рассказал, что Судимир — имя древнерусского князя, имевшего в здешних местах свою вотчину. И было это давным-давно, задолго до Ивана Грозного. Сколько потом Сергей Иванович ни читал исторических книг, ни разу не встречал князя с таким именем. Всеволодов, Владимиров, Дмитриев, Юриев, Олегов и прочих — сколько хочешь, а вот Судимир был, наверное, один. У самого Сергея Ивановича сын Владимир — владеющий миром. Если бы он знал двадцать лет назад про князя Судимира, назвал бы и своего сына так же — судящий мир, то есть судящий людей, их поступки. Красиво. Но владеющий миром, владеющий людьми — тоже неплохо, хотя звучит как-то коммерчески, что ли.

Поезд набрал ход. Теперь точно надо вставать. Сергей Иванович легко, почти как в молодости, спрыгнул с полки, нашарил ногами кроссовки. Какая же все-таки удобная обувь, особенно для людей старшего возраста. А в его случае еще и потому удобнее, что ему идти двадцать верст от станции, и еще неизвестно, какая там нынче дорога.

Сходил в туалет, умылся, присел на нижнюю, уже освободившуюся полку и окинул свой временный приют прощальным взглядом. Пассажиров почти не осталось, половина полок пустовала. Что ж, пора идти к выходу.

В тамбуре было прохладно, качало сильнее, чем в купе, и проводник еще не выходил. Только один мужчина курил, рядом с ним на чемодане сидел сынишка. Наверняка едет с отцом на родину. Может, в первый раз.

Поезд стал притормаживать, в полузапотевшем окошке показались пристанционные дома. Когда поезд совсем остановился, то народу в тамбуре и в коридорчике набралось всего человек пять-шесть. Несколько лет назад, с грустью вспомнил Сергей Иванович, сходило в три раза больше. Скоро, может быть, и поезда перестанут здесь останавливаться. Эх, время, время!

Сергей Иванович помог отцу с сыном спустить по крутым ступенькам вещи и сошел сам. Желтое зданьице вокзала чуть просматривалось сквозь кусты метрах в ста. Сходить, что ли, к нему? Ладно, на обратном пути. Всё равно придется ждать поезда, а сейчас не хотелось тратить на это лишние силы. Сергей Иванович подождал, когда отойдет поезд, и перешел через пути на другую сторону. Остановился на миг, подумав о предстоящих двадцати километрах, удобней примостил на плечах тяжелый рюкзак и размеренно, не быстро и не очень медленно, зашагал между домами, держа направление на поле. Там хоть и сыро поутру, роса, но должна отыскаться тропка, должна она быть протоптана, ведь какие-то жители, хоть и немного их, до сих пор здесь живут. А ему это лишний километр минус.

Решил делать привал через каждый час ходьбы. Посмотрел на часы — первый отдых получался в половине седьмого.

Ранних птиц еще не было слышно. Правда, уже изредка кричали петухи на станции. Их голоса после года разлуки казались милее самого красивого пения. Вдалеке, над полем, пролетела большая черная птица, но какая — неизвестно, не разобрать отсюда: то ли ворон, то ли ястреб.

Спортивные штаны сразу намокли. Идти стало неприятно, но это терпимо. Ко второму привалу, когда пойдет по дороге, они подсохнут. Так и получилось. Дорога, правда, сильно заросла. Машины и трактора по ней почти не ездят, да и куда ехать — на полях давно уже ничего не сажают, и они зарастают молодым ивняком и березняком. Если и наведывается сюда кто, так это охотники, но они приезжают зимой, и наверняка на снегоходах.

Когда сидел на третьем привале, в небе неожиданно запел жаворонок. Долго искал его глазами. Что за незаметная птаха — все глаза проглядишь, пока ее отыщешь! Солнце уже встало над лесом, но добела еще не раскалилось. Попил воды из пластиковой бутылки, но есть не стал — знал, что идти станет трудно. Вот когда придет, тогда и позавтракает основательно. Там целый день впереди. До вечера есть время наловить рыбы, сварить ухи, даже грибов можно поискать. Потом-то не до того будет. Да и своих запасов хватит, специально брал только компактное и сытное — консервы, колбасу копченую. И сухари вместо хлеба.

