«Я ТОЛЬКО ИСКРА ИЗ ТОГО КОСТРА…»

К 70-летию

 

БУКВИЦА

 

В сотах копится приторный мед,

Исчезают следы на воде,

И меня уж никто не найдет,

Ведь давно меня нету нигде.

 

Под грохочущей крышей небес,

Перед вещими взглядами птиц

Я, как буквица, в книге исчез

Средь бессмертных и ветхих страниц.

 

* * *

Не до соловьиных трелей,

Не до праздничных пиров —

Род мой в Киеве расстрелян,

И над ним сомкнулся ров.

 

Этой черной смерти миги

Проливают в сердце свет.

Где же люди? Где же книги?

Но кто помнит, тот поэт.

 

* * *

Дождаться хотелось в июле

Хорошей погоды.

Когда же они прошмыгнули,

Все лучшие годы?

 

Неужто и жизнь на излете,

Как мост над рекою? —

Держусь за нее я в блокноте

Последней строкою.

 

СВЕРСТНИКАМ

 

Добрые мысли таятся под спудом.

Время тоскует в железной узде.

Звук фортепьяно над Воткинским прудом,

Музыка тонет в прозрачной воде.

 

Ах, фортепьяно, старинные струны,

Черный блестящий и праздничный лак.

Дети войны и жестокой фортуны,

Мы возвращаемся в нищий барак.

 

Бой полыхает на старом кордоне,

Тянут солдаты войну на горбу,

Век не удержишь на детской ладони,

Ладно еще, удержали судьбу.

Жизнь поманила нас гранью кристалла,

Это была нам хорошая весть.

Музыка длится, но многих не стало,

Эх, разузнать бы: а я еще есть?

 

ДЕРЕВЬЯ

 

Вечно деревьев вершины

Тянутся к облакам.

Где-то на небе решили,

Что это склонность к стихам.

Но ведь предутренний час —

Только разведка,

Ведь улетает от нас

Каждая ветка.

Хочется знать чудеса,

Небо без дыма,

Тянет под старость в леса

Неудержимо.

Это движение крови,

В сердце нет скотства,

В нашей к деревьям любови

Привкус сиротства.

Бьет увядания вьюга,

Я с ней погасну.

Зря мы теряем другу друга,

Зря!.. Понапрасну.

 

* * *

Наше время на излете.

Истекает срок,

Что мне видится в блокноте

Меж неровных строк.

 

За густым туманом сивым

Камские края.

Вижу край, где был счастливым

И здоровым я.

 

Вижу пляж красивый в Ниде,

Блеск ночных орбит.

Я на путь свой не в обиде.

Хоть я там забыт.

 

Там уже метет пороша,

Твердь белым бела,

Памяти опасной ноша

Мне не тяжела.

 

* * *

Под холмом, под соснами

Речки тихий берег.

Дети стали взрослыми,

А душа не верит.

Молодое племя,

Старые поленья,

Как поступит с нами

Это поколенье?

В этих юных людях

Прежних дум костяк, —

Может быть, осудят,

Может быть, простят?..

 

* * *

За лесом застучал мотор,

И вторит эхо свыше,

Как будто чей-то разговор

Я невзначай услышал.

Июнь, какая благодать,

Все звезды за туманом,

Костра на солнце не видать,

Весь шлях закрыт бурьяном.

Пусть оскорбляют суета,

Обманы и бездушье,

Я чувствую свои лета,

Как ветеран оружье.

 

* * *

Во сне я все еще ребенок,

На Воткинский ступаю пруд,

И лед скрипит, заснежен, тонок,

И зелен скол, как изумруд.

Мерещится мальчишке, мне,

Что я пришел из дальних стран,

А здесь страна совсем другая,

Бреду, тоску превозмогая

От тяжести побед и ран.

Нет, эта даль мне не чужая,

И светит огонек в окне,

И горд я, словно бы въезжая

На белом, может быть, коне.

 

ВДОВЫ ВОЗЛЕ КАМЫ

 

Пароход запрячет лето

В глубине пустых кают.

Вдовы ходят вдоль кювета,

Песни старые поют.

 

Молодость не знает цену

Красоте ночей и дней.

Трудно пережить измену.

А любовь еще трудней.

 

КОЛЬКА

 

На колени стелили бархотку,

Приносили гармонь иль баян,

Я играл целый вечер в охотку,

Трезвым-трезвый, но кажется — пьян.

Не хочу даже и лиходею

Пожелать, чем язвит меня старость.

Инструментами я не владею, —

Но вот музыка в сердце осталась.

 

Дирижировал музыкой Колька,

Драмкружковец и главный помреж,

А под утро, не спавший нисколько,

Я был снова и собран, и свеж.

