ВЫБОРНЫЙ ПОЕДИНОК

 

День выборов — всегда праздник. Ярмарка, веселье, а к полудню — и сами выборы начнутся.

У меня это уже вторые выборы — а сеструха Светка, та еще маленькая. У нее — первые. Она только в этом году дозрела до возраста, в котором голосовать разрешают. За кого? Ну, мы тут даже особенно не думаем. Нам наш нынешний князь хорош — и чего с того, что старый? Я так Светке и сказал. Нечего от добра добра искать. Чего при нем плохого было? Да ничего! Ну подумаешь, пятый срок… нам-то с того что? У нас, в Жигулях, нет такого закона, чтоб, мол, на столько-то сроков можно выдвигаться, а там всё, шабаш. Можешь участвовать в выборах — участвуй на здоровье. Это, вообще, залешане волну гонят, что, мол, больше четырех сроков не моги выдвигаться, это ихний закон — но мы-то жигулевцы, нам Залесье не указ. Тем паче, что они этот закон не сами выдумали — с Америки слизали, у штатников. И это тоже я Светке сказал, когда мы с батей и с ней на выборы шагали.

— Штаты? Соединенные штаты Америки, что ли? — наморщила лоб сестрица. — Да кто на них смотрит, прыщ на ровном месте между Техасом и Вермонтом, сплошь негры неграмотные, да и выборов-то у них никаких — сынок эмирский папашу прирежет, сядет на его место — вот и все выборы…

— Э, нет, сударыня, позвольте поправить…

Это дядька какой-то вмешался, что с нами на выборы шел. Цвета вроде нашего князя… а выговор незнакомый. Не сурожанин, не казак вроде, на булгарина или прикамца тоже не похож, и на залешанина тоже. Откуда-то совсем издалека, видно, но русский, скорее всего.

Батя кашлянул недовольно, а Светка застеснялась. У нас, вообще-то, не Булгар и не Залесье, чтоб совсем в строгости девок держать, но чтоб посторонний, да непредставленный, да при старших вот так к молодой девчонке подкатывал…

Чужак сметливый оказался — враз всё понял. Шляпу снял:

— Прошу прощения, что не представился сразу. Ефремов, Биргер Сергеевич, княжество Ингерманландское, Санкт-Петербург. У нас, кстати, выборы на Финском заливе обычно проходят…

Как же, как же, слыхали… но даль приличная, точно. Человек вроде солидный. Не в форме — значит, не из государственников. И без галстука — не специалист, стало быть, такой же, как и мы, собственник. И у нас, надо думать, по торговым делам.

Мы тоже назвались. Светка на дядьку во все глаза смотрит. И первым делом — шмыг-шмыг глазами по безымянным пальчикам. А колечка, кстати, нет. Ну как же, завидный женишок, раз может позволить себе в такую даль смотаться. И на вид ничего вроде. Не, я против ингров ничего не имею. И действительно, люди там, говорят, хорошие, да и как еще простой девчонке из наших краев в Ингерманланд выбраться? А столица ихняя, Санкт-Петербург этот — говорят, дивной красоты город. Я не жалуюсь, дела у семьи не плохи — но и не настолько хороши, чтоб вот так за тридевять земель шататься.

— Так вот, — ингр свое гнет, — с вашего разрешения, я продолжу. Когда-то Америка была вполне себе демократической страной. И довольно крупной и влиятельной, самой влиятельной в мире. Тогда вообще был век больших государств. С тех пор очень много законов, обычаев, слов во всем мире происходило именно из Америки. Мой дед торговал со Штатами, даже переезжал туда, но когда Техас и Аляска объявили о независимости, а в Нью-Йорке произошел первый погром белых, вернулся на родину. К лучшему, конечно.

— А сюда, — батя спрашивает, — тоже по делам? Или переехали, как ваш дедушка в те Штаты?

Ингр только улыбнулся вежливо.

— По делам, но надолго. Я обратился в ваш Университет, и мне рекомендовали принимать участие в голосовании здесь.

Ну, тут не поспоришь. Слово Университета — последнее.

— А у меня сестра в Университет поступила. — Светка голосенок подала, впервые с тех пор, как ингр к ней обратился. — Она у нас кы и ны.

— Простите?

— Кощунник исторических наук, — батя объясняет.

— Ах да… что ж, весьма почтенно.

Потешно у них там в Ингерманланде выражаются.

— Ну и когда я решил голосовать, то выбрал князя Тарантея. Пятый срок на столь заманчивом столе — это внушает, знаете. Как я понимаю, здесь редко бывает меньше четырех участников?

