КНУТ С АЛЯСКИ

Из рассказов дядюшки Рурка

Вечер был просто клевый — другого слова не подберу. Старушка погода в кои-то веки развелась на комплименты рекламщиков и всерьез поверила, что должна быть калифорнийской, раз уж дело происходит в Калифорнии. Старый Фергюс утверждал, что это-де из уважения к Каннаханам, только шиш там — такое бывает и в те дни, когда у нашей семейки нет никаких юбилеев. Но Каннаханов было просто море, это жизненный факт, их тусовалось тут больше, чем народу на порносайте. Не то чтобы у кого-то был день рождения — хотя если поискать, то просто должен был найтись Каннахан, которого коммивояжер-аист впарил папе с мамой в этот самый денек, если только не врет старая добрая теория вероятности. Просто стукнуло ровнехонько сто пятьдесят лет, как первый Каннахан приперся в гости к дяде Сэму — да и завис, как дуреха Пэг в чате про диеты и косметику. Поскольку случилась эта засада в Большом Яблоке, я, вот хоть убейте, не въезжаю, на фига нам тусоваться совсем с другого бока географической карты. Наверно, потому, что у дядюшки Шеймуса самая крутая вилла из Каннаханов, и вообще он конгрессмен от Калифорнии, вот и отдувается, бедолага. Иногда залезать на самый верх так же глупо, как болтаться в самом низу. Шварц вон вообще теперь губернатор, а толку? Ни в «Чужом против Хищника» не снялся, ни в новом «Конане» не снимется из-за этого…
Э-э, вы чего подумали?! Не, старина Шварц — не Каннахан, даже никаким боком, если только тетка Дейдра не сплавит за него одну из своих безмозглых дочек, но это если у Терминатора совсем перемкнет схемы. Она и ко мне присматривается, только на фиг. Близкородственный брак — это по жизни не круто, а уж с этими…
Я тихо-мирно перетирал насчет нового «Дума» с кузеном Малькольмом (единственный обремененный хоть каким-то ай-кью чел в нашей с дуба рухнувшей семейке), когда на нас наскочила чумная герла — я сперва подумал, что это Шимми или Мэг, одна из еще не сплавленнных дочек тетки Дейдры, и успел подсесть на измену, пока просек, что это всего-навсего Урсула, моя троюродная племяшка. Такая же чокнутая, как тетка Дейдра с семейством, но безобидная. В принципе, если жениться в обязон, я бы выбрал ее — она тише компьютерной мыши и из дому выползает чуть ли не реже, чем Шимми с Мэг в библиотеку. Глаза вечно такие, будто сейчас сбежала из японского анимэ.
— Ой, — говорит, — Дон, Малк, мальчики, как хорошо, что я вас отыскала. Идемте на мансарду, там дядя Рурк уже трубку раскуривает!
Я уже открывал рот, чтоб объяснить, как некультурно называть людей, на два года старше и на тыщу мегабайт умнее тебя, «мальчиками», но просек фишку и забанил пост на корню. Дядя Рурк — это круто, других слов нет. Из наших родственничков он вторая шишка по величине после дяди Шеймуса, но не грузится этим сам и никого не грузит. И возрастом своим не тычет, не в пример старому Фергюсу — хотя навряд ли сильно моложе его, а может, даже и старше. Ему не то восемьдесят, не то все девяносто, он помнит живого Синатру и один раз ездил в одном «мерсе» с Кеннеди. Хотя по нему не скажешь, на вид — не больше шестидесяти, а секретуток кадрить перестал лет десять назад, и не из-за того, о чем вы подумали, а как раз тогда это стали обзывать домогательством и сексуальной дискриминацией. Где именно работает дядя Рурк, никто толком не знает, кроме него самого и его начальства, но он всегда ошивался при разных секретных заморочках, и лично я верю, что старик участвовал и в проекте «Калифорния», и в Ангар-16 захаживал. Он подписал больше подписок о неразглашении, чем вы квитанций об уплате штрафа за неправильную парковку тачки, и если бы дядя Рурк был русским, то давно сгинул бы в горных рудниках Таймыра или Казахстана — куда там у них принято ссылать тех, кто слишком много знал.
