ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Опять показалась вывеска сельпо, и снова Санко Ветошкин затормозил.
— Зайдем? — крикнул Санко, высовываясь из окна кабины.
Мог бы и не кричать, если уж затормозил, если остановился. За ним затормозили и остановились еще два самосвала, машины Кирилла и Виктора.
Они начали уже злиться на Санко. Что толку останавливаться у каждой деревенской лавочки, если в городе найти не смогли. Домой пора. Всю неделю, с утра до вечера, горбатились на этом окаянном мосту через реку Валу, без дома, без семьи, с баранкой в обнимку. Хватит. Домой пора. Хоть два выходных дня по-людски провести, да робу скинуть, да попариться, да поесть чего домашнего, да мало ли…
Домой пора. Нет, уперся Санко, вынь да положь ему этот «Космос»… Ну и что? Ну, понимают и Кирилл, и Виктор, что не для себя Санко старается, а для общего друга, для Панфила Назарова транзистор ищет. У Панфила сегодня день рождения. Ну так и то понять надо, что неделю из-за баранки не вылезали. И про снабжение — нету этого «Космоса» нигде, не завезли. А жизнь ведь не кончается сегодняшним днем рождения, сколько их еще впереди у Панфила. Успеем подарить ему этот «Космос»… Подождет маленько — и спутник подарим, настоящий. А теперь бы домой поскорей добраться…
— Вон он где! — заорал Санко чуть ли не с порога, продавщицу перепугал. — Девушка, милая, «Космос» нам, один на троих!
И Санко с ходу начал отсчитывать деньги.
— И коробку, пожалуйста, девушка, подыщите, которую побольше.
Девушка-продавщица, улыбаясь, подала большую коробку.
— А теперь соответственно поменьше, поменьше и еще меньше, — просиял Санко.
Улыбка с лица девушки сползла.
— Вы, приятели, шутки шутить приехали? А ну-ка…
— Стоп, красавица, только не обижаться. Приемничек мы другу в подарок задумали, понимаете? Ну а подарить хочется как повеселее. Подарим большой ящик, а друг пускай в нем пороется, понимаете?
— Ну ладно, — сдалась продавщица и ушла за перегородку. Вскоре она вынесла оттуда разные коробки, как раз сколько надо. Приемник спрятался в последней, из-под будильника. Всё это перевязали шпагатом и сверху соорудили бантик из голубой ленты.
— Двенадцать штук! — засмеялся Санко, довольный.
— Конопляное семечко — в капустный вилок, — усмехнулся Виктор.
— Двигаем, — заторопил Кирилл.
Санко устроил коробку в кабине, радостно хлопнул дверцей. Вот теперь — только вперед!
Рабочий день кончался, машины одна за другой въезжали в ворота, механики отмечали время прибытия в путевых листах, всё как обычно. Санко оставил подарок у сторожа в будке, поставил машину, побежал в диспетчерскую.
— Леночка, — протянул он свой путевой лист, — Назаров Панфил вернулся? «ХИ 75-80» его номер.
— Хи-хи — его номер, а не семьдесят пять, — сказала Леночка без улыбки. — Выгнали твоего Назарова.
— Как — выгнали? — не понял Санко.
— Не знаешь, как выгоняют? Уволили! Читай приказ, висит.
Санко подошел к доске приказов.
«2 августа Панфил Назаров снят с работы за воровство, обман администрации и нарушение трудовой дисциплины…»
Санко медленно отошел от доски. Подумал, вернулся, снова прочитал. Нет, не показалось. И вроде не первое апреля сегодня, разыгрывать ни к чему. Второе августа сегодня, день рождения Панфила Назарова, друга-приятеля.
Кирилл и Виктор нетерпеливо переминались у ворот.
— Его с работы уволили, — тихо сказал Санко.
— Кого еще, — не поняли друзья.
— Памира…
Еще в детстве Санко прозвал Панфила Памиром. А потом и в армии, когда служили, и в автоколонне прижилось это прозвище. Подходило оно Назарову, был он здоровый, ростом высокий, не во всякой кабине поместится. Как в сказке, человек-гора…
— За что ж его? — спросил Кирилл.
— Не знаю… не понять… — ответил Санко.
— Так давай к нему домой смотаем, — сказал Виктор. — Приемник возьмем…
— Не до сюрпризов ему, — отмахнулся Санко. — Поехали!
Они постучали в дверь. «Кто там?» — спросил женский голос.
