ВАКАНСИЯ ДЛЯ ПОЭТА

Тема профессионализма и дилетантства последнее время обсуждается критикой чуть ли не чаще, чем сами стихи. Для постсоветской поэзии это, пожалуй, самая актуальная тема. Оно и понятно. Ведь подавляющее большинство стихотворцев не может сегодня подтвердить свой статус ни всесоюзной славой, ни миллионными тиражами, ни выступлением в Лужниках. Только стихами, а для их оценки еще не выработано объективных критериев.

Такое ощущение, что официальные и неофициальные советские поэты вычерпали весь лимит уважения. И тем, что сейчас слово «поэт» в социальном смысле почти ничего не значит, мы платим за их подвиги 60—80-х годов.

В этом при желании можно найти свои плюсы. Теперь, как и в старые, досоветские времена, поэт — не профессия, а Божий дар. Не высокая миссия, а что-то вроде черты характера. То есть личное дело пишущего стихи. Вновь открывшаяся свобода дает массу преимуществ и удовольствий, одновременно избавляя от всякой ответственности.

Поэт не ходит на свою поэтическую работу, не получает за нее зарплаты, не имеет отпуска и выходных. Когда его настигает творческий кризис, никто не скажет поэту: давай, мол, работай, чего разлегся? Кто за тебя будет «Медного всадника» сочинять? Хочешь — сочиняй, хочешь — сиди кури.

Никто, кроме разве что коллег по цеху и редакторов толстых литературных журналов, не возьмется сказать, профессионально ли сработал поэт или халтурит, манкирует своими обязанностями. А если так, то в поэзии не может быть крутых профи и никуда не годных любителей. Все равны, ни один не лучше другого.

Тем не менее критерии существуют. Просто они неочевидны и едва ли поддаются формулировке. Но отличить профессионально сделанные стихи от дилетантской поделки для серьезного читателя не составляет большого труда.

Есть и профессионалы, хотя этого слова и стесняются в литературной среде. Считают, что оно чересчур прагматично и марает высокое званье поэта. Хорошие стихи невозможно писать по обязанности. Еще и поэтому у поэтов нынче профессионализм не в чести.

Кто же такой профи? Есть несколько вариантов ответа: а) человек, получающий деньги за плоды своего труда; б) человек, получивший специальное образование; в) человек, уделяющий профессиональным занятиям всё свое время и силы.

Профессионализм в спортивном значении слова (вариант «а») я заведомо отметаю. Общеизвестно, что на поэзии много не заработаешь. Если критерий — заработок, тогда в поэты скорее придется зачислить тех, кто сочиняет рифмованные слоганы для рекламы и тексты песен для группы «Тату». Никто не мешает им на деньги, вырученные своим черным делом, один за другим издавать стихотворные сборники.

Профессионалы они или нет? Безусловно, но только другой профессии. С книжками, с успехом, с деньгами, но без стихов.

В западной системе ценностей писателем вообще считается человек, который составляет инструкции к пылесосу или сообщает курс доллара в ежедневной газете. По всем параметрам он писатель: складывает слова в предложения, записывает их и предлагает вниманию публики. Юмор тут неуместен — работа трудная и требующая определенного рода способностей. Но как-то язык не поворачивается назвать такого человека поэтом даже если он пишет в рифму.

Вариант с образованием тоже кажется очень сомнительным. Особенно если оно впрямую отражается на стихах. Стихи, для которых имеет значение образовательный ценз, — это так называемая «филологическая поэзия». Стилизации и культурологические концепции, игра с аллюзиями и скрытыми цитатами, искусственные ритмические построения и нарочито усложненная строфика, которыми увлекаются такие поэты, как, скажем, Амелин и Полищук, — без сомнения, прекрасные вещи. Но вот только трудно искренне реагировать на стихи, если для адекватной реакции надо прочесть всё, что прочел их автор.

Оборотная сторона «филологической поэзии» — утонченное дилетантство. Наивность поэтического мышления, свойственную одиноким пенсионерам и деревенским подросткам, нещадно эксплуатируют люди вполне интеллигентные, имеющие профессиональные навыки. Начиная с обэриутов и лианозовцев, у которых, впрочем, были весьма высокие помыслы, — до концептуалистов приговского разлива. «Наивная» поэзия как магнитом притягивает к себе вовсе не наивных людей. Так было во времена Баркова и Олейникова, во времена Козьмы Пруткова и Игоря Холина. А сейчас — новый виток спирали: товарищество Мирослава Немирова «Осумасшедшевшие безумцы», шансонье Псой Короленко, какие-то загадочные постинтеллектуалы, имитирующие стиль газеты «Пульс Тушина»…

Сформировался и успешно развивается отдельный поэтический жанр — «профессиональное любительство». Это по сути своей та же филологическая поэзия. Разница лишь в источниках вдохновения. В тех книгах и культурных реалиях, к которым отсылает нас псевдонаивный или псевдосложный поэт. Профессионализм здесь заключается в умении манипулировать читательским восприятием. А стихи — дело второстепенное.

И, наконец, третий вариант определения профи. Принадлежность к профессии, так сказать, по личному вкладу. По сумме потраченных сил и времени, убитого на стихи. Решающий ли это критерий?

Тут важно не спутать усилия с количественным результатом. Ведь и плодовитость, и малописание — часть индивидуальной поэтики. Всё зависит от темперамента и жанра, в котором работаешь. Так, сотни «шестидесятников», начиная с Евгения Евтушенко, предпочитавших повседневные темы, с неимоверной скоростью писали книжку за книжкой. И продолжают писать. Есть тема (пуск новой ГЭС, поездка в Америку или нью-йоркский теракт) — есть стихи, а то и огромный цикл.

