ФОКУСЫ СМЕРТИ

  

— Ты готов? — спросила Вероника, выглянув из своей комнаты.

Юрий Габоев, в чёрном смокинге с бабочкой на белоснежной манишке, последний раз оглядел содержимое футляра для виолончели: ствол, приклад, оптический прицел, глушитель. В отдельных углублениях в красном бархате — четыре бронзовых блестящих гильзы с красноватого цвета пулями. 22-ой калибр. Он любил его. Никакого звука, мягкая отдача. И двадцать тысяч в кармане.

— Готов, дорогая, — сказал он и закрыл футляр.

Вероника вышла, и сердце его — сердце профессионального киллера — ворохнулось. Как всё-таки хороша эта женщина! Идеально сложена, в движениях — царственная, лицом — богиня. Большие серо-зелёные глаза, красиво очерченные губы, роскошные, красно-золотого отлива волосы, рассыпанные по мраморным плечам.

У них договор: Фокусник — их последнее дело. После чего оба они выходят из игры. На этом настоял сам Юрий. На первое время они обеспечены. Дом в Испании на её имя, а неподалеку, всего в получасе езды, на берегу моря, его ресторанчик, там сейчас заправляет толстый грек Ставракикас. После той сказочной ночи в Биарице (сначала «Кафе де Пари», потом жарко натопленная спальня, ты помнишь, ты помнишь, Стрелок?) он перевёл почти все свои деньги на их общий счет. «Не боишься? — спросила она, изнеженная, ленивая богиня на тёмном атласе простыни. Он ответил: «А ты?..»

Они были достойные партнёры. Во всём. И настала пора закончить со всеми грязными делами. Пусть эти идиоты продолжают взрывать друг друга, расстреливать в спину и в упор, топить, душить, жечь утюгом, выкалывать глаза, травить цианидами… Им всегда мало денег, они дорвались, они не могут остановиться. Но это их проблемы! Он же с Вероникой твердо решил: Фокусник — последний заказ. В конце концов, он — снова займётся виолончелью. Он любит музыку. Конечно, до Ростроповича или «виртуозов» ему далеко. Но когда тебе нравится женщина, струны звучат под смычком так нежно…

Он посмотрел Веронике в глаза. Они мерцали своей волшебной влагой, это была морская волна, остановленная в тайне нераскрытой глубины.

— Что ж, идём.

Набросив на плечи колонковую горжетку, Вероника взяла его под руку. В большое, в полстены, зеркало они оглядели себя. Великолепная пара. Они были просто созданы, чтобы встретиться и больше не расставаться.

Итак, последние двадцать тысяч, и всё.

— Такси я заказала, оно ждёт внизу.

Такси оказалось «кадиллаком» серо-стального цвета, с просторным салоном и удобными сидениями. По дороге в Манхэттен Юрий неопределенно улыбался. Волнения не было. На этот раз промаха не должно произойти.

За этим самым Кенигом они гонялись уже три месяца. Случай был не из лёгких. Заказчики, люди из Москвы, предупреждали, что это ещё тот шутник. Любит розыгрыши и подставки. Четыре года назад, как бы играясь и шутя, он увёл у них «сейф». С приличной и по тем, и по этим временам суммой. Десять «лимонов» — «зеленью», разумеется. Работал с двумя отморозками. По идее, отморзки должны были его кончить, а деньги забрать. Не кончили, деньги разделили. Потом те двое прятались в Европе. До поры, до времени. Потому что один из них вот уже полтора года плавает в водах Адриатики. С камнем в ногах. Другой умер, выпав из окна двенадцатого этажа. Доли их почти целиком вернулись в Москву.

Роман Кениг открыто жил в Америке. Совершенно не прятался. Свою долю пустил в оборот. Набрал труппу, закупил четыре огромных трейлера, набил их всякими штуками и прибамбасами. И уже три года катается по всем Штатам с выступлениями. Великий маг и чародей, магистр ордена «Крест и Роза», мистификатор Седьмого уровня, центурион когорты «Таинство превращения» Роман Кениг. Так написано в его афишах.