— Это мы, — глупо ответил Санко. Растерялся.
Дверь открылась.
— Санко? — спросила хозяйка. — Что с Панфилом?
— Ничего… — сказал Санко. — Вот поздравить пришли, с рождением…
— А, поздравить… А он еще не приходил, именинник. Да вы проходите, пожалуйста. Извините, мне сейчас на дежурство, а в воскресенье прошу, приходите все… Именинник что-то задержался сегодня…
Выбежал из соседней комнаты парнишка лет четырех, вылитый Панфил.
— Папа идет! Я в окошко видел!
Минуты через две резко отворилась дверь, и на пороге показался Панфил, занимая собой весь дверной проем. Был он, кажется, навеселе. И первой это поняла жена.
— Опять? — спросила она, и друзья поняли, что пришли не вовремя. — Тебя вон ребята поздравить пришли. А ты уже сам себя поздравил… Я на дежурство, — сказала Маргарита и в сердцах хлопнула дверью.
— Друзья пришли… — усмехнулся Панфил. — Спасибо вам, друзья, — заговорил он почти по слогам. — А меня сегодня начальник уже поздравил… руку пожал… и честным обозвал…
— Видели, — сказал Санко. — Вот и пришли к тебе, прямо с рейса.
— Не забыли, значит, — мотнул головой Панфил. Набрался он, кажется, порядочно…
— Не забыли. Поздравляем, — сказал Санко. — Расти большой и здоровый, не поддавайся горю-печали…
— Вырос… — схватился за слово Панфил.
— Ясное дело, — сказал Виктор, — для того и родился, чтобы счастливым быть. Не вешай головы, Панфил, всё наладится. Сегодня тяжело, остальные девяносто таких дней будут светлые…
— Какие девяносто? — не понял Панфил.
— Сейчас ему тридцать, пусть еще проживет трижды столько. Такое ему пожелание, — обращаясь сразу ко всем, сказал Виктор.
— Тридцать, — подтвердил Панфил, — тридцать… Подумать только, тридцать… Постойте, чего же я… гости в доме, а я болтовней угощаю. Р-ребята, я сейчас, — он повернулся было, чтобы ринуться вниз по лестнице, в магазин, но Санко остановил его за локоть.
— Погоди, Памир. Не нужно сейчас. Мы только из рейса, дома еще не были…
— Да ну вас! — сразу рассердился Панфил.
— Правда, Панфил, в другой раз, — подтвердил Кирилл. — Домой нужно, помыться, переодеться, то-се.
Панфил с трудом оторвался от косяка, тяжело опустился на стул.
— Ну, как знаете… а я еще маленькую приму… душа просит.
Друзья переглянулись.
— Дело такое, — сказал Санко нерешительно. — Мы не поняли ничего, а спрашивать в конторе… сам знаешь… Что стряслось-то, Памир?
— А что? — вдруг заулыбался Панфил. — А ничего… порядок, да. Думал про хорошую жизнь… и заработал… хорошую…
— Ну, ладно, — сказал Санко. — Потом поговорим. Ты отдыхай, Памир, я зайду попозже, потолкуем…
— По-потолкуем, — пьяно согласился Панфил. Похоже, ему сейчас все было трын-трава.
Друзья вышли.
— Раньше вроде вовсе не пил, и парень — скромняга, — сказал Виктор. — Чего-то мы не знаем, ребята…
Санко молчал, задумавшись.
Выяснилось всё быстро, в ближайшие дни. И оказалось всё довольно просто. До обидного просто.
…Вызвал однажды Панфила заведующий гаражом Кусков.
— Назаров, что смотришь невесело? Езжай-ка в Карамас.
— Здорово. У меня в путевом листе стройучасток, — возразил Панфил. — Песок возить.
— Документ не догма, — весело сказал завгар. — Вот тебе другой путевой, а этот дай-ка сюда… Отвезешь в Карамас рамы и рессоры.
Карамас так Карамас, рейс подороже, грех отказываться. Панфил отдал завгару путевой лист, взял новый, завел машину и двинулся. Через несколько дней случай повторился. Опять завгар заменил Назарову путевой лист, а когда подошел день зарплаты, Панфил получил денег чуть не вдвое больше обычного.
— Много что-то… — нерешительно сказал он кассирше.
Та испуганно посмотрела в ведомость и улыбнулась:
— Сколько заработал, все тут. Что, не верится?