До поселка дошел за пять часов. По одинокой березе, хотя в общем-то знал и так, нашел место, где стоял дом родителей, и выбрал ровную площадку для лагеря. Есть хотелось уже сильно, и первым делом занялся едой. Из оставшихся от ближних домов досок и завалившейся изгороди сложил костер, да и приличную кучу дров запас, чтобы после не тратить время. Достал из рюкзака котелок, который станет и кастрюлей, и чайником, сварил из пакетика суп, добавив в бульон тушенки. Наевшись и чуть отдохнув, ровно в час занялся подготовкой к завтрашнему дню.

Вокруг всё заросло крапивой, малинником с краснеющими уже ягодами и иван-чаем. Продрался сквозь эти заросли и нащупал ногой кирпичную кладку фундамента родительского дома. Ее никто не тронул. Крушить ломами и кувалдой старый фундамент и возить отсюда кирпичи желающих в округе не нашлось. Вот сруб разобрали и вывезли. Но то уже давно. Сергей Иванович стал шарить в крапиве дальше. Нашел полусгнившие остатки досок. Здесь когда-то были сенцы. На такие доски тоже никто не позарился. Подцепил по очереди за край две из них и сдвинул в сторону. Осторожно, чтобы не порвать, приподнял и вынул кусок рубероида. Под ним лежал длинный сверток. Размотав плотный прорезиненный материал, достал косу, вилы и грабли. Тут же был железный увесистый отбойник, топор, молоток, наждачный брусок, чтобы поправлять косу, когда затупится, и банка с солидолом.

Вбив отбойник выступающим острым штырем в приготовленный в прошлые годы высокий пень, Сергей Иванович отер косу тряпкой и принялся отбивать. Живой звук наполнил умерший поселок. Кромка железа от пятки к носку вытягивалась, радуя глаз. Когда работа была закончена, Сергей Иванович довольно потрогал пальцем металл, проверяя результаты своего труда. Бережно отложив косу в сторону, проверил вилы и грабли: ручки на них сидели прочно и не болтались. Всё было цело и исправно, если не считать рыжего ржавого налета, но в работе он сойдет за полдня.

Теперь надо построить шалаш, попробовать наловить в близкой речушке рыбы и сходить посмотреть участок, где предстояло косить.

К семи часам всё было готово, даже попались три небольшие плотвички на снасти, привезенные из Москвы. Участок под косьбу он тоже осмотрел. Хотя луг по краям уже зарастал подлеском, а в середине татарником, но косить еще вполне можно.

Сергей Иванович стал не спеша готовить ужин. Заодно, без дневной суеты, огляделся по сторонам. Как всё изменилось со времени его детства. Приезжая сюда каждый год, вроде и не замечал изменений, а сейчас присмотрелся и увидел, что и лес подошел совсем близко, и кусты ивняка, из которого строил шалаш, стали гуще и разрослись уже здоровенной куртиной, а вот деревьев в самом поселке почти не стало. Не стало ни двух десятков лип и огромных ракит, ни яблонь, словно без людей и деревья не смогли выжить. А ведь фруктовые деревья не выкапывал никто. Это он знал точно. Дороги через весь поселок тоже не стало. Была она песчаная, и казалось, что на ней трава никогда не пробьется. А вот поди ж ты, теперь и место ее определить трудно! Колодцев двух тоже нет, совсем с землей сравнялись. За водой надо на речку ходить. Но в ней вода чистая, старики говорили, что воду ту всегда пили, да и сам Сергей Иванович помнил, как в детстве, купаясь с ребятами, они без всякого страха ее пили. Сейчас всё же вернее вскипятить. Не хватало тут еще одному загнуться от дизентерии или еще от чего. Прихватит какая болезнь, и не найдет в такой глуши полгода никто. Кстати, аптечку: бинт, зеленку, кое-какие таблетки — взял. Но лучше не рисковать. А зверья так за целый день и не увидел. В детстве волков боялись, а бабка медведем пугала. Но ночью может забежать лиса или кабан прийти. Надо будет костер не тушить.