Но самое клевое в дяде Рурке — истории, которые он рассказывает. Это может быть что-нибудь в общем простое, но до жути интересное — «Дискавери» не надо! А иногда — и в этом самый кайф! — дядюшка «размораживает» какую-нибудь жутко секретную крезу, если срок подписки вышел. Жаль, с «Калифорнией» или с Ангаром такого не случится, наверное, никогда.
А когда он собирается что-нибудь рассказать, то раскуривает трубку и весь покрывается дымом, как вулкан перед извержением, — и это самое то сравненьице, поскольку его истории сногсшибательны, как извержение, и горячи, как лава, даже если пробыли под землей эру-другую.
Поэтому я без лишнего флейма снялся с перил веранды и напару с Малком чесанул за племяшкой на мансарду. Было б жутко стремно зевнуть новую байку от дяди Рурка. Настолько, что я готов был рискнуть пересечься с Мэг или Шимми или их мамашей.
А дядюшка и впрямь уже дымил трубкой (старый Фергюс ворчал: мол, Рурк завел эту привычку, когда ездил в Ялту — перед дядюшкой Джо подхалимаж разводить, да так и пристрастился). Пыхнул пару раз, затянулся, выпустил дым колечками, как Бильбо у Джексона, и задумчиво так начал — видать, в ответ на пост Патрика, тусовавшегося тут же. К слову, мамаша Дейдра с жуткими дочурками тоже была как штык, к счастью спиной ко мне, а глазами — в рот дяде Рурку — как не крути, а они Каннаханы.
— Ты говоришь, Пат, у человека откроются паранормальные способности? Не знаю, сынок, не знаю… Вообще-то они открывались уже — лет пятьдесят тому, я только тогда начинал работать и сам это видел. Было это сразу после Фултонской речи толстого Винни, когда все вдруг поняли, что вчерашний друг вот-вот обернется врагом похлеще прежнего, и надо быстро ломать кайф от победы в одной войне и готовиться к другой, которая — это уже тогда многие понимали — запросто может оказаться последней. В смысле не последней схваткой с врагом, а вообще последней в истории человечества, потому как после нее воевать станет некому и не с кем. Поэтому дядя Сэм шарил повсюду в поисках такого оружия, которым можно было бы ущучить Красного Монарха, не развалив при этом наш собственный дом на холме. Не все секреты той поры «остыли», но скажу вам одно, детки, рассказ Боба Хайнлайна не полная выдумка. Мы с ним про то не говорили, когда потом встретились, но я, читая тот рассказик, накрепко заподозрил — и подозреваю по сей день, — что старина Боб просто трудился в то время в том же отделе, что и я, только в другой группе — секретность была жуткая, я и про возможность существования других групп в отделе додумался уже задним числом, и не в последнюю очередь благодаря Бобу…
— Дядя Рурк, — не вытерпела Шимми, — а этот Боб, как ты говоришь — Хай… Хайлейн, он кто?
Блин, и на этом меня хотят женить! Я до того ошизел, что уже открыл рот отмодерировать дурищу на фиг, не сообразив, что вот-вот сдам себя самого, но тут влезла с пóстом Урсула.
— Ши, ты даешь, — хихикнула она. — Ты и впрямь не видела «Звездный десант», да? Не знаешь, кто автор?
Шимми фыркнула, как кошка, и состроила такую умную физию, что ее было впору привлечь за заведомо ложную рекламу.
— Су, детка, если у самой в головке пусто, спроси старших, а не показывай всем, какая ты дурочка. «Десант» снял Верховен, понятно?
— Тихо, девочки, не ссорьтесь — вмешался дядя Рурк, величественно приподымая белоснежную бровь — ну вылитый Гэндальф. — Ши права, фильм снял Верховен. И Су права, потому как именно старина Боб написал книжку, по которой Верховен его снял. Так вот тогда-то мы метались по всей стране, просеивая всё, что говорили или писали про всех этих эсперов — телепатов, прорицателей будущего и прочих продавцов дождя.