В коридоре конторы Панфила ожидал Кусков.
— Ну как, Назаров, повеселел? — завгар хлопнул Панфила по плечу, по-приятельски хлопнул, не обидно.
— Получил вот… — сказал Панфил. — Да не пойму что-то, ошибка вышла, наверное, много как-то…
— Не бойся, Назаров, деньги счет любят, бухгалтер лишнего не выдаст. Сколько наработал, столько и получил.
— Так ведь я знаю, сколько ездил…
— Знаешь, да удивляешься? Эк ты, брат, заработался! Пошли домой, Назаров, а то от жены попадет.
Они вышли на улицу. У ларька на углу Кусков остановился.
— Знаешь, Назаров, ты не обижайся, хочу тебя угостить пивком. А то я смотрю, ты скоро ударником-разударником станешь, зазнаешься, а мне хоть вспомнить будет что: вот, мол, пиво когда-то со знаменитым человеком…
Кусков засмеялся, увидев растерянность Панфила, и заказал две кружки пива. И показал продавщице пальцами — «с прицепом».
— Пива с удовольствием, а водку не буду, — решительно отказался Панфил, но завгар сморщился:
— Ну что ты, Назаров, ей-богу как ребенок…
Выпили, посмаковали бочковое пиво. Как бы между прочим Кусков спросил:
— Ты на коробку передач жаловался, Назаров?
— Я. Эта коробка в печенках у меня сидит, зубья шестерни раскрошились…
— Заменим, Назаров, заменим, — уверил Кусков. — Ты меня уважил, я тебя уважу — заменим. А если маленько потерпишь — дадим тебе новую машину, и возиться не надо.
— Правда? — обрадовался Панфил.
— Как же не правда, если завгар сказал, — словно бы удивился Кусков. — Мое слово — закон. Иначе какой я завгар?
— Тогда потерплю, — почти с радостью согласился Панфил и стал ждать новой машины. И Кусков, молодец, не обманул. В том же месяце Панфил сел за руль новой машины. И так обрадовался, что вроде перестал что-либо замечать вокруг, а только работал, работал, перекрывая нормы. Работал, что называется, без оглядки. Зарплата прибавилась, и на собраниях его не забывали, и портрет оказался на Доске почета… Всё как надо.
Панфил радовался, что жизнь так наладилась. И Маргарита, жена, сказала как-то, что наконец-то и они зажили и что летом можно бы и на юг съездить, на море.
И Панфил изменился. Появилась в нем уверенность и в голосе, и в жесте, и в осанке. Уверенность и, пожалуй, жесткость. Во всяком случае, когда однажды подошел к Панфилу в колхозе старик: «Сынок, подбрось картошку до города, двенадцать мешков. Всё уложено, ты долго не задержишься, тут всего три версты в сторону…» — Панфил ответил с коротким смешком: «Могу, папаша. Гони пятерку, и айда на базар!» — «Больно дорого, сынок. Трешки не хватит ли?» — «Коли дорого, папаша, то на себе дешевле», — засмеялся Панфил и полез в кабину. Не нужна ему была эта пятерка, но была какая-то убежденность в ту минуту, что он, Панфил, с новой своей машиной, стоит этой пятерки. Стоит! И не деньги были Панфилу нужны, а сама стоимость. И пусть старик этот обидится, но и знает пускай, что Панфила Назарова задешево не купишь.
Но старик не обиделся, а схватился за дверцу: «Постой, сынок, согласный я, будь по-твоему…»
Они загрузились и выехали на тракт. Недалеко и проехали, когда увидел Панфил приткнувшийся к обочине грузовик. Водитель стоял рядом и голосовал, просил помощи. Панфил затормозил, вылез из кабины. Водитель оказался знакомым.
— Здорово, Назаров! — обрадовался он, узнав Панфила. — Засел вот… коробка скоростей барахлит, не пойму, как справиться… Может, еще чего, не знаю…
Дальше Панфил не слышал. Он смотрел на машину, на кузов, подозрительно знакомый кузов, на вмятину на бензобаке… потом сел за руль и — окончательно узнал… бывшую свою машину. Узнал по цепочке, на которой носил ключ зажигания: в цепочке чередовались медные и латунные кольца — красные с желтоватым… Вот так штука, встретился со своей развалюхой… Постой, как же так, почему перекрашена? И номер другой? Ее же должны были списать, эту старушку… И коробка скоростей всё та же, зубья выкрошились…
Первым делом Панфил проверил коробку скоростей. Она!
