Сегодня суббота. Олечка, проснувшись, лежит с закрытыми глазами. Дни недели она еще не знает и не умеет определять, но субботу и воскресенье распознает по запахам.
Сегодня суббота, потому что пахнет обувным кремом. Это папа, встав раньше всех, начистил обувь, выстроив ее в коридоре в длинный ряд. Первыми стоят папины хромовые сапоги. Потом мамины туфли-лодочки. Затем ботинки братьев, туфли сестры Гали и ее, Олечки, красные ботиночки. У Гали туфельки тоже красные. И, чтобы чистить их обувь, даже есть специальная щетка для красного крема.
Среди недели обувь по необходимости моют и чистят себе сами. А по субботам папа наводит блеск на все штиблеты, как он сам говорит. И они действительно блестят.
По субботам мама не будит Олечку — спи сколько хочешь. Среди недели она будит всех: папу на работу, старших в школу, Олечку — посмотреть за Ванюшкой, потому что у самой много дел и забот. А по субботам Олечка встает когда хочет. В этот день занятия в школе заканчиваются рано, и братья с Галей спешат домой, где уже вовсю идут приготовления к семейной прогулке. Мама завязывает бантик Олечке, надевает на дочек нарядные платья. Братья тоже одеваются нарядно. Все идут на улицу. Впереди папа катит коляску, за которую с боков держатся братья-школьники. Сзади мама ведет за руки Галю и Олечку. Так семья идет сначала в один конец улицы, здороваясь и коротко разговаривая с соседями, потом в другой конец, где есть спуск к парку культуры, расположенному на берегу пруда. В парке каждый выбирает аттракцион по душе. Олечка идет на карусели, где сидит на лошадке и, проезжая мимо ждущей ее семьи, весело смеется и машет рукой, и ей машут в ответ.
Галя катается на цепочной карусели, сидя в кресле, летящем по воздуху. Ей тоже семья машет, а она — в ответ. Олечка, видя летящую по воздуху сестру, машет ей двумя руками, прыгает, радостно смеется, испытывая гордость за такую смелую Галю, которая не боится парить по воздуху, когда у Олечки от всего этого дух захватывает!
Затем все идут в тир, там братья и папа стреляют из духовых ружей — духовок. Директор тира, инвалид на протезе, здоровается с папой за руку, отсчитывает пульки, всегда приговаривая:
— Ну, я тебе призовые сразу отсчитаю, не промахивался еще.
Папа возражает:
— Наперед ничего загадывать нельзя. Как заслужу — так отсчитаешь.
Хорошо стреляет не только папа. Братья тоже мастера стрельбы, поскольку дома есть духовое ружье, которое лежит под диваном. Брать его может только папа. Он, если братья не провинились в течение недели, после обеда в субботу выносит духовку на улицу, вешает на огородный забор самодельные мишени, и начинается соревнование на меткость.
Смотреть и участвовать приходит вся улица. Соседские мальчишки и мужики распределяют очередь надолго вперед — из одного ружья всем желающим в один день не пострелять. Вот и организуется очередь из охотников. А остальные заинтересованно и эмоционально наблюдают.
После тира семья идет к лотку мороженщицы, у которой папа покупает каждому по вафельному стаканчику. С мороженым идут на летнюю эстраду, где в выходные с утра до вечера играет духовой оркестр. Есть небольшая площадка для танцев, там вальсируют пары, мама с папой в том числе. Олечка даже немного стесняется, когда папа кладет маме руку на талию, другой берет мамину руку, а она кладет ему свою на плечо и они начинают кружиться. Папа во время танца наклоняется к маме, что-то говорит ей на ухо, а она или смущенно отворачивается, или смеется, откидывая назад голову. Домой возвращаются к обеду. После него, если погода хорошая, папа выходит с баяном на улицу, садится на лавочку возле ворот, начинает играть и петь. Почти всегда первая его песня — «Когда б имел златые горы и реки, полные вина…».
Подтягиваются соседи, и вскоре улица заполняется народом всех возрастов. У двоих соседей есть гармони. В том числе у однорукого дяди Кузьмы. Он приносит свою, садится, ставя себе на колени, опирается на нее единственной рукой, слушает, подпевает, и иногда у него на глазах слезы, которые он старается незаметно смахивать.
