О ТОМ ДА О СЁМ

Человек из народа

 

Крепко озлилась судьба на Мишу Парамонова: он рос и горб за ним. Глядючи на сына, мать сильно ревела, а в нём было столько жизнелюбия – не грех позавидовать! Миша – шутник великий, свои минусы в плюсы, раз плюнуть, переводил.

- Вся моя сила, как у верблюда, в горбе. Подобно одногорбому могу обходиться сухой корочкой хлеба и стаканом холодной воды. При всём при том запросто воз с сеном в гору вытяну, – хвастался он.

Местные мужички вначале на смех поднимали. А как Мишаня подшутил да их шапчонки под три венца кряжистых и литых брёвен сруба засунул, то мужики репы зачесали. Потому как вдвоём еле-еле свое добро достали, а третий помогал. Вот-де хрен горбатый, что творит!

Миша – рыбак заядлый. С вечера по ферме шастает, под досками роется. Народ интересуется, не вчерашний ли день ищет.

- Здесь, как в Америке, червей полнёшенько. И такие красные, крупные, словно жирные мериканцы. Горбачи на них клюют, как бешеные, – откровенничает он с доярочками.

Рыбу Миша ловит – будь здоров! Сидит на омуте реки Лозы с пятью удочками. Понесло поплавок по зыбкой воде – дёрг! – есть шустрый подлёщик на полкило, а то и лещ кила на два; резко под воду – и режет тихую гладь окунь-горбач. «А, друг разлюбезный, хозяин реки, брат родной, иди-ка сюда, в пестерь», – бормочет Миша на зависть рыбакам. Про него говорили, что Миша даже в стакане воды пескаря поймает. А соседка тётя Глаша божилась, что он слово волшебное знает, по которому вся рыба к нему плывет. «Знаю, знаю такое слово. Но, мужики, сами своими бестолковками сообразите: ведь и мне когда-то должно везти…», – разъяснял толпе человек из народа.

Идет Мишанька по заросшей травой-муравой деревенской улочке. Собаки на него не лают, курицы не шарахаются, любопытные индюки не преследуют. Доброго дяденьку, видать, своей природой чувствуют. Ветерок-шалунишка застиранную рубаху пузырит, играет, под горб забирается и шекочет. Бабы коров за околицу гонят, легкие с утра вымена у бурёнок покачиваются. Печальными глазами смотрят на рыбака с удочками – му-у-у!

- Что, Миша, рано что-то домой, не ловится разве рыба?

- Нонче плоховатенько, всего-то несколько ершей да мелочь пузатая, сыропятая, – улыбается он, а у самого за горбом в пестере, ещё живая, крупная рыба бьётся А прибедняется Миша для того, чтобы удачу не спугнуть.

Дом у Миши маленький, старый, горбатенький, как хозяин. Он похвалялся, что как женится, то коттедж отгрохает. И когда к нему из района хвалить за хорошую работу приезжали, Миша гостей привёл в двухэтажный дом крёстного. В районке написали: «Кто ударно трудится, тот отлично живёт», сфотографировав на фоне коттеджа. Действительно, Михаил Иванович Парамонов слыл отличным конюхом. Лошади у него чистые, гладкие, упитанные, шерсть, блестит, лоснится. Домик Миши мужики превратили в конюховку. Здесь по стенам висела конская сбруя, пахло сыромятной кожей и лампочку окружал плотный табачный дым. Миша был не против, с людьми веселее, чем одному.

Годы катились колобком, «пришла пора женихаться», как говорят древние евреи. «Кышно басьтон дыр» сказали бы представители северных финно-угров. Местная молодёжь подшучивала, дескать, Мишок, найдём мы тебе невесту: пусть беременную, зато честную.

 

Миша, чо, Миша, чо,

Миша не женисся почо?

Или Катя чо сказала,

Или сам подумал чо?

 

Так пела деревенская девка-доярочка Катька-полудурка. Она – ничего девка, хоть немного с завихрениями, временами в детство впадающая. «Миша, Миша, горб не теряй. Насяльники всё умней-умней, а жизнь всё хужей-хужей. Мишаня парень боевой», – заигрывала доярочка-полудурочка Катерина. Глаза у нее синие-пресиние и слёзки, как у детсадницы, всегда наготове, если чуть обидят. Но Миша Парамонов не такой. Он Катенькины слёзки вытирает, жареным окунем-горбачом угощает. Красивая Катенька. Пусть с изъяном, но ведь и Миша не арабский скакун чистых кровей. А так… конёк-горбунок…Но не пьющий, работящий, надёжный, как чёрный хлеб. Короче говоря, парень свой в доску, такие на улице не валяются.

Свадьбу Парамоновых до сих пор вспоминают. Мишка-чудила такое отчебучил… За огородом деда Захара яму вырыл метр на полтора, кирпичом обложил, камней-голышей набрал и запустил в воду семнадцать зеркальных карпов. Ясное дело, народ интересуется, что творит жених. А Мишаня костёр развёл, камней туда поболе, раскалил их докрасна и – в яму эту с водой. Пять вёдер чищенной картошки, два ведра моркови, шесть упаковок лаврового листа и три больших пачки перца добавил. Вся деревня пировала, новобрачных поздравляла. Всю уху выхлебали, семь четвертей самогонки опустошили. Погуляли славно, в охотку, даже опохмеляться не стали, только попросили Мишу ещё ухи сварить.

Сын родился у Миши. Здоровенький, весом почти четыре кило. Родители от счастья светились. В синих Катиных глазах теплота появилась, растаяли в них далёкие студёные снежные поляны. Миша от счастья светился. Как лошадка, на спине Миньку-сына таскал и требовал, чтоб маленький за его горб держался. А то-де грохнешься оземь и встанешь с таким же добром на спине, как у меня.

- Миша, Миша, я болей, – кап-кап! Горошками-алмазками долбили слёзки крашенный пол двухэтажного коттеджа Парамоновых.

Сильно приболела мама Катя-неполудурка. Вместе с ней плакала мартовская обеденная капель. Кап-кап! Солнышко хозяйничало вовсю парамоновскую. Человек из народа Миша-горбач смотрел в бездонные Катины глаза. В них не стыли далёкие морозы, в них плавилось весеннее солнышко. «77 дорог, расходящихся на перекрёстке – сольитесь в одну; 77 рябит, проросших через муравьиное гнездо, – сраститесь вместе и уйди болезнь-тоска прочь от Катюшки. Прими её боль, как мою, Великий Инмар», – просил в церкви Миша, хотя больше верил в свои силы.

- Как дела-делишки, Мишок? – интересовался сосед Захар Захарыч.

- Уж не каждая минута ранит и последняя минута не будет последней, – отвечал он, перечитавший всю сельскую библиотеку. – Легче уж ей, к коровам просится и дотово умно рассуждает, что не чета мне, дураку.

Дули теплые ветры, сгоняя снег с угоров, растапливая в глубоких логах. Посиневшая Лоза последний раз выгнула спину свою горбатую и разродилась мощным половодьем. Мужики намёты в руки, бабы и мальчонки вёдра и айда на реку ловить рыбу. Миша тоже не выдержал, на Лозу побежал. Наловит горбачей да сорожек жирных, как привозная мойва из Норвегии в сельской лавке, и уху сварганит. И на жарево хватит. Гуляй, Россия! Михаил Иванович Парамонов и Катерина Ивановна, законная супружница его, дожили до светлых дней. Мишку – младшего сына, в армию провожают. Шутка ли?! Это вам не чашку ухи выхлебать и тремя стаканами самогонки запить… Не так что ли?..

