МОСТ

 

 

В квартире командира гарнизона по охране железнодорожных мостов через реку Чепцу под утро зазвонил телефон. Корпус телефона был деревянным, массивным, звонок — очень громким, поэтому один из предшественников нынешнего хозяина жилища повесил его на бревенчатую стену у входной двери.

— Лейтенант Шустров слушает.

— Узнаешь, кто говорит?

— Да.

— Ну так двигай-ка срочно в гарнизон, лейтенант. До вас от станции сколько, если пешком? Полчаса, час?

— Минут тридцать пять.

— К тебе сейчас подойдут люди из госбезопасности. Встретишь и будешь делать всё, что скажут.

— Понял?

— Слушаюсь.

Лейтенант взглянул на часы. Четыре двадцать местного. Поправил одеяло на спящем сыне Шурке, завел для него будильник — неизвестно, когда придется вернуться. Быстро собрался.

Дежурный по гарнизону заметил командира, когда тот открывал калитку, включил свет у входной двери, но всё же спросил пароль и сделал вид, будто рассматривает прибывшего через глазок. Шустров иного и не ожидал: с дисциплиной в гарнизоне дело обстояло неплохо. Вошел и приказал:

— Поднимай старшину. И всех остальных, кроме сменившихся с постов. Быстро одеться, обуться. Приготовить чай. Кто хочет, может покурить. Старшину — ко мне.

Открыл дверь в свой кабинет, подошел к окну.

Отсюда даже в темноте на фоне заречного леса были хорошо видны белевшие балками оба моста: старый, стоявший еще с прошлого века, и новый, построенный во время войны. Оба — трехпролетные, расположенные в десятке метров друг от друга. С обоих концов, на том и этом берегах реки, береговые насыпи соединяли деревянные мостики, по ним ходили часовые. По ближнему к зданию гарнизона мосту поезда шли с запада на восток, по следующему — с востока на запад. За путями, напротив гарнизона — водокачка, на противоположном берегу — собачий питомник: рядом с каждым часовым ночами дежурили овчарки. Ночь была светлой от недавно выпавшего снега, и лейтенант видел шагающего по мостику туда-сюда караульного. Сами мосты не освещались, не хватало энергии.

Постучав, в дверь вошел старшина Комаров, отдал честь:

— Старшина Комаров прибыл. Здравия желаю, товарищ лейтенант.

— Здравствуй, — Шустров не стал формальничать, протянул руку. — Бойцов подняли?

— Так точно, товарищ лейтенант.

— Проверь винтовки, старшина. Приготовь к выдаче патроны по полной норме. И холостые, и боевые.

— А винтовки раздать?

— Пока не надо. Да, валенки приготовь тоже.

— А в чем дело, товарищ лейтенант, учебная тревога?

— Сам не знаю. Позвонили: гэбисты с поезда придут. Может, проверка, а может…

В пять пятнадцать к гарнизону подошли четверо в синей милицейской форме без погон, с карабинами СКС за плечами. Один, оставив остальных перед дверью, вошел и представился:

— Капитан МГБ Шовнов. Вам звонили? — голос его оказался неожиданно тонким для довольно солидной комплекции.

— Так точно, сообщили. Только, пожалуйста, документы всё равно покажите.

Посмотрел и представился сам:

— Лейтенант Шустров.

— Вижу, что не генерал, летит-поймать! — капитан чуть растянул узкие губы в улыбке:

— А теперь читай эту штуку.

Протянул открытый конверт с синей бумагой, сложенной вдвое. Под отпечатанным в типографии штампом областного управления Министерства госбезопасности мелким шрифтом пишущей машинки шли строчки: вступить в полное подчинение предъявителю сего документа, исполнять все его приказы.

— Что прикажете?

— Исполнять, лейтенант, исполнять, как написано. Короче, задача наша с тобой такая: обеспечить безопасное прохождение через ваш мост, то есть объект 1220-1221, специального поезда, который будет здесь… — капитан взглянул на ручные часы, — через два часа с минутами. Ясно, летит-поймать?

— Ясно. С чего начнем?

— Вначале чайку прикажи поставить для моих. Своих-то, поди, уже накормил?

— Нет еще, но поднял.

— Ну и правильно. А пока пошли, покурим на свежем воздухе. Заодно покажешь, что здесь к чему.

Вышли, закурили. Шуршал под ногами снежок.

— Глядите, капитан. Дежурят двое часовых — на том и этом берегах. С собаками. Там, за путями, водокачка, дальше, на горке, лесозавод.

— Когда смена часовых?

— В восемь. Может, предупредить?

