СИМВОЛ БЕССМЕРТИЯ

 

Громадный верховой дромадер, купленный втридорога в Дамаске и названный Адамом в честь небезызвестного прародителя воров и шарлатанов, оказался больным. Подлец торговец обманул меня, сказав, что Адам – сильная тварь, что на своих длинных быстрых ногах он довезёт хоть до самого Рая. Куда я и хотел попасть. Но мои мечты всякий раз разбивались на рифах непонимания или растворялись, как мираж. Как объяснить людям, что я ищу Рай, и доказать, что в моей голове каждая шестерёнка крутится в нужную сторону? Почему они смеются надо мной и в то же время верят своим вождям, ведущим целые народы во тьму? Они насмехаются надо мной, тычут в меня пальцами, а сами стоят на краю пропасти и не слышат издевательского смеха Сатаны. А тем, кто пытается открыть им глаза, они затыкают рты. Глупцы!

Мало того, что он, улыбаясь и прикладывая руку к сердцу, подсунул мне больного верблюда, так ещё и цену заломил, как за двух. Я тоже хорош – растаял под натиском его агрессивного дружелюбия.

В считанные дни единственный горб верблюда, упругий, как женская грудь, похудел и опал, стал похожим на висячее, некупированное собачье ухо. Поначалу Адам резво бежал, раскачиваясь так сильно, что меня мотало из стороны в сторону, но быстро ослаб. Последние два дня я его щадил, шёл пешком и даже освободил бедную скотину от одного из трёх рюкзаков. Мне было его жалко, я видел, что он худеет с каждым шагом, но ничего не мог поделать.

Мы медленно шли по древней местности Арам. Адам еле волочил свои когда-то сильные ноги. Не успели мы добраться до Евфрата, я остался один. Адам споткнулся, упал и сломал левую переднюю ногу. Он испуганно ревел, сопел, раздувая паруса ноздрей, и скрипел зубами. Потом он затих и лежал, вытянув лебединую шею, тоскливо смотрел широко распахнутыми печальными глазами на Север. Туда, куда мы держали путь. Но не дошли. Кажется, он всё понял, когда я снял с пояса широкий охотничий нож, который запросто разрубает стальную проволоку.

Это случилось вечером, на закате. Закат был бледным, жёлто-зелёным. На небе ни облачка, а это предвещало жаркую погоду на завтра. Я решил заночевать у мёртвого дромадера. Моё решение – не дань животному, с которым я почти подружился. Причина была простой – нести на себе три тяжёлых рюкзака – дело невозможное. Нужно выбрать необходимое, остальное придётся бросить. Темнело, и я отложил сортировку на утро.

Ночью мне приснился сон. Я снова видел Сад. На его поиски я потратил полжизни. Время – пустяк, лишь бы мои старания не обернулись новыми разочарованиями. Я уже не раз находил его, но только во снах. В многочисленных сновидениях я представлял его по-разному. То разгульно-буйным, диким, то стыдливо аккуратным, коротко постриженным, выбритым газонокосилками, с опрятными клумбами. Я неторопливо бродил по Саду, искал Дерево Жизни. Если преступно откусить от запретного плода, станешь вечным. Под каждой яблоней я высматривал Вечность, но она от меня убегала.

В реальности я тоже не мог до неё дотянуться. В погоне за Вечностью я и не заметил, как от меня ускользнула жизнь. Я стал мрачным неврастеником, не видящим ничего, кроме своей призрачной цели. Цель у меня была одна – я жаждал жизни, я ужасно боялся умереть.

Бог, выгоняя из Эдемского сада нашкодивших Адама и Еву, сказал: «…Адам стал как один из Нас, зная добро и зло. И теперь как бы не простер он руки своей и не взял так же от Дерева Жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно».

Я искал Дерево Жизни. Находил его в своих снах. Но наяву Вечность меня избегала. Я не был ей нужен. Ведь она для богов, а я всего лишь смертный. Человек. Разумный. Ищущий. Не нашедший. «Зачем тебе Вечность?» – спросил Бог. «Чтобы жить», – ответил я и открыл глаза. Стояла душная июльская ночь. Смеялись где-то гиены, словно чокнутые дети. Небо смотрело вниз миллиардом светящихся глаз. Кособокая Луна натолкнулась на лёгкое облачко и поблекла.

Я лежал на спине и смотрел в небо. Мне вспомнился разговор со знакомым французским археологом. Мы сидели в тени и пили плохое пиво (да, это был странный француз, который мог пить плохое пиво, обычно они предпочитают хорошее вино). Рядом полулежали два араба с затуманенными глазами и курили кальян.