Солнце, всё больше краснея, приближалось к верхушкам деревьев. Сергей Иванович смотрел на небо, на безоблачную полоску горизонта и радовался, что и завтра погода наверняка будет хорошей. Ему бы пяток таких дней, а больше и не надо.

Поужинав, устроился на ночлег, забравшись в финский спальный мешок. Комары почти не донимали, попискивало несколько штук, да, видно, дым от костра их отгонял. В открытый вход шалаша была видна одинокая береза с раздвоенной верхушкой — это он ее посадил, в первое лето, когда вернулся из армии. Значит, ей сейчас двадцать пять лет. Осталась вот одна, выжила. Хотя не кудрявая, ветви у нее плакучие, как у ивы. Красиво. Белая береза на фоне темнеющего неба, которое становилось все синее и синее, пока не превратилось совсем в черно-синее. Когда силуэт березы стал почти неразличим, появилось несколько звездочек, среди них одна очень яркая. Наверное, планета, Венера, подумал Сергей Иванович. Хотя в это время года она должна светить утром. Значит, Марс. Марс-победитель. Это была последняя мысль, посетившая Сергея Ивановича, перед тем как он заснул.

На новом месте, как и в вагоне, спалось хорошо, крепко. Наутро, когда проснулся, даже не помнил, что снилось и снилось ли вообще чего. Посмотрел на наручные часы — начало шестого. Расстегнул спальный мешок, вылез из него и, выскочив по-военному бодро из шалаша, сделал пятиминутную разминку-зарядку. Потом прихватил котелок и как был, босиком, в одних трусах, побежал на речку. Прохладный утренний воздух чуть обжигал кожу. Речка была подернута туманом и лежала тихая, сонная, огороженная с той стороны стеной ольховника, а с этой — зарослями ивняка. Отыскал подход поудобнее и, пробуждая ее от тишины, умылся, разбрызгивая на лицо, плечи и грудь ледяные капли; набрал в котелок воды и уже шагом вернулся обратно. Когда растирался полотенцем, почувствовал, что окончательно проснулся и ощутил такой прилив сил и бодрости, что готов был свернуть горы.

Раздув тлеющие угольки и подбросив дров посуше, подвесил к деревянной треноге, что соорудил вчера над костровищем, котелок. Вода закипела быстро. Заварил чайку, размочил в нем несколько сухарей и для того, чтобы продержаться до завтрака, съел еще пару ложек тушенки. Теперь можно приступать к работе.

Взял с собой только косу, вилы и грабли пока не понадобятся. Пройдя метров двести, остановился у края луга. Осмотрел его еще раз зорким глазом, оценив сочность травы и примериваясь, откуда начать. Потом расставил ноги пошире и первый раз взмахнул косой. Она прошла плавно, с ласкающим ухо свистом-шипением, сбив целый дождь росы и не оставив после себя ни травинки. Отбита хорошо, порадовался Сергей Иванович и еще раз глянул вперед, сверяя направление предстоящего прокоса. И после этого замахал косой, приятно осознавая, что руки, спина работают правильно, втягиваясь в привычное дело.

Когда прошел метров двадцать, остановился, глянул назад на ровную стерню и кусты татарника и пижмы, оставшиеся обкошенными со всех сторон. Оттого, что роса на стерне была сбита, а вокруг трáвы стояли вымокшие, цвет стерни отличался, был более ярким, сочно-зеленым, по сравнению с белесой некошеной стеной справа и слева. Пройдя еще метров двадцать, вернулся в начало и пошел второй прокос.

Работа спорилась, и Сергей Иванович не заметил, как солнышко уже вышло над лесом и почти слизало остатки росы. Как-то резко появилось чувство голода. Он отер косу пучком срезанной травы, закинул ее на плечо и двинулся к своему шалашу.

