РАССКАЗЫ

ЮБИЛЕЙ

 

- Нинка в пятницу на юбилей приглашает, – сказала жена за ужином.

- Без меня, – буркнул я, уткнувшись в газету, удобно пристроенную перед тарелкой.

- Почему?

- Nocomment.

- Почему когда собирается моя родня, я всегда иду одна? – в голосе жены послышался щелчок включившегося электрочайника.

- Nocomment.

- Давай поговорим нормально! – жена выхватила газету, лежащую передо мной. Кипение чайника в голосе приближалось к семидесяти градусам.

- Давай, – согласился я, убирая журнал, лежащий перед женой.

Мы так всегда ужинаем, называется – ужин на четверых, я с «Известиями» или «Комсомолкой», она с журналом в картинках со светскими сплетнями. Уставившись в лицо друг другу, мы несколько секунд помолчали.

- Савва, почему ты не хочешь пойти к Нинке на юбилей?

- А ты очень хочешь?

- Хочу! Из принципа.

- Отличная мотивация.

Савва – это я, мою жену зовут Леной; Нинка – жена Сашки, родного брата моей жены. Согласно семейной иерархии, Сашка приходится мне шурином, а поскольку это звание удачно перекликается с его именем, я зову его Шуриком. Шурик хороший мужик, с ним можно и за жизнь поговорить, и посидеть–повыпивать, и на рыбалку сходить, а вот жена его Нинка – особа стервозная. Роста она небольшого, едва Шурику до плеча достаёт, зато амбиций через край, ну, просто цвет русской интеллигенции. Образ маленькой капризной девочки она поддерживает детской манерой разговаривать и многочисленными пластическими операциями. К пятидесяти годам она, на мой взгляд, больше походит на мумифицированного ребёнка, чем на юную красавицу, но Шурик, которого Нинка называет папочкой, смотрит на неё глазами преданной собаки и без возражений отстёгивает денежки на все причуды жены.

Я не помню, чтобы за все годы родственных отношений мы побывали на каком-либо празднике в их доме. Когда их дети были маленькими, то в самый неподходящий момент они заболевали, затем стали болеть они сами, то вместе, то поврозь, но всегда чем-то очень заразным, или случались непредвиденные командировки. Зато ни один праздник в нашем доме без Нинки не обходится. Причём, независимо от повода застолья, она всегда находит способ оттянуть всеобщее внимание на себя. На свой день рождения я ни разу не получил от неё подарка, кроме безымянных открыток с текстом изготовителя. Всякий раз с подарком, приготовленным для меня, случалось нечто непреодолимой силы, что мешало нам с ним встретиться. Подарки, по описанию Нинки, всегда были дорогими и очень нужными, но забывались в такси, при выходе из дома или прямо на прилавке магазина, где были куплены.

- Саввушка, – всякий раз говорила Нина, надув губки и делая виноватое лицо, – скажи, что ты не обижаешься. Завтра утром ты проснёшься, откроешь глаза, а подарок уже будет стоять рядом с твоими тапочками. Веришь?

Сначала я верил, а потом ждал уже не столько подарка, сколько новую удивительную историю по его недолёту до меня. И вот через три дня у Нинки, или Нинель, как она любит, чтоб её называли, – юбилей, ей исполняется пятьдесят лет. Даже не представляю, какой силы был напор родственников, чтобы раскрутить Нинку на банкет да ещё по такому поводу, но, видимо, чудо свершилось. До пятницы осталось немного времени, но, зная Нинку, можно ожидать, что она способна где-нибудь подхватить инфекционный вирус, поэтому я дал согласие идти на юбилей.

В глазах жены выразилось некоторое удивление по поводу лёгкой победы, но обвинить меня было не в чем.

- Савва, только веди себя там прилично, не задирай никого.

- Кого, где и когда я в последний раз задрал? – спокойно парировал я, возвращая газету на прежнее место. Лена то же самое проделала со своим журналом.

- Вот только не надо этих твоих шуточек, словечек. Постарайся вести себя там интеллигентно.

- Я буду безупречен.

- Ещё, знаешь, не напирай там на слова юбилей, пятьдесят лет, для Нинки это и так травма. – Ленины глаза поверх газеты смотрели на меня умоляюще.

- Мм-м? Это что же у нас пьеса Островского «Без вины виноватый»? Можно говорить обо всём, только не упоминайте брошенных детей. Да?

- Савва! Я тебя умоляю. Тебе трудно просто не портить человеку день рождения?