— Если б Вахрамеев дурня не свалял бы, сейчас было бы пятеро.

Батя аж сплюнул от злости. Ну да, опозорился Вахрамеев знатно, всему своему роду сраму наделал. Заявил во всеуслышание, что князь, мол, административный ресурс при построении выборной машины использовал. Князь, как челюсть после эдакого подобрал, сразу Вахрамееву — предложение на публичную дискуссию. В прямом эфире. Князь у нас не робкого десятка, хоть и прадед уже. А вот Вахрамеев сплоховал — на дискуссию не пошел, отговорился — де князь хочет опасного конкурента перед выборами вывести. Ну, комиссия собралась университетская, из пяти Университетов. Нашего и из четырех соседних княжеств, звания — не ниже облакопрогонника. Все княжеские приготовления просмотрела и приговорила: никакого использования административного ресурса не было.

Ну и всё. Кончился Вахрамеев. Ладно еще университетские с понятием попались, дисквалифицировать не стали — дали время на самоотвод.

Хоть и государственник был, а дурак — и такое, выходит, бывает.

Ингр тоже с понятием мужик оказался, на больной мозоли топтаться не стал. У них это вроде «переменить тему» называется.

— А про атамана Килина что скажете?

— Скажу, — батя под усами зубы скалит, — что Войско Донское больно длинные руки отрастило. Чего ихнему атаману у нас на выборах делать? Как пить дать норовят Жигули под Дон подогнуть. Ничего, вот князь наш из этого атамана котлету сделает.

— Сделает ли… — ингр вздохнул. — Как-никак на пятый срок идет — а атаману еле-еле тридцать стукнуло.

— Сделает, — батя сказал, что припечатал.

Ну, ингр снова тему переменил.

— А политтехнологи местные? Ижевских, из Прикамья, не приглашали?

Батя усами покачал туда-сюда:

— В Ижевске, понятное дело, традиции. Но масштаб… не наш масштаб.

— Да, с этим спорить трудно. У нас тоже выборы… масштабнее, что ли. Хоть мы с Ижевском и побратимами вроде числимся. У вас, кстати, какие места?

— Двенадцатый ряд, — батя отвечает, — с восьмого по десятое.

— О, чрезвычайно удачно, у меня седьмое! — выпалил чужак и смутился сам же. — Надеюсь, я вас не утомил?

— Нет-нет! — Светка вперед бати влезла. Ну точно, втюрилась. Батя тоже плечами пожал:

— Да вроде нет пока.

Вот идем мы, батя знакомого повстречал, разговорились — дела, цены, договоры, закупки, Светка Биргера своего раскручивает про Петергоф ей рассказать. Один я не при делах оказался.

По лестницам поднялись в тот сектор, где сторонники князя нашего сидят. Ну и в других немало народу — кому просто перемен хочется, нелюбо старика снова в тереме на Стрельной видеть, кому князь Тарантей лично чем-то не угодил. Расселись — понятное дело, Светка на восьмое втиснулась, не успел я и глазом моргнуть.

Мне про Петергоф было неинтересно. Ну, фонтаны, ну, красиво. Самара тоже красивый город, кстати. Перехватил пирог у разносчика — без галстука, значит, не специалист, а наш, собственник, из мелких, пришлось, кроме денег, еще и «спасибо» сказать. Сижу, жую. От нечего делать вспомнились рассказы Верки — сестры, той самой, которая «кы и ны». Лет сто назад и правда люди жили в таких махинах-государствах, что и не понять, как там жить можно было, как со всем этим управляться. Сколько я про это слышал, сколько читал, а выходило одно — в этих государствах-переростках шла одна чехарда бардака с кабалой, с «порядком» тюремным, на все гайки завинченным. Армии содержали — миллионные. А толку от них было чуть, потому как не воевали они. Вот как это себе представить командира, который бойцов в бой не водил? С какого такого перепуга ему командиром зваться дозволено, если его в битве никто не видал? А кто правил тогда — не знаешь, так ни в жизнь не поверишь. Специалисты правили. Нет, вот правда! Я сам тогдашние записи смотрел. Сидят такие, чего-то умное рассуждают с важным видом — ну, специалисты всегда на такое горазды, но эти ж про судьбы страны и мира толкуют! А сами — в галстуках! Навыдумывали себе кормушек для сытного безделья — адвокаты какие-то, критики, журналисты, депутаты, менеджеры, кутюрье — всего того не упомнишь, чего это племя тогда наплодило, чтоб жрать не работая. Адвокатов взять — они вместо защитников в судах были. Так ведь не поверите — они болтовней своего нанимателя защищали. Часто — прямым враньем, да еще и бахвалились этим. Впрочем, когда галстучники правили, всё болтовней было, брехней наглой. Те, кто правил, — и те лгать не стеснялись, за слова никто из них отвечать и не думал. И уличат во вранье, и носом ткнут — а им всё с гуся вода. Да мудрено ли! Вот я про самоотвод вахрамеевский говорил. А в те времена знаете, что самоотводом называлось? Да просто говорил человек: негоден-де я на новое место, отказываюсь — и жил себе дальше. Солгавши — жил! И правил еще на прежней должности. И дискуссии были — кто кого переболтает. И выборы — то же самое… Понятно ж, что всё это со временем посыпалось.