Ещ» в Вене Юрий Габоев получил от заказчиков целую стопку газет и журналов о Кениге и его звёздной карьере. Десятки фотографий. Кениг во всех ракурсах и положениях. То граф Калиостро, то Синдбад-мореход, то скандинавский колдун, то египетский жрец, то персидский кудесник. Выступления в Нью-Йорке и Сиэттле, Атланте и Новом Орлеане. Поездка по Латинской Америке. Там он убил публику потрясающим номером — он глотал удава. Живьём. У всех на глазах. Двухметровую змею, которая извивалась кольцами и старалась задушить его.

В Мехико его принимал президент страны. Он отвалил миллион на строительство госпиталя для бедных. На Гаити он состязался с местным шаманом-вуду и… усыпил его. Разъяренная толпа чуть не разорвала его. Шаман был настоящим, и это оскорбило местную публику до глубины души. Кениг и часть труппы бежали на утлой моторке на островок посреди Карибского моря, потом он нанял контрабандистов и перебрался в Тринидад. Другую части труппы пришлось потом выкупать у гаитянской полиции.

Никогда ещё Габоев не готовился так тщательно к исполнению заказа. Вероника, присоединившись к нему в Биарице, привезла из Москвы дополнительные документы и видеозапись: Кениг с сольным выступлении в каком-то Доме культуры. Манипуляции с картами, шариками от пинг-понга, платками, верёвками, тростью и котелком. «Он любит животных, — сообщила она. — Гусей, голубей, змей, рыбок, собачек, свиней. Вместо сторожевой собаки у него варан. Он помешан на животных».

В Санкт-Петербурге, штат Флорида, Габоев нажал спусковой крючок в первый раз. Пуля прошила ящик, в котором сидел, скорчившись, «маг и чародей». Габоев видел, как дёрнулась его голова. Дело было сделано.

Но на следующий день газеты опубликовали огромный, в целую полосу, материал о покушении на жизнь «великого магистра». Сам он, улыбаясь, демонстрировал крупным планом пулю и обещал просверлить в ней дырку, а затем продеть через неё цепь и подарить своей самой красивой ассистентке — мулаточке Дайане. Детектив Фернандо Смит сообщал, что пуля чудом прошла в нескольких миллиметрах от тела иллюзиониста и даже не поцарапала его. «Этот парень родился в рубашке», — сделал вывод детектив Смит.

Но Габоев же видел, как дёрнулась в дыму голова Кенига!

Второй раз он стрелял в него в Лос-Анжелесе. Опять на представлении. На этот раз он был в полной уверенности, что попал ему в голову. У Кенига был такой номер — он садится на трон и объявляет себя царём. Две полуголые служанки-ассистентки набрасывают на него покрывало. Габоев видел этот трюк раз шесть. Он решил именно в этот момент прервать жизнь и творчество «мистификатора Седьмого уровня». Кениг как раз дёргал то ногой, то рукой, показывая, что он ещё под покрывалом.

В свой прицел, после толчка, Габоев видел, как пуля вспорола материал, и по нему стало расплываться пятно. Фокусник замер. Девушки выписывали па вокруг трона. Плыл дым. Метались огни освещения и подсветки.

Киллер поспешил разобрать свою винтовку, побросал её части в сумку и выскользнул из служебной каморки. Через минуту могла начаться паника. Полиция появилась бы ещё через секунд сорок. Они здесь резвые, эти детективы.

Когда он сбегал вниз, ему навстречу поднимался… сам Кениг.

— Вы уходите, сэр? — спросил он на своем гнусавом английском. — Это неинтересно? Но представление только на середине… Дальше будет кое-что особенное.

Служащий сделал шаг к нему от дверей:

— Господин Кениг, вам пора!