 

 

Пожалуйте на блины

 

- Тит Титыч, куманек дорогой, единственный. Как здоровье? Надеюсь, отличное. А кума Даниловна как? Уверен, что всё в порядке. Мы так себе живём, хлеб жуём. Давно у вас не были. Помнишь, как раньше зажигали? Пили, пели и никакого похмелья, – что удивительно! Завтра ждите, приедем на блины. Как обычно, всей семьёй, Пупыря тоже возьмём с собой. Не расстраивайся, он блины не любит, ему больше мясное по вкусу. Ну, бывай, готовь закусь… – как из пулемета выпалил кум Курепиных Силантий Феофилактович Жарков. Такой у него характер, слова не даст сказать. «Партейная привычка», – думает Тит Титыч, почесывая за левым ухом. И чем прикажете встречать гостей, когда хлебосольные времена канули в лету? По сусекам поскрести разве что…

По этому поводу поделился сомнениями с супругой. Даниловна была настроена оптимистично. Не реви, говорит, Титушка, найдём, чем угостить: полкуля ржаной муки ещё есть, рыжики солёные вприкуску с блинами – беда как хорошо. Сегодня обещали в колхозе по кило сахару и литр подсолнечного масла выдать в счёт зарплаты. Повеселел хозяин, насколько можно в этой ситуации, в которой оказался не он один, а вся страна. А значит, не обидно – страдать так вместе! Одна забота осталась, которая капля за каплей точит – что за любителя мясного хотят привезти к ним в гости. Может, соседа-грузина, он шашлыки любит и без мясного за стол не садится…

Февральский снежок с ветерком соревнуются, не очень холодно. Кум Силантий с супругой и семьёй, наверно, на мотоцикле прикатят, лошадок-то почти не осталось. И действительно, вскоре под окном затарахтел «Урал», техника испытанная. Гурьбой в тепло ввалились: супруги Жарковы, их мама по отцовской линии Калиста Петровна, сын-восьмиклассник Санька и больше никого. Любитель мясного, кобель Пупырь, во дворе знакомился с животным миром хозяев.

- На стол мечи, что в печи! – радовался теплу и блинному духу Силантий Феофилактыч.

- Садитесь, кум, кума, сватьюшка, за стол. Чем богаты, тем и рады: блинчики с молоком топлёным, извините, сметанки нет, от бурёнки прибавления ждём. Калиста Петровна, не обижайся, твоих любимых с припёком нынче не состряпала. Яички-то все в город отправила, сын Витюшка там на агронома первый год учится, а стипендии кот наплакал да воробей склевал…- угощала Даниловна.

- Силантий, подставляй чарку. Хоть не прежние времена, но моя Даниловна самогонку варит – будь здоров, чистый спирт! Знаю, знаю, что изжога у тебя после неё, но куда деваться, кум: не мы такие жадные, жизнь такая бедная. А Витюшка-то как на блины налег! Ешь, наводи шею, а то девки смотреть не будут. Эх, малиновое варенье кончилось, бедность не порок, но большое свинство, – суетился Тит Титыч.

В печи весело гудел огонь. Даниловна раскраснелась. Силантий Жарков, по своему обыкновению, завёл спор о том, как хорошо было раньше и как плохо стало теперь. Тит Титыч кума не поддержал, но крыть было нечем. Он только обмолвился, что всё в этом мире идёт к лучшему. «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…» – прервала спорящих Калиста Петровна. Её недружно поддержали. После песни старушка намекнула, чтобы старичка президента не больно ругали: бывало и хуже, когда даже хлеба на столе не было, а сейчас-де блинами угощаемся.

Тит Титыч достал было гармонь, но песни почему-то звучали грустноватые, а плясать никто не захотел. За дверями пролаял о голодной жизни Пупырь. Ему вынесли остатки вчерашнего супа. Пупырь остался недоволен: в гости всё-таки пришёл, думал отведать сахарных косточек. Поэтому поскуливал жалобно и просился домой.

Попив травяного чая вместо привычного кофе, поспорив о путях развития России, Жарковы засобирались домой. Памятуя, что гостям радуются два раза: когда приезжают и когда уезжают, супруги Курепины задерживать не стали. Пупыря тоже ничего не удерживало. Поэтому он весело прыгал перед мотоциклом. Калиста Петровна перекрестилась, Жарковы простились и скоро скрылись во вьюжной пыли февраля. Холодало. «Доедут, недалеко, и не в такую погоду ездили», – зайдя в избу, сказал Титыч. Даниловна убирала со стола, и ей было не до него.

 

***

- Даниловна, кума драгоценная, привет из близкого далека. Как живёте? Надеюсь, Тит Титыч не болеет. У нас все нормально, собираемся к вам на блины. Уж сколько не встречались?! Завтра ждите. Больно-то не готовьтесь. Всё, по сотику звоню, до скорой встречи, – выпалила кума Анна Петровна Жаркова. Недаром её Анкой-пулеметчицей дразнят. Вся в Силантия: что и говорить, муж да жена одна сатана.

По поводу будущих блинов хозяйка посоветовалась с хозяином. Титыч был настроен мажорно: нынче-де проблем с мукой, яйцами, маслом и другими продуктами нет, хоть целую армию приглашай. И то верно, жизнь с избранием нового президента изменилась диаметрально в положительную сторону. Из национального дохода селу стали выделять тридцать процентов. Сумели ликвидировать диспаритет цен между сельхоз- и промпродукцией. Ожила деревня. Жарковы удивились: в новый кирпичный коттедж переселилась семья Курепиных. В доме, как в городской квартире: теплый туалет, газ, ванна – чем не жизнь!

Угощайся, куманёк, тебе коньячку или «Калашникова»? Может самогоночки? Шучу. Сватья, Калиста Петровна, блинчик с припёком. Да не жалей икорки-то, Анна Петровна, чёрненькой бери, она вкуснее красной. Санька вырос, значит, в банке работает, а у нас Витюшка в соседнем селе агрономом. Главным. Что сейчас не работать: зарплата как в городе, дом благоустроенный, дорогу заасфальтировали. По нацпроекту ферму на 800 коров построили. У себя не держат скот, сельхозкооператив не только молоком, мясом, но и полуфабрикатами снабжает. Живи не хочу! А ты вот всё демократов ругал, Силантий Феофилактыч, а они-то пошустрей некоторых оказались, вроде как…

«Дай бог, дай бог. Широко шагают, как бы штаны не порвать. Нефть-то, кажется, профукали, газ не везде, в разрезе культуры тоже хвастаться пока нечем», – старался выглядеть орлом бывший парторг, отправляя в рот тридцатый блин со сметаной. Хотя, собственно, крыть ему было нечем, потому как прогресс налицо. Не только хлеб, но масло с колбасой на столах появились. Есть добротная закуска, звучит задорная песня. За гостями не заржавело, забористые частушки Анна Петровна как горох рассыпала: «Я бывало всем давала, сидя на скамеечке. Не подумайте плохого – из кармана семечки». «Титыч чо, да Титыч чо, ты смеёшься-то почо. Или люди чо сказали, или сам надумал чо», – отозвался Силантий Жарков. Не выдержала и Калиста Петровна, прошамкав, всплескивая руками: «Меня милый не целует, говорит потом, потом, а вчера я увидала – тренируется с котом». Во дворе весело заливался Пупырь. Он плотно подружился с Жучкой, хозяйской дворняжкой, которая охотно поделилась аппетитными косточками и любвеобильным сердцем.

Когда жизнь хороша и весела, хочется, чтобы и другие тоже радовались. Тесно стало в доме, на улицу вышли чучело матушки Зимы сжигать, Весну-красну встречать. Стар и млад хороводы водили, с горки катались. Весело, приходи, президент, любоваться! В другие годы детей уж было раз-два, и обчёлся, а тут, как второй Китай, кучу-малу устроили, мамы и бабушки с колясками гуляют! Нашему роду не будет переводу.

Говорят, скоро не только за второго ребенка, но и за первого будут деньги давать. И немалые, полмиллиона, а у кого три-четыре в семье – тем жилье бесплатное, почёт и уважение в придачу.

- Пожалуйте на блины! – приглашают соседи. А почему бы не зайти, чужие вкуснее. Угостились до икоты. Потом Тит Титыч с Даниловной к себе позвали. Нашлось местечко в животе, ещё по десяточку блинов умяли.

Супруги Жарковы домой не поехали. Калиста Петровна тоже не захотела, хотя попутная машина была. Куда торопиться: дома хорошо, а в гостях веселее. Особенно когда стол полный и экономить ни на чём не надо. Правильно? А то как же, правильней не бывает. Потому ещё с десяточек румяных с припёком блинчиков… Может, рюмочку? Не надо – так не надо, голова утром болеть не будет.

 

 

Медаль за пьянство

 

Мужики! Вы что с ума выжили? Мыслимое ли дело: пьете и одеколон, и спиртосодержащую жидкость «троя», и самогонку и ещё черт знает какие суррогаты. Результат-то уж больно печальный, ведь даже до пенсии не доживаете. Зайдите в любой подъезд многоэтажки -пенсионерки одни век коротают. В деревнях – сплошные вдовушки, стук топора редко услышишь. В кооперативе «Золотой колос» у директора Никиты Никитьевича Никитина из 52 рабочих спиртным злоупотребляют 80 процентов мужиков. Он их штрафовал, выгонял, в райгазете пропечатывал, целой толпой у нарколога лечил – результат почти нулевой.