Какой интересный поворот! Я даже оторвался от газетной статьи, вдруг реально почувствовав то, что, наверняка, пришлось пережить Гришке Незнамову. Если есть запрещённая тема для разговоров, то непроизвольно возникает жгучее желание говорить именно об этом. Так, надо тщательно всё продумать.

- Что это ты так напрягся? Опять что-то придумал? – встревожилась Лена.

- Не волнуйся, всё будет хорошо.

- Да? Почему-то именно после этих твоих слов всегда происходит что-нибудь плохое.

Вечером следующего дня Лена отправилась по магазинам выбирать подарок для Нины. Я остался дома, отказавшись её сопровождать, сказал, что опасаюсь, как бы с подарком что-нибудь не случилось, если за это дело возьмусь я. Положив перед собой лист бумаги, я обдумывал свою поздравительную речь.

Банкетный зал был большим и шикарным, столы сверкали белоснежными скатертями и ровными рядами бокалов разной величины. Приглашённых было много, видимо, никто не захотел пропустить первый, а возможно и последний, банкет, проводимый за счёт любимой родственницы и подруги. Нинка блистала чуть натянутой улыбкой, бриллиантами, оголёнными плечами и фрагментом спины. Гости шумно рассаживались по своим местам.

Когда все выпили за виновницу торжества, я тут же попросил слова и, буквально вырвав из рук тамады микрофон, направился к центру зала. Лена, что-то шипя мне в спину, подхватила нарядную коробку с подарком и последовала за мной. Головы присутствующих повернулись в нашу сторону, хорошо, что я успел замахнуть ещё одну рюмку, вставая из-за стола.

- Дорогая Нина, то есть Нинель! Мы с Леной рады поздравить тебя с твоим пятидесятилетним юбилеем.

Я видел, как сузились Нинкины глаза, но без малейшего смущения продолжил свою речь.

- Мы долго выбирали подарок, надеемся, что он тебе понравится. Вы не поверите, сколько приключений случилось с этим подарком. Сначала мы его забыли в магазине, но охранник догнал нас у выхода, потом я его оставил в такси, но через час сам таксист доставил его к нам домой. А сегодня, уже собираясь сюда, мы оставили его на лестничной площадке, закрывая дверь, хорошо, что вовремя вспомнили, пришлось возвращаться.

Лена больно ткнула меня в бок локтем, но остановить меня уже не мог даже я сам.

- Вот, Лена права, что-то я не о том говорю, надо о юбилее. Дорогая Ниночка, то есть Нинель! Мы пришли поздравить тебя с пятидесятилетним юбилеем. Конечно, ты не выглядишь на пятьдесят, от силы – на пятнадцать, это я тебе говорю как мужчина, и уверен, что со мной согласятся все гости, что пятьдесят тебе не дашь. Поэтому я на правах близкого родственника взял слово первым, чтобы установить правила на сегодняшний вечер: давайте сделаем юбилярше приятное и не будем произносить здесь слово «юбилей», а тем более «50 лет». Договорились?

Десятки пар глаз смотрели на меня, выражали они самые противоречивые чувства, кто-то смеялся, кто-то недоумевал, кто-то ожидал, что будет дальше. Я продолжил без тени улыбки на лице.

- Спросите у тамады, правильно ли я сделал, и она подтвердит, что лучше сразу всем объявить правила: о юбилее – ни слова, про 50 – не говорим, и всё, дальше уже можно ни о чём не беспокоиться. Представляете, каждый бы выходил сюда и начинал поздравлять с юбилеем или с пятидесятилетием, а ему бы все кричали – не надо про юбилей говорить, тем более про пятьдесят лет, это была бы катастрофа, а не праздник. Ниночка, ты на сколько себя ощущаешь?

Нинка сидела, облокотившись на стол и обхватив ладонями подбородок. Она чуть отвернулась от Шурика, который хохотал громче всех, и сверлила меня глазами.

- На тридцать восемь, – выдавила она из себя.

- На тридцать восемь?! Ниночка, да ты просто не любишь себя. Тридцать восемь, конечно, гораздо меньше твоего настоящего возраста, но всё равно для тебя многовато. Хотя, как скажешь, мы должны уважать мнение юбилярши. Это всё-таки твой юбилей.

Лена в очередной раз ткнула меня локтем в бок и, не переставая улыбаться, прошипела:

- Всё, хватит или я ухожу!