Фокусник улыбнулся Габоеву. Глаза его были печальны.

На следующий день «Лос-Анжелес таймс» на своих страницах рассказывала о непревзойдённом мастере трюка из России, который покорил публику, выстрелив из пальца и попав в голову дикому канадскому гусю под покрывалом. Когда покрывало сорвали, безголовый гусь упал на сцену. Кровь из него хлестала. Русский артист, улыбаясь, приказал прелестной ассистентке фаршировать его яблоками. Она накрыла гуся платком. Через десять секунд блюдо с гусем, покрытым золотистой корочкой, разносили по первым рядам и давали пробовать всем желающим. Публика ревела от восторга. Репортер «Лос-Анжелес таймс» отметил, между прочим, что успех номера вызвал слёзы даже у самого «центуриона когорты».

Тогда Юрий Габоев занервничал. Его профессионализму Стрелка был нанесён удар. Дважды промахнуться — такого с ним не случалось. Возможно, причина была в том, что оба раза он пытался привести приговор в исполнение в очень специфической обстановке.

«Давай сделаем все иначе, — сказала ему Вероника. — Почему именно на выступлении? Можно же до или после. Без всякого выпендрёжа отловить его в подземном гараже или зайти за ним в туалет ресторана…»

Но быстро выяснилось, что гаражи свои Кениг меняет. Как и машины. И никто не знал, поедет ли он завтра на своем «меркьюри» или сядет на «лексэс», а может, чёрный парень подгонит ему его спортивный «ягуар».

Выяснилось также, что в свой любимый ресторанчик «Таверна на лугу» в Централ Парке он после случая в Санкт-Петербурге не ходит. Что он, однако, по прежнему бегает по Централ Парку чуть не каждое утро. Но всякий раз меняет маршрут.

Его адрес Вероника и Габоев нашли очень легко. По справочнику. Иллюзионист жил в большом здании по Коламбус Авеню. Когда они вошли в вестибюль, корректный, но настойчивый охранник спросил, к кому они идут. «К господину Кенигу», — ответила Вероника. «Господин Кениг посетителей дома не принимает, — сказал охранник. — Можете позвонить в офис и изложить ваше дело». — «Но он назначил нам встречу. Мы его земляки…» — «Прошу извинить, я выполняю распоряжение господина Кенига, — упорно повторил охранник. — Он никого дома не принимает. Телефон его офиса я могу дать».

Знал ли Кениг, что за ним охотятся? Конечно, знал. Но тем более странными были меры предосторожности, которые он предпринял. Всего лишь предупреждение охраннику. Всего лишь смена маршрутов при беге трусцой. Он не задерживался в одном месте более, чем на несколько минут. Но неужели этого было достаточно, чтобы уберечься от смерти?

Впрочем, время от времени у Габоева появлялось ощущение, что он включен в какую-то игру. Иначе как объяснить, например, такую фразу из интервью Кенига газете «Нью-Йорк пост»: «Когда-то непревзойдённый Вольф Мессинг, переигрывая любого в СССР по части внушения, гипноза и фокуса, признал над собой приоритет другого фокусника, кстати, не самого искусного — Иосифа Сталина. А жаль! Что до меня, то я из другого теста. Если кто-то хочет доказать, что он лучше меня, пусть готовится заплатить очень высокую цену».

А журналу «Форчун» он и вовсе заявил: «Конечно, как у всякого великого человека, у меня есть враги. Они изучают мои маршруты в рестораны и на работу, обклеивают свои комнаты моими фотокарточками, наконец, они стреляют в меня на представлениях — и не попадают. Что, думаете, это мания? С их стороны — да. Как всякие никчемности, они убеждены, что звезду можно сорвать с неба рукой…»

Шофер «кадиллака» высадил Юрия Габоева и Веронику на 44-ой улице. Это был улыбчивый пуэрториканец. «О, вы идёте на вечер к Дампу? Это здорово! Сегодня расскажу жене и детям, что подвозил восхитительную пару на вечер к господину Дампу».