– Мне никто не верит, – сказал я. – Они неспособны верить. Растеряли они Веру, разменяли по мелочам.

– Ив, – переделал он моё русское имя на свой лад. – Ты не видишь, где мы живём?

– В Содоме, – ответил я. – Ракета туда, ракета сюда, и всё закончится.

– Бог сжёг один Содом, сожжёт и второй, – сказал археолог Жан, которого я называл Ваней.

– Но меня это не касается.

– Ты что же, праведный Лот?

– Да.

– Смешной ты старик. Никогда не оглядывайся назад. И вперёд тоже не смотри. Иди с закрытыми глазами. Вокруг нас – Содом и Гоморра.

– Я и так шёл по жизни, не оглядываясь. Скольких друзей оставил я за спиной! Но я найду Дерево, чего бы мне это не стоило!

– Психушка по тебе смеётся – сказал Жан.

– Плачет – поправил я его.

…Верблюд окоченел, и когда я случайно прикоснулся к нему, заметил, что он стал будто каменный. Монотонно пел южный ветер и под его песню я снова уснул. Спал без сновидений. Сквозь сон чувствовал вечнокаменность мёртвого верблюда. Ощущал близость смерти. Боялся ее сквозь сон. Мне говорили – смешно бояться костлявой, она продолжение жизни. Боясь смерти, будешь бояться и жизни. Я это знал, но не верил.

Восход я проспал. Проснулся от жгучего Солнца и жужжания мух. Солнце медленно плыло по сапфировому небу, раскаляя воздух. Жирные мухи деловито сновали над поникшей головой Адама. Левый глаз верблюда застывше смотрел на Север, правый косил на Восток. Он лежал, вытянувшись в последней попытке увидеть Эдем. Своим мёртвым косым взглядом он охватывал половину мира.

Я взял всё, что смог унести. Канистру с нагревшейся водой и полный рюкзак еды. Оставив Адама разлагаться, я пошёл на Север.

Солнце поднялось высоко. Сухой знойный воздух раздирал мои лёгкие. Грудь распирало, я задыхался в этой вязкой духоте. Ветра не было. К вечеру я понял, что очень устал. Не оттого, что нёс на себе тяжёлый геологический рюкзак. Устал от одиночества. Рядом не было дромадера, бессловесной твари с грустными глазами. Некому было сказать: «утомился, дружок?» С животными я быстрее находил общий язык, чем с людьми. Они любят бескорыстно и не умеют врать.

На отдыхе я заметил пропажу компаса. Ещё я потерял тетрадь в кожаном переплёте, куда записывал всё, что со мной происходило в пути. Наверно, я оставил их в груде вещей рядом с Адамом. Так же забыл секстант. Теперь не смогу определить, где нахожусь. Закончив ревизию, я подумал, что компас и секстант мне уже ни к чему, потому что карта тоже исчезла.

Невесёлые мысли лениво текли по руслу моих извилин. Это злой рок. Кто-то не хочет, чтобы я вошёл в Эдемский Сад. Кто-то планомерно раскладывает камни, о которые я спотыкаюсь.

Ночью какое-то животное прогрызло канистру, и я остался без воды. У меня была армейская алюминиевая фляжка. Я отхлебнул два глотка и спрятал её в рюкзак, подальше от соблазна.

В Дамаске мне предлагали услуги проводника, но я отказался, понадеявшись на свои силы. Не взял я и оружия, хотя Жан настаивал, чтобы я купил карабин или пистолет. Теперь я пожалел. Нет, не об оружии. Я пожалел о проводнике. Здешние жители ориентируются на местности с закрытыми глазами. А я? В лучшем случае определю стороны света.

Не желая покоряться обстоятельствам, я двинулся дальше на Север. В голове кружилась назойливая фраза мультяшного шакала. «А мы идем на Север!»

Сознание того, что воды мало, вызывало маниакальную жажду. Выпей я два ведра, мне всё равно захочется ещё пару маленьких глоточков. Где-то впереди должны быть развалины старинной крепости с колодцем. Мне говорил об этом Жан. Весной он перелопатил все стены, но кто-то из чёрных археологов, этих волков от науки, побывал там до него. «Может, это они и разрушили крепость, – мрачно шутил Жан – уж очень грубо работают эти землекопы».

«А мы идём на Север!»