— Думаю, что ближнего караульного предупредить стоит, а вот на том берегу… У тебя что, лейтенант, кто-то проходить по мосту должен?

— Да, ребята, школьники. Дети путевых обходчиков, живут в казармах за рекой, отсюда три с половиной — четыре километра. Ходят на станцию Чепца в школу. Пока лед не окрепший, пропускаем через мост. Всегда так было.

— Ходят группой?

— Да, как правило. Втроем.

— В какое время?

— В семь пятнадцать — семь двадцать.

— Хорошо, до поезда успеют… — капитан подошел к краю берегового обрыва, осмотрелся. Шустров следовал за ним.

— Значит, летит-поймать, так. Моих бойцов разместим с этой стороны, а твои будут с той, от водокачки. Так, чтоб мосты были видны полностью. Согласен?

— Как прикажете.

— Не «как прикажете», а думать надо. Там, на водокачке, заметят твоих, знакомых, с винтовками — ничего особенного. А моих увидят — насторожатся, может, предупредят кого… И на тот берег не хочу никого посылать, чтобы диверсанта, врага возможного, не спугнуть. Нам его, если появится, не напугать надо, а взять или пристрелить. Понял, летит-поймать?

— Понял, товарищ капитан.

— Ладно, сейчас прикажи старшине выдать всем по белой простыне. Под себя на землю постелить и для маскировки. И отведи места, где лучше твоим бойцам позицию занять. Всех не надо, трех штыков хватит. Своих я сам размещу. Огонь открывать, если что, только по моему второму, запомни, второму выстрелу. Потому что стрелять или нет, решаю я. А первый выстрел — предупредительный.

— Разрешите несколько слов по делу, товарищ капитан?

— Давай.

— Мои бойцы будут в валенках, лежать ведь холодно. Что ж вы своих-то привезли в сапогах? Ноги поморозят… Может, выдать, им валенки, раз у меня не все пойдут? И не предупредили, мы бы лапника наготовили…

Они стояли близко друг к другу, прикуривая папиросы. При свете спички Шустров заметил, как у капитана вдруг сжались губы. Тонко, в линейку.

— Не околеют. А вот замечания, лейтенант, буду делать только я. Ты на это права не имеешь и иметь не будешь. А посему запомни: должок за тобой. Я тебя не просил, сам влез. Пошли чай пить.

Уже входя в дверь, спросил:

— Как звать школьников, знаешь?

— Леонтьев Вячеслав, Тютин Вадим, Веселов Владимир.

— Молодец, службу знаешь.

…Этим утром Володька проснулся позже обычного.

Вчера вечером отец рассказал, что начальник, вызвавший его днем на разъезд Зилай, напомнил, что скоро отцу исполнится пятьдесят пять лет и для работы на железной дороге он уже староват, поэтому должен подыскивать себе заранее другое место и готовиться освободить двухоконный домишко под названием «казарма», в котором они жили, так как эта жилплощадь — служебная.

Куда податься, кроме колхоза, из которого когда-то удалось уйти, отец не знал. А в колхоз не хотелось, потому что Володька учился хорошо, ему бы поступить после школы в техникум, а может, и в институт… Из колхоза же, если туда вернешься, вырваться почти невозможно, особенно парню. Не то что в техникум, в ремеслуху не пустят, разве что на тракториста позволят выучиться…

Володька тоже запереживал, не хотелось менять школу — в чепецкой ребята и учителя хорошие, ученики целыми классами в институты поступают. А коли отца уволят, куда им придется перебираться? Может, в другом месте не то что десятилетки, даже семилетки нет? Заснул он поздновато, хоть и не забыл подтянуть гирю у часов-ходиков.

И всё же проспал. На ходиках уже без двадцати семь, в это время он обычно выходил из дома. Отец еще спал, ему на работу только днем.

На завтрак времени не оставалось. Торопливо поплескал из умывальника на лицо, натянул одежду, обул лапти. Сунул в сумку к лежащим там тетрадям и учебникам две картофелины и пару кусков хлеба, оставив столько же отцу, и откинул дверной крючок.

Было темно, лишь чуть светлело на востоке. Шел редкий снежок, ветви елок и пихт висели неподвижно. Холода не чувствовалось.

Володька вышел на линию железной дороги и быстро зашагал по шпалам. Может, еще удастся нагнать ребят. Ждать его они не будут, кому охота опаздывать?

Да, пацаны ушли. От казармы Тютиных шел след, у казармы Леонтьевых к нему присоединился другой, побольше размером. Следы отпечатывались между рельсами по левому пути. Школьники всегда ходили так, чтобы видеть поезда и вовремя свернуть на обочину и переждать, пока эшелон пройдет. Отец называл это «первым правилом железных дорог»: поезд, идущий сзади, можно и не заметить, особенно за разговором или если одновременно идет встречный.