Что-то не понравилось Юрию в болтовне пуэрториканца. Может быть, то, что дело таксиста — везти, а не рассказывать о своей семье.

Мультимиллионер Дэвид Дамп эту вечеринку устраивал в пользу детей, больных раком. Входной билет стоил 500 долларов. Итальянец Риккардо Качапотти, с которым Вероника познакомилась ещё в Ницце, сделал ей бесплатный билет: она дала прослушать ему запись виолончелиста, её двоюродного брата, которого она привезла из России. Господин Качапотти был в восторге от игры «кузена» и обговорил возможность дать ему исполнить что-нибудь в самом конце вечера, под занавес. Потому что гвоздём программы являлись все-таки «девочки из Берлина», итальянский тенор, переходящий на бас, а также русский иллюзионист Роман Кениг.

В «пирамиде Дампа», как называли это здание, был довольно большой зрительный зал со сценой. На ней и должно было состояться представление. Маленький, коренастый и подвижный Качапотти, больше похожий на бруклинского владельца турагентства, восхищённо обслюнявил руку Вероники, потом обратился к Юрию: «Господин Чернов! Рад, очень рад… Вы учились в ленинградской консерватории? Я бывал в Ленинграде. Сейчас этот город называется Санкт-Петербург… Ха-ха… Как у нас во Флориде, вы знаете, есть свой Санкт-Петербург… Вы думаете, русские взяли у нас название? Нет? Это любопытно. В общем, вы в конце программы. Инструмент с вами?..»

Юрию выделили отдельную гримёрную. Служитель, улыбчивый симпатичный мулат, проводил его. Посидев в ней минут десять, Габоев вышел за кулисы и стал обследовать территорию. Место, откуда было лучше всего стрелять, нашлось быстро. Это была дополнительная секция для оператора по свету. Габоев накинул на петельки двери сломанный замочек и вернулся в зал, где народа всё прибывало и прибывало.

Странное ощущение не покидало его — будто кто-то следит за ним. Он спокойно проанализировал ситуацию. Конечно, у богача Дампа есть своя охрана, и она смотрит. Конечно, за билет в полтысячи могут заплатить не самые бедные. И значит, возможно, есть переодетые детективы, которые должны обеспечить безопасность этих толстосумов. Или как этих детективов здесь называют — «копы». Но почему всё-таки у него такое чувство, будто кто-то не спускает глаз именно с него?

Нужно было всё проверить. Он дал круг по залу, рассматривая аляповатые модернистские акварели на стенах. Акварели изображали Нью-Йорк под дождём, Нью-Йорк после дождя, Нью-Йорк в яркий солнечный день, море, людей на берегу моря — и чаек над ними. Чайки почему-то были по размеру больше людей. За стойкой буфета улыбчивая поджарая дама в громадных серьгах-кольцах выполняла обязанности продавщицы. Она улыбнулась Габоеву: «Что-то хотите? Может, коньяку или водки?..» Он покачал головой и продолжал обход.

Ничего тревожного не было видно. Улыбки американцев с выставленными напоказ зубами. Тёплый отсвет крупного жемчуга на дряблых шеях. Яркий блеск бриллиантов в ушах и на пальцах. С десяток высоченных и худых, как борзые, моделей. Пять-шесть крепких парней — служба безопасности Дампа. Дряхлые старухи в вечерних туалетах, рассыпающиеся старики в смокингах. Крупные холёные господа, хохочущие от уверенности в завтрашнем дне. Где-то вроде бы проявился знакомый абрис Шварценеггера. Потом профиль какой-то актрисы или певицы. Несколько интеллектуалов — их сразу можно было отличить от бизнесменов по очкам, по голубым настороженным глазкам из-за стёкол, по месячной давности стрижке. Официанточки в школьных передниках, разносящие плоские, на высоких ножках бокалы с шампанским.