Тут мои мысли умные — с такими мыслями в Университет поступать надо… ага, а фермой батиной Верка заниматься будет… — в общем, перебило мои мысли гудение. Нанофон включили. Вышли на площадку наверху университетские. Пять человек. Вперед один вышел — тот самый облакопрогонник политологических наук, что княжью машину выборную проверял на предмет использования административного ресурса.

— Люди Жигулевского княжества! — грянуло над всем выборным участком — аж зубы заломило. — Сегодня собрались вы отдать голоса свои тому, кого сочтете достойным престола, достойным разрешать ваши споры и защищать вас от врагов. Голосуйте же, и пусть ваши голоса услышит Небо, дарующее победу достойным!

И сразу же гимн княжества врубили.

И машины выборные внизу, на поле, за барьером показались.

Ох и страхолюдины! Гусеницы лязгают, башни туда-сюда вертятся, стволы торчат, будто рога. На броне башен — барельефы с гербами (рисунок-то не удержится, никакая краска не устоит, если ее напалмом, скажем, обдать). У нашего князя — щит, а на нем три секиры, топорищами в середке сошлись. У атамана казачьего — машинка приземистая, на вид верткая, на такой самый раз чечен по предгорьям гонять — росомаха в прыжке. Ну и двое наших княжат — Родионов и Шмидт, из немцев. У Родионова солнце над мечом восходит, у Шмидта рука в рыцарском доспехе железном дубовую ветвь сжимает.

Разъехались по сторонам. Замерли. И мы замерли, хотя только что орали во всю глотку. Мы — князя выкликали, остальные — каждый своего.

Взревели моторы. Первым казак с места взял, да лихо — сразу на князя. Садануло по броне княжьей машины, да выдержала — специалисты княжьи, политтехнологи, постарались на совесть…

Кстати, знаете, кто политтехнологами раньше назывался? Ага, и угадывать нечего — еще одни врали-болтуны.

А казак-то подставился. И тут же его с двух сторон приложили — чужака из игры выбить, а там уж и на князя идти. Ударили с двух сторон: от Шмидта — один раз по гусеницам, от Родионова — дважды — по гусеницам же и в основание башни. Да второй-то раз, видать, кумулятивкой, да в боеприпас…

Полыхнуло — у меня на миг в глазах потемнело, и еще потом перед глазами багряные лишаи ползали. Вывалился из горящей машины силуэт в доспехе — сам ли атаман, один ли из хлопцев его, тут не поймешь. Прокатился, поднялся — Боги милостивые, да он живой еще! — пробежал пару шагов…

Это тело бежало. Государственники — от смерти не бегают. Если бежит, значит, всё, уже нет человека, одно тело себя спасти пытается…

Рухнул. И не встал больше, лежал, чадил…

Вот меня спрашивают: не обидно ли мне, что я — из хозяев, и хозяином буду. Налоги плачу, в школу ходил платную, а не в государственную. А у них, мол, привилегии. Да мог я их получить, в ту же школу-казарму придя, да потом походить у кого в выборной команде там, или еще как… а зачем? Привилегии? Вон они лежат, эти привилегии, с перспективами вместе. Чадят. Нет уж. Я, как батя, до седых усов дожить хочу. Внуков понянчить.