Костерок еще дымил. Сергей Иванович снова подбросил в него сухих дровишек, сходил за водой и подвесил котелок, чтобы сварить рыбный суп или уху — как получится. Когда суп был готов, покрошил в него сухарей и принялся не спеша есть. Поел и немного отдохнул. Солнце уже светило вовсю, высушивая последние капли, блестевшие у самой земли на листьях клевера и подорожника. Отдохнув еще минут десять, пошел на покос, решив поработать, пока не полетят слепни и оводы. Хоть он и намазался от них мазью, но она действовала только на комаров, а других кровопийц не брала. Пока не работал, они не приставали, но стоило начать что-то делать, они тут как тут. Мужицкий и лошадиный пот для них первейшая приманка.

Через час, когда его окончательно заели оводы, сходил на речку и окунулся, смывая усталость и нарушая покой желтых кувшинок и целой армии камыша, стоявшего неприступным строем. Потом вернулся к шалашу и лег отдохнуть, бросив в огонь дрова посырее, чтобы как-то отогнать эту летучую нечисть. Закрыл глаза и задремал.

Полдень прошел в отдыхе и приготовлении обеда. За полдень сходил на речку и поставил удочки — может, что-то и попадется. Сидеть возле них и караулить совсем не хотелось. А перед ужином снова пошел косить.

Ужинал почти в темноте. Думал про себя, что если солнце продолжит так жарить, то первое скошенное сено уже к послезавтра будет готово. Засыпал с чувством приятного утомления — и от работы, и от впечатлений проведенного дня.

Наутро всё тело ломило. Но заставил себя сделать зарядку и сходить на речку умыться, зная, что через час работы мышцы разогреются, разомнутся. Так оно и вышло. Днем вместо отдыха ходил ворошить скошенное накануне сено. Дух от него стоял невыразимый. Сергей Иванович набрал большую охапку, связал ее веревкой, принес и разостлал в шалаше. Когда поздно вечером засыпал, то перемешанные запахи ромашки, зверобоя и васильков опьяняли. Спать лег прямо на сено, а спальным мешком укрылся. Вставать с такой постели не хотелось, и в первый раз Сергей Иванович пожалел, что не захватил с собой будильник: завтра, надышавшись травяного дурмана, можно запросто и проспать.

Но проснулся он, как и в прошлые дни, в начале шестого. С утра косил, а в обед начал класть стог. Готового сена было еще маловато, пудов пятьдесят, но дождя вроде не предвиделось, так что вершить было необязательно. В случае чего незавершенный стог можно укрыть ветками и тем же самым рубероидом.

Выбрав подходящее место посередине покоса, Сергей Иванович по привычке сделал снизу настил из заготовленных жердей. Использовать жерди от прошлогоднего стога не имело смысла: от него хоть почти ничего и не осталось, но жерди наверняка подгнили — так что лучше постлать новые. За зиму остатки старого сена растащит и съест зверье, и на следующее лето можно будет ставить стог на том месте. Да и от нового мало что сохранится, хотя вывозить отсюда никто не станет — себе дороже, но те же охотнички могут зимой попользоваться.

В таких же заботах прошел и четвертый день.

На пятый день Сергей Иванович метал уже вершину. Одному, конечно, несподручно. Принимать навильники и утаптывать наверху было некому, да только он за эти годы приспособился. Навалит побольше сена, потом залезет наверх по лестнице, которая у него тут же в кустах припрятана, и утопчет всё разом, разровняет.

К шести часам вечера, как он и задумывал, всё было сделано. Стожок стоял ровный, аккуратный, любо-дорого посмотреть. Понятно, для лошади его на зиму не хватит, но на коровенку, в крайнем случае на двух-трех коз, — должно хватить. Но Сергей Иванович сильно по этому поводу не переживал. Коровы у него не было, коз тоже, а жилой вид стожок округе придавал. Как-то сразу повеселело в окрестности, как будто народ здесь живет. Со стороны, если кто заглянет, так и подумает. Вблизи, конечно, видно, что место брошенное, но случайно забредшему сюда охотнику или грибнику на душе полегчает. Глядишь и улыбнется человек, не станет бояться каждого шороха в кустах. Это Сергей Иванович знал по себе. Есть такие места, оставленные людьми: зайдешь туда и думаешь только о том, чтобы ноги поскорее унести, выбраться. Чем в такое место попасть, лучше уж в дебри какие, там хоть нет духу такого в воздухе, от которого мурашки, как муравьи, по коже бегают.