- Лена напоминает мне, что я забыл о гостях. Конечно же, не забыл, дорогая. Я как раз хотел сделать Ниночке комплимент, что только у неё может собраться такое изысканное интеллигентное общество.

Я обвёл взглядом гостей, нарочно задерживаясь на наиболее колоритных фигурах из родственного клана жены.

- Вот я вам сказал один раз, что сегодня никакой не юбилей, а просто день рождения, тридцать восемь лет, и вы, как интеллигентные люди, меня поняли. Кто не понял, интеллигентно согласился с желанием юбилярши. А если бы среди нас оказались люди не нашего круга, какой-нибудь сброд? Представляете, что бы тут началось? Море вопросов: а зачем, а почему? Да по кочану, вот по чему! Имеет право юбилярша сказать, что ей не пятьдесят, а тридцать восемь лет? Имеет! У нас, в конце концов, свободная страна. Может у неё какие-то подвязки с пенсией или с кредитами, может детские воспоминания или, наоборот, в детство впала, шестой десяток всё-таки, ну долбятся в голове у человека тридцать восемь попугаев! Не наше это с вами дело!

 На этом я хотел уже закончить, но тут из-за стола банкетного президиума подал реплику тесть, голос его звучал так, что стало ясно, что юбилей дочери он отмечает с утра.

- Ну ладно, интеллигент, завязывай! Отдай микрофон тамаде, деньги же заплачены.

Я схватил за руку Лену, метнувшуюся к двери, и сказал:

- Папа, я как раз хотел призвать всех: давайте держаться друг друга, ведь мы, интеллигенты, стремительно исчезаем с лица земли. Слишком много губительных факторов действует на наши тонкие души. Вот, кажется, договорился с интеллигентным человеком, что сегодня просто день рождения, а не пятидесятилетний юбилей, и он твёрдо это усвоил. Но тут он выпивает алкоголь, не дай Бог, палёный, да ещё закуривает сигарету, – я достал из кармана пачку «NEXT» и прочитал: Швейцария, изготовлено в городе Краснодаре, ул. Ипподромная, 10 – и всё! Надломленная тяжёлой работой психика выходит из-под контроля! Человек начинает, как тридцать восемь попугаев, талдычить ни к селу, ни к городу – с юбилеем, с юбилеем, с юбилеем, пятьдесят, пятьдесят, пятьдесят, а ведь до того он этого делать не собирался. И эта печально знакомая картина, к сожалению, – наша повседневная реальность. Давайте сплотимся и будем бороться!

Стоя между женой и тамадой, я чувствовал себя, как на лабораторной по физике; от них через меня проходили мощные разряды тока. Реакция у сидящих за столами была полярной. Представители более старшего поколения неодобрительно качали головами и грозили мне пальчиками, остальные хрюкали от смеха, уткнувшись в салфетки.

- Ниночка, ну иди уже к нам! Я хочу вручить тебе наш дорогой подарок.

Я отдал микрофон тамаде, взял у Лены коробку и протянул её спешащей навстречу к нам Нинке. Нинка тоже протянула ко мне руки… и в этот момент коробка упала на пол между нами. В коробке что-то звонко треснуло, гости дружно охнули, Нинка прижала руки к низкому декольте, а Лена больно наступила мне на ботинок.

- Нина, прости. Так нехорошо получилось, но обещаю, завтра ты проснёшься, откроешь глаза, а подарок уже будет стоять рядом с твоими тапочками.

Нинка подошла ко мне и прошептала на ухо:

- Савва, ты последняя сволочь!

Я быстро выхватил микрофон у растерявшейся тамады и сказал:

- Нина говорит, что всё бьётся к счастью, но у меня родился тост. Ниночка, пусть я буду последней сволочью в твоей жизни!

Мы уселись на свои места, тамада, оправившись от шока, начала свою программу, а ко мне потянулось множество рук, чтобы чокнуться со мной. Лена сказала, что сволочь – слишком мягкое определение для меня, тогда я отогнул край скатерти и показал ей коробку под столом.

- Вот в ней твой подарок, я ночью переложил, потом подойдёшь, подаришь. Я же всё-таки интеллигентный человек.