— Я на самосвале с редуктором намучился, теперь с этой уродоваться, — жаловался словоохотливый водитель. — Надо, пожалуй, новую коробку скоростей искать, а, Назаров?
— Наверное… — ответил Панфил неуверенно, будто был причастен к этому подлогу. Он еще не понял, в чем он виноват перед этим водителем, но уже знал, что да, виноват.
— Да разве в нашей конторе что получишь? — с горечью продолжал водитель. — Как чего нужно — всё нет да нет, а на сторону находят. Вон в прошлом году печки получили — и все налево продали. Говорят, конечно, никто пальцем не укажет, да ведь и дыма без огня не бывает, так, Панфил? Я вот на своем старом самосвале всю зиму без печки ездил, удовольствие, знаешь, ниже среднего… Сам-то ладно, как-нибудь, так ведь не видно ни черта, стекла замерзают… Хорошо, парень один подсказал: смазывай, говорит, стекла глицерином. Смазывал, только тем и спасался. А один шофер надо мной смеялся: вы, говорит, дрожжи продаете в кабине, а мы от ваших печек греемся… Во как! Это значит, наша контора ихней базе печки сплавила, а своим шиш с маслом, хоть костер в кабине разводи…
Панфил молчал.
— А на днях Кусков ко мне подкатывает, ведомость сует: распишись, говорит, за десять лампочек. Ну, послал я его куда подальше, с этими лампочками. Я за лампочки распишусь, кто-то за печки уже расписался, кто-то за фары, за редуктор, за коробку передач, а потом иди — жалуйся, что тебе в кабине холодно… Налево он их загоняет, что ли?
Панфил молчал, а руки привычно делали свое дело. Как-никак своя машина, до винтика знакомая.
Он сам вывел грузовик на дорогу с обочины и, не глуша мотора, предупредил водителя:
— Скорость осторожно переключай, плавно. А то опять попадешь на дробленые зубья — засядешь.
Водитель радостно затряс головой: понял, понял, спасибо.
А Панфил всю остатнюю дорогу напряженно думал, ловя себя на том, что непроизвольно скрипит зубами от досады. Ведь только что он отвез в деревню карданный вал, задний мост, коробку передач — всё совершенно новое… Значит, химичит Кусков, комбинирует? Да и печи, про которые водитель говорил, Кусков отправлял через него, Панфила. Выходит, стал он, Панфил Назаров, соучастником жуликов? Так выходит. Вот, значит, какая теперь цена тебе, Панфил Назаров! Какая там трешка… куда там с пятеркой к тебе лезть… Выше берите, люди! Выше! В большой цене теперь Панфил Назаров. Почти — бесценный…
В городе остановились возле базара. Панфил помог старику сбросить мешки. Старик полез в карман.
— Может, три возьмешь? — спросил он Панфила без особой надежды, эк его на этих рублях заколодило…
— Ничего не надо, отец, — Панфил устало махнул рукой.
— Что ты, что ты, — засуетился старик, почти испугавшись. — Это я так только. Прости старого, я и пять заплачу, уговор дороже денег… — Он послюнил пальцы и начал отсчитывать рубли.
— Не надо ничего, — грустно повторил Панфил и тронул машину.
Старик так и остался стоять с мятыми рублевками в руках.
Всю неделю Панфил ходил как потерянный, понимая, что нужно сделать что-то, и не зная, что же именно.
Как-то утром опять подошел Кусков:
— Поедешь в Сосновку.
И в ответ всколыхнулось в Панфиле всё, что накопилось в последние дни, — сомнения, перемешанные с досадой. Прошел Панфил мимо Кускова, не остановился. Будто не слышал.
— Панфил, ты что? В Сосновку, говорю, поедешь, — повторил Кусков.
И только сейчас понял Панфил, что не нравилось ему в их отношениях с Кусковым. Всякий раз, когда завгар давал ему неожиданное задание, он отбирал у Панфила путевку, выписанную диспетчером, и вручал новую.
— У меня путевой лист в Кекоран, — сказал Панфил.
— Давай его сюда, кекоранский, — привычно потребовал Кусков. — Вот… другой возьми, в Сосновку.
— Слушай, Кусков, — сказал Панфил, глядя завгару прямо в глаза. — Слушай, а может, мне все-таки лучше по первой путевке ехать? В Кекоран?