Святая Дева, сколько шлака мы перетрясли, в каком мусоре — не будь здесь детей и женщин, сказал бы точнее — приходилось копаться! Нет, не все они были жуликами. Кое-кто был сам жульничеством — журналистской уткой, чучелом из бумаги и типографской краски, никогда не рождавшимся на свет во плоти человеческой, кто-то — не совсем нормальным, кто-то — искренне заблуждался. Был, скажем, случай с «голосами», когда в конце концов выяснилось, что у старикана, который их слышал, недавно вставленная челюсть ни с того ни с сего начала работать в режиме радиоантенны, исправно сообщая хозяину новости — только не очень разборчиво. Случай сам по себе загадочный — но к тому, что нам надо было, он явно не имел отношения. Но год подходил к концу, на нас давили всё сильнее и требовали результата, результата и еще раз результата. Честно сказать, становилось неуютно — недолго было уж и до того, что какая-нибудь крыса сочтет наши неудачи не неудачами, а, как тогда говорили, «антиамериканской деятельностью».
Вот в таком духе я и размышлял тоскливым зимним вечером за столом в нашей конторе, под гудение ртутных ламп — они тогда были совсем свеженькой новинкой, суммируя на бумажке результаты наших изысканий. Дело совершенно безрадостное, потому как нули, сколько их ни складывай, в итоге всё равно дают тот же самый нуль. И в этот самый момент влетает в контору Джино Спинелли, сам на себя не похожий. Как многие мака… кхм, итальянцы, выбившиеся на серьезную должность, был Джино большой аккуратист по части внешнего вида, я бы даже сказал, щеголь. Если уж он выходил из дома, то в его ботинки можно было глядеться вместо зеркала, поля шляпы использовать вместо строительного уровня, а галстук — вместо отвеса. Берег он свою одежду — как солдат гвардейской части знамя, а подбирал тщательней, чем президент референтов, а нефтяной шейх — любимую жену.
И вот это-то красавец влетает ко мне со шляпой на затылке поверх всклокоченной шевелюры, с узлом галстука под левым ухом и в грязных — в грязных, святой Патрик и Дева Мария! — ботинках. Я по молодости немного завидовал его умению держать марку и при таком его виде сперва слегка позлорадствовал, в первое мгновение. Но во второе мне пришло в голову, что для такого чуда должно произойти нечто по-настоящему страшное: убили президента, или красные бомбят Большое Яблоко атомными бомбами, или маленькие зеленые человечки с Марса оккупировали Землю.
А он глядит на меня сумасшедшими глазами и, тыча в грудь какой-то папкой, твердит: «Ру, я нашел! Святая Дева, и апостол Иаков, и святой Франциск, я нашел, Ру, слышишь, нашел!»
Спокойно, говорю я, спокойнее, Джино, честное слово, я понимаю, что ты родом из Сиракуз, но это ей-же-ей еще не повод, чтобы, как кое-кто из твоих земляков, бегать по улицам в непотребном виде и набрасываться на людей с криком, что ты чего-то там нашел.
Тут — только тут! — наш щеголь оглядывает себя, произносит несколько итальянских фраз, благо рядом не было ни дам, ни начальства, и, пробормотав чего-то про отчет, сует мне папку, а сам бежит к зеркалу. А я сажусь читать отчет и понимаю, что да, действительно нашел. Во-первых, наблюдатель — наш человек, проверенный-перепроверенный и по части психики, и по части серьезного отношения к работе, и по части деловой этики. Тут уж ни галлюцинаций, ни розыгрышей быть просто не может. Во-вторых, объект не из каких-нибудь лунатиков или шулеров с колокольцами на нитках и эктоплазмой из резины. Фермер из глухого захолустья на Аляске, фантазии у него как у бобра, да и ума ровно столько, чтоб выжить самому и семью прокормить в этом диком краю. Не станет он расходовать такой дефицитный товар на то, чтоб надуть, и без всякой, замечу, выгоды для себя, случайного городского гостя. Джино, кстати, остановился у него по случаю аварии вертолета — он работал с эскимосскими шаманами и многое узнал про то, что мерещится с мухоморовой настойки, и про то, как изобразить харакири с помощью ножа с выдвижным клинком и полуфунта оленьей требухи, — но ничего больше. К слову, и это тоже показатель: если уж наш человек раскусил типов, которые веками дурили голову целым племенам, на самодеятельность этого дровогрыза из хатки он бы тем паче не поддался.