В семь часов костер горел ярко и жарко, как в сказке про двенадцать месяцев. Пришло время устроить прощальный ужин. Все остатки еды он выложил, варилась уха, и была извлечена из самых недр рюкзака припасенная для этого случая четвертинка водки. Солнце еще стояло довольно высоко, на небе белым рубцом виднелся оставшийся след от самолета, из леса доносилось почему-то совсем не грустное «ку-ку». Всё было как в детстве. Казалось, вот сейчас его окликнет с порога дома мать: «Сережа!» — и пошлет на огород нарвать огурцов к ужину. Сергей Иванович даже покрутил головой, даже хотел посчитать года, которые сулила кукушка, но знал обманчивость лесной жительницы: накукует раз восемьдесят, как когда-то давным-давно, — и верь ей!

Вдруг раздался одиночный выстрел, и следом за ним из недалеких кустов выскочил здоровенный заяц-русак. Он понесся огромными скачками по скошенному лугу, огибая новенький стог. За ним на расстоянии пяти-шести метров гналась худая длинноногая собака. Она не отставала, но и не догоняла зайца и от этого своего бессилия нервно подвизгивала. Прыжки, которыми она неслась, были не меньше заячьих. Так, в паре, описав большую дугу, они и скрылись за кустами ивняка.

Через несколько минут прямо на костер вышел черноволосый, худой, небритый мужик лет шестидесяти, в телогрейке и с двустволкой на плече. Подошел к костру, поздоровался:

— Здравствуйте! Чай-сахар!

— Здравствуйте, присаживайтесь, — ответил Сергей Иванович, чуть приподнимаясь.

Подошедший присел на землю.

— Семь штук за лето загнала, шельма, — начал он без предисловий, явно намекая на свою собаку. — Я меньше ее подстрелил. — И потом сразу спросил: — А вы чей же будете?

Сергей Иванович назвался.

— Кажись, знал таких, — ответил охотник. — Я сам с Камня. — И тоже назвал фамилию.

— Это километров пятнадцать отсюда? — уточняюще полюбопытствовал Сергей Иванович.

— Так-то будет. — И через паузу: — А вы чем же здесь занимаетесь?

— Вот, косить приезжал, — и Сергей Иванович кивнул в сторону выкошенного луга.

— А-а, — протянул мужик, как будто всё сразу поняв, и внимательно посмотрел на стоявший невдалеке новенький стог сена.

— Может, выпьете со мной? — предложил Сергей Иванович.

— Да не откажусь.

Сергей Иванович вылил половину содержимого бутылки в единственную металлическую кружку и протянул гостю. Тот, приподняв руку с кружкой, сказал: «Благодарствуем» — и не спеша выпил. Закусить взять постеснялся, и Сергей Иванович протянул ему сухарь с тушенкой, намазанной в виде бутерброда. После этого выпил остатки водки сам. Сбоку неожиданно появилась собака гостя. Теперь ее можно было рассмотреть поближе. Это была серая дворняга, невероятно худая. Единственно, что в ней было примечательно, ее ноги — непропорционально длинные ноги, как у гепарда. Сергею Ивановичу сразу вспомнился давнишний спор, случайным свидетелем которого он стал в далекой юности. У той же станции Судимир, у коновязи — тогда они еще при станциях существовали, — была привязана лошадь буквально с двухметровыми ногами. Ноги, конечно же, были короче, но производили именно такое впечатление. Так вот, хозяин кобылы предлагал поспорить одному водителю «пазика» — на четвертной! — кто из них быстрее доедет до Жиздры. Тот на своем железном коне или он, водитель кобылы; причем кобыла была не под седлом, а в оглоблях. И водитель автобуса отказался. Вот так!.. Глядя сейчас на собаку, Сергей Иванович подумал то же, что и тогда: она просто создана для бега. Также было заметно, что хозяин ее вряд ли кормит, питалась она только за счет своих ног.