— Ты что сегодня как укушенный? — будто бы искренне удивился Кусков. — Я же не с потолка беру путевые листы. Всё, брат, течет, всё меняется. Нужен ты был утром в Кекоране, а пока мотор прогревал, понадобился в Сосновке. Это приказ директора, не моя левая нога захотела. Чего ты засомневался, Назаров?
Панфил заколебался: приказ директора… Путевка оформлена честь по чести. В чем же дело?..
Поехал Панфил в Сосновку.
Получка была на следующий день, и Панфил загадал: если Кусков и правда в темное дело его втянул — должен он подойти, должен заговорить. Так сказать, почву прощупать. Если дело чистое — не подойдет Кусков.
Кусков подошел. И сам начал разговор. Начистоту.
— Как же ты, Панфил, во мне усомнился, а? — Они стояли с кружками пива у того самого ларька. — Как же ты меня походя обижаешь, Назаров? Я ли к тебе не всей душой, а? Ведь те путевые листы, которые я тебе меняю, — они ведь тоже учитываются, когда денежку начисляют…
— Как? — не понял Панфил. — Зачем это?
— Как… а вот так! Съездил ты в одно место, во вчерашнюю Сосновку, а в зачет тебе и Сосновка пойдет, и Кекоран. Понял? А ты думал как? Ты меня уважаешь, я тебя уважаю. А как же! Тонно-километр, брат, всё в той же цене, ничего не убавилось. Так что знай, Назаров, завгар — тоже человек. Начальник, может, и невелик, а всё же… Всякий начальник человеком может быть. И наоборот… Наука простая, Назаров.
Они молча пили свое пиво. Панфил раздумывал, а Кусков улыбался, довольный тем, что так просто и доходчиво разъяснил Назарову смысл своей должности. И смысл их отношений.
Потом они шли по улице, и Кусков говорил о том, что их автоконтора попала в прорыв с квартальным планом и что директор просил посылать надежных шоферов в рейсы с двумя путевыми листами. У водителя, мол, повысится зарплата, вовсе не грех подкормить хорошего человека, особенно у кого жизнь только налаживается. А контора наберет нужные тонно-километры, и все остальные получат премию. Опять же и контора будет на хорошем счету, никто сверху капать не станет.
Говорил Кусков доверительно и спокойно. Панфил даже удивился: как можно так убедить себя в самом обыкновенном подлоге? Рассказывает, будто и вправду — благодетель…
Видимо, лицо Панфила не понравилось Кускову, не то выражение было на лице Назарова. Кусков спросил:
— Ты чего, не согласен? А кому от этого плохо?
— Да вроде государству, — сказал Панфил.
— Ну-у, загнул… — Кусков усмехнулся. — Ты думаешь, государству лучше будет, если мы план провалим? Да нас же с тобой, я уж про директора не говорю, заклюют на первом же активе. Да кроме того, наша контора в государстве — тьфу, ничто, иголка в стоге сена, сотая доля копейки.
«Вот оно как, — подумал Панфил. — Сотая доля копейки… Значит, совесть начинается с рубля? Или с десятки? Значит, мало украл, ничего, перетерпим. А много украл — совестно».
— Конторе план нужен, — повторял Кусков, уже пожалевший, что пошел с Назаровым в открытую.
— План — он ведь не сам по себе, — сказал Панфил, чувствуя, как растет в нем злость. На себя злость, что позволил втянуть в темное дело, не разобрался вовремя, не докумекал своей башкой. «Вот какая теперь мне цена», — снова подумал он, вспоминая старика с картошкой.
— Ладно, Кусков, — сказал Панфил. — План… с планом понятно. А вот скажи ты мне теперь, куда я запчасти возил? Я так понял, они наши, эти запчасти. Те же печки для кабин… Те же карбюраторы… В гараже говорят про них… И машина моя, старая, попалась мне на дороге. Сунули ее парнишке, он и загорает, с той же коробкой передач… Это как мне понимать, Кусков, ответь. Мне ж ребятам в глаза смотреть стыдно…
— Ну… заладил, — протянул Кусков. — Эк, пиво на тебя действует… Знаешь, как говорят: не можешь пить водку — пей пиво. Пиво не можешь — воду хлебай. Понимаешь? Воду хлебай, а не мути. Пословица говорит, не я придумал.
— Ты, завгар, рулем не виляй, — сказал Панфил твердо. — Ты мне про запчасти скажи.