Настораживало, что объект был сектантом, но когда этой публике что-нибудь мерещится, то это либо сатана, либо ангел Господень самое меньшее — на что-то поскромнее они не согласны. Ну и, соответственно, если бы он вздумал сбивать людей с толку, так это тоже касалось бы не бытовых мелочей, а чего-то покрупней, с пророчеством Иоанна Богослова или пророка Иезекииля, с четырьмя всадниками или зверьми крылатыми и многоочитыми. А с другой стороны, лгут подобные люди нечасто. Это ведь мы можем исповедаться и получить отпущение…
В общем, Джино и впрямь нашел. Поэтому, когда он вернулся от зеркала, мы с ним — а мы были напарниками, и на Аляску я не летал с ним ввиду травмы ноги: почитатели одного чудотворца успели поблагодарить меня за разоблачение кумира прежде, чем я достал значок, — так вот, мы с Джино направились прямо в кабинет к шефу, мистеру Паттерсону. Он посмотрел на нас сквозь сигарный дым красными, как у быка, глазами и впился, как клещ в бок корове, в отчет Спинелли, не выпуская изо рта сигары, а из-под щеки — прижатой к плечу телефонной трубки, в которую он временами что-то рявкал. В середине отчета он резко свернул беседу, положил трубку и раздавил сигарный окурок в пепельнице, а на лице его был восторг пращуров, с борта «Мэйфлауера» узревших долгожданный берег. Дочитав, он поднялся из-за стола как был — сияя зубастой улыбкой, и зеркальной лысиной, и пряжками подтяжек — пиджак висел на спинке стула, — и волосатой грудью из расстегнутого ворота над спущенным узлом невероятного оранжевого галстука. Он пожал Спинелли руку, и хлопнул его по плечу, и сказал: «Джино, мальчик, я всегда и везде говорю: настоящий американец, истинный американец, говорю я, преодолеет любые преграды и препятствия на пути к цели, раз уж поставил ее перед собой. Да, парни, именно такие, как вы, сделали эту страну великой державой». Он предложил нам сигары и закурил сам, потом вызвал машинистку, чтобы та немедленно отбила приказ о нашей со Спинелли командировке на Аляску.
Мы летели на вертолете — по-другому в те края добраться было б непросто, да и время поджимало. Иисус-Мария, в какой дремучей глуши жил наш объект! В округе обитало с полдюжины семейств, все угрюмые кальвинисты, фермеры и охотники. Ни телефона, ни радио, электричество от ветряка, а когда ветер утихал, зажигали керосинки. Газет не читали, вообще ничего не читали, кроме библии. По-моему, самая свежая новость, дошедшая до этих краев перед нашим появлением, была про то, что русский царь продал Аляску нашему правительству, впрочем, о золотой лихорадке там тоже могли слышать, но вот слышали ли, что она кончилась, — в этом я не уверен.
Господи, какими же мы были идиотами, напросившись самим вести объект… Старик жил на ферме со старухой женой, успешно сбыв — он так и говорил: «сбыл», словно речь шла о лошадях или партии картошки, — замуж дочерей. Он был неумный, но хитрый и моментально почуял, что нужен нам позарез. Никакой граф Дракула не высосал бы из меня столько крови, сколько удалось этому старому бобру. Он не очень понимал… чего там, вообще не понимал, зачем он нам нужен, какую организацию мы представляем. Советы, красная угроза, холодная война — всё это было для него пустым звуком. Он только бычился из-под широких полей своей вечной серой шляпы (как же я тогда возненавидел такие шляпы, и клетчатые толстые рубахи, пахнущие потом, и джинсовые комбинезоны, пахнущие навозом!), бычился и твердил одно: «Я свои права знаю… Я свободный гражданин». От опытов на своей ферме он отказался сразу и наотрез, назвав это небогоугодным делом: почему Господу угоднее было, чтобы он участвовал в тех же опытах в городе, я так и не понял.
По понятиям той округи, нас Господь велел обмануть как можно наглее и выгоднее. Мы городские, мы были «от правительства», и, хуже того (какие же идиоты мы были!), мы были католики. Даже у меня с уст иной раз сорвется имя Девы или одного из святых, а Джино — тот просто не умел говорить не божась через слово. Жена нашего бобра проводила его до порога фермы, лепеча что-то заботливое и жалобное, а он только рычал на нее да повторял: «И не вздумай бросать ферму без пригляду!» В вертолете он побледнел со страху, но больше ничем не выдал испуга, разве что лицо стало еще замкнутее, а глаза — еще злее. Кремень был старик, что и говорить…
Он прожил в лаборатории больше месяца, пил и ел за четверых всё, что ему приносили из нашей столовой, да молился, ну и ходил на опыты. А больше ничего не делал. И получал за всё это деньги, и — святой Иосиф Обручник — как же ему это нравилось! Еще больше ему нравилось, что из наших опытов ни черта не выходило.
