УЛИЦА В НЕБО

РОССИЯ

Едем по разбитой вятской дороге.
На сто километров – ни души.
Былинные леса да разорённые деревни…
Вдруг вижу, стоит у обочины дороги
здоровая девка лет четырнадцати -
что-то продаёт.
У ног бидоны с вёдрами блестят.
Останавливаемся. Подхожу.
Она улыбается.
- Что продаёшь? – спрашиваю.
- Здравствуйте, – отвечает. -
Бруснику продаю.
- Почём ведро?
- А сколь дадите…

ЗЕМЛЯКИ

Знал Заболоцкого при жизни я,
Овидия любительское фото
над письменным столом висело…
Киров
Сергей Миронович, оратор-коммунист,
братан-земляк… Но я его не слышал.
Здесь по соседству братья Васнецовы
со мною жили.
Пётр Чайковский тоже…
Здесь рядом во дворе романтик Грин
боярышник таскал в избу-читальню,
а террорист Халтурин смастерить
придумал бомбу
для царя Руси…
Здесь с крыш домов
в овраг стекало небо,
и растворялось в краснозёмной глине,
и становилось глиной.
В это небо
смотрел из КПЗ горящим глазом,
похожим на оконный светлячок,
окурок капитана Иванькова.
Что думал тот окурок – я не знаю:
о маршале, быть может, Соколове,
а может, о полковнике, а может,
о космонавте № 50.
А может быть, о памятнике-танке,
всей мощью устремлённом прямо в небо,
смотрящим также в небо,
только дулом -
как будто на незанятый рубеж…
- Откуда родом ты? – меня спросили.
Ответил.
А потом ещё добавил:
- Где Михаил Калашников живёт,
который изобрёл свой автомат
Калашникова!..
- Боже упаси! потомкам жить в таком
смешенье жутком,
где можно в воскресенье насладиться
искусством
и в соборе помолиться…
а в понедельник пулю получить!
А то и бомбу…

ГАРНИТУР НОСТАЛЬГИИ

В городе юности тишь да гладь.
Деревянные тротуары…
Я шагаю. Поскрипывают доски,
как половицы.
Вот зелёный ковёр газона,
вот двухэтажный дом-комод
с утренними окнами
и цветистыми занавесками…
Вот палисадники-вазы с цветами:
георгинами, пионами…
За ними высятся привидения
новой меблированной
залы-новостройки:
трюмо, трёхстворчатый шкаф…
Двуспальная белая кровать,
почему-то стоящая вертикально.
Две прикроватных будки-тумбочки…
Забор коробок и чемоданов.
На бельевых верёвках растянуты
бельё-флаги:
майки, рубахи, простыни…
Логотипы – товарные знаки.
Из коммунальной кухни-столовой
разносится запах жареной картошки
и тёплого хлеба…
Провинциальный гарнитур заканчивается
письменным столом, где разбросан
бумажный хлам черновиков-стихов,
напечатанных и не напечатанных
в главной газете моего деревянного городка…
Так начинается ностальгия.

ГРАНИЦА УЛИЦЫ И НЕБА

Улица Свободы заканчивалась
пожарной каланчой.
Дальше было небо. Улица уходила в небо.
И становилась небом… Небом, небом.
Мы бежали, махая локтями,
пытаясь взлететь…
Мы летели.
Мы кричали, как птицы,
и нам удавалось лететь…
Мы летели,
махая локтями вверх, вниз…
Вверх-вниз!
Мы проворно двигали локтями:
вверх-вниз…
Вверх, вниз… Вниз, вверх!
И – когда мы летели –
мы летели только над улицей Свободы,
которая заканчивалась
пожарной каланчой…
И уходила в небо.
И становилась небом…
А сверху она походила
на маленький аэродром,
с которого взлетали самолёты
и растворялись в небе…
И становились небом!
И только пожарная каланча,
угрюмая и одинокая,
кирпичной кладкой похожая
на средневековый замок,
забытый замок,
на Спасскую башню, на Кремль…
стояла на границе улицы и неба.
И не улетала… Потому что
улица Свободы заканчивалась
пожарной каланчой…

ЗИМНЯЯ КОРОВА

Однажды в студёную зимнюю пору,
когда мы были студентами
художественного училища,
мы купили -
мясо.
Мы положили его в сетку,
повесили через фортку,
чтобы утром разморозить и сварить
праздничное блюдо!
К утру мясо выпало из сетки
и превратилось в зимнюю корову…
Корова бродила по улице и мычала.
Шёл сильный снегопад.
И в этом чутком пространстве плавали,
как рыбы в аквариуме,
разноцветные огни крупноблочных бараков.
Возможно, со временем корова растаяла
около тёплого подъезда.
Возможно, её поймали
радостные жители городка. И съели…
А снегопад идёт…
И всё так же плавают разноцветные рыбы
напротив нашей общаги,
где когда-то мы жили студентами
художественного училища…