— А что запчасти… Начальство велит, мы и возим. У нас ведь как? Тут прорвет — тут и зашьем. Там лопнет — там заплатку ставим… не напасешься этих заплаток… Не хватает запчастей, приходится с другими обмениваться. С колхозами, к примеру. Хочешь, брат, жить — умей вертеться…
— Жить хочу, — сказал Панфил. — А вертеться не буду.
— Опять двадцать пять… — заворчал Кусков, не очень-то веря Назарову: вот так, за здорово живешь, взять и отказаться от хороших денег… — Слушай, Назаров, мы с тобой как на собрании, ей-богу… только трибуны не хватает.
— Я с трибуны могу…
— Вольному воля, — отрезал Кусков.
Со следующего утра стали его посылать в карьер за камнем. И больше не подходил Кусков, не предлагал отдать старый путевой лист, не совал новый. Дорога в карьер была тяжелая, сплошное болото, впору на тракторе пробираться, а не машиной. Случалось, машины здесь «садились», и водители часами мучились, вызволяя груз и технику. В получку Панфил получил вдвое меньше прежнего. Кусков не замечал Панфила.
А Панфил приглядывался к завгару, слушал разговоры водителей и — снова заколебался. А может, и попридумал он, Панфил, чего на самом деле нет?
Наверное, Кусков уловил эту неустойчивость настроения Панфила, потому что подошел и сказал буднично:
— Так, Назаров, тебе задание на завтра с утра. Вот путевка, пораньше, если можешь, двигайся в Карамас. Лучше бы часиков в семь, даже полседьмого. Заказчик просил пораньше, постарайся. В будке возле склада оставляю четыре покрышки, если я не успею прийти, возьмешь сам. На обратном пути привезешь из колхоза мотор, они знают.
Панфил держал в руке путевой лист, глядел в спину уходящему завгару и думал, что никаких причин отказываться от такого рейса у него, водителя, нет. Документ оформлен, задание дано, скажи «понял» и делай. Он смотрел в путевой лист и видел дорогу в карьер, опостылевшую дорогу, которая в несколько недель доконает новую машину, и снова начнет Панфил просить то коробку передач, то кардан, то еще что…
Утром Панфил подъехал к будке у склада. Замок висел на дверях, Панфил покачал его, и замок открылся. Не запер, значит, Кусков. Сам проспал и знал, наверное, что проспит. Панфил вошел в будку. У стены действительно стояли четыре новеньких покрышки. Панфил забросил их в кузов, навесил замок, подвел машину к воротам. Механик Якимов проверял путевые листы, смотрел уходящие машины.
— Здорово, Якимов! — приветствовал Панфил механика.
— Здорово, — Якимов заглянул в кузов. — А покрышки куда?
— В Карамас покрышки.
— Бумагу покажи, Панфил.
— У тебя в руках бумага, Якимов.
— Так это ж путевой лист. Я на покрышки документ прошу. Есть?
— Больше ничего нету, Якимов. Кусков вчера сказал: возьми покрышки, забрось в Карамас. Обратно велел мотор привезти, там знают.
— Погоди, Панфил, я в диспетчерской справлюсь. — Механик с путевым листом ушел в диспетчерскую. Вернулся, встал на подножку. — Слушай, Панфил, откуда у тебя этот путевой?
— Говорю — Кусков вчера вручил, собственноручно.
— Странное дело… В диспетчерской на твою фамилию другой лист выписан: кирпич возить…
— Ну, Якимов, откуда ж я знаю, где чего лежит…
— Ладно, Панфил. Езжай, если задание точно понял. Вернешься, тогда выясним. — Механик соскочил с подножки, хлопнул ладонью по крылу. — Давай трогай!
Панфил повел машину, чувствуя, что вконец испорчено настроение. Он понял: Кусков снова что-то нахимичил, и одна теперь ему, Панфилу Назарову, дорога — честно во всем разобраться.
Назавтра Панфил отыскал Якимова, и они долго сидели на скамеечке, перед бочкой для окурков, и Панфил всё-всё рассказал: и про вторые путевые листы, и про план, и про старую машину, которая ходит перекрашенная под другим номером, и про печки — всё. Якимов был в народном контроле, ему должно быть интересно. Механик слушал внимательно, потом сказал:
— Ты вот что, Панфил, ты всё это давай-ка напиши поподробнее, ничего не пропусти. На имя директора напиши, как объяснение.