Но согласитесь, что реализмом в примитивном понимании слова поэзия не исчерпывается и не ограничивается. Для подавляющего большинства поэтов сегодня, как и пятьдесят, и сто лет назад, стихи — нечто эфемерное. Поиск философских истин и фиксация ощущений. А где взять ощущений на столько стихов? И где найти столько истин?

Два характерных примера на эту тему. Сергей Гандлевский, поэт малопишущий и очень к себе взыскательный, сочиняет по два примерно стихотворения в год. То есть в голову-то ему, конечно, приходит больше. Но он видит, что ничего путного из этого не получится, и даже не записывает, не дописывает такие стихи. Для Гандлевского важно писать мало и трудно, а для Тимура Кибирова, поэта того же круга и примерно того же возраста, важно писать километрами. Ни то, ни другое не сказывается на качестве. Профессионализм здесь, как видите, ни при чем.

Иосиф Бродский, человек не самый застенчивый, обмолвился в интервью: «Поэт, если двадцать лет работы дают мне право так себя называть». Он же мог прагматично заявить между делом: «Завтра я напишу стишок о том-то, о том-то». И что любопытно, выполнял обещание.

Другой пример — Высоцкий, который трудился над своими стихами с медвежьей энергией крестьянина, выкорчевывающего пни на участке. Его стихи на случай и злобу дня, на мой взгляд, ничуть не хуже эзотерических.

Или Маяковский, который «работал стих», по собственному его выражению. «Я поэт, этим и интересен».

Профессионалы стиха. Поэты по определению. И всё же: несмотря на то, что советская система давала возможность поддерживать относительное благосостояние даже асоциальным гражданам, поэтам приходилось то и дело отвлекаться от непосредственно поэтической деятельности. «Тунеядец» Бродский, как известно, владел целым рядом нелитературных профессий: фотограф, токарь, геолог… Высоцкому приходилось на износ играть в театре, хотя последние годы он делал это чуть ли не из-под палки. Даже Маяковский, хоть и без отвращения, но много времени уделял рекламе и пропаганде.

Литературным «середнякам» жилось не в пример вольготней. Не привлекая к себе внимания, не выбиваясь из ряда, можно было долго и вкусно кормиться литературой. Причем не только в официозе, но и в самом подпольном подполье. То есть буквально: за стихи кормили борщом.

С кончиной советской власти социальная ниша, в которой можно было пересидеть, тихонько сочиняя стихи, перестала существовать. Высокие котировки поэзии упали почти до нуля. И тогда проблема второй профессии остро встала не только перед нонконформистами и эстетами, не вписавшимися в мейнстрим, — перед всеми. Встала и стоит, как Медный всадник перед бедным Евгением.

Сегодня, как и десять-пятнадцать лет назад, чтобы элементарно выжить, поэту необходим побочный заработок, грубо выражаясь, прикорм. Решать эту проблему приходится каждому или почти каждому, кто не перестал писать стихи по истечении переходного возраста. Истина очевидная: взрослый человек, независимо от того, что он там кропает себе в тетрадь, как минимум должен обеспечивать себя, а при необходимости и семью. Вариант существования, описанный в маканинском «Андеграунде», лично я воспринимаю как романтическое преувеличение. Когда человек оказывается на дне, тут уже не до стихов и не до размышлений о смысле жизни. Срабатывает биология, а она, увы, могущественнее поэзии.

На память приходит целый ряд поэтов, которые героически кинулись выживать, а в итоге перестали писать. Можно сказать: ну и грош цена такому таланту, если он не выдерживает давления обстоятельств! Или вспомнить Артюра Рембо, переквалифицировавшегося из поэтов в торговцы.

А можно и задуматься об особенностях психики поэта, которая принципиально отличается от психики, скажем, прозаика. Она влияет и на специфику побочного ремесла.

Разница очевидна. Прозаику от такой работы нужно свободное время. Поэту — только свободная голова, но зато — круглые сутки.

Прозаик может (и должен) каждый день в установленное время садиться за стол и писать. Например, с шести до восьми утра. А всё остальное время отдаваться поиску колбасы.

Поэт же способен уделять побочному ремеслу хоть весь день. Но так, чтобы думать не о нем, а о высоких материях. Ему жизненно важно сохранить нетронутым заветный уголок в голове, куда может постучаться стихотворение. Если этот уголок будет занят, стих повернется и отправится восвояси.

Мой личный опыт показывает, что лучшая, хотя и не самая денежная, работа для сочиняющего стихи — работа вроде курьерской. Привез, отвез, а в промежутке накручиваешь километры и думаешь о чем-то своем.

А худший вариант — бизнес и журналистика. И то, и то требует невероятной нервной отдачи. И то, и то до отказа забивает голову производственными проблемами. Журналистика плоха еще и своей филологической родственностью стихам. Одни и те же участки мозга работают, хоть и по разным принципам. Можно, конечно, осциллографом гвозди заколачивать, но зачем?

Все это, разумеется, субъективные рассуждения. Есть и действующие поэты-журналисты. Взять хотя бы Олега Хлебникова или Дмитрия Быкова. Есть и талантливые поэты-бизнесмены, и переводчики, пишущие замечательные стихи… Хотя не мною замечено, что поэтический перевод портит руку, дает иллюзорную власть над стихотворной строкой.

Общих правил не существует, существует лишь проблема, которую приходится решать. Но требование свободной головы — и есть, на мой взгляд, верный критерий профессионализма поэта. Обязательное его условие.

А уж дальше как повезет. С жертвами или в достатке. В эпицентре культурной жизни или в стороне от нее. Важен результат. Потому что текст, за редкими исключениями, не рассказывает читателю, в каких условиях и каким способом он появился на свет.