ФЛОР ВАСИЛЬЕВ – ОДИН ИЗ МИЛЛИОНОВ «ДЕТЕЙ ВОЙНЫ»
Многонациональная Россия готовится к очередной годовщине со дня окончания Великой Отечественной войны. За годы второй мировой войны погибли десятки миллионов людей из нашей страны. Память об этих жертвах неизбывна. Она зафиксирована в многочисленных документах. Поистине незаживающей болью кричит она в произведениях литературы и других видов искусства. Среди них очерки, рассказы, повести, стихотворения и поэмы таких прозаиков и поэтов Удмуртии, как Михаил Петров, Игнатий Гаврилов, Михаил Лямин, Филипп Кедров, Степан Широбоков, Юрий Шаврин, горячие строки которых рождались в самом пекле войны. Спустя лишь немало времени после войны нашла свое русло философская лирика о военных годах Николая Байтерякова, тоже участника войны. Флор Васильев и выдающийся русский поэт Удмуртии Олег Поскрёбышев, в 1960–1970-е годы создавшие целую эпоху в поэзии нашей республики, по своему возрасту ещё не могли быть призваны на фронт. Они относятся к числу «детей войны», как называют теперь поколение родившихся в 1928–1945 годы. И у них своя ипостась отображения военных лет.
Автору данных строк было пять лет, когда началась война. Не изгладилось из памяти то, как с щемящей надеждой, что отец, там, на фронте, жив и здоров, ждали писем от него, и то, как наша не учившаяся в своё время в школе мама поздними зимними вечерами, придя с нелёгкой колхозной работы, у коптящей керосиновой лампы выводила на бумаге корявые буквы. Письма на фронт обычно под диктовку мамы писала наша старшая сестра-школьница, но отец просил в письмах, чтобы хоть несколько строк своей рукой написала и наша мама… Не забыть, с каким аппетитом с голодухи мы, четверо «детей войны», по весне ели приготовленные мамой крахмальные лепёшки из собранной нами на прошлогоднем колхозном поле гнилой картошки…
Флор Васильев был старше меня на два года. И наблюдения за жизненными обстоятельствами тех лет оказались более глубокими. Вот как рисует поэт свои воспоминания военной поры в стихотворении – в переводе Татьяны Кузовлевой – начинающемся словами «Иголкою в груди / Покалывают годы…»:
…Вот-вот вернется мама с огорода
С картошкою в переднике своем.
Мы, сыты
Лишь похлёбкой из крапивы,
Ходили к огороду по траве,
Всё лето ожидая терпеливо
Сиреневых листочков на ботве.
Ромашки, наклонившиеся над дорожкой, гвоздики вдоль дорог не интересовали героев стихотворения – они ждали цветения картошки, потому что знали: «Ведь за цветеньем – созреванья срок». А картошка – это уже не похлёбка из крапивы. Картофель – второй хлеб, говорят в народе. В те годы для голодных детей он был, пожалуй, важнее хлеба. Ведь хлеб колхозники сеяли, выращивали, жали, молотили и отправляли на фронт, в города. И картошка на своём огороде спасала их жизни. Так цветы картофеля в стихотворении Флора Васильева стали своеобразным метрономом:
В багровых зорях догорали дали,
И мы, вконец усталые, тогда,
По письмам с фронта
Дни свои считали,
А по цветам картофеля – года.
Написанное в 1968 году и вошедшее в оригинале в четвёртую книгу «Нош ик тон сярысь» («Снова о тебе», 1969) уже созревшего, популярного поэта это стихотворение положило начало вдумчивому осмыслению им пережитого народом в нелёгкие военные годы. В том же году написано и вошло в сборник «Гажан дыр» («Пора любви», 1971) стихотворение – в переводе Владимира Савельева, – начинающееся словами: «Как эхо в сосняке, / В моем усталом сердце / Звучат / Военных лет / Глухие голоса». Поэтом прочувствовано и дословно передано переводчиком удивительно точное сравнение. Выросший в лесном краю северной части Удмуртии человек будто через протяжные отголоски лесного эха воспринял призывы автора «книги про бойца», Александра Твардовского, выстраданные и высказанные ещё сразу после окончания великих испытаний: «Прошла война, прошла страда, / Но боль взывает к людям: / «Давайте, люди, никогда / Об этом не забудем!»