Панфил исписал целую тетрадку, принес, отдал Якимову.
— Вот, готово. Тебе, Якимов, рассказал, тебе и тетрадку отдаю.
— Ну, хорошо, — сказал Якимов. — Я сам ее директору передам.
И передал. Об этом Панфил узнал, когда встретился ему Кусков. Завгар сходу зашипел:
— Ты что, парень, спятил? В письменном виде… сдурел?
— Почему спятил? Я правду написал, ничего не выдумал.
— Кому твоя правда нужна, кому? Ты ведь живые деньги получал, Назаров, живые! Не я в ведомости расписывался, а ты. Заработал — получил, ну? Ты в своем уме, Назаров? Чего ты там накарябал, писатель?
— Что было! — отрезал Панфил.
— Ну, писатель, смотри. Я с тобой как с человеком, а ты… Даром тебе не пройдет… — неясно пообещал Кусков, повернулся и ушел.
— А ты купить меня хотел? — бросил Панфил в спину завгару, но тот не ответил.
Впрочем, ответил. Только выяснилось это на следующий день, когда директор вызвал Панфила к себе. В кабинете директора уже сидели Кусков и диспетчер Лена, молодая девчонка, вся заплаканная. Директор навалился локтями на стол, наклонил выбритую, гладкую, как репа, голову, будто хотел Панфила забодать.
— Скажи, Назаров, сколько ты выдавал этим двоим из зарплаты, которую получал по двум путевым листам?
— Что вы… ничего не выдавал…
— Зачем врешь! — директор хлопнул ладонью по столу. — Тебе, что же, за красивые глаза двойные деньги платили?
Панфил пожал плечами: не знаю…
— Ну а куда новые покрышки отвез, Назаров?
— В Карамас.
— Зачем?
— Завгар велел, Кусков.
Кусков только голову повернул.
— Меня в тот день и в гараже-то не было, Георгий Филиппович, — ответил он директору.
— Как?! — подскочил Панфил. — Ты же мне сказал: отвези, если меня не будет — сам возьми из будки…
— Что ты плетешь, Назаров? — спокойно спросил Кусков. — Будка на ночь запирается, если меня в гараже нет, никто в будку не войдет. Если только сам замок не откроет…
Вот как ответил завгар на вчерашний вопрос Панфила: «А ты купить меня хотел?» Вот теперь только Кусков и ответил.
И как ответил!
— Дело подсудное, это ясно, — сказал директор. — Спасибо контролю, раскрыли ваши махинации вовремя. А то бы…
— Чего тут раскрывать было, — заволновался Панфил. — Я сам про всё рассказал.
— Инициативу, значит, проявил, — усмехнулся директор. — Ну-ну, знаем мы такую инициативу… Засыпался с покрышками, испугался, прикинулся простачком, у которого замки сами открываются… Ты, Назаров, не понимаешь, в какую историю вляпался. Я тебе честно скажу, не хочется пятно на коллектив сажать. А то передал бы я это дело в прокуратуру, пусть разбираются… И получил бы ты за эти покрышки… по годику за штуку… Считай, тебе повезло, Назаров. Приказ я подписал, вот он, — директор достал из ящика стола лист бумаги, подержал перед собой. — Тебе, Перфилова, выговор за то, что выписывала два путевых листа на одну фамилию. Тебе, Кусков, строгий выговор, за путаницу и расхлябанность. А ты, Назаров, с сегодняшнего дня у нас не работаешь. В трудовой книжке запишем тебе номер статьи, а в приказе вывесим всё как есть. Чтоб другим неповадно было. Всё. Можете быть свободны.
Панфил в каком-то оцепенении вышел из кабинета и не очень помнил, как добрался до дому. По дороге, кажется, пил пиво, с прицепом пил и без прицепа.
Домой пришел, а тут друзья, Санко, Кирилл, Виктор… с поздравлениями. Поздравили… Есть с чем поздравить… С рожденьицем, Памирчик, уволенный по строгому приказу…
Поздравили друзья, ушли.
Панфил долго еще сидел, перебирая в памяти всё, что случилось. И, как мог, судил себя.
Рано утром он был у Санко Ветошкина.
— Извини, друг, отрываю тебя от выходного…
— Ничего, Памир, хорошо, что пришел.