Так бы и протекала деревенская жизнь между спиртным и махоркой, если бы не Петр Первый. Да-да, тот самый, который у бояр-купцов бороды выстригал и в Европу окно прорубил. Никите Никитичу местный краевед-историк Степка Чепкасов предложил уникальный метод царя-реформатора, посредством которого он русский народ из пьяной грязи вывел в князи.

И ничего вроде бы сверхсложного: ни ноздри алкашам не рвал, ни в темницы не бросал, ни данью не облагал, а эффект прямо-таки поразительный. Петр Алексеевич злостных питухов-пропойц награждал медалью «За пьянство». Не простой, а чугунной, весом в пуд. И эта самая медаль вешалась на шею на толстой цепи и наглухо закрывалась дедовским замком. Алкаш носил её до полного исправления. С таким «подарком» если до кабака и дойдёшь, то оттуда палками погонят – таков грозный вердикт Великого Петра.

В качестве эксперимента в колхозно-кооперативной кузнице для медалей использовали пять канализационных крышек. Они чугунные, более пуда весят. Нашлись шириной с хорошую ладонь дедовские замки, а цепи попросили из местного музея. В них, говорят, закованных декабристов по Сибирскому тракту гнали туда, куда Макар телят не гонял.

Золотая голова была у Петра Алексеевича. Эксперимент удался на все сто процентов. Пять доморощенных алкоголиков выдержали испытание медалью от двух недель до месяца. Пришли к директору и напрямик поклялись, что трезвость – норма жизни. Никита Никитьевич воодушевился и велел ещё с десятка два медалей выковать. «Нет у тебя таких прав, мы в международный комитет будем жаловаться», – горячились самые ярые выпивохи. Жёны «медалистов» горой встали на защиту директора. А тот сильно не переживал, мудро заметив, что «тот прав – у кого больше прав».

Через год в кооперативе «Золотой колос» злоупотребляющих спиртным словно корова языком слизала. Что ни говори, но самое лучшее состояние – это трезвое. Народ вкус к жизни почувствовал: дома строятся, дети в институтах учатся, на концертах яблоку негде упасть, урожаи и надои как на дрожжах растут. Спасибо за науку Петру Великому. В благодарность на общем собрании уполномоченных решили Учителю чугунный памятник воздвигнуть. Честь по чести со шпагой, в парике и со знаменитой медалью на широкой груди. В назидание, так сказать, грядущим поколениям.

Надо добавить, что надо бы Петру Первому бронзовый памятник поставить. Царь – что надо, заслужил. Но своё веское слово сказал женский коллектив «Золотого колоса». Мы, сказали женщины, денежки для Владимира Владимировича Путина прибережём. Президент – что надо, пособие на детей увеличил и революционное решение принял выделять для второго ребенка четверть миллиона рублей. Это вам не килька в томате, не американские окорочка и даже не хрен с ядрёным русским квасом – бери выше: нашему роду не будет переводу. Потому для В.В.П. не то, что бронзы, злата-серебра на памятник не жалко. Да чтоб при жизни поставить.

 

 

Кризис

 

Сначала нехорошее случается в умах и сердцах, а уж потом на деле. Так и получилось: очерствели душой, о себе только думаем, о родителях забываем и к детям относимся с большой прохладой. И вот результат: кризис незаметно подкрался, а это безработица, и как следствие, пьянство, рост преступности и ещё очень много негативного. Пришла беда – открывай ворота. Но сиднем сидеть не надо. Это директор «Росмолзавода» Мокей Сосипатыч Новодворецкий отлично понимал. Надо было принимать меры. А начинать, конечно, с себя и со своих подчиненных.

В столовой молокозавода при входе вывесили плакат: «Береги народный рубль!». А это означало, что с началом кризиса аппетиты надо умерить. Хоть кормёжка бесплатная, но ужаться надо. Вместо сливочного масла суп стали варить на маргарине, а вместо сметаны подавали пахту. В чай решено было добавлять не две, а одну ложку сахарного песка. Наше дело правое, правим с умом и ситуацию контролируем.

«…Но мы преодолеем затяжной мировой экономический кризис. Гарантия тому – наши природные богатства – нефть, газ, древесина, уголь, хотя необходимо констатировать: мы теряем миллиарды долларов, отправляя их за границу в сыром виде, а затем покупая в виде бензина, шифоньеров и другого необходимого продукта. Мы победим, гарантия тому – наши трудовые ресурсы. Хотя надо признать, что народ спивается, а рождаемость, несмотря на принимаемые меры, не поднимается до уровня Китая…» – бодро и самокритично вещали СМИ.

Мокей Сосипатыч заметно преобразился: как с Лениным-Сталиным не пропали, так и с Медведевым-Путиным не пропадём. «Единая Россия» – это вам не фунт урюка. Наш тепловоз вперед лети, в капитализме остановка. Только каждый на своем рабочем месте должен трудиться по совести. Дело чести — быть на первом месте. И быть экономными в большом и малом.

Придирчивым взглядом Новодворецкий оглядел просторные кабинеты своего госаппарата. Слепили глаза обилие компьютеров, ноутбуков; то тут, то там смеялись, радовались, плакали, рыдали, надрывались сотовые телефоны. «Не перейти ли, как в старые добрые времена, на счёты и обыкновенный российский телефон – один на весь госаппарат», - мелькнуло в голове начальника. Надо подумать, взвесить все «за» и «против», а потом принять оптимальное решение. А вот внешний вид сотрудников надо направить в соответствующее русло. Не гоже в наше тяжёлое время ходить в ярких нарядах, тем более в коротких юбках, в золотых перстнях и серьгах, как главбух Нинель Югова. А какой пестрый, как у попугая, галстук у ветврача Петра Скородумова. Не говоря уже о легкомысленном макияже делопроизводителя Оксаны Ведушковой. «Скромнее, скромнее надо быть», – думал Мокей Сосипатыч, обходя столы и вдыхая тончайшие ароматы французских и ещё чёрт знает каких духов и одеколонов. Он об этом обо всем прямо сказал госаппарату, потому что финтить и хитрить было не в его правилах.

Кажется, его поняли. А попробуй не понять – не видали бы премиальных как своих ушей. А так как надо было начинать с себя, то перед своим госаппаратом Новодворецкий появился в хромовых, начищенных до стерильного блеска, сапогах и в косоворотке. Нинель Югова щеголяла в бабушкином сарафане с тремя скромными незабудками на груди. Оксана Ведушкова благоухала то ли тройным, то ли другим дешёвым одеколоном типа «Жасмин». Всех перещеголял Петр Скородумов, заявившись под светлые очи начальства в кирзовых скрипящих сапогах под портянки, в чёрном, не терпящем критики, пиджаке времен Очакова и покорения Крыма. Петя грозился прибыть в столичные апартаменты в натуральных лаптях на босу ногу. Не слышно стало в обед легкомысленных песен, звучала строгая классическая музыка. Начальник главка был приятно удивлен деловой атмосферой, царящей в коллективе. «Соответствуете кризису. Так держать!» – кратко похвалил он Новодворецкого.

- Внешние атрибуты – не самое главное. Делом докажем, что кризис не повлиял на качество масла, сметаны, молока, творога и пахты. Вобьем гвоздь в гроб мирового экономического кризиса, который в конце концов разлетится в прах и солнце свободы воссияет над Россией, – не сдержался эмоций Мокей Сосипатыч.

В личном плане кризис выявил у директора «Росмолзавода» нераскрытые возможности. В целях экономии и физического развития сына-пятиклассника Ромки решено было на семейном совете купить не мопед, а велосипед отечественного производства. В течение буквально трех месяцев сын так накачал мышцы, что ударом ноги мог сбить с копыт бычка. Отключив электроэнергию и перейдя на свечку и фонарь «Летучая мышь», кризису был нанесен двойной удар. Страдающая близорукостью жена Мокея Сосипатыча Анна Кондратьевна заметно поправила зрение. А так как темнело рано, то спать ложились тоже рано. От тесного взаимодействия и отсутствия света у Новодворецких наметилась двойня. Этому супруги были чрезвычайно рады. «Кризису нет, потомству – да», – такой лозунг красовался в изголовье счастливой пары.