В наши дни, в течение последних шести-семи лет активисты разных краёв России обращаются к руководству страны с настоятельными требованиями уделить внимание, оказать социальную поддержку «детям войны», справедливо утверждая, что они детства не знали. С десяти-пятнадцати лет на колхозных полях, у заводских станков вместе с матерями и дедами ковали общую Победу. Теперь все они, оставшиеся в живых, пенсионеры. Здоровье подорвано с детства. Впоследствии именно это поколение и «штурмовало космос», и двигало другие направления развития страны. Флор Васильев, оказалось, и об этом размышлял уже раньше. «Мальчишки, мы тогда / До срока повзрослели, / Держались / Мужикам воюющим под стать. / Трудились день за днём, / Неделя за неделей, / Стремясь / От матерей / В работе не отстать», – писал он. И далее, как и названные выше активисты, будто обращаясь к нашим руководителям:
Без детства
Нашу жизнь
Едва ль понять вам в целом…
Недаром,
Дорожа минутою – не днём,
Мы, к делу приступив,
Свершаем по два дела,
Надеясь всякий раз,
Что после отдохнём.
Как знать, не это ли вечное стремление «свершать по два дела» и погубило его. Ведь ему не исполнилось ещё и сорока пяти лет, когда он погиб.
Поэт радуется каждой травинке, неизбежному, вечному обновлению природы. «Тропа походная в бурьяне, / Окопов раны заросли. / Трава зализывает раны / В местах заброшенных земли», – начинается другое стихотворение, написанное в 1970 году и переведённое на русский язык Эдуардом Балашовым. Однако, как сказано в стихотворении, «Неизвлечённые осколки / Земля хранит в своей груди». Так тема войны естественно вплетается в сквозную линию всего поэтического творчества Флора Васильева – в процесс изображения вечной борьбы добра и зла. Осколки зла, войны, продолжают напоминать о себе:
Трава то нежная, то злая,
Тупая боль в её корнях.
И, ничего не понимая,
Она желтеет на глазах, –
верно передает переводчик душевную боль поэта. Однако в последней части стихотворения, казалось бы, правильно осознав линию лирического сюжета в целом, перевод выводит произведение за пределы «незабвения» войны, чего, конечно же, нет в оригинале:
Но всякий раз без сожаленья
Встречая новую весну,
Шумит трава – трава забвенья
На поле, видевшем войну.
Оригинал завершается, как и во многих стихотворениях Флора Васильева, изображением победы добра над злом: «Несмотря на всё, счастье зеленью рождается, одолевая горе, закрывает его» («Кылбуръёс, с. 272. Подстр. пер. наш. – В. В.).
Лирический герой Флора Васильева не ограничивается наблюдением за борьбой добра против зла. Он сам включается в неё. «Я – / Грузчик твой, / Век!» – объявляет он послевоенному времени.
Я выгружаю
Твои вагоны.
Твои вагоны
Нагружаю я.
На моих плечах
Плывет богатство.
Если я поднимаю
Ящики, полные печали,
То и из меня
Плещет горькая печаль <…>.
А когда выгружаю
Мешки,
Наполненные счастьем,
То я
Купаюсь в счастье.
О какой печали и о какой радости идет речь, уточняется к концу стихотворения:
Я выгружаю
Печаль
И нагружаю
Радость.
Хотя на свете прибавилось радости,
Но и печаль ещё властвует
В мире.
Её нельзя бросить в море,
Как я бросаю ящики,
Наполненные войной.
Пер. автора.
Поэт не может освободиться от горестных мыслей, навеянных войной. То как бы ненароком всплывают образы, связанные с военными событиями, то целиком обуревают они его («Однажды добрым летним утром…», «Огонь войны погас давно…», «Упал на холодную озимь…» и др.). Поэт основывается не только на своих личных воспоминаниях, его постоянно наталкивают на эту тему окружающие люди. «Приехал к матери поэт / Из города на малый срок. / Война-то будет или нет? Что говорят о ней, сынок?» – начинается одно из его стихотворений в переводе Евгения Храмова. Прибывшего из города на побывку домой в деревню паренька, отслужившего свой срок в армии и вернувшегося в село к родным они с тревогой расспрашивают о том же. В оригинале стихотворения («Меми доры лыктћз поэт…») Флор Васильев связывает этот сюжет со своими биографическими данными:
Я тоже сижу дома (в деревне).
Это – самый счастливый день.