Олечка стесняется танцевать, а совсем маленькие и совсем взрослые — танцуют. Прямо перед домом или на дороге. Очень смешно пляшет любитель танцев и едва ли не самый активный их участник двухлетний сосед Сережка: он кружится, приседает, ставит руки в боки и раскачивается. Мама говорит, что и Олечка, когда была такой же маленькой, плясала под папину музыку. Но Олечка не помнит. Конечно, совсем ведь маленькая была, несмышленая. Сейчас она уже большая девочка и снисходительно улыбается, глядя на уморительного в своей пляске Сереженьку. Его страсть к танцам общеизвестна: где бы и какую бы музыку он ни услышал — будь то гимн Советского Союза или колыбельная — он бросает все свои малышовые дела и самозабвенно пускается в пляс. Над этой его слабостью иногда подшучивают подростки: если видят играющего на улице Сережку, возящегося в песке с ведерком к примеру, они выставляют радио на подоконник, включают его на полную громкость, и, услышав любые музыкальные аккорды, малолетний танцор отрывается от своего занятия, которому только что увлеченно предавался, ставит руки в боки — и пошел плясать! Даже не верится, что и Олечка была когда-то такой же маленькой и смешной. А сейчас она уже настолько большая девочка, что ей доверяют присматривать за малышами.
Вот и в песенно-плясовых забавах возле ворот не обходится без Олечкиного попечительства над младшими. Особенно когда грядут какие-нибудь праздники. Тогда папа говорит Олечке:
— Ну-ка, доченька, разучи-ка с ребятами песенку про елочку, а то Дед Мороз им подарок не даст, если они ему не споют.
Или надо разучить про каравай, например. Вот и приходится Олечке браться за это хлопотное дело. Как же можно оставить малышей без подарков? А попробуй научи водить хоровод и петь детишек, которые ходить и говорить-то только начали! Олечка, насупив бровки, ставит малышек в круг, показывает, как надо водить хоровод, и учит петь «Елочку». И они поют:
В есу ядиясь ёяцька…
Ведь смешно и неправильно! Надо петь:
В лесу ладилась ёлоцька…
Или вот еще очень трудно было разучить танец-песню «Мы матрешки — вот такие крошки. У нас красные сапожки». Это надо петь, поставив руки в боки, приседать, показывая, какие крошки эти матрешки, а потом делать движения ногами «пяточка — носочек, топ-топ-топ, пяточка — носочек, топ-топ-топ». Мало того что почти все Олечкины подопечные смешно пели:
Мы матёски — вот такие коски, —
так еще и упал кое-кто, когда делал «пяточка — носочек». За это папа и дядя Федор, аккомпанировавшие танцевальной группе на баяне и гармошке, упрекнули Олечку:
— Что это у тебя ансамбль песни и пляски на ногах не стоит? Умаялись на репетиции? До упаду дотанцевались?
Будто Олечка виновата. Она тоже умаялась: надо поднять упавших, успокоить, а то вместо пения того и гляди реветь начнут. Одним словом, забот и волнений у Олечки хватает. Но они ей даже нравятся. Она мечтает быть воспитательницей в детском саду, чтобы возиться с малышами. Такие они смешные и уморительные! И Олечку любят и слушаются.
Песни и пляски у ворот продолжаются дотемна. Самых маленьких, конечно, уводят или даже уносят, сморенных, домой пораньше. А Олечка почти всегда сидит до конца, пока папа не встанет и не пойдет домой. А следом за ним и соседи расходятся.
Хорошо проходят субботы! Олечка любит их. И воскресенья любит.
Воскресенье она тоже узнает по запаху. Пирогов. Тоже еще лежа в постели с закрытыми глазами, только проснувшись, она знает, что это — воскресенье. Вкусно пахнет пирогами, которые мама печет в русской печке. Когда Олечка встает и идет на кухню, на столе уже стоит пирог с капустой, накрытый чистым полотенцем, шаньги с картошкой, ватрушки с творогом. Маме помогает старшая сестра Галя — она смазывает выпечку растопленным сливочным маслом, в которое макает связанные пучком гусиные перья. Если не всё еще смазано, такое нужное и важное дело доверяют Олечке. И она, насупив бровки и высунув язык, мажет шанежки, которые делаются еще румянее и красивее.
Папа приходит с братьями с уличной зарядки, в качестве которой может быть пиление или колка дров, в самый разгар женских хлопот и сразу отмечает:
— Какие у нас хозяюшки молодцы! Сноровистые, ловкие, дружные! Каких пирогов напекли! Ай да мастерицы!