Странно, но сегодня почему-то за всё время, пока он шагает, не промчался ни один поезд. До моста оставалось около километра, когда в утренней тишине до него донесся оклик часового, которому ответили что-то ребячьи голоса. До станции догоню, обрадовался Володька и пошел быстрее. Уже заметно светало.

— Двое, а где третий? — жестко спросил капитан Шустрова, опуская бинокль.

— Не знаю, может, заболел или проспал и опаздывает…

— Опаздывает, говоришь? — Шовнов отвел взгляд и снова поднял бинокль к глазам, вглядываясь в противоположный берег.

С часовым они увидели друг друга издалека, тот стоял с овчаркой на мостике у правого пути. Ничего не сказал, только махнул рукой — давай, мол, парень, проходи скорее, что ж ты отстал от своих. Володька приблизился уже к началу последнего, третьего пролета, когда в тишине справа сухо хлопнул выстрел. Ничего не поняв, он сделал еще несколько шагов и услышал второй выстрел оттуда же, а потом треск пошел с обеих сторон. Звенели коротко от ударов пуль балки моста: цзиннь, цзиннь… Не стреляли только часовые.

Володька понял, что целятся в него. Но ведь он ничего не сделал, ни в чем не виноват. Это ошибка, его принимают за кого-то другого. Надо немедленно показать, что они ошибаются.

И он поднял руки. Стоял так посреди мостового пути, его отовсюду было видно, ведь уже почти рассвело…

Но стрельба не прекратилась, скорее усилилась. Удивительно, как в него не попадали, пули били в балки чуть выше его головы, он видел даже, что в местах, где они ударялись, отлетала краска.

И он сообразил наконец: они, стреляющие, узнали его, но это их не останавливает. Его хотят убить.

Значит, надо спрятаться.

Проще всего было бы залечь между концами шпал и узким дощатым настилом для ходьбы, тянущимся вдоль всего моста с обеих сторон рельсового пути. В этом случае с берега он будет неуязвим. Но тогда, если огонь откроют часовые — непонятно почему они этого до сих пор не сделали, — его достанут первой же пулей.

Не годится…

Всё это мгновенно промелькнуло в его голове. В следующую секунду он рванулся к ближайшей наклонной балке и спрятался у ее основания. Теперь наружу выглядывала лишь холщовая школьная сумка, которой он прикрывал грудь.

Стрельба на время ослабла, похоже, его потеряли. Володька попытался оглядеться. Он увидел, что на берегу, совсем близко, лежат люди в шинелях с винтовками, из стволов иногда вырываются короткие вспышки огня, и тогда металл отзывается звоном — дзиннь, дзиннь, дзиннь!

Его снова увидели и стрелять снова стали чаще. Одна из пуль ударила в сумку, оторвав ее угол и едва не вырвав из рук.

Он взглянул вниз. Балка, за которой он укрывался, находилась над узким местом реки. Течение между береговым быком моста и одним из средних, в суженном участке, быстрое, и лед тут тонкий. А чуть дальше, у водозабора водокачки, чернела открытая вода, там лед вырубали специально. Труба, идущая к водокачке, прикрыта землей в виде небольшой насыпи. Если сейчас прыгнуть вниз, хотя высоко и страшно, пробить телом хрупкий лед и, проплыв совсем немного под ним, вынырнуть у водозабора, то за насыпью можно скрыться…

Пули колотили и колотили в балку над головой. Если додумается кто из стрелков выровнять линию огня, переместиться повыше, то ему конец. Выхода не было.

И Володька решился.

Он бросил сумку на настил, застегнул верхнюю пуговицу полушубка, затянул на нем пояс, туго связал под подбородком уши шапки, чтоб не слетела, скользнул по балке вниз, набрал полную грудь воздуха и прыгнул.

О лед он ударился ногами, легко пробил его и ушел вглубь, тут же почувствовал — к счастью, опять ногами — песчаное дно и оттолкнулся от него. Плыть не мог, от охватившего тело мокрого холода он на время потерял способность двигаться. Но быстрое течение подхватило и понесло. Володька открыл глаза, увидел впереди и сверху наплывающее светлое пятно, собрал все силы, сделал гребок руками.

И вынырнул. Еще пара гребков, и он скрылся за трубой и за насыпью.