 

В стороне от веселья и смеха

Я теперь осторожно бреду,

Если слуха касается эхо —

Мнится мне — это слышу в бреду.

 

Брезжат вальсы и танго, и полька,

И над Камой ночной небеса,

Наши игры и танцы, и Колька,

И умерших друзей голоса.

 

РАВНОВЕСИЕ

 

Быть может, на Урале найду я край земли?

Мы много потеряли, друг, мы много обрели.

И мы вернем едва ли, что скрыл туман вдали,

Мы много потеряли, но больше обрели.

В надежном материале достались нам рули,

Мы злато потеряли, надежду обрели.

Мы жили под царями, хоть сами короли,

Мы годы потеряли, любовь мы обрели.

 

ВОТКИНСК, 1943

 

Марта неокрепший лед,

Мысли мчатся до Урала,

Там, где ночи напролет

Матушка моя стирала.

В койках двух госпиталей

Копится живая сила,

Вдоль картофельных полей

Санки матушка тащила.

Деревянные дома, деревянные бараки,

От беды сойдешь с ума

В тыловом промерзлом мраке.

Мама с мыслью о своем

Снежный перейдет редут.

Волк с волчицею вдвоем

Рядом в ста шагах бредут.

 

ВОТКИНСК

 

Прикамье, заводской поселок,

И грохот близкой тишины.

Я остываю, как осколок

Задевшей каждого войны.

А время нас еще остудит

Иль новым обожжет огнем,

Неужто прошлого не будет?

Ведь мы уже навеки в нем.

Попытка автопортрета

 

В стихах есть ворон, бык и два орла,

Река, вода в которой замерла,

Лицо моей любимой под дождем

И древний город, где я был рожден.

Есть очертанья неба и морей,

Местечко есть и для души моей,

Есть город, где обрел я дом и кров,

Где не всегда был справедлив, суров.

Паек голодный есть, уральский жалкий жмых,

Есть имена ушедших и живых.

Мерещились удача и почет

И тот незримый, кто меня прочтет.

 

* * *

Очарованье самых первых дней

Из наших сумерек видней.

Хоть это было и давно,

Там солнцем всё освещено.

 

Там сад, там пляж, там ты и я,

И та укромная скамья.

Там наши восемь дней подряд,

Там стыд, там грех и долгий взгляд.

 

Там наша ночь вся до зари —

Смотри, смотри, смотри, смотри!

Там наша ночь вся — напролет,

Никто не знает, что нас ждет.

 

Там я сильнее с каждым днем:

Волшебным жжет меня огнем —

Обиды все в душе сотри, —

Смотри, смотри, смотри, смотри!

 

Горю свечою на ветру.

Ты отвернешься — я умру.

 

* * *

И вот я утратил браваду, покой,

Когда обняла полуголой рукой.

Привстав на дорожном косом валуне,

И теплые губы прильнули ко мне.

Шел к станции в блеклом мерцании звезд

И помнил прощанье почти двести верст.

 

ПАРУС

Наташе

 

Уже прошли такие сроки,

Что вовсе не осталось нас.

«Белеет парус одинокий» —

Звучало прежде, как сейчас.

 

Природы молодые строки

Рождали в детском сердце грусть.

«Белеет парус одинокий» —

Заучивали наизусть.

И я, простой уральский школьник,

На Каму мчал во весь опор,

А дальний белый треугольник

Волнует душу до сих пор.

 

Я был романтиком, не так ли?

Хотя сейчас почти что стар,

Но жадно видел все спектакли,

Что предлагал репертуар.

 

Билет я брал на третий ярус,

Недорого — рублей по пять —

Белеет одинокий парус —

И я люблю тебя опять.

 

КРАСНОВИДОВО

 

Вспомни друг о друге, не думай о плохом.

Пора лечить недуги молитвой и стихом.

Под елью, под сосною стоит наш добрый дом.

Мы летом, не весною, туда махнем гуртом.

 

Там свет не сдавлен мраком,

Там оклемаюсь я,

Там в небе над оврагом

Двух ласточек семья.

 

Под сень родного крова

Войдем, устав слегка,

А добрая корова

Нам вышлет молока.

 

Там, новой жизни ради,

Досуг любви не нов.

Там свежие тетради

Тесны от старых слов.

 

Там драгоценные огни

Удвоены в стекле неновом,

Там перед вечностью одни

Дрожим под паровозным ревом.

 

Там на убогом костыле

Я занят нудною ходьбою.

Там страшно, как слепой во мгле,

Я спорю со своей судьбою.

 

САМОСТОЯНИЕ

 

Звонок или гудок

Не заглушат молвы,

Увы, я не ходок,

Увы, увы, увы!

