ПОСТИЖЕНИЕ МИРА И ЛЮДЕЙ

К 70-летию Натана ЗЛОТНИКОВА

Осенью 2003 г. в Ижевске вышла книга Натана Злотникова «Слепой поводырь» с подзаголовком «Воспоминания». На обложке этот подзаголовок выглядит как определение жанра данной публикации. Однако далее, в самой плоти складывающегося текста, слово «воспоминания» обрастает новыми смыслами, постепенно становится понятным, что оно наделено автором особой значимостью.

Понятие «воспоминание» входит в саму структуру мироотношения Н.Злотникова. Он видит мир сквозь призму памяти — культурной, биографической, исторической, личностной. Человек как духовная субстанция явлен для него через свойственное именно человеку качество памятливости. Способность запомнить составляет стержень душевной жизни личности. Память служит причиной установления особого доверительного контакта человека с миром.

В книге собраны статьи Н.Злотникова, написанные во второй половине 1980-х — в 1990-е годы и ранее публиковавшиеся в различных изданиях: еженедельнике «Литература» (приложение к газете «Первое сентября»), альманахе «Поэзия», «Литературной газете», журнале «Юность», где он работал зав. отделом поэзии, а потом зам. редактора журнала. Эпоха, в которую они появились, заряжает автора чувством осуществляющейся свободы высказывания. Он обостренно ощущает ветер общественных перемен. Но настоящее для него не перечеркивает весь предшествующий исторический и социальный опыт народа. Эмоционально приподнятой атмосфере начала 1990-х он находит параллель в собственной биографии и в биографии страны. «Я <…> помню два ослепительных равнопраздничных мига: утренний час 9 мая 1945-го — возле заводской проходной в Воткинске и полуночный — в ночь на 20 августа 91-го у Белого дома», — пишет он в статье, посвященной памяти Б.А.Слуцкого.

Преходящесть исторических эпох вызывает у Н.Злотникова сложное неоднозначное чувство. Сознание быстротечности времени окрашивает текст печальной эмоцией. «Наше время уходит», — констатирует он в статье о Б.Слуцком. «Как быстро уходит мое время!» — восклицает в статье о Б.Полевом. И ностальгической интонацией наполняет статью, посвященную детской поре: «Той жизни, о которой речь в этой книге, давно уже нет».

Произнося «мое время», Н.Злотников имеет в виду историческую эпоху, которая взрастила поколение людей, чье детство пресеклось войной и кто стал свидетелем народного подвига, а потом вместе со страной переживал свержение «культа», опьянение «оттепелью» и отчаяние «застоя». Все эти события для «шестидесятников» обернулись, с его точки зрения, «избытком впечатлений», поэтому именно им необходимо «по-бурлацки тащить баржу воспоминаний». Свою задачу Н.Злотников квалифицирует как «скромную»: «Скромная задача этих строк — напомнить о художнике, слово которого насущно», — пишет он в очерке о Н.Н.Ушакове. На самом деле Н.Злотников совершает благородный и общественно значимый поступок: он вводит в культурную ситуацию рубежа 1980—90-х годов те имена, которые вполне мог поглотить бурлящий поток исторических перемен с его приверженностью к скорым однозначным оценкам. А потому замалчиваемые в годы культа и застоя художники могли сменить и отодвинуть в небытие тех, кто честно трудился на ниве слова, не стремясь демонстрировать через творчество свою политическую окраску.

Героями очерков, собранных в книгу, являются люди разных поколений. Это духовные учителя Н.Злотникова и шире — «шестидесятники», носители классической культурной традиции, для которых «красота потребна как первичное воплощение сердечной правоты» (Н.Ушаков). Это те, кто выразил в слове гражданское и нравственное чувство человека, пережившего со своей страной трагические события первой половины ХХ века (Л.Мартынов, В.Шаламов, Б.Полевой, Б.Слуцкий, Ю.Нагибин, Л.Титова). Это друзья — люди немногим постарше Н.Злотникова, его сверстники или же младшие современники (Б.Окуджава, С.Дрофенко, Ф.Васильев, Ф.Горенштейн, А.Боровик, С.Липкин, И.Лисянская). Всех их, помимо благодарной памяти автора очерков, объединяет, возможно, не осознаваемое ими самими участие в формировании его личности. Они участвовали в закладке здания его профессиональной судьбы — заботились не только об устройстве на работу или о месте, которое займет их подопечный в поэтической среде (например, Н.Ушаков, провожая в столицу, снабдил Н.Злотникова несколькими рекомендательными письмами), но и о качествах, составляющих в нем художника — существо особой природы.