«Самое главное – обеспечить бюджетников твёрдой зарплатой. Мы идём на беспрецедентный шаг – повышаем пенсии ветеранов труда. Не беда, что крестьянство по-прежнему находится в незавидном положении. Мы создаем условия для содержания скота в личных подворьях. На селе широким фронтом будет вестись газификация, строительство жилья. Кризис не должен сказаться на удоях, привесах и урожайности зерновых. «Ножкам Буша» – нет, на модифицированные продукты – крест, отечественному производителю – зеленую дорогу», – бодро слышалось из динамиков, и сердца россиян наполнялись оптимизмом.

Кто верит, тому тепло жить. Холодные льдины кризиса, прямо скажем, вечная мерзлота, сменились заметным потеплением. За короткий срок генплан Путина-Медведева был претворен в жизни. Благодаря их светлому уму и героическим усилиям рабочих и крестьян, мелких и средних предпринимателей воздвигли десять заводов-гигантов по производству современных машин и самолетов, организовали производство керосина и бензина, построили лесопромышленные комплексы по обработке древесины и, удобрив захудалые поля жидким навозом и минералкой, добились рекордных урожаев зерновых, кукурузы, картофеля, льна. Заграница нам теперь нипочём: всё, что нужно, производим у себя, кризис отдыхает. Самое существенное: кризис объединил наше общество. Миллиардеры поделились своим богатством с бедными; лично Абрамович половину своих золотовалютных резервов раздал трудовому народу. Средний класс стал локомотивом развития России. Заметно снизилась преступность, рождаемость увеличилась втрое, и теперь не страшно, что Сибирь и Камчатка окажутся в цепких руках недругов. Прощай, Китай, расцветай, Россия-матушка!

Надо прямо сказать, директору молокозавода С.С. Новодворецкому порядком надоели хромовые сапоги. Хотелось пройтись в туфлях, почувствовать себя не чёрной костью, а интеллигентом чистых кровей. Госаппарат также чувствовал себя неуютно. Простота, знаете ли, иногда хуже воровства, когда на тебя смотрят на улице как на динозавра в кирзовых сапогах и бабушкином сарафане. Русский человек он такой: долго пребывать в постоянной ипостаси не привык. Ему разнообразие надобно. Особенно женскому полу. Тройной одеколон и «Жасмин» вначале будоражили и сулили что-то многообещающее. Вроде того, что под этой невзрачной, немодной одеждой бьется благородное сердце. Но времена сильно изменились, и сейчас нас как по одежде встречают, так и по одежде провожают. Ум – это приложение к деньгам, а прав тот, у кого больше прав. К тому же перед зарубежными гостями неудобно ходить в рванье, – чёрт знает, что подумают!

Когда Мокей Сосипатыч появился перед своими подчинёнными в белоснежной сорочке и галстуке в полоску, в блестящих туфлях и с огоньком в глазах, госаппарату «Росмолзавода» стало стыдно. Все почувствовали какую-то ущербность и неловкость. «Пора, господа, нам быть на высоте положения. К нам ведь и заграница заглядывает. Сапоги да косоворотка вкупе с сарафаном – это нас не красит, это не престижно. Хватит лаптями щи хлебать, кризису надо противопоставить разумную экономию, а то мы, извините, водочку пьём, а на спичках экономим. Кризис кризисом, а жить надо сегодня», – красноречие брызгало с уст Новодворецкого, как полусладкое русское шампанское из бутылки.

Жить будем. Возврата к прошлому нет: на сохе да лопате, лаптях да косоворотке где сядешь, там и слезешь. Кризис надо доканывать плодами цивилизации. Детям необходимо покупать компьютеры, супругам – моющие пылесосы, а себе – то, что надо.

Нечего скупердяйничать. Роскошествовать, конечно, не след, но на спичках экономить тоже неразумно! Кризис преодолеем умом и трудом. Поднимемся во весь рост, вдохнём полной грудью воздух перемен и вырвемся из тисков кризиса. Не так разве?

Мокей Сосипатыч Новодворецкий согласно кивает головой. А голова у него варит, не голова, а дом прекрасных дум, не только шапку да шляпу носить предназначена. Строить Россию – работа тяжелая. Господи, укрепи шаги наши на дорогах скользких. Тяжёл крест, а нести надо.

 

 

Алё, Америка!

 

Худо, братцы! Деревня захирела. Где это видано, где это слыхано, чтобы в Костомаровке из сорока двух дворов только в трех коровы остались. Это ведь смех на палочке, когда деревенский народ в магазине молоко и сметану покупает. Дожили до светлых времен: овец раз-два и обчёлся, коз с десяток, столько же примерно свиней да две лошадки. Спасибо американцам, окорочками куриными кормят. Ляжки такие у птицы, что, будь жива, то так бы подпнула – летел бы да радовался. Чем интересно кормят эту куру, если она раздалась в ширину и в высоту, как квашня у тети Дуни Паранькиной?!

Не всё идёт к худшему в этом не лучшем из миров.

Главе сельской администрации Ване Иванычу Сидорцеву крепко досталось от районного начальства за снижение поголовья хвостатых и рогатых. Не чесались бы, если им в свою очередь от республиканских чиновников на орехи не перепало. Тем, соответственно, из российского правительства втык дали. Волна гнева остановилась на Ване Иваныче. Крайним оказался. Как будто он виноват, что сельчане живность держать перестали. С точки зрения прогресса, это ведь даже хорошо – значит, жизнь наладилась, из магазина купить денежка есть. Но глава райадминистрации, бывший парторг колхоза, Гавриил Водопьянов со свойственной ему принципиальностью заявил: «Господа перестроечной России, отсутствие молока и мяса на подворьях крестьян есть подрыв экономической независимости страны. Поэтому надо положение срочно выправлять, а то попадём под кабалу акулы империализма – Америки».

Загнул, конечно, Гавриил Степаныч, на какой фиг мы нужны США, если полностью поддерживаем её политику, жрём их окорочка, и вместе с ними Россия строит светлое капиталистическое будущее. Ну а если рыпнется, то подавится костями, не таким рога обламывали. Но с другой стороны, надо быть начеку. Не будет у тех же жителей Костомаровки свиной тушенки, то туго придётся на случай военных действий противника или экономической изоляции. Ведь еще Суворов свинину называл стратегическим продуктом: сыт солдат – побеждает, голоден – отступает.

- Товарищи, растите овечек. Благодаря тёплым полушубкам и валенкам мы победили в сорокапятиградусные декабрьские морозы в 1941 году под Москвой, – вот как ратовал за развитие овцеводства бывший зоотехник, фронтовик Захар Силыч Коромыслов.

Да, не дело это, когда по последней переписи за годы перестройки свинок стало в пять раз меньше. Овечек на сельхозпредприятиях вообще уничтожили, как врагов народа. Лошадок тоже осталось мало. Случись беда – даже на кавалерийскую бригаду не наберётся. Стыд и срам, когда в Москву, столицу нашей Родины, завозят до 70 процентов импортного мяса. Караул, товарищи, продовольственная безопасность России в опасности. Наши доблестные солдаты, наркомовские 100 граммов закусывая дрянными американскими окорочками, побед не добьются. Не шутки это, господа, меры принимать надо, своё – горло не дерёт.

- Как не надо? Мы это понимаем, но ведь в колхозе зерна не дают, корма не подвозят, техника дорого обходится, луга березняком заросли. Мы стареем, молодежь ленится, но что-то делать надо. Алё, Америка, крестьяне дремать не намерены. Скрестить надо лосей с коровами, свиней с кабанами – тогда будет толк, надоели американские окорочка, на зубах вязнут, – на деревенском сходе с деловым предложением выступил ветеран войны и труда Захар Коромыслов.

Не только стариков, но и молодёжь взволновала проблема затоваривания российских рынков зарубежной продукцией. Дельным посчитали предложение Захара Силыча. Скрестив лосей с коровами, не снижая продуктивности, можно увеличить жирность молока и довести её до густоты сливок. К тому же новый подвид будет отличатся ветвистыми рогами, которые найдут применение в медицине. Тем самым на вырученные средства можно приобретать высококалорийные корма и, благодаря себестоимости продукции, увеличивать количество дойного стада. По предложению молодого колхозника Саввы Рогова, в перспективе молоко можно будет отправлять напрямую в первопрестольную. Пусть москвичи, так сказать, почувствуют разницу, а мэр Москвы краковяк спляшет!