 

* * *

Я видел миражи. Синие-синие озёра синее небесной бирюзы. Они волнующе мерцали на горизонте, обманывая меня. Я бежал вперёд, бросался в их волны, жадно пил воду, но только песок хрустел на зубах. Мне было известно, что здесь нет озёр, а до Евфрата идти ещё долго. Но лишь заметив голубеющую полосу обмана, я спешил к ней. Она отступала, прощально взмахнув платочком зыбкого марева. Я опускался на колени, протягивал к ней руки и кричал. Я опустошал весь багаж своего лексикона и, успокоившись, смиренно шагал дальше. От миража к миражу.

На исходе третьего дня, когда я уже не пил, а просто смачивал растрескавшиеся губы, начались миражи в голове. До зелёных человечков дело не дошло, но по Саду я бродил. Искал Дерево Жизни. Вечность избегала меня. Бог спрашивал, зачем мне она, а я отвечал – чтобы пить. В своих бредовых хождениях я искал то Дерево Жизни, то Колодец Смерти. Но дерево убегало от меня, а колодец был полон нечистот. Я гонялся за Деревом на мёртвом дромадере. Он хромал на левую переднюю ногу. Его левый глаз смотрел на беглеца, а правый косил куда-то в бок.

…Неизвестно, сколько дней я провёл в миражах. С глаз спала пелена, и я увидел руины. И понял – они настоящие, а не сказочно придуманные моим уставшим воображением. Я вспомнил о колодце, притаившемся в развалинах крепости. О нём мне рассказывал Жан. «Только будь осторожен, – говорил он, – браконьеры от археологии ведут себя, как и все преступники».

При виде этих развалин я ужасно обрадовался. Жажда, моя зубастая спутница, стала терзать меня, как стая волков. Подойдя ближе, я различил двух коней, один из них был белый, как январский снег. Стреноженные, они стояли рядом с полуобвалившейся стеной.

Начисто забыв о предупреждении Жана, я радостно закричал:

– Хей! Хей! Люди!

В узкой бойнице на вершине ветхой стены появился грязный изорванный халат. Человек смотрел на меня и чего-то ждал. Я приближался, сгорбленный под тяжестью рюкзака, размахивал ослабевшими руками и кричал. Но ко мне никто не выходил. Рваный халат наблюдал за мной с высоты и молчал. Похоже, он и не удивился, будто мы встретились где-нибудь на Арбате.

Над стеной взвился сизый дымок, из бойницы полыхнуло огнём, и в моё тело впилась свинцовая оса. Я упал, и рюкзак придавил меня своим весом.

Я лежал, раскинув руки, как птица крылья в последней попытке взлететь. А ведь Жан меня предупреждал. Как же я, такой мнительный, мог оказаться в этом нелепом положении? Положение было не только нелепым, но и очень неудобным. С рюкзаком на спине мне ни за что не подняться на ноги.

Двое разбойников подошли и сняли с меня рюкзак. Добрые люди! Без их помощи я бы не избавился от этой обузы. Сквозь бред полыхающей раны и сквозь ресницы я наблюдал, как они делили мои продукты и вполголоса переговаривались. Я предпочёл остаться для них мёртвым. В моём состоянии для этого не нужно быть хорошим актёром. Спектакль я сыграл на славу, но аплодисментов не сорвал.

Я, наверное, потерял сознание. Очнувшись, обнаружил себя лежащим у прохладного колодца. За мной тянулся змеиный след по камням и пыли. Одежда была перепачкана кровью. Кое-как набрав воды, я напился и уснул, не выпуская ведра из рук. Проснулся, когда над стенами крепости висели тёплые сумерки, долго не мог сообразить – восход или закат. Поднялось Солнце.

Жутко болела рана. Осмотрев её, я понял, что легко отделался. Пуля пробила фляжку и застряла в рёбрах. Я долго ковырялся там ножом, крошил в пыль зубы, но всё же вынул её. Боль не уходила, но стало легче.

Я промыл рану и перевязал её обрывком рукава. Напился и снова уснул. Снов мне не снилось. После пробуждения я осознал, что готов идти дальше. Фляжка была перебита пулей, и я её выбросил. Набрал ведро воды, перерезал колодезную верёвку – можно продолжать путешествие. Впечатляющее зрелище – по каменистой пустыне ковыляет человек с ведром воды. С ведром я расстался в тот же день. Споткнулся и разлил воду. Ведро осталось валяться на земле, я к нему и не притронулся. Впрочем, я два раза с досады ударил по нему ногой.