Риккардо Качапотти опять возник перед Габоевым: «Ваш выход — предпоследним. После второго антракта. Вы как себя чувствуете? Все о’кэй? Жаль, что я не смог послушать вас до вечера. Но ваша запись произвела на меня впечатление. Значит, после второго антракта… Вы не против?»

Стрелок глазами нашёл Веронику. Она была поистине хороша в своём облегающем платье. В фальшивых бриллиантах, которые смотрелись на её шее благороднее настоящих.

Прозвенел звонок. Все прошли в зрительный зал. «Господин Чернов, ваш стол номер «шесть», — сказал ему молодой человек в красном мундире с эполетой на одном плече. За их столом оказалась пара каких-то провинциалов. «Мы из Квебека», — сказали они, представляясь. Вероника обрадовалась и перешла на французский.

«Девочки из Берлина» бодро начали вечер. Они высоко вскидывали длинные ноги и пели что-то о весёлых танцах, которые они так любят. Юрий Габоев думал о «великом магистре». Почему он не встретил его за кулисами? Почему не увидел среди гостей? Почему не заметил его помощниц — ярких и нежных, как тропические орхидеи. Они бы сразу выделились на фоне длинных спортивных топ-моделей. Указали же ему издалека на тенора, который будет петь басом. С ума сойти, какого только чуда в этой Америке не увидишь! Тенора поют басом. Трансвеститы продают себя как проститутки и требуют уважать их гражданские права. Крутого Япончика законопатили в американскую тюрьму. К неграм и латиносам.

Стрелок огляделся. Собравшихся было человек сто. Не считая обслуги, охранников, распорядителей. Качапотти был, по-видимому, за старшего распорядителя. Он перехватил взгляд Юрия и улыбнулся ему. Здесь они все друг другу улыбались. Может быть, этот итальяшка и создавал впечатление, что за Стрелком идёт слежка?

Нет… Не похоже.

Тенор сменил длинноногих берлинок. Как оперный певец, он не уступал, пожалуй, самому Пласидо Доминго. Его мягкий голос вкрадывался в душу и задевал там какие-то тонкие чувствительные струны. Но когда он вдруг запел глубоким, тяжёлым басом, в публике произошёл переполох. Все увидели, что даже мистер Дамп, устроитель вечера, вздрогнул. Впечатление было неожиданное. От нежных летящих, воздушных звуков тенора — и вдруг переход к глубокому, почти робсоновскому гудению. Певец исполнил басом что-то из госпелс. Затем спел арию из «Риголетто». После чего вновь перешёл на бас. Потом опять тенором…

Габоев спокойно ждал, когда всё это закончится. Иногда он взглядывал на Веронику. Она прятала улыбку в бокале с шампанским. В России о ней сказали бы — «нормальная баба». Здесь она была «леди высокого класса». Все эти американские изощрения не трогают её. Она любит деньги, но не ради денег, а ради того, чтобы быть вот такой шикарной женщиной. Потому-то она и мотается вместе с Габоевым по всей Америке за этим Фокусником. Спят в каких-то мотелях. Обедают в китайских забегаловках. Целыми днями торчат у подъездов, в скверах, сидят в подземных гаражах, изображая очумелых любовников. Покупают цветы, чтобы бросить их к ногам «мага и чародея».

Вероника посмотрела прямо в глаза Юрию. Он опустил веки. Всё будет о’кэй. Сегодня не сорвётся.

Она отвернулась и стала смотреть на публику.

Как он уйдёт после акции, Габоеву тоже было ясно. Он сольётся с толпой, которая бросится из зала. А толпа бросится, потому что стрелять он будет на сей раз прямо в лоб. Дырка будет видна не только сидящим рядом со сценой, но и самым задним, у колонн. Тут уж фокус не пройдёт.