Проблема снабжения городского населения качественным мясом тоже может быть решена в течение обозримого времени. Алё, Америка, скоро на твоих прилавках появится свиная кабанятина и кабанья свинина. Скрестив домашнюю и дикую особи, как в старые добрые времена пестрые стада будут пастись в дубовых и сосновых лесах, питаясь желудями и другими дарами природы. К осени свиньи наберут вес. Таким образом, сэкономим корма. Проблематично будет кабанчиков отловить, но и этот вопрос разрешим. «Пригласим на сафари иностранных охотников. Они к нам в район уже приезжали. Им мясо не нужно, интересуют только клыки. За охоту в наших лесах к тому же заплатят валютой», – не голова, а дом Советов оказался у тёти Дуни Паранькиной.

Раскрепощённый демократией цепкий ум жителей Костомаровки рождал идею за идеей. Решено было построить в Костомаровке колбасный цех и сырзавод. Наиболее ценным оказалось рацпредложение любителя-рыболова Сени Небогатикова. Суть в том, что в тёмных глубоких омутах за мельницей с испокон веков водились сомы пуда на три-четыре. Были случаи, когда они присасывались к выменам коров, и хозяева оказывались без молока. Одного сома прошлым летом сумели поймать, и жители целый месяц хлебали уху и жарили шашлыки, а икра буквально таяла во рту. Что и говорить, деликатес высшей пробы!

- Чего мы можем добиться? Как известно, сомы, как медведи, зимой спят, кормов не надо. С весны по осень организуем подкормку зерносмесью и прочими отходами. Промышленное производство рыбы поставим на поток. Скоро Россия вступит во Всемирную торговую организацию. Поэтому предлагаю, сколько к нам ввозят окорочков из Америки, столько же отправлять туда сомятины, икры и другой продукции. Завоевать рынки США – дело чести, – поделился планами Сеня Небогатиков.

Алё, Америка! Не задирайся, мы тоже сами с усами. Не только цельные бревна и сырую нефть гнать можем. Открывайте кошельки, русские торговать научились. Мы вашу продукцию уже оценили, настала пора попробовать нашего молока и мяса, колбас и сыров, паштета и грудинки, пельменей и перепечей. «Сделано в России!» – это вам не жирные куриные окорочка, откормленные на модифицированной сое, а продукт высшего качества. Оцените! Это жители Костомаровки говорят, местная власть в лице Вани Иваныча Сидорцева гарантирует. Это достоверно, потому что это возможно.

 

 

Большие города

 

Не очень-то радуйтесь большим городам и не завидуйте их бурной жизни. Они, скорее всего, наша общая беда, потому что нарушается закон соразмерности. Не так ли, уважаемые мэры Москвы, Петербурга и других мегаполисов, где народу, как мойвы в бочкотаре. Люди ругаются от такой тесноты, готовы друг дружке носы поцарапать. Водители в «пробках» ночуют. Буквально плюнуть некуда, граждане, разве же это порядок! За столицу обидно: ведь в очереди на квартиру, расширение и прочие удобства десятилетиями маринуют себя десятки тысяч россиян. Где большая толпа, там много грязи, преступлений, слёз. Абсолютно никакой естественности: толкотня, грубость, а чужая радость – оскорбление серой массе в месиве оскорбительного тумана. На одной площадке соседи живут от рождения до смерти, но друг другу «здрасьте!» не скажут. Дождь тупо долбит асфальт – грустно, однако, товарищи ученые-недопечёные.

Тысячи профессоров, докторов наук доказывают целесообразность возникновения мегаполисов. Там-де культура, жизнь бьёт ключом, и все таланты проявляют себя в больших городах. Не все так настроены, кандидат наук Голохватов А.А. в своей монографии «Конец неизбежен» выявляет болевые точки мегаполисов. Наш пока что мало известный ученый напрямик пишет, что большие города – это ошибка человеческой природы и находка для ненавистных врагов, Там ведь выведи из строя водопровод – на колодец или ключ фиг сходишь. Перекрой газ, лиши электричества – у печки или костра не обогреешься. А если канализация откажет… В случае осады миллионы людей вымрут от голода ни за понюшку табака. Нам это надо? Видно, печальные примеры прошлой великой войны никого ничему не научили. «В нравственном плане, – доказывает Голохватов А.А., – жители мегаполисов душевно чёрствые, рождаемость на низком уровне. Всякого рода шушера, сброд, непотребные жёнки, крапивное семя борзописного, певческого, чиновничьего золотого плебейства и другая сволочь большого города плодятся, как тараканы, и в паучьих сетях мздоимства бьётся честной народ».

Рост народонаселения в мегаполисах без повеления самого высокого лица остановить невозможно. Вся периферия в тупом безумстве считает их эльдорадо, и они на глазах растут вширь и вверх. Большие города превращаются в гнойные опухоли матушки-земли, тяжесть которых далее вынести невозможно, и в один дождливый несчастный день они провалятся в тартарары.

Господа ученые-недопечёные очень высокого ранга! А ведь наисовершеннейше прав кандидат наук. Надо соблюдать закон соразмерности, нельзя терпеть такой беспорядок, когда где-то густо, а во многих местах пусто. Имеется мнение во избежание страшных катастроф расселить большие города. Хватит уже своими руками себе могилу рыть. Земля, конечно, она многое вытерпит, но тяжесть городов-десятимиллионников даже ей не под силу. Поэтому по повелению самого главного лица надо браться за ум. По своему желанию фиг кто вырулит из первопрестольной. Особенно чиновники, которые уже давно берут и деньгами, и борзыми, и ещё чёрт их знает чем. Без неразменного рубля в столичных коридорах власти ни правды, ни добра не дождёшься. Товарищи, которые умные, пора освобождать города от коррупционной заразы. Есть большая надежда, что первое лицо само покажет пример и вместе с семьёй протопчет дорогу в далекие края. Тогда где-нибудь за Томском на глазах появится новая столица, и Россия Сибирью прирастать будет.

Послушайте, заплывшие демократическим жиром господа! Не хочется быть червём незаметным в мире великом. Нужны большие дела. Пора вспомнить прошлое: НЭП, освоение целины, БАМ, ведь не всё плохо было. Идеи-то у «большаков» умом просвечивали, и они людям добра желали, но исполнители оказались хреновые, поэтому в их действиях дураковатость выпячивалась. Пора, пора встряхнуться, если хотим хорошего будущего. Не бойтесь, заметно потяжелевшие господа и заметно отощавшие товарищи, реки вспять поворачивать не будем, безводные пустыни покорять нет резона. А вот Сибирь по новой осваивать надо. Хватайте большую метлу – надо гнать всякого рода шушеру с русских просторов. В путь, граждане некогда великого Союза, и дорога ляжет нам под ноги, и не разверзнутся хляби небесные, не падёт небо, но воссияет солнце. Мы будем свободны от оков каменных городов. Встречать рассветы на свежей пашне, дышать чистым воздухом, чувствовать теплоту дождя, прощаться с закатами – это удел смелых, которые станут частью природы и защитниками границ Великой России.

Мечта определяет будущее, но мы реалисты и долго раскачиваться не привыкли. Идея великого переселения овладела умами простых россиян. Водопроводчик В.В. Лужаков в газете «Правдолюб» обращается к своим согражданам: «Не дадим погибнуть малым городам. Не дадим Сибири находиться в пыли веков. Размах, удаль делают жизнь необыкновенной. Лично моя семья и соседи с нашей хрущёвки готовы к переселению в Сибирь. Благо дорога туда протоптана нашими дедами в голодные 20-е и в роковые 30-е в период раскулачивания. Здравствуй, Сибирь, здравствуй, новая жизнь!» Каждому переселенцу будут предоставлены двухэтажный коттедж, «Жигули» последней модели, достойная зарплата, два месяца отпуска, но самое главное – уважение и почёт.

Минуты раздумья, месяцы переезда, годы труда – века счастья. Большие города останутся дурным сном. Закон соразмерности вступит в свои права, и наша матушка-земля наконец-то вздохнет свободно, освобожденная от стомиллионных тонн тяжести. «Деревни, села, поселки, небольшие города станут опорой России. Они, как родники и малые ручьи, будут питать великую реку жизни новыми силами. И это правда, потому что это правда», – разве не прав кандидат наук Голохватов А.А.?