Следующий день помню неотчётливо. Перед глазами стоял красный туман. В нём иногда появлялись голубые миражи, наполненные освежающей водой. Солнце парило в зените, когда я столкнулся с разбойником, ограбившим меня. Его грязный рваный халат украшал распустившийся алый бутон. Он лежал на спине, пустые глаза его смотрели в разные стороны. Белоснежная лошадь понуро стояла невдалеке. Я пытался сесть на неё верхом, но она скидывала меня. Ударившись спиной о землю, я решил оставить свою затею. С трудом поднявшись на ноги, я пошёл своей дорогой. Страха не было. Я еле переставлял деревянные ноги. Взгляда не поднимал, потому что несуществующие озёра раздражали и вызывали новые приступы жажды. Если бы из камня можно было выжать каплю воды, я раздавил бы все камни. Вечер этого дня я уже не помню, как и следующие дни.

Иногда в память вгрызаются эпизоды, относящиеся к этой части путешествия. Вот я вглядываюсь в горизонт с его нарисованными озёрами; вот хромаю на вывихнутой ноге и гляжу вперёд, всё ещё надеясь; на четвереньках карабкаюсь всё выше и выше, плоская равнина кажется мне отвесной стеной и я хочу добраться до вершины; ползу с закрытыми глазами, стоит их открыть и я вижу, что кругом вода, но губы сухи, потому что всё это бред.

 

* * *

…И вот я перед входом в Эдемский Сад. В вихре красочных видений, что преследовали меня, он выделяется отчётливыми линиями, и я понимаю, что это не мираж. Миражи не позволяют приближаться к себе вплотную.

Я лежу на земле и смотрю на огромную арку. Под ней когда-то прошли Адам и Ева, изгнанные из Рая. Глаза мои слезятся, и я проклинаю себя за напрасную трату влаги.

Перед входом стоит Архангел с пламенным мечом. Он спит уже не одну тысячу лет. Стоит по колено в песке, опирается на рукоять меча и спит. Лезвие покрыто пылью, и свет его надёжно упрятан под ней. Длинные космы закрывают лицо Архангела и черт не разглядеть. Он высок, два моих роста. Если разогнёт свою спину, то станет ещё выше. Но он спит. Спит не одну тысячу лет. Посапывает во сне и не знает, что я пришёл за запретными яблоками. Откуда-то взялись новые силы. Я поднялся на ноги, на цыпочках прокрался мимо спящего стража и, прихрамывая, бросился бежать вглубь Сада.

 

* * *

…Я лежал на песчаном берегу реки и, как дикий зверь, погрузив в неё голову, жадно глотал воду. Сколько я так пролежал? Сколько литров жидкости способен выпить умирающий от жажды? Мне казалось, что ночь не раз сменилась днём, прежде чем я смог оторваться.

Наконец я обратил внимание на Сад. Он был прекрасен. Он почти ничем не отличался от тех парков, где я побывал за свою жизнь. Но был прекраснее всех вместе взятых, потому что я долго искал его. Где-то здесь должно расти Дерево Жизни. Дерево Знаний мне не нужно, мой далёкий предок уже откусил кусочек от его плода. Добро и Зло мы познали, теперь бы нам пожить.

Я разглядывал деревья и не видел ничего похожего на яблоню. А если это и не яблоня вовсе? С чего я взял, что Дерево должно быть именно яблоней?

Весь день я ходил вдоль реки, не решаясь оставить её. Ужас пережитого путешествия прочно закрепился в моей голове, и я боялся отойти от воды. Ночь я провёл, слушая успокаивающий шум воды и унылое пение птиц. Утром желание найти Дерево Жизни пересилило боязнь жажды, и я отправился на поиски.

«Узнай меня! – пел Сад разными голосами. – Взгляни на мои цветы, травы и деревья!»

Я ходил среди деревьев и удивлялся их красоте. Это были обычные дубы, но казались втрое красивей, потому что я так хотел.

«Узнав меня, ты не захочешь уходить», – пел Сад.

Я был почти счастлив. Для полного счастья не хватало Дерева Жизни. «Покажись, – шептал я. – Покажись». Но как его найти, если мне неизвестно, как оно выглядит? Голод меня не мучил – Сад кормил меня, подбрасывая под ноги сладкие плоды. Подбирая их, я думал – то ли это яблоко? Не мучила меня и жажда. Вокруг журчали многочисленные родники, неся свои воды к реке. «Покажись, Дерево», – шептал я. Но все деревья, как звёзды, похожи друг на друга. Вечность меня не хотела.