В конце концов опыты с ним пришлось свернуть. Он, ко всему прочему, подцепил от кого-то из наших ребят простуду. Пустяк для горожанина, но серьезная опасность для человека, предки которого поколениями жили вдалеке от чужаков, в чистом лесном краю. Его лечили тем тщательней, чем больше он всех достал, и мы чувствовали себя виноватыми из-за того, что никак не можем его жалеть. Такие вот закрученные комплексы. В те годы психоаналитик считался редкой птицей, и рядовому агенту его приемы были не по карману — не говоря уж о том, что никто не пустил бы набитых государственными тайнами и совершенно секретными сведениями ребят на кушетку к ученичкам доктора Фрейда. Движимый комплексами, один наш сотрудник с Аляски даже прихватил в Штаты старикову жену — та из него, бедняги, вынула душу, звоня через день и справляясь о состоянии мужа. А муженек, что характерно, о ней и не вспомнил ни разу, пока жил на нашем довольствии. То есть что я, вспоминал, конечно, когда надо было охаять только что съеденную до последней крошки двойную порцию ланча из столовой. Звучало это так: «Даже моя старая дура и то готовит лучше!».
В общем, мы ждали вертолета, который должен был отвезти бобра в его родную хатку, к нашему общему удовольствию. Один только Джино выглядел как на собственных похоронах, даже скорое расставание с клиентом не могло согнать скорбь со смуглого лица бедолаги.
«Ру, — твердил он, — но ты-то мне веришь? Я не выдумал, я ни капельки не выдумал, клянусь святой Анной! Я всё видел, вот как сейчас тебя! Он разозлился на жену, и в руках у него оказалась плетка, которая висела в пятидесяти метрах на стене дома — я сам потом замерял!»
Я тактично смолчал. Во-первых, над щегольской шляпой итальянца нависало, самое меньшее, постановление о неполном служебном соответствии, если не что-то похуже: на днях его двоюродная сестра в Италии вышла замуж за члена итальянской компартии, какого-то Родари. Учитывая, что мы были напарниками, мне как-то больше думалось о спасении собственной души. А во-вторых, вертолет уже опускался перед нами, и пришлось бы орать в ответ, чтоб меня расслышали.
Наконец, еще прежде, чем лопасти огромного винта окончательно замерли, люк распахнулся, и к нам бросилась щупленькая фигурка.
«Гидеон! Гидеон, слава Господу, ты жив! С тобой всё в порядке?»
О да, с ним было всё в порядке. Увидев, кто его встречает, наш бобр побагровел и рванулся вперед, и вид его внушал не больше мыслей о болезни и слабости, чем вид атакующего быка на мексиканской корриде.
«Рахав! — проревел он. — Блудница Вавилонская! Тебе было сказано: не оставлять ферму, а ты — ты бросила наш дом и поперлась сюда, в Штаты, к этим еретикам, старая шлюха!»
Она даже присела, а он занес над ее головой руку, и тут, прежде чем я успел крикнуть: «Эй, мистер!» — и я, и Джино, и пилот, выбравшийся из машины, увидели, как в его кулаке возникла плеть. Тяжелая фермерская плеть с бревенчатой стены его дома, где она висела мгновение назад — за сотни километров от летного поля, по ту сторону Канады, в глухом углу Аляски.
Дядюшка Рурк замолчал, весь уйдя в новую затяжку.
— Знаешь, Пат, святая церковь считает, что все эти паранормальные способности в большинстве случаев — бесовское наваждение. А теософы, которые постоянно ругают церковь последними словами, в этом с ней практически согласны, говоря о «проявлениях низших ментальных планов», — если перевести это на человеческий язык, будет примерно то же самое. И я, честно говоря, готов согласиться и с теми и с другими. Единственный раз в жизни я видел настоящее проявление паранормальных способностей, и человек, владевший ими, использовал их с одной лишь целью: чтоб сдернуть со стены плетку и избить безответную, искренне преданную ему жену.

/>