 

Медовых два зерна

На краешке стола.

Походка неверна,

И поступь тяжела.

На землю провода

Летят с высот столба.

Меня вела беда,

Сейчас ведет судьба.

 

В бриллиантах иль в росе

Сверкает колея.

Пусть все идут, как все,

А я иду, как я.

 

* * *

Над Истрою старые ивы

И старые тучи — гуртом.

Мы были с тобою красивы,

Но только не знали о том.

 

И силы еще не остыли,

И злость не стегала кнутом.

И мы независимы были…

Но поняли это потом.

 

На свалке средь грязи и пыли

Ждал клад нас на месте пустом,

Тогда мы удачливы были,

Пускай не мечтали о том.

 

Легенды, и сплетни, и были

За нами влачились хвостом…

Родная, мы счастливы были,

Хоть не помышляли о том.

 

* * *

Этой осени желтая краска

Заслонила иные цвета.

У тебя, как в жару у подпаска,

Приоткрыты призывно уста.

Не забыть, будь в больничном пылу я,

Чем над Истрою воздух пропах, —

Терпкий привкус того поцелуя,

Что мерцал до зимы на губах.

 

НОЧНАЯ БАБОЧКА

 

Она всё возится со мною,

Жизнь нашу снова начиная,

Так летом над свечой ночною

Трепещет бабочка ночная.

 

* * *

Два дерева встречают дни за днями

И снега ждут: увы, неровен час, —

Переплелись ветвями и корнями —

Напротив нас — похожие на нас.

 

ОБЩАЯ ТЕТРАДЬ

 

Наша общая тетрадь,

Полустертая клеенка.

О душа, себя не трать, —

Время рвется там, где тонко.

Полдень жизненный погас.

Мы вот-вот дойдем до точки.

Но останутся от нас

Эти самые листочки.

 

* * *

Эка невидаль, скажешь, забыли.

Не таких заносило песком.

И под грузом обиды и пыли

Не такие лежали ничком.

 

Нет, печалью души не насытишь.

Лучше в сердце накопим слова, —

И, глядишь, вдруг всплывем,

Словно Китеж,

И сквозь тьму прорастем, как трава.

 

* * *

О.Чухонцеву

Скопил нектар стихов по меркам пчел

И другу в день рождения прочел.

Что ж, одиночество опять

Подталкивает нас друг к другу.

Жив старый долг — соединять

Слова, вязать из них кольчугу.

И та кольчуга тяжела,

Но, видно, нам не пригодится,

Ведь сколько весят два крыла,

Не может знать в полете птица.

 

БОМЖИ

 

Он подошел с улыбкой жалкой,

Не зная, как удастся ночь.

Я тихо брел с казенной палкой

И был готов ему помочь.

 

Под ветром, что суров, свинцов,

Я, к счастью, не дошел до лжи.

Мне кажется, мы все бомжи,

Все, кроме мертвецов.

 

КНИГА БЫТИЯ

 

Памяти В.Т.Шаламова

Под крыльями стервятников и пчел

Я книгу заповедную прочел,

И грешная душа зашлась в полете,

Увидел то, что видеть не умел

Не оттого, что мал был и не смел, —

Не с умыслом, с бедой одной был плоти.

 

Как надо было повернуть мозги,

Чтоб в ясный век не увидать ни зги,

Тьма по Российской поползла равнине,

Чумным пожаром мысль ввергая в прах,

Кромешным страхом порождая страх,

И Бог-отец не спрашивал о сыне.

Не дьявол, не Интернационал

Сто языков в одну купель согнал,

А крестным наречен был вор в законе,

И зло с тех пор умножилось стократ.

Каким проклятьем проклял брата брат,

Не разберешь, как в Древнем Вавилоне.

С тех пор звучат похоже смех и плач,

И жертвой может сделаться палач,

Но невозможно поменять им роли.

Я все познал, был всюду и нигде,

В Кремле, в тюрьме, в прикамской слободе —

И всюду сахар был мне горше соли.

Я только искра из того костра,

Где смерть была роднее, чем сестра,

Она со мной не вынесет разлуки,

Со мной и с той уральскою избой,

Где что ни поселенец — то изгой,

И род его клеймен, сыны и внуки.

Как буковка живу среди страниц,

Я нужен, чтоб запомнить много лиц,

Молва о них молчит тысячеусто, —

Мечтатели, строители, врачи,

Громилы, вертухаи, стукачи…

Их свято место долго ль будет пусто?

И, чтобы не забыть про гнет и срам,

В стране моей построят люди храм,

Как только выпадет удобный случай.

Я там уже не буду никогда,

Где полумесяц, крест или звезда —

Над алтарем из проволоки колючей.