Собирайте, господа своей судьбы, совсем пообтёршиеся и обветшавшие пестери, рюкзаки, сумки, котомки, чемоданы и другую полезную кладь. Прощай, шум больших городов и фальшивая версия жизни их сограждан. Россия – это не осиные гнезда мегаполисов, но великая ширь Сибири и Урала, Алтая и Чукотки. Пришло время вернуться к своим корням. Недопонимание остроты проблемы смерти подобно. Не так ли, почти всегда уважаемые мэры Москвы, Петербурга и других больших городов? Так-так-так, – стучат вагонные колеса. Наш паровоз вперёд лети, в Сибири остановка.

 

 

Как бы

 

Уважаемые филологи, любители русского языка! Мне, как и вам, очень не нравится, что словесный сор перестали замечать очень многие представители нашего демократического сообщества. Даже в интеллигентных кругах, иногда по радио и телевидению, совсем не стесняются нецензурных выражений. А что творится на бытовом уровне?! Это тихий ужас, дорогие сограждане. Буквально уши вянут от матерщины. Недавно мне пришлось ехать в трамвае, и три милые девушки разговаривали почти как извозчики-таксисты: мать-перемать и буква «х» звучали так пошло, вульгарно и особенно резали слух в устах прекрасной половины. Господи, спаси и сохрани нас от таких жён! И оказались они не какими-то там девицами определённого поведения, а студенточками престижного кулинарного техникума.

Конечно, товарищи, механизатор широкого профиля Миша Сидоров, как и вы, не ангел на белых крылышках. При случае, когда, к примеру, серпом по больному месту резанёт или баскетболист в троллейбусе на ногу наступит, может в сердцах ругнуться. Но это в исключительных случаях, а так, в обычной жизни, от него брани не услышишь. От супруги, учительницы начальных классов Феклы Парамоновны, тем более, потому что женщина, – носитель чистоты. Так она говорит и совершенно права в этом. У них сын Сенька тоже не сквернословит, хотя в футбол играет. Воспитание такое. Михаила и Фёклу мамка с тятькой в строгости держали, не дай бог в деревне матюкнуться! Надо правду сказать – никто в их Курокаре матерно не выражается. По одной простой причине: они удмурты, а в языке этого народа – о чудо! – нет ругательных слов. Но, представители других нацболышинств и нацменьшинств, ничто вас не извиняет, если выражаетесь нецензурно в присутствии детей. Брань все-таки на вороту виснет, и многим очень даже нехорошо становится от словесного мусора.

По мере приближения к светлому капиталистическому будущему надо будет избавляться от дурных привычек. Хотя аспирант кафедры философии города Запупырска Вяткин А.О. утверждает, что с наступлением очень хорошей жизни даже сантехник Лёша Котов перестанет ругаться. В это мало верится. Дурость с детских лет сидит в человеке, и её надо долго и упорно вытравлять воспитательными мерами, как кислотой. Было бы чрезвычайно полезно для культурного общества, если бы любителей матьков штрафовали, помещали на ночь в спецругальни или отправляли на исправление туда, куда Макарка телят не гонял. Но лучший способ, наверно, – наказывать рублем. Ругнулся, скажем, мастер цеха дядя Коля Селиверстов в одно колено – сотня, в три – пять сотенок. «И это будет справедливо, – пишет в своём научном трактате вышеупомянутый аспирант, – ибо от брани народ деградирует. Необходимо подчеркнуть ещё одну, материальную сторону проблемы: на ругань каждый статистический мужчина в России тратит по два часа в неделю, а женщина – по часу. Эти цифры на порядок выше, чем в Индонезии и Китае, и поэтому производительность труда в нашем городе Запупырске в полтора раза ниже, чем в целом в Европе». Далее Вяткин А.О. приводит такой пример: в их Запупырском районе грубое обращение с животными (ругань, стегание вицей) приводит к значительному понижению удоев. Если быть точным, каждая бурёнка недодаёт пол-литра молока в день. Подсчитайте, товарищи, в масштабах страны…

Уважаемые граждане вечно перестраивающейся России! Жизнь большинства из вас, конечно, не сахар и не мед, и тут не до соблюдения светских приличий, когда приходится крутиться как белка в колесе. Несмотря на все свинцовые мерзости, пора стараться быть выше обстоятельств. Поменьше оглядываться назад, мечтать только реально и жить днём сегодняшним, преодолевая встречающиеся трудности. Как говорится, только в борьбе можно счастье найти.

Друзья мои, без языка нет народа. Если там много мусора, то это минус нам. В эпоху так называемой глобализации первую скрипку стало играть слово «как бы». Действительность при его применении отодвигается в призрачное будущее. Казалось бы, ты находишься в сегодняшнем дне – и это факт! – но события преподносятся так, как будто человек живёт в оторванности от своего «я». Вот образчики такого иррационализма: «Мы с товарищами по сборной как бы хорошо подготовились к зимнему сезону, и тренеры нам крепко помогли, поэтому как бы не было проблем»; «нынче как бы в достатке живут певцы, музыканты, футболисты и, конечно, те, кто сумел разбогатеть на прихватизированном народном добре»; «ну, я тоже как бы не захотел отстать от других и как бы плюнул в лицо этому негодяю». Не только «как бы», но еще много других слов-пустышек мешают нам выразить свои мысли также, как Цицерон. «Ведь», «как бы сказать», «безусловно», «батенька мой» и другие слова-пустышки царапают сердце как зубы вымершего динозавра.

Знаю, уважаемые нетерпеливые сограждане, ход ваших мыслей: дескать, за квартиру платить нечем, а тут некто рассусоливает о чистоте какого-то там языка. Не пропадет он, великий и могучий, очистится, как родник от мути; лучше бы дискуссию в другую плоскость направить. Взяться, так сказать, за то звено, вытянув которое, всю цепь злоключений можно извести на нет. Особенно на продовольственном фронте. Перво-наперво пора уже российским коровам и свиньям, бройлерам и прочей птице внимание уделить. Чтобы у россиян своя еда, причём дешёвая, на столе была. А для этого надо диспаритет цен ликвидировать. Аспирант Вяткин А.О. с присущей ему принципиальностью отмечает: «надо как бы заглянуть вглубь проблемы, и как бы бензин своим гражданам продавать по десять рублей за литр, а друзьям из-за бугра по мировым ценам. Тогда жизнь будет лучше, и люди как бы перестанут злиться друг на друга и говорить бранные слова».

Слова аспиранта да Богу в уши. Должны же, в конце концов, последние стать первыми. Наш многознающий Вяткин А.О. твёрдо уверен, что россиянам ума, сноровки, трудолюбия не занимать. Можем ещё блоху подковать. Стремление к совершенству – гарантия необратимых положительных процессов. Тогда товарищи возьмутся за руки с господами и без всяких «как бы» будут строить светлое будущее. Пусть хоть капиталистическое, хоть коммунистическое – это не суть важно: рацзерно прячется в добрых словах и делах. Кто против такого мнения, выходи из строя… Миша Сидоров, Фёкла Парамоновна, вы против что ли? Чего с насиженных мест поднялись и к выходу пошли? Добрые дела делать. Тогда «добро», вперед и с песней. И Сеня с вами. Ну, молоток парень. Сантехник Лёха Котов, тоже как бы пошёл с ними за компанию. Покурить? Правило как бы без исключений не бывает, паршивенький баран в стаде завсегда найдется.

 

 

Ложь во благо

 

Все врут календари? Еще как! Любителей приврать, прихвастнуть, выдать очевидное за невероятное, приукрасить действительность стало столько, сколько бомжей в Москве. Петр Акимович Рублёв, бригадир молочно-товарной фермы, тоже любит при случае навешать лапшу на уши. И при том не разберёшь – то ли внаглую врет, то ли правду говорит. Вчера, например, в райповскую лавку жирную мойву из самой Норвегии привезли. Рыба до того толста, будто вся беременная. Петр Акимыч был поругавшись с продавщицей Дунькой Сапрыкиной и покупателей взбаламутил разговором о том, что норвежская мойва такая жирная из-за избытка трансгенных модификаторов. Народ расходиться стал. Видя такой непорядок, Дунька Сапрыкина Акимыча в подсобку увела, и оттуда он вышел весёлый и купил целых десять килограммов рыбы. Она, говорит, отличного качества, а уха из нее вкуснее, чем из гамбургского петуха. Покупатели мойву влёт раскупили.