 

 

ВАСЯ – АМЕРИКАНЕЦ

 

Цивилизация приходит в провинциальные городки в каком-то гипертрофированном виде. Несовпадение потребностей и возможностей доходит до абсурда. Вот опять стоим в автомобильной пробке. По-моему, каждый второй считает долгом чести иметь личную машину, чтобы быстро доехать в любую точку. В результате – на главных дорогах пробки, по неглавным проехать в принципе невозможно, в час-пик самым скоростным транспортом становится неторопливый трамвай. Но туда, куда я еду, ходят только троллейбусы, поэтому, сдерживая нетерпение, именно в нём я продвигаюсь к цели. В плотном окружении всяческой техники троллейбус переваливается из стороны в сторону по дорожным колдобинам, а я поглядываю в окно и на монитор над кабиной водителя. Тоже цивилизация: пока едешь, и гороскоп прочитаешь, и рекламу посмотришь. Вот работу в Америке предлагают, там, видимо, всё ещё требуются рабочие руки, а у нас уже всё сделано. «Опять эта Америка», – нервно завозился мужчина на соседнем сидении. «Ты бы хотела жить в Америке?» – неожиданно обратился он ко мне. «Ну, не знаю, любопытно, наверно», – неуверенно ответила я. «Вот только что – любопытно, а жить там я не хочу», – решительно сказал мой сосед. «А что, есть варианты?» – я невольно окинула взглядом моего собеседника. Мужчине за шестьдесят, аккуратно подстрижен и одет, но, скажем, без лоска. Тёмные волнистые волосы наполовину разбавлены сединой, круглое лицо прорезано глубокими носогубными морщинами. Ну, в общем, внешность нашего рядового пенсионера, с глазами, сохранившими какое-то ухарство и озорство. «Что смотришь, не похож на бизнесмена? А вот в Америке быва-а-л. Дочь у меня туда замуж вышла, ёлки зелёные!» – соседу явно хотелось выговориться. «А что вам-то там не понравилось? Дочери плохо живётся?». «Да у дочки всё хорошо, – досадливо махнул он рукой, – здесь учительницей работала, там сопли малышне вытирает. Скучно там, понимаешь. Ну всё не по-нашему, не знаешь, как сказать, как и повернуться. И все лыбятся, ну что уж смешного-то! Идём с женой, а навстречу молодёжь; я их не знаю, они меня – тоже, так нет же – улыбки до ушей, руками машут, хау ду ю ду. Ну, я им тоже машу, значит, и с матерком в рифму, им ещё веселее, а мне и подавно, только жена весь бок исщипала. Говорю ей, чего, мол, бояться-то, видишь, они по-нашему ни бельмеса, улыбайся шире и говори что хочешь». Мой собеседник развернулся в мою сторону и чуть наклонился: «Вот у нас как по-русски принято, приехали гости – бутылку на стол, пироги там разные, закуску, а там – нет. У них в доме алкоголь не пьют, тьфу ты, ёлки зелёные. Пошли в гости к соседке, тоже русской и тоже из нашего города. Двойной виски, это, ты думаешь, сколько? Это в стакашке на два пальца высоты и на весь вечер; я про себя поматерился, даже мараться не стал. Купите, говорю, мне бутылку пива, пиво понравилось. Идём обратно, они все впереди, а я сзади маюсь, пиво – оно есть пиво. Ни угла подходящего, ни забора нормального, только пальмочки кругом торчат, ну я к одной быстренько и пристроился. Догоняю своих, счастливый, а они мне, где, мол, задержался. Я им попросту и объяснил – что тут началось! Папа, как ты мог?! Василий, что же ты натворил?! Тут кругом камеры следят, да полиция-то сейчас понаедет! Тебе смешно, а мне не до смеху было. Всё, говорю, отстаньте от меня, включите телевизор, я хоть боевиков американских посмотрю. А нету-ти! Это у нас, в России, на каждом канале по три в день можно посмотреть, а там – нет, отдельный канал за отдельную плату – с насилием на экранах борются. Вот у ихнего соседа спутниковая антенна, у него можно эти наши российские каналы поймать, так я что, как дурак у соседа должен торчать?! Ладно. Рыбалка-то тут у вас есть, спрашиваю? А как же, всё есть, в лучшем виде, папочка. Отвезли меня, удочку классную выдали, стулик, столик. Только устроился, только закинул – клюёт! Я аж подскочил от счастья, снимаю форель, закидываю снова, тут же клюёт, и ещё, и ещё. Да сколько же мне её надо?! Не посидел по-хорошему, не подумал, ну всё равно, что в магазине купил, никакого удовольствия. Ну, думаю, сейчас я вас удивлю, засолю рыбку к пиву – пальчики оближешь. У зятиного дома верёвочку натянул, просолённую рыбку развесил, и тут, не поверишь, полицейские машины подлетают. Копы ихние руками машут, в рыбу тычут, что-то лопочут, понять не могу. Дочь с женой выскочили, насилу объяснились. Оказывается, какая-то зараза настучала в полицию, что я издеваюсь над животными, за головы рыб вешаю прямо во дворе. Дочь им так и так, мол, национальная кухня, так готовят в России, традиция. Покрутили головами и уехали, штрафовать не стали, а то ведь и схлопотать мог. Сами-то они готовить не любят, а может, и не умеют. В магазинах всё упаковано, по коробочкам разложено, разогрей да ешь. Наберут кучу всякой всячины, упаковку разорвут, а не доедят, так и выбросят, у меня на это терпенья нет смотреть».