Последним достают из печи рыбный пирог. Все садятся за стол в зало, у каждого — по кружке молока, и начинается вкуснейшая трапеза.
По воскресеньям на пироги часто приходят гости: тети и дяди с детьми, знакомые и сослуживцы. Бывает, и сами всей семьей отправляются в гости.
Иногда папа ведет всех детей на утренний сеанс в кинотеатр. Он покупает билеты, дети идут в зал одни, а по окончании папа их встречает и расспрашивает, о чем фильм. Перебивая друг друга, все начинают рассказывать. И, если слушать каждого по отдельности, можно подумать, что речь идет о разных фильмах.
Как-то, когда уже начался учебный год и старшие пошли в школу, в которую Олечке еще было рано, папа после ужина сказал, что ему дали путевку в Крым, куда он может взять с собой одного ребенка. Все вместе решили, что школу пропускать нельзя, Ванюшка — совсем маленький, поэтому поехать может только Олечка. Она очень обрадовалась. Ведь ехать надо на поезде, который она пока видела только в кино.
Для этой поездки купили большой чемодан и ремни к нему. Мама сшила Олечке новое платье и купальник. Был куплен разноцветный резиновый спасательный круг. В Крыму есть море, и там можно купаться, а брать туда резиновую камеру от колеса, с которой купаются на пруду братья, несолидно, как сказал папа.
Самое первое, что понравилось Олечке в путешествии — это езда на поезде. Так бы ехала и ехала! И не надо никакого моря. Тем более что море — это как их пруд, только больше. Но Олечка всё равно будет плескаться, как и на пруду, только у самого берега. Так зачем ей еще больше, чем пруд?
В поезде поили чаем из стаканов в железных подстаканниках, как у бабушки Дарьи. Ужасно интересно было смотреть из окна. А когда поезд останавливался, папа покупал на платформах у бабушек яблоки, груши, и всё было очень вкусно.
Но и на море Олечке понравилось. Сначала они пришли в комнату большого дома, который назывался санаторием. Комната была огромной, и в ней — большой балкон, с которого было видно много диковинных деревьев, цветов, всякие скульптуры, как на аллее в Олечкином городе.
Когда пришли к морю — оно оказалось без противоположного берега и с большими волнами. На пляже было множество людей. Никто не купался. А Олечка набрала много очень красивых камушков в подарок всем.
Потом, когда море успокоилось и купаться стало можно, Олечка диву далась, что попавшая в рот вода оказалась соленой. Кто же ее посолил? Какие-то хулиганы, наверное.
Пока Олечка бултыхалась в воде, папа всегда стоял рядом или играл с ней, таская за руки по воде, учил плавать и нырять с его плеч. Олечка научилась лежать на воде — как на кровати, прямо на спине!
Папа и дома нежил Олечку, а тут просто избаловал ее мороженым, фруктами, аттракционами.
Все знали, что Олечка — папина любимица. Нет, ей не доставалось больше гостинцев или нарядов, ее отчитывали и хвалили так же, как и всех. Но особое отношение к ней папы чувствовали все. Олечка гордилась этим и нисколько не удивлялась особому расположению к ней папы. Да потому что она — Олечка! Хорошая девочка. И Галя, конечно, хорошая, но все-таки она — Олечка.
Она не знала, что когда мама ее рожала, то возникли сложности и врачи говорили, что, вероятно, придется выбирать, кого оставлять, а кем пожертвовать. И папа, узнав об этом, твердил: «Жену, жену спасайте! Жену спасайте!».
Спасти удалось обеих. Но папа, чувствуя вину перед дочкой, как бы искупал ее особой любовью и нежностью.
По приезде домой Олечка была нарасхват с рассказами о Крыме, о море и у подружек, и у соседей. Она без устали говорила о том, какое море, о невиданных деревьях, цветах, о том, что она поехала в летнем платье, а с поезда сходила уже в пальто.
Олечка выучила новые песни, которые передавали по репродукторам на приморских улицах. И когда папа вышел в очередную субботу с баяном и заиграл, запев одну из них, Олечка подхватила его призыв подпеть:
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось…
Эту песню никто на улице не знал, кроме папы и Олечки. И этим обстоятельством она была очень горда, как и поездкой на юг.
…В тот день Олечка с папой пошли в магазин за портфелем и пеналом. Решили, что, хотя ей только шесть лет, она уже может идти в школу, поскольку выучила буквы и умеет считать до десяти.