Выполз на берег и едва не соскользнул обратно — прямо перед ним на насыпи лежал с винтовкой хорошо ему знакомый старшина Комаров. Старшина оглянулся на плеск воды. Они встретились глазами. У Володьки пронеслась мысль: всё, сейчас пристрелит.

Однако старшина почему-то отвел взгляд, передернул затвор винтовки и повернул голову, уставившись на мост. Как будто ничего не заметил. А левая нога его в валенке приподнялась и дернулась несколько раз, показывая носком в сторону водокачки.

Володька понял. На четвереньках пробрался сзади Комарова. Затем, пригнувшись, пошел, а потом побежал за насыпью к водокачке…

Стрелявшие видели падающую с моста фигурку. Шовнов вскочил, закинул за плечо карабин и крикнул:

— Прекратить огонь!

Шустров поднялся тоже.

— Лейтенант, за мной! Всем остальным оставаться на местах, — спросил на бегу: — Почему в него так долго никто не мог попасть, как думаешь?

— Полагаю, прицелы неправильно установили. Стрельба-то велась снизу вверх, под большим углом…

Они взбежали на берег, затем мимо придерживающего за ошейник овчарку часового на мост. Заметили сумку, Шовнов поднял ее.

— Значит, так: диверсант убит, тело утонуло. Запоминай, лейтенант, хорошо запоминай, потом бумагу подпишешь. И взрывное устройство со всем прочим утонуло вместе с ним.

Капитан оперся на балку, наклонился, примеряясь с высоты моста к месту, где лед пробило телом Володьки, и бросил сумку. Она, плеснув, ушла в воду.

— Не удивляйся, лейтенант. В этой жизни ничему удивляться не надо — себе дороже. Никто не заставлял парнишку опаздывать. Значит, судьба у него такая. Учти, я ведь тут тоже не один, а объяснять каждому не будешь, если ты старший. А вдруг что случилось бы? Тогда голов ни мне, ни тебе не сносить. А так задачу выполнили, начальство будет довольно. Думаешь, в подробности кто вникать будет? Пацанов в России много…

Шустров не знал, что ответить. Ошеломленный произошедшим и услышанным, он тем не менее понимал, что изменить, даже при большом желании, ничего не сможет. Поздно. Да и раньше невозможно было, не мог же он не подчиниться приказу.

— Молчишь, не согласен? А должок за собой помнишь, лейтенант? К тому же ты сам-то, я заметил, в небо стрелял. Ну-ну, это к слову, можешь считать, что совесть у тебя чиста. Так вот, если будешь вести себя как надо… Понял, летит-поймать? То часовые твои будут не при чем, даже если не стреляли, они диверсанта не видели и видеть не могли, ибо он не около них прошел, а проник на мост… скажем, в темноте. Забрался на него с реки, со льда, по быку, о чем свидетельствуют обнаруженные мной и тобой на этом быке царапины, то есть следы специального снаряжения… Еще раз спрашиваю: понял? Если хорошо понял, то можешь готовить дырки под третьи звездочки на погоны.

— Можно и без этого, лично я вроде не заслужил, — как ему казалось, ядовито произнес Шустров.

— А можно и с этим. Не помешает, — будто не заметил его тона капитан. — Всё равно сейчас уже ничего не вернешь, как говорится, мир праху его, летит-поймать, повторяю, судьба у него такая… А еще можешь ожидать перевода в какой-нибудь городок, где не такая глушь. Не век же тебе бобылем куковать, знаю, что жену ты в войну потерял. Да не смотри на меня так, я по долгу службы твое личное дело изучал.

— Но, товарищ капитан…

— Никаких «но», лейтенант. Сказано тебе, здесь замечания делаю только я. Так вот, вдруг… мало ли как на свете бывает, вдруг где тело с огнестрельной раной всплывет, скажем, весной, звони мне сразу. Номер дам, когда бумаги заполнять будем. Кстати, и с электроосвещением объекта помогу, если сумею. Всё, собирай бойцов, благодарность объявлю. За образцовое выполнение боевого задания.

Они двинулись к гарнизону. В это время послышался длинный гудок паровоза. Едва подошли к мостику часового, как мимо них по другому мосту, с запада на восток, пронесся короткий, всего из четырех непривычного вида вагонов, пассажирский поезд со слепыми, плотно закрытыми изнутри окнами.

 

* * *

Водокачка подавала воду для заправки паровозов на напорную башню станции. Каменное здание с деревянной пристройкой для жилья построили еще до революции, здесь стоял того же возраста локомобиль, трансмиссиями соединенный с насосом, качающим воду из реки, и небольшим электрогенератором, дающим свет самой водокачке и гарнизону. Машинистами локомобиля была семья, муж и жена; у них имелось двое детей: сын Колька, ученик четвертого класса, и косолапая с рождения, по этой причине с трудом передвигающаяся, дочь Нюра, младшенькая. Она проснулась от выстрелов и, ничего не понимая, куталась на лавке в одеяло от страха.