Утром третьего дня я увидел надкусанное яблоко в сочной зелёной траве. Оно пролежало здесь целую вечность и оставалось свежим и румяным, будто всё это произошло вчера. Оно лишь слегка потемнело в тех местах, где его касались зубы Адама и Евы. У подножия Древа познания Добра и Зла дремал гигантский змей-искуситель. Он сладко спал, свернувшись в кольца между толстых корней. «Сонное царство, – подумал я, – охрана спит, работники спят». Я схватил змея за шею (где она начинается и где заканчивается?) и начал трясти. Глаза его открылись. Голова болталась, как у тряпичного арлекина. Он с недоумением пытался сфокусировать на мне мутный взгляд. Глаза его были холодными алмазами.

– Где Древо Жизни? – спрашивал я. – Показывай, где оно?

Но он только шипел и не пытался освободиться, хотя мог бы сделать это без труда – в нём было добрых три метра. Он пребывал в глубоком шоке. Он и не думал, что потомок изгнанного человека осмелится вернуться да ещё с какими-то требованиями. Змей шипел, его плоская голова переваливалась из стороны в сторону, я спрашивал одно и то же. Аспид или не понимал вопроса, или не знал ответа, или не хотел отвечать. Я едва не свернул ему шею. Отпустил его, и он, недовольный моим вторжением, уполз. Он свернулся в кольца под соседним стволом. Положив голову на верхнее кольцо, уставился на меня немигающим взглядом.

– Дерево жизни! – сказал я ему. – Ты покажешь мне, где Дерево Жизни?

Он моргнул глазами и показал на дерево, под которым улёгся.

– Это оно? – спросил я.

Змей кивнул и закрыл глаза.

…Я набрал полные карманы яблок, набил ими желудок и, счастливый, сидел, прислонившись к спящему удаву. Лениво дожёвывал очередной кусок. Вот значит, как выглядит Вечность. Зубы впивались в сочную плоть, и я неторопливо становился бессмертным.

– Как ты сюда попал? – услышал я чей-то гулкий голос и выронил из рук огрызок. Наверное, так же и Адам уронил своё яблоко.

– Через Ворота, – признался я, озираясь.

– Там Архангел. Он не должен был впускать тебя.

И тут я ЕГО увидел. Если бы мы встретились в московском метро, ни за что бы не подумал, что это Создатель. Обычный старик, каких много, пенсионер. Невысокого росточка, с палочкой. Ему бы ещё очки на резиночке – был бы вылитый постсоветский старичок. От остальных людей его отличали глаза – в них застыло время.

– Зачем ты пришёл в мой Сад? Воровать яблоки? – он был явно рассержен.

– Я долго искал это дерево, – ответил я, – оно мне необходимо.

– Зачем оно тебе? – он стоял, опершись о палку, и строго смотрел на меня.

– Я уже давно не молод, – сказал я. – Я хочу жить. Чувствовать, видеть радость и печаль.

Взгляд Создателя потемнел.

– Вечные не ведают ни горя, ни радости, – заметил он. – Они лишены чувств.

– Почему? – спросил я.

– Со временем чувства гаснут и умирают. Остаётся холодный расчёт. Вечность – это проклятие.

– Ну и пусть! – воскликнул я. – Я хочу жить!

Создатель рассмеялся.

– Прах ты и в прах превратишься! Из земли вышел и в землю уйдёшь!

– Я хочу быть вечным! – заявил я.

Бог покачал головой.

– Ты ещё веришь в то, что, съев яблоко, станешь вечным?

Я промолчал. Змей проснулся и зашипел. Заметив Создателя, он спрятал голову в высокой траве.

– Чтобы достичь результата, одного яблока было бы достаточно? – спросил меня Бог.

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Думаю, что достаточно.

– Тогда для чего ты набил карманы яблоками? Или ты хочешь прожить несколько вечностей? …А, понимаю! Ты решил наладить торговлю бессмертием!

Я не знал, что ему ответить. Создатель сел на змея, как на подушку.

– Глупые люди, – со вздохом сказал он. – Вы верите в сказки и отрицаете всё, когда вам говоришь правду.

Я испугался.

– Неужели Дерево Жизни – вымысел? – спросил я и подумал, что лучше бы мне мухоморов наесться.

– Нет. Но оно только символ.

– Символ? Но ведь тогда… – я посмотрел на упавшее яблоко.