Какими свойствами должен обладать поэт? Не ставя прямо данного вопроса, Н.Злотников тем не менее на него отвечает почти в каждом из очерков, вошедших в книгу. «Поэт — всегда летописец», — сформулирует он в статье «Поэзия и духовность». «Подвижничество поэта нуждается в отваге и самоотречении, оно сродни задаче Творца», — продолжит далее автор статьи свои рассуждения. Судьбы художников — героев очерков как раз и являют собою образец подвижничества. Н.Злотников останавливает внимание читателя на их портретах. Даже во внешности проявлены черты избранничества. Приведем несколько примеров. Об Ушакове сказано: «Николай Николаевич был очень красив физически, высок, статен, с молодым добро-ироничным взглядом из-под быстро поседевших бровей». О другом поэте читаем: «Окуджаве был присущ врожденный аристократизм. Скромные рубашки и пиджаки я воспринимал на нем как рыцарские доспехи». А лицо Б.Полевого, о котором Злотников не мог сказать, чтобы оно было красиво, притягивало его к себе тем, что «дышало силой и добротой». Внешность, как видим, являет портрет души того человека, которому она принадлежит. Для чего автору воспоминаний фиксировать внимание читателя на портретах своих героев? У поэта, считает Н.Злотников, особая судьба: «Поэт должен пройти испытание неизвестностью, которое порою сродни забвению». Это не только неизвестность молодого художника, который приходит в мир с первыми публикациями, это забвение художника в истории культуры, при смене социальных формаций и литературных эпох. «Легенда о граде Китеже, сгинувшем с глаз людских, в русской истории не случайна, и умереть ей не суждено», — убежден поэт. Перекликаясь в своих размышлениях с Л.Мартыновым, он не воспринимает забвение однозначно трагически. Поэты могут сказать о себе, что в истории культуры «…иногда мы будто умираем / И на мгновенье забывают нас». Однако концу свойственно продолжение: «Но / Между тем / Мы часто воскресаем…». Это воскресение осуществляется в слове другого поэта, в деле издателя или историка культуры. Портреты, созданные Н.Злотниковым в очерках, отвоевывают дорогих ему людей у небытия.

Поистине воскрешенным является имя Людмилы Титовой. Очерк о ней открывается строкой из одного стихотворения, которое свидетельствует о затерянности поэта в мире, о его сиротстве: «О, до чего же все-таки одна я…». И этот зов, посланный через слово наугад в пространство жизни, оказался чудесным образом услышанным. Н.Злотников в качестве сотрудника журнала «Юность» познакомился с ее рукописью, но увлекся стихами поэтессы и ее личностью уже не по службе — движение его сердца оказалось реакцией на человека родственной поэтической природы. Дважды судьба извлекла Л.Титову из дурной бесконечности будней. Первый раз, когда под впечатлением народной трагедии в военное лихолетье во вчерашней школьнице, не ведавшей о своем предначертании, пробудился поэт, и второй раз, уже за гранью жизненных сроков, когда этот поэт встретился со своим читателем. В очерке о Л.Титовой Н.Злотников формулирует мысль еще об одном признаке поэтической биографии: «Счастливых в этом мире нет». Поэт не измеряется привычными для человека представлениями о счастье. Судьба Л.Титовой — это путь утрат, это череда не состоявшихся событий — разлука с родителями, любимым человеком, читателями. Завершая описание утрат, пережитых поэтессой, Н.Злотников пишет: «Смерть пришла к ней раньше, чем читатели». Одна эта фраза равняется биографии, заключает в себе трагедию человеческой жизни. Но эта трагедия разрешается в бесконечности культурного существования. Слово произнесенное обладает энергией воскрешения.

Дар слова для Н.Злотникова обладает особой ценностью. Он умеет слышать и различать истинное слово в потоке культурных явлений. Так через откровения языка обнажает он смысл поэтического наследия Н.Ушакова, Л.Мартынова, Б.Слуцкого. Останавливая внимание читателя на творчестве этих художников, Н.Злотников показывает, что дело не только в красоте изречения или в зорком взгляде художника, способном в обыденности выхватить глазом нетленное, нестертое, редкостное. Отмечая всё это как свойства настоящей литературы, он задается более общим вопросом: почему люди вообще читают стихи? Ответ на этот вопрос помогла ему найти, в частности, поэзия Л.Мартынова. Но не только. Вывод Н.Злотникова неожидан и мудр. Он извлекается из того понимания художественного творчества, которое сложилось в русской культуре за последние два века ее существования. Чтение, как и творческий процесс, погружает человека в небытовую ситуацию, потому время и обстоятельства оказываются в момент чтения не властными над ним: «Читающий настоящие стихи проникается странной и тем не менее ни разу не поколебленною уверенностью, что, пока он читает, ничего плохого на свете произойти не может. Страницы любимых книг шелестят как индульгенции от беды».

Творчество понимается Н.Злотниковым шире, чем создание стихов. Постижение мира и людей — это тоже творческий процесс. Творчество интимно по своей природе. И потому человек в момент творчества оказывается всегда в забытьи и одиночестве. Благодать этого состояния открылась автору книги еще в детстве, когда жарким летним днем он неосознанно «ощутил сладость уединения на миру и близкое расположение некой власти, что способна соперничать со временем и лишает инстинкта самосохранения». Это и была испытанная впервые внеличная власть творчества. Она-то и держит на земле того, кому выпало быть художником, прочнее и надежнее, чем того, кому случилось быть только человеком. Творчество и есть тот «слепой поводырь», который указывает путь художнику не в пространстве, а во времени, который помогает преодолевать бездорожье, кручи и бездны безвременья. И это существование в четвертом измерении осуществляется через слово. «Не знаю, в какую сторону оборотясь, мы говорим. Кому — наши слова?» — задается вопросом Н.Злотников, как до него и вместе с ним задавались этим же вопросом поэты. Но знать не обязательно. Выпущенное слово достигнет цели.