Старшие гостили в деревне у бабушки, куда должна была отправиться и Олечка с мамой и Ванюшкой. Но из-за болезни дочки в городе осталась и мама.
Портфель и пенал были куплены в «Детском мире» на Олечкин выбор: красный кожаный ранец с золотыми застежками и деревянный пенал с нарисованным на нем Буратино. Олечка несла портфель сама и была этим очень горда. Они остановились у дороги и стали дожидаться зеленого сигнала светофора. Держа папу за руку, Олечка засмотрелась на парившего в небе воздушного змея. Похожие мастерили и ее братья с другими мальчишками с улицы, собираясь во дворе, слушая советы и рекомендации папы. Змеи были разными по форме, раскраске и умению летать. Олечка, задрав голову, смотрела в небо и думала, что уже соскучилась по отдыхающим в деревне братьям и сестре.
Она не успела ничего понять и увидеть. Папина рука вдруг дернулась и отбросила ее, Олечка полетела, стукнулась об асфальт и от неожиданности и боли даже не сумела закричать. Но шума и криков было достаточно и без нее: гром, скрежет, ор…
Она наконец пришла в себя, заревела, встала, заметив кровь на разбитых коленях и локтях, заревела еще громче, стала искать глазами папу, но видела лишь множество людей, грузовик… Она побежала к тому месту, где они стояли и, пробравшись между людских ног, увидела лежащего на земле мужчину. На лице у него была кровь, поэтому его нельзя было узнать. Но сапоги, галифе и китель были папины.
Олечка никогда не видела папу лежащим на земле. Так лежит иногда пьяный сосед дядя Матвей. Она подошла к отцу, стала трясти его за окровавленную руку, отчего в крови оказались и ее руки, и закричала:
— Папа, папа! Вставай! Ну папа!
Кто-то взял ее на руки, но она стала кричать и вырываться.
…Папа лежал на большом обеденном столе в алом гробу. На лбу у него была белая повязка. Возле гроба всё время сидели тети, соседки, бабушки в черных платках. Все плакали. Кроме мамы. Она не плакала и ничего не говорила все дни, пока папа лежал в гробу.
В доме были завешаны все зеркала. Выключено всегда работавшее радио. Свет горел в доме и по ночам. Однажды Олечка проснулась от странных звуков из зала. Она встала и босиком пошлепала туда. Мама стояла возле гроба, обняв его, положив голову на грудь лежавшему в нем папе, и тихонько выла. Черного платка, все эти дни повязанного на маме, не было. И Олечка увидела, что коричневые мамины волосы, обычно заплетенные в косы и уложенные на голове «короной», сейчас распущены и стали как у Снежной королевы — белые-белые. Такие еще бывают у бабушек. Но ведь мама — молодая…
Олечка забралась в свою кровать, залезла под одеяло и заплакала. Вообще Олечка уже очень соскучилась по папе. Он был здесь, дома, но не возился с ней, не играл на баяне, не пел, не читал ей книжки, не щипал ее за щечки, не брал на руки… Когда Олечка смотрела на лежащего на столе папу, она думала, что он в конце концов встанет. Ей сказали, что он умер. Но что такое умер? Вот он, папа, в комнате, как будто спит, просто крепко. Олечка даже, когда никого не оказалось рядом, подвинула к столу свой стульчик, встала на него, дотянулась до папиного плеча и стала трясти его, надеясь разбудить. Когда папа спал, в доме запрещалось шуметь, даже разговаривали только шепотом. Иногда Олечка, если мама не видела, подходила к спящему и начинала его трясти, чтобы он проснулся и играл с ней. Порой папа спал так крепко, что разбудить его не удавалось. Но бывало он, не открывая глаз, хватал Олечку, подбрасывал ее в воздух, потом сажал себе на грудь и начинал щекотать, бороться, играть в «козу рогатую». Олечка от неожиданности вскрикивала, весело хохотала, пыталась вырваться… Вот и сейчас, тормоша папу, она надеялась, что он схватит ее и усадит себе на грудь. Но он продолжал неподвижно лежать.
Потом были похороны. Папу вынесли на улицу, где сто-яло огромное количество людей. Как на демонстрации.
Олечка любила ходить на демонстрации, куда папа брал всех детей. В такой день Олечка просыпалась от музыки, звучавшей из репродукторов на улице. Мама собирала их, особенно нарядно одевая: Гале заплетала красную ленту в косу, Олечке завязывала бант, братьям надевала белые рубашки.