Василий, так, видимо, звали рассказчика, оглянулся назад и улыбнулся сидевшей за нами парочке. Парень с девушкой тоже слушали исследователя Америки, тем более что говорил он уже достаточно громко.

«Вот почему в Америке русских девок любят? Жалостливые они, душевные, что ли, и готовить умеют. Дочь рассказывала, что когда испекла пирог в первый раз, так зять мой с ним бегал по соседям и показывал, а тем удивительно, как это своими руками так вкусно сделано. Так тоже ведь распотачилась за границей, посмотрел я, мужик обедать домой едет, а она ему чашку кофе и бутерброд из микроволновки на стол ставит. Папа, говорит, не встревай, видишь, как ему нравится. Точно, сидит зять довольны-ый, будто ему борщ с котлетами подали».

Троллейбус черепашьим шагом пробирался по маршруту, но меня это уже не раздражало. Мой собеседник был так оживлён и так вкусно рассказывал, что я едва сдерживала смех.

«Скоро опять в Америку поедем с женой, на два месяца, – продолжил Василий, – а в прошлом году они к нам в гости приезжали. Зять уважил, литровую бутылку виски презентовал. Сидим за столом, пока бабы на кухню вышли, я быстро налил полстакана и хлопнул. У Дэна аж глаза на лоб полезли. Я ему показываю, будешь, мол, он ведь по-русски ничего не понимает. «Ноу, ноу», – машет руками. Ну я ещё быстренько оприходовал полстакана, так хорошо стало. В общем, до утра мы с ним про жизнь проговорили, а на следующий день лечил я его всеми народными средствами, слабоваты американцы против нас в этом деле. Ходит Дэн по дому с мокрым полотенцем на голове, лопочет чего-то и всё повторяет: «Билат, билат». Жена на меня зверем смотрит, чему, мол, хорошему бы научил парня, а то позор один, ещё где скажет. Я давай ему объяснять, что он запомнил не совсем хорошее слово, что повторять его нельзя. Не понимает. Спрашиваю, какое, мол, у вас страшное ругательство есть. «Нигер», – отвечает. Ну вот, а это слово похуже будет. Вот, тогда уж андестенд».

«А как познакомилась ваша дочь с американцем?» – спросила я. «Как? Да по компьютеру, по интернету. Переписывались, переписывались, приехал да и увёз вместе с внучком моим. Я вот прикидываю, городок у них маленький, населения триста тысяч, а только из нашего города там шестеро девчонок живут. Пропорцию составить, так сколько же там русских, а из других ещё стран? Это сколько же разного народа в Америке обретается?! И как-то там они со всеми справляются, к законам своим приучают. Дэн, зять мой, отсудил у своей жены сына. А судья поставил условие, что если зятя заметят выпимши или даже заходящим в пивбар, то сына отберут. Так Дэн даже у нас в гостях к пивбару близко не подходил. Ты понимаешь, взрослый мужик, а верит, что и здесь слово надо держать. Это вот как их приучили, а? С одной стороны, наивные они, как дети, а с другой стороны – зауважал я ихнюю власть. Это у нас – каждый день по закону принимают, да всё механизмы не проработаны, а у них с законом не пошутишь, может, потому и порядку больше!»

Троллейбус подъезжал к остановке, мой собеседник собрался выходить. «Хорошо слушаешь. Моя остановка, а то бы я ещё столько тебе про Америку рассказал. Меня мужики во дворе так Американцем и зовут. Я рассказывать-то люблю, но жить там не смогу. И всё вроде бы там есть, а вот чего-то главного не хватает, куражу, что ли. Скучно!» Василий вышел, помахал мне рукой и слился с толпой угрюмо-сосредоточенных сограждан.