Володька хорошо знал Кольку и Нюрку, летом часто ходили на рыбалку. Он быстро скинул одежду и, оставшись в одних кальсончиках, прижался к горячей печке.

— Кто там стрелял, Володь? И че ты мокрый?

Володька нутром чувствовал , что говорить правду не стоит. Пробормотал, стуча зубами:

— Н-не знаю… Уч-чеба какая, н-н-наверно. А я испугался, пошел п-по льду и п-провалился. Дай ч-чего-нибудь од-деть, а то з-замерзаю совсем. А мое повесь н-на печь, пусть сохнет. А м-можно мне на печку влезть? Родители-то г-где?

— Папка у машины, а мамка в очередь за хлебом потопала. До обеда не придут. А и придут, так ниче. Полезай!

…В третьем часу он, уже в высохшей одежде, встретил у линии ребят, возвращающихся из школы. Вместе с ними перешел через мост, заметив удивленные взгляды часовых. Ребятам объяснил случившееся так же, как Нюре. Потом повторил отцу.

К собственному удивлению, он даже не заболел.

 

* * *

Прошло несколько дней. Володька с ребятами ходил по мосту мимо часовых, иногда мимо лейтенанта, но не поднимал глаз и не здоровался.

А лейтенант не знал, что предпринять. Сообщить гэбисту о том, что парень жив, было бы предательством. Не сообщать тоже нельзя: Шустров был уверен, что среди его подчиненных, как везде, обязательно есть стукач — секретный сотрудник, доносчик госбезопасности, — а может, и не один, и рано или поздно заложит своего командира. Это означало арест и прочее, о чем даже думать не хотелось. Уговаривал себя: не будут же они убивать мальца еще раз, просто предупредят, чтоб помалкивал.

Посоветовался с Комаровым, тот решительно сказал:

— Докладывайте, товарищ лейтенант. Сегодня же. Уболтают парнишку, наврут ему, что ошиблись, не за того приняли. Иначе никак. Я-то знаю, есть среди наших стукачи, кое-что бывало. Вы здесь недавно, всего не знаете. Надо докладывать.

И Шустров решился. Назвал телефонистке номер, та соединила. Трубку сняли сразу, ответил женский голос:

— Номер слушает.

— Мне капитана Шовнова.

— Майора Шовнова. Минуточку…

Через некоторое время в трубке раздался знакомый тонкий голос:

— Майор Шовнов у телефона.

— Здравия желаю, товарищ майор, лейтенант Шустров беспокоит.

— Здравствуй, лейтенант. Что-то быстро звонить надумал, чую — не к добру, летит-поймать…

— Не знаю, к добру или не к добру. Нас никто не подслушивает?

— Нет, у меня телефон не из тех. Так что случилось?

— Парень тот… жив, и даже в школу ходит.

— Что-что? А ты трезв, лейтенант?

— Извините, давно не прикладывался… Жив и даже не ранен. Видно, проплыл подо льдом и вынырнул в какой-то полынье.

Лейтенант уже знал всё, но Шовнову это знать было не обязательно.

— Так это всё дело меняет. Он не рассказывал кому-нибудь?

— Нет, парень не из таких. Ребятам и отцу сказал, что испугался стрельбы у моста, побежал по льду, провалился… Может, кто из ваших поговорит с мальцом, скажет, что ошибка вышла?

— Очень уж много от него зависит, сейчас молчит — потом сболтнет. Слушай, а он случайно под поезд попасть не может?

У Шустрова на секунду перехватило горло:

— Я хоть и бывший, но боевой офицер.

— Ладно, не кипятись, что-нибудь придумаем.

— Но смотрите, чтобы пацан был жив, — неожиданно для самого себя твердо сказал лейтенант.

— Условия ставишь? Зря. Насчет своей подписи в протоколе не забывай, это документ. Впрочем, не волнуйся, жив будет, слово даю.. Всё.

 

* * *

Директору школы позвонили из районо и сказали, что у ученика шестого класса Веселова Владимира обнаружилось тихое помешательство, его пришлось забрать прямо из дома и поместить в психбольницу.

А лейтенант Шустров прочел в газете «Правда» информационное сообщение, где говорилось: в такие-то дни член Политбюро ЦК ВКП(б), заместитель Председателя Совета Министров СССР товарищ К. совершил инспекционную поездку по железной дороге в город Свердловск.