— На, ешь! — Сергей Иванович бросил псу кусок сухаря, обмазанный тушенкой.

— Ну, не балуй! — прикрикнул гость на собаку, которая проворно схватила сухарь и отскочила в сторону.

Стало понятно, что он ее еще и бьет.

— Вы охотник? — поинтересовался Сергей Иванович.

— Пастух. Ноне не мой ряд, напарника моего, Прошки. Вот я и решил с ружьецом пройтись.

— Ничего не подстрелили?

— Нет. Стрельнул пару раз, но без толку, — ответил мужик и опять без всякого перехода спросил: — Сено вывозить будете?

— Да куда ж я его в Москву! — улыбнувшись, ответил Сергей Иванович. — Если вам надо, то приезжайте, заберите.

— Нам не надобно, — степенно ответил гость, наверняка всерьез прокрутив в голове такое предложение. — У нас своих покосов хватает, свое не знаем куда девать. Теперешний год и вовсе по соткам косили. Полдомов стоят пустые — хошь коси там, хошь картохи сажай. Земли стало вволю. Нонешнее лето еще корову подержим, а зимой сдадим на мясо. Мне молоко не нужно, а старуха моя на литр в день с соседкой договорится.

— Да, — поддержал Сергей Иванович его настроение, — разъехались все, скоро никого не останется.

— А кто ж тут остался! — подхватил гость. — Кто помёр, кто уехал; еще годов пять, и последних хоронить некому будет. В прошлом месяце хоронили Илюху Захаркина, соседа моего, так домовину до кладбища некому несть. На лошади отвозили — дак и лошадь не достанешь. А раньше, помню, всю дорогу на рушниках несли.

— Да-да, — снова поддакнул Сергей Иванович.

Гость засобирался.

— Может, ухи? — спросил Сергей Иванович, видя его сборы.

— Мне еще далеко идти, — отказался тот и снова по-хозяйски напомнил о сене: — Растащут его иль подожжет кто…

— Да здесь никто и не ходит, — успокаивающе ответил Сергей Иванович.

— Так-то оно так… — неопределенно согласился мужчина и, сказав напоследок: «Бывайте», ушел, не оборачиваясь. Его собака побежала за ним.

Сергей Иванович посмотрел ему вслед. Ужиная, готовясь к завтрашнему отъезду и ложась спать, он всё вспоминал разговор со своим гостем, его собаку и представлял людей из того поселка, куда они ушли и где жили, вернее, все вместе доживали последние годы.

Утром Сергей Иванович, даже не попив чаю, сложил вещи в рюкзак и тронулся в путь на станцию. Рассвет чуть серел, и в его размытом молоке стог, казалось, источал всю грусть и запустение оставляемого места. Был он какой-то маленький и жалкий. Сергей Иванович знал, что днем, при свете солнца, впечатление изменится, и стог словно возвысится, вырастет. Но ждать полдня он не мог. Не мог и без тоски смотреть на эту картину. Сделав небольшую петлю, он прошел рядом со стогом, потрогал влажное сено рукой, ощутив всю его родственную близость. «Прости. Прощай!..» — сказал он ему и, уже не оборачиваясь, зашагал по мокрой от росы траве.

На станции зашел на вокзал и еще сидел минут сорок на гнутой деревянной скамье, ожидая, когда откроется окно кассы и начнут продавать билеты. Народу было всего человек восемь, и уже через десять минут после открытия кассирша закрыла свое окошко. Обслуживать больше некого. Сергей Иванович видел через окно зала ожидания, как она вышла с ведром на улицу и направилась к колонке. Всё происходило как и в прошлом году.

Кишиневский поезд подходил на второй путь. Сергей Иванович шел вдоль состава к своему третьему вагону, смотрел на нарядные окна скорого поезда с какими-то празднично-веселыми занавесками. Кое-где они уже были раздвинуты, и наверху, за стеклами, довольные и счастливые люди поедали южные фрукты. Поезд просыпался. Завтракал.