Муж да жена одного сапога пара. Клавдия Кырсантовна Рублёва вечно коровой своей Танькой хвалится. Она-де такая удойливая, коромыслом молоко затаскиваю. Ведра два, должно быть, за день даёт. А жиру-де столько, что молоко почти как сливки, и свинка так отъелась, что не сдвинуть. Пусть врёт, но вот из простокваши самогонку гнать и деревенских мужиков спаивать – за это надо наказывать. Ведь ночь-в-полночь мужики к Рублёвым за выпивкой бегут. Участковый прикормленный, мер не принимает, хоть самому с гвоздодёром к ним иди и порядок восстанавливай.

Петр Акимыч без принуждения сознался, что любит присочинить, но грехом это не считает. Скорее, наоборот, таким образом мечта скорее становится явью. Вот в прошлом году похвастался перед председателем колхоза, что на отстающей ферме на свой страх и риск часть коров заменил козами и результат налицо: корм расходуется в три раза меньше, хотя удой такой же, как у холмогорок, а жирность доходит до пяти процентов. «Козеферма – это скачок в светлое молочное будущее. Все на козефермы!» – призывал сельчан Рублёв. И что вы думаете, сейчас в их колхозе «Расцвет капитализма» три козефермы, дающие до пяти миллионов прибыли в год. Петра Акимыча заслуженно называют лучшим козоводом района.

К Клавдии Кырсантовне на хромой кобыле не подъедешь, поэтому с гвоздодёром пришли: дескать, козья твоя морда, почему всё время и втихомолку мужиков спаиваешь дрянной самогонкой. А она вовсе не испугалась, на дыбы встала и демонстративно заявила, что «самогоночку гнала, гоню и гнать буду; врала, вру и врать буду, и никто мне не указ». Не всё-де другим наживаться на водке, я-де если и продаю, то чтобы дочку на экономиста выучить; и к тому же самогонку варю не из опила, а из чистого зерна. Мою, говорит, продукцию смело можно отметить знаком качества.

Вот какого тумана напустила Рублёва. Господь ей судья! Вы же, уважаемые граждане свободной России, не очень ругайте Клавдию Кырсантовну. И Петр Акимыч большого осуждения не заслужил. Пусть себе хвалятся ли, врут ли, мечтают ли – вреда большого от них нет. Не то, что от зятя Рублёвых Степана Перфильевича Седых, который является главой района и своими выступлениями в газете «Ростки демократии» искажает местную действительность. Например, в пятничном номере чёрным по белому прописано: «У нас слово с делом не расходится, и мы любим край незамерзающих родников. Нефтедобытчики из месяца в месяц перевыполняют задания. И другие предприятия работают ритмично. Не отстает сельское хозяйство, где надои на корову превысили 3800 литров в год. Среднемесячная зарплата по району составляет свыше десяти тысяч рублей в месяц. Количество безработных неуклонно снижается и составляет один процент от трудоспособного населения. Нет лучше родимой сторонки». Кто спорит, действительно, нефтяники работают неплохо, но нефть уходит из района, и все деньги оседают в центре. Газификация проводится, но по-прежнему большинство населения имеет удобства во дворе, печи топятся дровами, вода носится коромыслами. За годы переходного периода развалились пять предприятий, не построено ни одного. Надои повысились, но по сравнению с 1990 годом, количество рогов и копыт на порядок меньше. Ох уж эти лукавые цифры о зарплате, когда начальник получает в десятки раз больше доярки, которая довольствуется тремя тысячами рублей. Безработица процветает, в каждом поселении из тысячи работоспособных двадцать процентов живут за счёт пенсионеров-родителей. За свою похвальбу Седых ежемесячно получает солидные премии. Вот такие коврижки, уважаемые плебеи, цари царей и прочее крапивное семя. Если мне не верите, то плюньте в левый глаз.

Всё-таки напрашивается вопрос, какого наказания заслуживает первый пуповоз района Седых? Казнить или помиловать за искажение действительности? Есть мнение наградить Почетной грамотой и месячным окладом за любовь к родному краю. За вранье оклада лишить, а грамоту оставить. Кто против? Единогласно, при одном воздержавшемся.

Почему нас всю жизнь водят за нос? По Ленину, кремлевскому мечтателю, мы давным-давно уже должны жить при коммунизме. Кто-то обещал каждой российской семье по трехкомнатной благоустроенной квартире. В грудь себя бил и клялся голову положить на рельсы великий пуповоз великой России, если он не сдержит слово. За враньё бы ремнем понужнуть…

Но тихо, дорогие господа своей судьбы, «не мы такие, а жизнь такая», как любит повторять бригадир молочной фермы Петр Рублёв. Ещё декабрист А. Муравьёв, криво усмехаясь, констатировал, что «характерная черта начальства, хоть маленького, хоть большого, – это ложь, и лгут все – от суверена до последнего подданного». Писателя Бориса Пильняка никто не заподозрит во вранье, и он мудро заметил: «Беру газеты и книги, и первое, что поражает в них – ложь всюду. Лгут все… вся нация русская. Что это? Массовый психоз, болезнь, слепота?»

А чёрт его знает, что это такое! Лучше послушаем Петра Акимыча: «Шёл я по лесу. Осень, гроздья рябины такие, что листвы не видно. Сердце охотника не обманешь – выстрел! – и десять рябчиков падают к ногам. Одиннадцатый и двенадцатый улетели недалеко…» Не будем ругать Рублёва, простим Клавдию Кырсантовну. Они врут ради собственного удовольствия и чисто житейского интереса. Терпимо отнесёмся к выступлениям главы района в периодической печати. Ведь в конечном итоге Седых формирует положительный имидж своей родниковой родины. Сильных мира сего тоже можно понять. Ну и что, что хвалимся, приукрашиваем действительность, выдаем очевидное за невероятное, врём… – это ложь во благо. Великая Россия всеми фибрами души рвётся к идеалу. Мы рады обманываться, потому что от этого получаем радость и ясное осознание неизбежности исполнения замыслов. Что бы ещё такого умного сказать… Не будем мудрствовать, «бы» не мешает – Красная Армия всех сильней. Кто не согласен, пусть плюнет мне в правый глаз. То-то же, ложь во благо – это вам не сушёный урюк, а факт действительности. Суровой и прекрасной одновременно.

Ну что же, уважаемые господа пуповины самой матушки земли! Всё-таки хочется напоследок сказать очень-очень умное. Но вы ведь мне не поверите и плюнете-таки в оба моих глаза. Поэтому в качестве эпилога приведу слова великого Гёте: «Нужно постоянно повторять истину, ибо ложь вокруг нас тоже проповедуется постоянно и не только одиночками, но и массой». Хоть ложь во благо, но сути своей отрицательной не теряет. Вот так, крапивное семя, а верить или репу чесать – это каждый сам решит.

 

 

Синяк

 

На днях это случилось, всего-то три недели назад. Шёл Коля Барышников домой и чувствовал под рукой родное тепло. Нет, не Клавкино, она баню топит. В кармане тихо-тихо бултыхалась сорокоградусная приятность. Сладко бултыхалось и в груди у Барышникова от предвкушения жаркой банной истомы. Пойдут, конечно, с Клавкой и заодно попарятся. После как обсохнут, он чарочку нальёт за здоровье жены, тещи, тестя и соседей Скворцовых, что справа от них живут. А за здоровье Тимохиных, которые слева дом отгрохали, может, не выпьет. Зависит о того, пошлёт ли супруга за второй чекушкой. Пошлёт, наверно, потому что после бани пива захочет, а водку она не признаёт… пока две полторашки под воблу не опустошит.

Такие вот приятные мечты, как дым, крутились в барышниковской голове. Предвыходное настроение не могло испортить даже обещание прораба Максимыча разобраться с ним за вольнодумство. Но нынче не тоталитарный режим, можно смело, без оглядки, критиковать как дворника, так и президента. Не забывая при этом, что молчание – золото.