Тенор всё перепрыгивал с одного регистра на другой. Отрабатывал свой гонорар. Ему хлопали и улыбались, справившись с неприятным первым впечатлением. Получив цветы, он, наконец, сошёл со сцены и занял место рядом с высокой брюнеткой, лицо которой Габоеву почему-то тоже казалось знакомым.

На смену певцу пришла семья мимов-акробатов. Затем выскочила певичка из Парижа. Она повергла в бурный восторг соседей Юрия и Вероники. Всё это перемежалось болтовнёй ведущего. Кажется, его Габоев видел пару раз по каналу «Фокс». Народ в зале начал расслабляться и даже как бы отпрягаться. Программа удавалась. Разговоры за столами усилились.

В первом антракте Риккардо Качапотти подскочил к ним:

— Кстати, вы не знакомы с господином Кенигом? Он тоже русский. Головокружительная карьера. Известно, что Тед Тернер хочет лично его посмотреть. Парень делает, что надо. Всё второе отделение — его. В третьем, господин Чернов, вы идёте предпоследним…

Юрий покивал. Да, да… Записи на кассете были чужими. Но что-то изобразить и даже выжать осмыслённый звук из виолончели, если б уж так кому-то приспичило, он бы мог. Впрочем, это не входило в его расписание.

Вероника ела шоколадные конфеты, которыми её угощал квебекец. Как-то, ещё в Ницце, сидя на террасе уютного кафе на берегу моря, она призналась Юрию, что шоколад любит больше всего на свете. Особенно хороший шоколад. Что даже если бы перед самой смертью ей дали возможность последнего желания, то она заказала бы «пьяную вишню» в шоколаде. Как можно больше.

У неё были точёные розовые пальцы. Эти пальчики сыпанули однажды клофелинчику в рюмку с вином, и здоровенный «бычара» спал, как убитый. А его босс, нефтяной «генерал», так и не проснулся. Потом «бычару» положили на рельсы под поезд, но это уже свои.

…Выступление Романа Кенига началось с заминки. Сам он, высокий, светлый, улыбчивый, выпрыгнул на сцену и начал трепаться о всякой ерунде. О босоногом детстве в городе Кзыл-Орде. О китайцах, которые учили его ходить по канату. О венгре-цыгане, у которого он усваивал карточные трюки.

Кениг расхаживал между столиками и перебирал в руках колоду карт. Распускал её веером, собирал, перебрасывал с руки на руку в шелестящем полете. Предлагал загадать или заметить какую-то карту, потом отгадывал её. Вынимал их из-за воротников надутых джентльменов и из сумочек старух в жемчугах. Зрители довольно смеялись его шуткам и ловкости рук. Потом ему на плечо слетел голубь. Он накрыл его платком, и голубь рассыпался тысячами блестящих конфетти.

— Как вы думаете, леди и джентльмены, почему голубь — символ души? — спросил он у публики. — Не знаете?

Он выждал секунду-другую, потом улыбнулся:

— Я тоже не знаю.

За передними столами засмеялись. Фокусник выждал несколько секунд. Потом досказал:

— Может, потому, что человек должен верить хоть во что-то, а?

Сидящие впереди старики и старухи покивали.

Вернувшись на сцену, Роман Кениг вдруг в упор посмотрел на Габоева. Его глаза, глаза тридцатидвухлетнего ловкача, были печальны. Будто он что-то знал. «За что я люблю трюки? За то, что вся жизнь — это трюк», — он белозубо улыбнулся публике и под звуки музыки принялся выбрасывать из пустых коробов уток и собачек, петуха, который тут же прокукарекал ко всеобщему радостному гоготу, и девушек, девушек, девушек… Он входил в ящики и исчезал в них, он ложился под сверкающую циркулярную пилу, и пила перепиливала его пополам. Он исчезал с трона и возникал на троне в клубах дыма.