Один вопрос в глазах матери:
– Будет ли еще война, сынок?1
Ещё предстоит более полно раскрыть разноплановую реализацию темы войны в поэзии Флора Васильева. Она занимала его немало. Но сегодня хочется ещё остановить внимание лишь на стихотворении, ставшем широко известным и в оригинале («Ивортэк ышем муртлэн верамез»), и в переводе на русский язык Эдуардом Балашовым («Монолог пропавшего без вести»). Оно написано, как отмечает автор, 21 марта 1970 года. Это была уже пора широкого поэтического дыхания Флора Васильева. Вольно или не вольно здесь удмуртский поэт вновь будто встал рядом с Александром Твардовским. Есть у этого классика советской поэзии довольно развёрнутое стихотворение «Я убит подо Ржевом». Как и многие его поэтические произведения, довольно простое по форме, написано усечённым анапестом, четырехстрочными строфами с перекрёстной рифмой. Одно необычно в этом стихотворении: оно написано от имени погибшего воина – в форме ролевой субъектной лирики. Художественный образ, утверждают теоретики, это то, что было, или то, что могло быть в тех или иных обстоятельствах. Понятно, убитый воин ничего сказать уже не может. А что бы он сказал своим сослуживцам, если бы мог? Что его интересует из случившегося после того, как он выпал из общего строя? Прежде всего он сообщает о себе: убит подо Ржевом.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, –
Точно в пропасть с обрыва –
И ни дня, ни покрышки.
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Был человек и исчез, растворился. Но в сознании погибшего воина, оказывается, не всё так просто. Я, говорит он, и там, где корни слепые ищут корма во тьме, где «с облачком пыли / Ходит рожь на холме», и в петушином крике поутру, и даже в машинах тех, к кому обращается, рвущих воздух на шоссе… Словом, он теперь везде, во всём проявлении жизни на земле. Он только не может знать, что случилось после того, как он погиб. Его интересует, взяли ли наши тот город, в сражении за который он выпал из общего строя. Не достиг ли враг Дона? Не добрался ли, проклятый, и до Волги? Выражает свою надежду: вы, оставшиеся в живых, победили, без этой веры как нам, погибшим?
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мёртвых проклятье –
Эта кара страшна.
Флор Васильев много читал. Особенно интересовался поэзией. Попадалось ли ему под руки это стихотворение А. Твардовского? Или удмуртский поэт своим опытом лирических размышлений сам вышел на форму повествования погибшего? Он так же использовал форму субъектной ролевой лирики, но стиховая структура здесь иная – верлибр, как в оригинале, так и в переводе. На наш взгляд, перевод получился не столь гармонично сложенным, как оригинал. Но всё таки рассмотрим его.
Пал я на поле боя.
Только увидел, как
Вдруг опрокинулось небо,
Легла под меня земля,–
как и у Твардовского, рассказом о том, что случилось с ним, начинает повествование субъект речи. Как сквозь сон рассказывает он о пленении его врагами, об их зверствах над ним и о том, что в его глазах вновь и вновь возникали видения родных краёв.
Чёрный улёгся ветер –
Сами открылись глаза:
Плыли в бездомном небе,
Как лебеди, облака.
И тишина такая,
Словно в деревне моей,
Где поутру жаворонки,
Словно родники, журчат.
Он не может сказать, живой он или нет.
Для палачей я умер,
Умер ещё тогда:
В жарком бою сгорел я,
В адском его огне.
Его больше всего волнует:
А для родного края?
А для детей своих?
Край мой родной, любимый!
Односельчане, семья!
Что вы могли подумать?..
Каждый подумал своё.
Ему больше всего хочется сказать:
Знайте, что я не предал
Отчей, своей земли, –
Той, где большое небо,
Небо в белых цветах,
Где поутру жаворонки,
Как родники, журчат, –
четвертый раз повторяя слова, сшивающие главные мысли всего повествования пропавшего без вести воина.
Видишь на братской могиле
Вечный огонь горит.
Знай,
Что в его пламени
И моя пламенеет жизнь, –
может быть, и ко мне, и к тебе обращается он, дрогой читатель.
Стихотворение русского классика написано в 1945 году, с ощущением всей жгучей боли военных лет и с обращением от имени погибшего к своим боевым товарищам. Время создания стихотворения Флора Васильева иное. В первые послевоенные годы было недоверие к пропавшим без вести. Дескать, не известно, куда они подевались. Лишь спустя некоторое время поняли, какой грех берём на себя, считая их всех трусами и предателями. Дыхание тех лет вобрало в себя произведение Флора Васильева, включая в себя и главное содержание всего его поэтического наследия – последовательную борьбу добра против зла.
Так в поэзии Флора Васильева, одного из миллионов «детей войны», по-своему отобразилась память всего поколения о жестоких испытаниях военных лет.
Подстрочный перевод автора статьи. – Ред.