— Поговорить надо… С денег началось, — признался Панфил и рассказал всё, как было. И о самом главном не умолчал: о том, что уже после первых поездок подумал, не много ли платить ему стали. Но как-то так подумал, чтобы не проверять — правильно ли, что много, или ошибка. Так получилось, будто сам себя уговорил — правильно ему платят. Будто сразу цена ему, Панфилу Назарову, повысилась. Ни с того ни с сего. Не по-рабочему получилось.
Санко выслушал не перебивая.
— Верно, Памир, ты судишь. Верно. Не по-рабочему получилось. Мужское дело — хорошо заработать, это так. Но по-рабочему, по совести — проверить надо, чтобы не было в твоей зарплате грязных денег. Ни рубля такого, ни копейки. Правильно, Памир…
— Делать-то теперь что? — спросил Панфил. — Если ты веришь мне, скажи, как быть, Санко. Последнее это дело, выкручиваться да на других лить, мимо чего сам не должен был проходить. Не маленький… а глаза закрыл… и вроде дурачком прикинулся…
— Помогу, Памир. Поговорю я с Якимовым. Я ведь тоже в контроле, так что мне прямой резон. Поговорю.
И поговорил. Вместе с Якимовым пошел Санко к директору. И высказали они директору свои сомнения насчет завгара и махинаций с запчастями.
Директор сказал:
— Дело о списанной машине мы проверим, товарищи… А вообще-то, мне кажется, словам Назарова доверять не приходится. По-моему, ясно, что это за личность… Теперь он начнет на других спихивать свои грехи, закрутимся у него на поводу, некогда работать будет…
— Георгий Филиппович, — сказал Санко, — ведь Назаров не сам по себе путевые листы выписывал. И формально он обязан был подчиняться: сказали езжай — поехал. И если бы не эти четыре покрышки, кто его знает, сколько могло всё это продолжаться… А путевые листы о чем говорят? Да о том, что кому-то они понадобились, эти листы, чтобы форму не нарушать…
Директор косо взглянул на Ветошкина:
— Эти люди наказаны, — и встал, давая понять, что торопится.
Более конкретного ответа Санко и Якимов не дождались, поэтому решили написать в городской комитет народного контроля.
Приехал инспектор с полномочиями и вместе с Ветошкиным и Якимовым почти две недели разбирался в непростых делах автоконторы.
Дело раскрутилось солидное, и многое обнаружилось: с двумя путевыми листами ездили и другие водители, и деньги получали не раз, и помалкивали… тонно-километры начислялись конторе, и премии выплачивались… восемь машин, списанных раньше срока, ходили под другими номерами, и, стало быть, оставались у руководства и запчасти, и целые агрегаты для продажи налево. И, главное, директор конторы сам крепко был посвящен во все детали, всё знал и, следовательно, должен был отвечать по строгости.
Был суд народный, был и товарищеский суд, на котором, вместе с другими водителями, стоял перед друзьями Панфил Назаров.
Восстановили Панфила на работе и высказали ему многое. И потому только не провалился Панфил сквозь землю на товарищеском суде, что сам он себе эти слова уже высказал. Давно высказал.
И вот он снова выходит в рейс, Панфил Назаров — Памир, по старому прозвищу. Остановил машину у ворот гаража, показал механику путевой лист и уже собрался было тронуться, как вдруг кто-то открыл дверцу машины.
— Погоди, Памир, дело есть. Ну-ка, выскочи давай, — позвал его Ветошкин.
— Зачем, Санко?
— Зайдем-ка к сторожу. Там увидишь.
У будки сторожа стояли Кирилл и Виктор, ухмылялись.
— Доставайте, ребята, — сказал Санко. И Кирилл с Виктором, нарочито кряхтя, вытащили большой картонный ящик, украшенный голубым бантом.
— Это тебе, Памирчик, от нас троих. Принимай, — торжественно объявил Санко. — Еще раз тебя с днем рождения! Мы еще тогда притащили, в тот день, когда приказ… ну, помнишь, да вот, помехи всякие… случились… Получай!
— Спасибо, ребята, — растерянно бормотал Панфил, принимая коробку. — Да что же это, такое большое?
— Разберешься, — засмеялся Санко и скомандовал Кириллу и Виктору: — По машинам, парни!
Одна за другой выныривали машины из ворот, водители, смеясь, выглядывали из кабин, наблюдая, как Панфил расставляет вокруг себя пустые коробки, одна другой меньше, добираясь до сути.
Перевод с удмуртского С.Панкратова