Многие фокусы Юрий Габоев видел уже неоднократно. Все эти зеркала, опрокидывающиеся спинки кресел, поворачивающиеся стенки комнат, двойные перегородки, дымы, шумы, люки, игра света и тьмы… Он встал и незаметно вышел.

Когда он появился во второй секции осветителя, все внизу были захвачены драмой на сцене: Фокусник выбрал из зала самую красивую женщину, вывел её на свет и стал учить обращаться с… игрушечным револьвером.

— Осторожно, мадам, оружие куплено в магазине «99 центов», оно может быть заряжено!

Юрий Габоев вгляделся и глазам своим не поверил. В свете юпитеров Фокусник аккуратно и изящно обнимал его Веронику. Сам он был одет под ковбоя с Дикого Запада. Шляпа, кожаные штаны на подвязках, клетчатая рубаха, голубой платок, повязанный вокруг шеи.

Сборка винтовки заняла несколько секунд. Жёлтая блестящая гильза гладко вошла в патронник. Габоев приложил винтовку к плечу, а глаз — к окуляру прицела. Вот она, ковбойская шляпа. Рядом с копной золотистых волос. Отодвинулась, опять приблизилась. Ковбой учил леди стрелять. Тах! Тах! Гаснет свеча в подсвечнике на столе. Разлетается бутылка в шкафу.

— Ха-ха-ха! — кричит Фокусник и, крутанувшись, кидает револьвер в первый ряд. — Проверьте, может, он настоящий?

Там его ловят, вертят в руках, передают по столам.

— Пластик, обычный пластик, — объявляет старик во фраке и возвращает шутнику игрушку стволом вперёд.

— Осторожно, сэр, так подавать оружие опасно — вы случайно нажмёте на курок, и кто тогда получит чек за это выступление?

Публика хохочет. Любые шутки на предмет денег здесь понимаются с полуслова.

А ковбой уже опять бегает, прыгает, обнимает красивую женщину, на лице которой вымученная улыбка и которая порывается уйти, но ей не дают. Она делает вид, что сердится, но кому же не ясно, что это — помощница «маэстро»?

Две одалиски выбегают на сцену и на миг укутывают их обоих, ковбоя и его избранницу, прозрачным шифоном. Оркестр играет великолепного Гершвина. Одалиски исполняют танец живота, на их бедрах бренчат наборные золотые пояса, их быстрые ножки в шальварах мелькают перед глазами.

Когда ткань сбрасывается, женщина быстро спускается вниз — нет, не по ней любовь ковбоя, запах пота и седельной кожи, грубые шуточки и суровая красота природы вокруг. Оставьте меня! Тогда раздосадованный ковбой вскидывает руку с пластиковым револьвером. Раздается треск выстрелов. Тах-тах! Ковбой падает, как подкошенный. Из-за ширмы выбегает… сам Роман Кениг. На нём чёрный смокинг, бабочка под горлом. В руке дымится «кольт». Он не позволит дикому варвару убить красоту! Фокусник делает балетное антраша, крутится в воздухе, размашисто подносит «кольт» к губам, дует в ствол, затем бросает револьвер в публику.

— Осторожно, господа, он куплен там же и заряжен ещё на два пенни!

Публика смеётся. Два парня подхватывают ковбоя и волокут его за кулисы. Шляпа сваливается у него с головы. Все видят роскошные красно-золотистые волосы, обвалившиеся водопадом вниз.

Зал оборачивается к женщине, которая заняла уже своё место за столиком номер «шесть». Кто же это? А это красивая девочка с островов. На её высокой полуоткрытой груди — пуля на цепочке. В её чёрных волосах — тропическая орхидея.

Зал ревёт от восторга.

На высоте пятидесяти футов, во второй, запасной секции осветителя, в неловкой позе сидит человек. В его лбу зияет, припухнув по краям, небольшое пулевое отверстие. 22-го калибра. Его глаза медленно стекленеют.