Брались разноцветные шары, которые накануне вечером надували папа и братья, веточки деревьев с привязанными к ним бумажными цветочками, которые вырезали из салфеток. Мальчики брали самодельные красные флажки, которые тоже накануне мастерили всей семьей. Папа вскидывал на плечи баян и, наигрывая, шел к своей конторе, где собиралась колонна его предприятия. Там уже было много людей, в том числе детей, они веселились, пели, танцевали. Потом все шли, кричали «ура». Под конец папа садил уставшую Олечку на плечи, она держалась за его голову, а он продолжал играть на баяне.
Когда веселые, радостные возвращались домой, мама ждала с накрытым столом, на котором стояли неизменные в Первомай пироги.
И вот на улице, куда вынесли гроб с папой, народу было как на демонстрации. Но никто не пел, не веселился. Заиграла музыка. Но очень печальная. Люди двинулись. Вперед несли подушечки с наградами, которые папа редко надевал, и они хранились в маминой шкатулке вместе с ее единственными бусами. Затем шли люди с венками. За гробом шла мама со своими сестрами, державшими ее под руки. Потом шла Олечка с Галей, тоже в черных платочках, Егорка с Олегом.
Сначала все двигались по немощеной улице, потом вышли на большую асфальтовую дорогу и шли по ней. Потом стали рассаживаться в автобусы и машины. На один грузовик поставили гроб. Туда же залезли мама с тетями и старшие дети. Олечку хотели посадить в автобус, но она заплакала и запросилась в грузовик вместе со всеми. Ее посадили туда на лавочку, и она во время езды не отрывала глаз от папы, который шевелился. Шевелилось лицо, шевелились руки, когда машину мотало и она подскакивала на ухабах. Олечке казалось, что папа вот-вот откроет глаза и встанет. Он не умер! Он шевелится!
Приехали в лес, где было много крестов. Папу принесли к вырытой яме, опустили гроб на землю. Люди стали говорить о том, какой папа замечательный человек, как все его любили и уважали. Все его жалели и ругали пьяного водителя грузовика.
Все ревели. Кроме мамы. Потом папу накрыли крышкой, заколотили ее, стали опускать гроб в могилу. Мама, бросив горсть земли, стала падать, но ее подхватили. И вдруг Олечка поняла, что больше не увидит своего папу. И закричала.
…Очнулась она в автобусе на коленях у тети Маши. Они подъехали к зданию, куда папа водил Олечку на елку. Олечка удивилась: ведь не зима же! Но в зале, где обычно посередине была елка, стояли столы, за которые все расселись и стали кушать и опять говорить, какой папа хороший человек.
Когда пришли домой, мама легла на диван. Прямо одетая. А потом приехала «скорая» и ее увезла. Мама была полная. Она такая уже была. Тогда папа ее увез куда-то, а привез уже худую и с Ванюшкой. Папа говорил Олечке, что, когда она пойдет в школу, у нее будет еще один братик или сестренка. Но в школу она еще не пошла, а тетя Груня, мамина сестра, сказала на следующий день, как маму увезла «скорая», что у Олечки появилась сестренка.
Олечка вышла на улицу. Во дворе сидела соседка тетя Капа. Увидев Олечку, она подошла к ней, обняла и заплакала. Вышедший дядя Никодим стал ее отчитывать:
— Напугала ребенка, успокойся.
Но и сам он был очень грустный.
Вообще в последнее время все взрослые, когда смотрели на Олечку, становились печальными, старались погладить ее по голове или опускали глаза. Раньше, глянув на нее, все улыбались. А сейчас все смотрели жалостливо и даже испуганно.
Олечка пошла за ворота. Там Валерка Мильчаков возился в компании мальчишек со своим самокатом. Ни с того ни с сего он вдруг предложил:
— Олечка, хочешь, мы тебя покатаем?
Но она не хотела. Она пошла по своей немощеной улице, повернула на тротуар, дошла до угла, опять повернула, встала у дороги и узнала место: на той стороне они стояли тогда с папой, чтобы перейти на эту сторону. Улица была пуста. Шли две женщины. И Олечка услышала, как одна сказала:
— Смотри! Седая девочка.
Олечка оглянулась. Но вокруг никого не было. Только эти две тетеньки и она, Олечка.