Дмитрий Александрович Пригов — фигура знаковая в современном искусстве. Это как «Черный квадрат» Малевича. Недаром Малевич — один из самых почитаемых Приговым, по его словам, художников.
В конце сентября — начале октября Д.А.Пригов посетил Ижевск, к чему «приложил руку» депутат Госсовета УР и редактор газеты «Известия Удмуртской Республики» Энвиль Касимов.
Откровенно скажу, до встречи с Приговым — одним из основателей и идеологов русского концептуализма — я как обыватель, интересующийся искусством, относился к нему с подозрением, считая человеком, мягко говоря, неадекватным. Этому способствовал и годами создаваемый им самим образ в рамках главного проекта его жизни под названием «Дмитрий Александрович Пригов». Суть проекта в том, что личность художника (в широком смысле слова) важнее его творений. Отчасти (процентов на 76—87) Дмитрий Александрович прав. Например, Пушкин — первый из важнейших поэтов России, а вот стихов его многие не помнят или вовсе не знают. Но… Бывает, в нашей памяти сидят чьи-то строки, музыкальные мотивы, изобразительные полотна, автора же мы не назовем. Значит, концепция Пригова все-таки спорна. Тем не менее он в ней последователен. В соответствии с этим я числил его среди выпендрежников, относя и к нему слова Михаила Веллера (тоже, кстати, в последнее время ставшего выпендрежником): «поэтом можешь ты не быть, но можно рукопись продать» и «эпигон-реалист Репин предложил новаторам-модернистам нарисовать лошадку. Так ведь не умеют они, дьяволы. Нарисуют ящик с дырочками: там говорят, сидит такой барашек, какой тебе нужен».
Исходил я из логики наблюдения, что художнику, чтобы завоевать нишу и выделиться из ряда подобных, нужно удивлять публику, но сначала — свой ближний круг. Многие в этом стремлении выходят за размытые нынче границы искусства настолько, что приближаются к идиотизму. Но засветиться любим путем — тоже ведь путь. И тут мы не вправе осуждать кого-то. Жизненные проявления должны быть разнообразными, иначе жизнь скучна. Только посредственность, не умея и будучи не способной самоутвердиться через дела, требует равенства в ориентирах и так называемой справедливости в оценках своего жизнеположения (почему этому можно, а мне нельзя?). Такое обывательское восприятие было отвергнуто уже тыщу лет назад: «Богу — богово, кесарю — кесарево». «А слесарю — слесарево» — добавил наш народ.
Пообщавшись с Приговым, я понял, что он намного интересней, чем его отдельные произведения, и чем даже его проект «Дмитрий Александрович Пригов», и в своей индивидуальной жизни творца он более преуспел (в подтверждение и оправдание своей же концепции).
На встречах с ижевчанами Д.А.Пригов несколько раз помянул Велемира Хлебникова, читавшего окружению пару своих строк и потом говорившего: «Ну и так далее». Не зря помянул. Видимо, в подсознании (а скорее в сознании) Пригов допускает возможность подобного читательского восприятия и своих писаний. И читал-то он своих текстов мало. «Может быть, они ему и не настолько интересны?» — посетила полукрамольная мысль. А интересны ли нам? Скорее любопытны. Что же касается визуальных перформансов и инсталяций, так ведь и сам Пригов называет их фантомами, т. е. (по толковым словарям) иллюзиями, призраками, привидениями. Как в течение долгих минут «пригов» пожирает курицу под классическую музыку или бесконечно пытается раздеть куклу — просматривать, поверьте, тягомотно. А вот слушать пояснения, какими смыслами всё это наделяется, уже интересно.
Поэт ли он? Не знаю. К тихим бархатным лирикам его точно нельзя отнести. К поэтам-трибунам — тоже. Хотя то, что он делает, по энергетике похоже на ор (хотя ора как такового нет). Без разницы, о чем орать — всё равно заметят. И заметили. Еще как! Да ведь и вправду, чтобы тебя услышали, в нашем обществе, где никому ни до кого нет дела, нужно орать. К тому же Пригов выгодно отличается от своих подельников по литературному цеху Виктора Ерофеева и Владимира Сорокина. Те эпатируют публику матерной лексикой и беспардонным интимом в рамках более объемных произведений. Пригов не стремится к масштабным полотнам (краткость — сестра таланта?), его почти мизерные тексты лучше приспособлены к современной стремительной жизни. Но… 35 тысяч текстов! Сама цифра впечатляет, когда вспомнишь, что Сергей Александрович Есенин и Осип Эмильевич Мандельштам, к примеру, создали где-то примерно по пятьсот, а Владимир Семенович Высоцкий гордился тем, что перевалил за тысячу.
Любимые слова Д.А.Пригова: антропология, социум (и производные), психологизм (и производные). Он любит заумные обороты: квазиритуализм, квазимифологизм, тотально конвертируемый, позитивный дизъюнктивный синтез, мортальные мотивы, изведы предыдущих рефлексий, и т. д., и т. п. Однако он большой затейник и шалун, и относиться ко всем его писаниям и сотворениям нужно тоже с большой иронией. Он приятен в общении, он начитан, наделен хорошим интеллектом, он умен, даже мудр. В своем творчестве, мне показалось, только и делает, что формулирует для себя устройство себя и мира, моделирует социум. У него не только можно, но и нужно поучиться трезвому, рациональному и прагматичному отношению к окружающей каждого из нас действительности.
Принимая или отрицая Пригова-художника, мы должны помнить, что Велемир Хлебников остался в истории литературы как поэт для поэтов. А Малевич в истории изобразительного искусства — в первую очередь, как автор «Черного квадрата», коий и за картину-то (в изначальном смысле) многие не считают. Но ведь остались же! Такой он, наш народный пригов…ор. И только один вопрос не успел я, как народ (а я ведь народ?), задать Дмитрию Александровичу (пресс-конференция не состоялась): «А вы сами-то, уважаемый брат Пригов, прочитали хоть всё то, что написали?»