СНЯТСЯ ОПЯТЬ СЕРЕБРИСТЫЕ КОНИ

         

* * *

Будет день и значит – будет пища…

Я не о краюхе – о другом:

жалко мне умом и духом нищих,

крепких не мошной, так кулаком.

 

Жалко тех, кто без труда и риска,

добрым «дядей» вовремя пригрет,

по удельным ведомствам российским

заправляет музыкой побед.

 

Родина, тебя не выбирают,

но страшней потопа и чумы

по твоим пределам вертухаи -

хоть в Кремле, хоть в падях Колымы…

 

Ах, как трудно расправляем плечи,

связь времен ловя, как стремена,-

мы от Ярослава, мы из Сечи,

мы из-под знамён Бородина!

 

* * *

В нашем дворе –

как в омуте,

тихо,

но черти не водятся.

Дождь во дворе.

Я – в комнате

жду,

пока распогодится.

Не тяжело ожидание,

вот и за тучей –

проплешина.

В комнате – всё мироздание,

но ни чертей,

ни лешего.

Хоть поминают всуе их

бабки – им надо на рынок бы,

да алкаши трясущиеся -

им по сотке на рыло бы.

Вот – и сплошная проплешина,

В лужах –

окурки со щепками.

Кто-то бельё развешивает –

небушко щиплет прищепками…

 

* * *

За вагонным окном –

темень да редкие вспышки

полустанков,

платформ,

забытых вдали деревень.

А плацкартный вагон,

подмяв одеяла под мышки,

спит уже.

Позади – день пути.

Утомительный день.

 

Мне же скоро сходить.

Я отмерил своё расстоянье.

А Россия всё дальше и дальше –

столь велика.

Спят-сопят

дорогие мои россияне,

лижет пятки

притушенный свет ночника.

 

Дорогие…

А днём

был плацкартный вагон,

как улей.

Кто-то резался в карты,

спорил «про жизнь» за пивком…

Притомились –

и старый, и малый уснули.

Мне же скоро сходить

и по тропке – пешком.

 

Будет краткой стоянка,

и травы в росе,

и –

две версты-то всего,

но этого хватит опять –

задохнуться

под звёздным размахом России,

где учился ходить,

а затем – и летать…

 

* * *

Завыть бы подчас – не заплакать

в тисках первородной тоски.

Плевать на дорожную слякоть,

на боль, что сдавила виски.

Ещё не такое бывало

на прошлом и нашем веку.

Но как бы судьба ни бивала,

а всё же ложилась в строку

любви, и надежды, и веры,

когда, на обрыве уже,

полыни побег огрубелый

к душе пробивался, к душе.

И предков скуластые лица

сходились к костру на реке,

где родина горстью землицы

оттаивала в кулаке.

 

* * *

Когда ты уходишь из этого старого дома,

чужими становятся даже привычные вещи:

кричат о тебе фотографии, книги на полке

и даже страницы в тетрадке с моими стихами.

Когда ты уходишь, тоскливо кричат половицы,

и двери кричат, от порога тебя провожая…

Но чем же они виноваты, послушные вещи,

что мы друг от друга уходим всё дальше и дальше?

 

Зачем же мне снится кружение первого снега

и губы, что приняли снега студёную влагу?

Как будто опять мы у старого этого дома

от нежности первой, совсем оробев, задохнулись…

Ты снова уходишь в кипящую белую вьюгу,

совсем ненадолго следы на снегу оставляя.

Но в маленькой комнате, где ещё пахнет духами,

кричат о тебе ничего не забывшие вещи…

 

* * *

Ночью выяснило, подморозило -

стали тропы прочны, как мосты.

Под ногою крошатся озими -

это осень.

Мы с нею на «ты».

 

Не сестра мне и не ровесница -

ей и будущий век коротать,

ну а мой вот-вот перебесится -

дай-то Бог до конца устоять.

 

Дошагать без тоски, без жалобы,

покаянно встречая рассвет,

лишь бы Вятка всё так же бежала бы

и столетье, и тысячу лет.

 

Без оглядки бежала, без горечи

за земные наши грехи.

Может, там, где небесные горочки,

мне зачтутся хотя бы стихи.

 

Был распутник,

пивал до донышка,

помирал за больничным окном,

оттого и дивлюсь на солнышко -

как по-детски встаёт оно.

 

СЕРЕБРИСТЫЕ КОНИ

 

Мне снятся опять серебристые кони:

не щиплют травы и не пьют из протоки –

всё скачут они, серебристые кони,

всё скачут навстречу заре на востоке.

Ещё не остыли над озером звёзды,

но травы поникли под росами утра,

и падают, падают, падают звёзды

на конские лбы, вознесённые круто…

 

Мне снятся опять серебристые кони:

не зная покою, не зная неволи,

всё скачут они, серебристые кони,

и глухо дрожит под копытами поле…

И если меня вдруг не станет когда-то,

то знайте – меня уж никто не догонит,

я там, где однажды сверкнув на закате,

всё скачут в рассвет серебристые кони…

 

* * *

У наших распутий всегда валуны –

налево пойдёшь,

направо ли…

Сдадим ли хоть локоть родной стороны,

спасуем ли перед неправдою?

 

А те валуны,

как русские лбы –

лужёные да упрямые.

Круты судьбы верстовые столбы,

но не впервые – прямо нам.

 

И лучше погибель, чем позор

на вечной этой распутице.

За Стенькой вновь –

на сквозной простор,

где наши ладьи не утицы –

 

челны, чтобы плыть и плыть

столетьями,

словно реками.

Мы – русичи.

Нам от века быть

между варягами-греками.