А тем временем князь в битву ворвался. Рубанул очередью по башне Родионова, резко в сторону вильнул, уходя от снаряда немца — тот врезался в барьер и полыхнул яро, аж волна по барьеру пошла. Снова по Родионову ударил, а тот в ответ — по гусенице. И попал. Но и князь попал — лопнула башня родионовская, зачадила. Немец снова саданул, не промазал на этот раз, но тут уж князь к нему навстречу кинулся, столкнулись две машины — и как-то тут князь к немцу подъехал, подцепил, поднажал — и встали обе страшилы панцирные на дыбки, силясь опрокинуть друг дружку. На немецкой, на башне, люк вдруг распахивается, и оттуда парень в доспехе — шасть на броню княжью. Ох, абордаж — смертное дело… но когда проходит — тут уж вражьей машине смерть. Прицепился магнитом около княжьего люка, засверкал искоркой лазерного резака…

И тут княжья машина как-то так делает, что ее ствол упирается прямо в башню немцев. Как — я не понял. Откуда, я ж не политтехнолог и не государственник, чтоб во всех выборных хитростях разбираться.

ДАДАХ!!!

Мама!

Ой… я воровато оглядываюсь. Сорвалось же, блин…

Никто не слышал, дела до меня никому нет, отец вперед нагнулся так, словно сам готов соскочить сквозь барьер — тот самый, что прямое попадание снаряда держит и радиацию от ТЯО или двигателя взорванного, — на поле и к князю на помощь бежать. Светка на шее у ингра повисла, на груди лицо спрятала… м-да. Раньше вот у меня так пряталась, если что. Повзрослела Светулька, чего уж. И у мужика этого лицо такое — словно он тут не чужак, словно это его князь там бьется.

Я взгляд на поле перевел. Там — немецкая машина на боку валяется. Вместо башни — какие-то зазубрины торчат оплавленные. Нет там больше никого… живого во всяком случае.

Тому немцу, что на абордаж пошел, не больше повезло. Видать, гранату уже кидать приготовился плазменную, а вместо того отлетел с нею да с дуру ли, с перепугу ли в нее вцепился. Ну, теперь остались от него — задница, да ноги в доспехе, да пятно темное.

Только и машина у князя… вверх гусеницами лежит, ревет — а реви не реви, обратно не встанешь. Отдачей перевернуло ее, как черепаху.

Гляжу, выбираются княжьи люди. Трое выкарабкались, четвертого вынесли… и пятого тоже. Вон и князь, по доспеху видно.

Только вот не одни они на поле. Пока мы все на единоборство машины князя и Шмидта смотрели, родионовцы из своей подбитой тоже на поле вышли. Четверо. Двое еле на ногах стоят.

Один вперед вышел. Сам, видать.

А князь навстречу ему.

Сошлись…

Это только в кино герои бьются долго, чтоб зрители за своего попереживали. Настоящая схватка — быстрая. Я знаю. На вторых выборах уже голосую.

Со стороны вообще мало что понятно. Даже двух вспышек не различишь, просто между двумя фигурами в доспехах полыхнуло ярко-белым, и всё. Одна из фигур словно надломилась — и оползла на поле. Вторая тоже пошатнулась, словно грозя упасть. Устояла. Подошла к упавшему.

А я вспомнил, что вообще-то дышать надо. Вспомнил, потому что понял — князь жив.

Вновь мелькнула искорка лазерного резака, отлетела пустая скорлупа шлема. И рука в боевой перчатке подняла голову последнего соперника к Небу — к Небу, услышавшему наши голоса и принявшему наш выбор. Слетел второй шлем, показав мощную голову, свирепые голубые глаза, забранные в хвост белые волосы — уже не белобрысые, как когда-то, а седые — и усы подковой.

— Та-ран-тей! Та-ран-тей!! ТА-РАН-ТЕЙ!!! — неистовствовали мы, голосуя во всю глотку — хотя это уже было не нужно. Всё закончилось, выборы прошли, князь Тарантей Три Топора остался на пятый срок . Он, если доживет, выйдет и в шестой раз… хотя вряд ли переживет — но для государственника это — единственно возможная смерть.

Нами правят люди, которых мы видим. Не то, что нам покажут на телеэкранах или расскажут в Интернете, — их самих. Мы видим, каковы они в минуты опасности, решительны ли они, умны ли, сильны ли, идут ли за ними их выборные команды — и как они их подбирают. Тот, кто не владеет всем этим, — он не проходит выборы, только и всего.

Какой закон, какой обычай может быть справедливее? Я не знаю.

Мы возвращались с участка радостные и усталые. Светка уже не болтала с чужаком, а шла с ним под руку, склонив голову на плечо — и батя не возражал. Ну, посмотрим, каков будет зять из этого самого Биргера. Я спросил его, как его зовут друзья и родственники — Биргом?

— Гéрой, — ответил ингр, улыбнувшись, и Светка улыбнулась вместе с ним.

Близились сумерки. На теплом вечернем ветру хлопали знамена княжества с ладьей под парусом и стяги с тремя секирами.

День выборов кончился.