СТУЛ НА СТОЛЕ

Стул, стоящий около стола,
если его не поставить на стол -
будет оставаться стулом,
на котором сидят за столом.
Так детские качели, дающие понять
новую реальность действительности,
в действительности остаются
детским аттракционом,
пока не перестанешь мыслить
придуманными образами,
которые могут становиться реальностью,
проделывая путь во времени,
хотя любое движение во времени
и пространстве
возвращают двигающееся тело туда,
откуда началось движение… Так стул,
поставленный на стол,
через определенное время окажется
стоять возле стола,
чтобы на нём можно было сидеть за столом,
и соседская девочка
с огромным бантом на голове,
взобравшись на стул,
снова будет пристально рассматривать
нарисованный кораблик на чайном блюдце,
полагая, что однажды
сможет пуститься на этом кораблике
в плаванье до Канарских островов,
о которых так часто говорят ее родители…
Поэтому стул, стоящий около стола,
если его не поставить на стол -
будет оставаться всего лишь стулом,
на котором сидят…

КЛАСС НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА

В школе я изучал немецкий язык,
ходил вместе с одноклассниками в немецкий класс.
В основном его учили двоечники и троечники,
полушпана и шпана…
Так повелось в нашей средней советской школе,
стоящей на окраине города прямо у леса.
А в лесу стояла психиатрическая больница
и дача Брежнева (читай – правительственная),
на которую Брежнев так и не приехал.
Учительница немецкого языка
очень походила на немку, и нам казалось,
что в своей большой сумочке
она прячет фашистскую каску…
Я хорошо знал по немецкому только две-три фразы:
«Русишь — швайн», «Хенде хох!»…
На выпускном экзамене по немецкому языку
было весело: «Гитлер – капут!»
Всем раздали-поставили тройки…
Так повелось в нашей средней советской школе,
стоящей на окраине прямо у леса.
А в лесу, чуть дальше правительственной дачи
и психбольницы,
ещё находилось заброшенное
и всеми забытое немецкое кладбище,
где после войны хоронили пленных немцев,
умерших и расстрелянных
по неизвестным нам причинам.
До сих пор о кладбище мало кто знает,
но я помню, как Вовка Петухов и Витька Романов
ходили раскапывать могилы…
Однажды
поздней осенью, когда в окна школы залетали
маленькие облака и мокрые сосновые иголки,
Вовка с Витькой принесли в школу два черепа
и продали их почти за бесценок:
один – учителю биологии,
а другой купила учительница немецкого языка
и положила в свою большую сумочку,
где, по нашему представлению,
лежала фашистская каска…
А потом в лесу мы пили портвейн прямо из горла,
осторожно передавая бутылку из рук в руки,
а маленький дятел выстукивал на сосне азбуку Морзе:
тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Мы слушали его лесные стуки,
как кукование кукушки, которая может поведать
о том, сколько и кому сталось жить на этом свете.
Дятел был добрым, он настукал всем
долгую жизнь: тук-тук, тук-тук…
Даже тем, кто через два года уйдёт на войну
в другую страну – выполнять интернациональный долг
в Афганистане, откуда вернутся не все живыми
и здоровыми, правда, настоящими победителями
и с настоящими медалями…
«Гитлер – капут», «Хенде хох», «Аллах акбар»,
«Инша Аллах»!

ТОСТ-БЫЛЬ

На Кавказе старые горцы говорят,
что, когда Гагарин пролетал над Землёй,
он встретил Бога.
Бог пригласил его за стол.
Они пили «Арагви», пели кавказские песни…
Недаром после полёта Гагарин любил
приезжать на новый Ахун
и распевать песни с бородатыми аксакалами…
- Где же ты, моя Сулико?!

НОЧНЫЕ ТАНЦЫ

Проулок. Впереди тёмные деревья.
Два прожектора, как на две луны,
светят в лицо…
Позади меня – тени.
Они поспешают за мной, похожие
на тёмных пляшущих человечков…
Я сворачиваю во тьму.
Лиственную тьму. Пытаюсь скрыться
от собственных теней. Иду, спотыкаюсь
о какие-то странные городские кочки…
И становлюсь тенью.
Лиственной тьмой, городской кочкой.
Частью ночного мирозданья…
Когда-нибудь я так же уйду из этого мира
в безвременную тьму. Стану тьмой…
Лиственной тьмой, городской кочкой…
Но я обязательно выйду на свет,
этот свет,
поскольку прожекторы светят в ночи
и танцуют быстрые тени,
похожие на пляшущих человечков…

Редакция журнала сердечно поздравляет А. И. Вепрёва с 55-летием, и желает дальнейших творческих успехов!