«Ёлы-палы, друг-сундук, золотые яйца!» – из-за последнего дома, как морж из проруби, вынырнул Толя Птицын. Вы должны его знать, таких как он, в переходный от социализма к капитализму период стало как клюквы на бескрайних кировских болотах. В своем обычном виде – совсем никакой, пьяней вина, но ветру не поддается. Выручи, говорит, Коля, ёлы-палы, друг-сундук, золотые яйца, не дай сгинуть, заставь за тебя молиться и свечку поставить в престольный праздник.

Чё на него, беспутого, сердиться. Толя Птицын так-то безобидный, все алкаши такие, пока их не обидишь. Жалко. Конечно, жалко, ведь чекушка-то на свои трудовые куплена. Не красно солнышко Коля Барышников, всех не обогреет, всех не опохмелит.

- Ёлы-палы, Барышников, будь ещё раз человеком, плесни чарочку. Знаю-знаю, что прошлый раз угощал, не оскудеет твой марксистско-ленинский карман. Нальешь рюмашечку, а приобретёшь друга. Наливай, кум, с этого не обеднеешь. Я тебе больше скажу. Вижу, смурной ты, али кто обидел?! Стресс, значит, замучил. Сделаем, как в Японии: там знаешь, как стресс снимают? В каждом цехе в комнате отдыха и ненависти резиновый манекен начальника установлен. Обидели тебя, пошел туда и настукал начальству по мордам, и – нервы в порядке, - что и говорить, болтать Птицын большой мастер.

А что Коле Барышникову терять, кроме подпорченного настроения и ста граммов водки. Характер слабый, налил рюмашку и в сторону, на пенёчек поставил. Рукав «пенжака» закатал и Толе Птицыну под глаз синяк поставил боксёрским своим кулачищем. Тот даже в лопухи покатился, но поднялся быстро, потому что выпить хотел. Но это Барышникова уже не интересовало, его баня ждала. Ну и Клавка тоже, а кого ей ещё ждать, он у неё один. Супруг законный.

Не отошел и за угол, а это где-то полверсты будет, как за спиной топот услыхал. Не мустанги, конечно, скачут. Не прерии ведь, а своих лошадок, как врагов народа, извели. Ясное дело, что Толя Птицын на крыльях своих опохмелённых летит. Коля Колич, говорит, так патриоты родного края не поступают. После первой вторая рюмашка полагается, а потом ещё одна, так как Бахус троицу любит. А Птицын как привяжется – трактором ДТ-75 не оттащишь. Уж лучше налить и дальше чесать. Не домой, обратно в магазин, от чекушки ничего уж не останется.

Налил Коля Барышников вторую чарку и на землю поставил. Рукав «пенжака» засучивать не стал и тычком аккуратно поставил второй синяк под другим глазом. Толя Птицын на этот раз лопухи искать не стал, пошатнулся только и к рюмке потянулся.

Коля Барышников ему ещё налил, посмотрел на синее лицо Толи Птицына и больше бить не стал. Зашел за угол, осмотрелся и огородами к магазину пошел.

Теперь, когда Птицын встречает Барышникова, сердечно его благодарит. Ты, говорит, Коля Колич, человек с большой буквы: хоть и избил меня до синяков, но опохмелил, умереть не дал. И по привычке просит, чтобы стаканчик плеснул. Мол, с этого не обеднеешь. Но Барышников показывает кулак, Птицын понимающе кивает, и они расходятся. Не как в море корабли, встретятся ещё не раз.

 

 

Только утро жизни прекрасно

 

Не всегда золото бывает в чистом виде. Радость соседствует с печалью, а смех сквозь слёзы сопровождает нас…

Только утро жизни прекрасно. Мама будила: «Вставай, сынок, петух уже прокукарекал, солнышко взошло, трактора гудят. Вставай!» Андрей потягивался, чувствовал её тёплую ладонь, отбрасывал одеяло и выбегал в огород. Солнышко дымное, среди туманов, вставало, обещая светлый день. Андрюха пил теплое молоко, хлеб засовывал в котомку, хватал велосипед и выбегал на улицу. У околицы, у освещенных солнцем темных лип, уже ждали Мишка с Серьгой.

Они ехали просёлком. Лес был пронизан светом и теплотой, хотелось петь. «Вперёд, сыны Эллады!» – кричал Андрей, и Мишка с Серьгой орали вместе с ним на весь лес. Наверно, зайка от страха вздрагивал. Блестела роса на траве, в тени, куда ещё не проникли лучи солнца. Белой подковой завиднелась река. Скорей закинуть удочку, и вот уже пляшет на крючке шаклея, сонно отмахивается хвостом колючий ёрш. К обеду бидончик почти полон. Ребятишки садятся кружком и вываливают еду в кучу. Чуть поддувает ветер, далеко-далеко хмурятся темноватые облачка. Тихо погромыхивает ли, стук дальнего поезда ли слышен. Хорошо лежать, смотреть в синее бездонное небо и не думать ни о чём.

«Вставай, сынок, петух уже прокукарекал, солнышко взошло, трактора гудят. Вставай!» – будит мать. Андрей лениво потягивается. Не хочется вставать, но надо. Альма матер ждёт своего преподавателя. Дарья Петровна хлопочет у стола, намазывает хлеб маслом. Отец тоже уже давно встал, жаворонок потому что. «Непобедимому среди слабых!» – шутит он, собираясь в гараж, где его ждут такие же пенсионеры на партию в домино.

Летели годы, а некоторые двигались черепахой. Андрей, теперь уже Андрей Дмитриевич, стал кандидатом наук. Лет десять считался завидным женихом. Дарья Петровна устала просить: «Женись, сынок, ведь годы уже, хочется перед смертью внучат понянчить». Отец неопределённо хмыкал, с неохотой говорил, что всякому овощу своё время, а если напрямки, то брак – это слово нехорошее. Андрею Дмитриевичу и без жены было хорошо, благо женщин на кафедре хватало. Студентки строили глазки, но с ними сходиться было хлопотно, а этого он не любил.

Когда ему стукнуло 45, Дарья Петровна уже о женитьбе разговоры не заводила. Даже оправдывала сына. Придёт, дескать, в семью такая деловая, и прописывай её в квартире горбом заработанной. Андрей Дмитриевич помалкивал, а отец многозначительно поднимал палец: «Сциенциа потенциа эст», что с латинского означало «Знание – сила».

Как вешние воды уходят, так и к старости дело подвигалось. К Андреевой. И он удивлялся, когда на улице его называли батей или дедом. Не стало матери, через полгода отца. Первый раз Андрей Дмитриевич встречал Новый год один. Подошёл к зеркалу, глянул на него с плешинкой, потолстевший, обрюзгший, но знакомый двойник: «Ну, здравствуй, старина, с Новым годом, с Новым счастьем». Но его, счастья, не было, и теперь на него не заглядывались кандидатши, а студентки не строили глазки. Отвергнутые когда-то дамы его тихо ненавидели, он стал мелочный, злой. Неслучайно студентки регулярно дарили ему перед сессией кулек с копеечными монетами: знали, что выше тройки и четвёрки не поставит, хоть семи пядей будь во лбу.

Иногда, летом, когда начинала клевать рыба, и студенты не мешали спокойствию, Андрей Дмитриевич ходил счастливый и думал, что не вся ещё жизнь прожита. Шалишь, брат, думал он, рано списывать на пенсию, мы ещё докторскую защитим. Зря бодрился, приболел, потом врачи что-то серьёзное нашли, и пришлось выйти на пенсию. Прямо говоря, в те же дни 60 стукнуло.

Вечером он один сидел за столом, накрытым белой скатертью. Стояла бутылка шампанского, один фужер, шоколад и разные салаты. Андрей Дмитрич был одет в лучший строгий чёрный костюм с галстуком в белую полоску. Он подошёл к зеркалу и остался доволен собой: из-за болезни он похудел, постройнел и для своих лет выглядел молодо. Недаром утром соседка посмотрела на него многозначительно. О женщины, он помнит их взгляды. Зря, наверно, что не женился. Бегал бы по квартире сын-пузан или дочка с косичками. Он грустно улыбнулся: «Где там, они бы, если были, давно оперились, а он внучат нянчил». - Здравствуй, сынок, с днём рождения. Смотри, какое солнце за окном. Счастья тебе, сынок! – голос матери давно замолк, и магнитофон работал в холостую.

Счастья? Позднего? Он выпил бокал шампанского, закусил горьким шоколадом. А почему бы и нет? Пока жив, человек надеется. Но, так или иначе, только утро жизни прекрасно.