– Глупые люди! За какими иллюзиями вы постоянно гоняетесь да не можете догнать? Вы вечны и без этих яблок!

– Почему же люди умирают, если они вечны?

– Умирает тело. Дух бессмертен!

– После моей смерти моя душа продолжит существование?

– Да. Но я открою тебе секрет и боюсь, ты к этому ещё не готов. Ты думаешь, вас на свете много? Миллиарды? – Создатель покачал пальцем. – Нет, вас только двое. Адам и Ева. Была ещё Лилит, слепленная из глины, но я её уничтожил, первый блин вышел комом.

– А как же остальные? – спросил я. – Ведь земля так и кишит людьми.

– Это всё вы. Ты и Ева. В каждом мужчине живёт Адам, в каждой женщине – Ева. А если взглянуть глубже, то всё это Я. Ведь я создал вас по своему подобию.

Мне не очень-то верилось в эти слова.

– Но они ведь такие разные, – сказал я.

– Ты и сам неодинаков, – заметил Создатель. – Сегодня ты один, а завтра другой.

– А как же вечность? Я хочу жить! Я столько лет потратил впустую! Я нашёл Сад, нашёл Дерево! Я съел это яблоко! И оказывается, что я обманут!

– Никто тебя не обманывал! – возразил Создатель. – Ты сам себя обманул, придумав себе сказку о бессмертии. Вечно не живут даже звёзды.

– Я обманут! – продолжал я. – Мне нужно вечное тело, а не просто дух. Я готов съесть тонну яблок, лишь бы стать вечным!

Глаза Создателя грозно сверкнули.

– Ты станешь вечным! Я превращу тебя в камень, и ты простоишь здесь до конца света!

Удав, почувствовав в его голосе угрозу, поспешил уползти в кусты. Создатель стал звать Архангела. Откуда-то издалека послышался раздражённый голос разбуженного стража. Оставив свой пост, он пошёл на зов. Скоро он был рядом с нами.

– Ты звал меня, Господи? – кричал он, раздвигая ветви деревьев. – Ты звал меня?

Господь Бог, едва Архангел остановился перед ним, поманил его к себе.

– Этот червь, – сказал он и показал на меня, – жаждет вечной жизни. Он набил брюхо моими яблоками, и скоро у него начнётся несварение. Как они мне надоели своей простотой!

– Это на них похоже, – ответил Архангел. – Они думают, что съешь чего-нибудь волшебного и обретёшь бессмертие. Он положил руку на рукоять меча. – Что прикажешь, Господи? Распороть живот и забрать украденные яблоки? Или отсечь голову и показать, что тело бренно? Или просто выкинуть из Эдема, как его незадачливого предка?

– Нет, сруби это Дерево!

– Но, Бог мой…

– Руби!

– Жалко ведь!

Удав тоже что-то прошипел в защиту Дерева Жизни.

– Руби! – приказал Бог.

Архангел встряхнул мечом, освободив его от пыли. Лезвие жарко запылало.

– Рубить? – недоверчиво спросил он.

– Руби! Пусть не будет ненужных символов.

– И-ех! – Архангел, размахнувшись, ударил по толстому стволу Дерева Жизни. Оно загорелось и объятое пламенем стало валиться на землю.

– Руби! – упрямо повторял Бог. – Дерево познания Добра и Зла! Всё руби! Не оставляй им символов, раз они в них ничего не смыслят!

– И-ех! – орудовал Архангел мечом, как топором дровосек.

– Руби!

– И-ех! И-ех!

Сад горел. Огонь отражался в глазах Архангела. Он продолжал рубить символы. Они загорались, как бумага. Его волосы, развевающиеся на ветру, тоже вспыхнули, но он этого не замечал, увлечённый работой.

– И-ех! И-ех!

Пожар охватил весь Сад. Я кинулся бежать, но вокруг был огонь. Сквозь треск падающих деревьев я слышал крик Создателя.

– Руби! Всё руби!

Я метался в этом костре, пытаясь пробиться к реке, но наталкивался на стены огня. Где-то рядом со мной извивался удав, уворачиваясь от рушившихся символов. Ему больше нечем было нас искушать.

* * *

…Жан рассказал, что меня нашли в предместьях Дамаска. Я шёл откуда-то с северо-востока. На мне были обгоревшие лохмотья, неизвестно как державшиеся на каркасе моих рёбер. Я ел печёные яблоки и слабым голосом напевал:

– Я вечен! Я вечен! Я познал вечность!