* * *
Юный фавн в голубых и уже потрепанных джинсах,
гранжеватого вида, курчавый, ленивый, стройный…
И невинная нимфа в шляпе и белом платье,
чисто дачная девушка, почти героиня Тургенева…
Во саду ли они, да нет, скорей в огороде,
где-то в грядках, где тень ищи — не найдешь,
да они и не ищут. А впрочем, что они ищут?
Полагают, что ягоды, — и клубника, на сердце похожая,
вдруг сжимается в пальцах — и на белом подоле пятно,
но не кровь еще, а всего лишь клубничный сок…
Покружилась пчела, села, оставила жало.
На изгибе руки оно — как иголка от шприца…
Жарко, жарко сегодня. И у фавна в кудрявых космах
пробиваются рожки — наверное, от жары.
А у нимфы видны мельчайшие капельки пота
по краям припухшей от жажды верхней губы.
В каждой капле влаги отражено томленье
этих взрослых, думающих, что они дети.
Но краснеть они не умеют и не хотят.
Голливуду не снилось такое смешенье стилей.
Декоратора нужно давно и прочно уволить.
Но ведь здесь, понимаете ли, не Фабрика Грез,
потому что здесь грезы в природе и в чистом виде,
здесь деревня с татарским названьем, забор и грядки…
То ли фавн, то ли ангел, то ли рокер-аристократ —
то ли бедная нимфа, то ли святая Лолита…
За стеклом золотого зноя они — наедине.
Электричество в воздухе. Жарко. Ближе и ближе…
Лишь ладонь — а ладонь дрожит — разделяет губы…
Разжимаются пальцы… Лишь стоп-кадр спасет от грозы.
* * *
…И когда я, бывало,
засыпала в руках у тебя,
так счастливо-устало,
уходя — уходила, любя,
в сны свои — далеко-далеко…
Возвращалась легко.
Возвращалась к тебе на плечо,
словно тихая птица.
Спи, мой милый, всё будет еще,
всё счастливо приснится…
Я зажмурюсь: не спишь? — горячо
на тебя мне смотреть. Так что спи,
закрывай свои серые очи,
дай дыханьем погладить ресницы…
Ночь не станет короче
из-за снов, что являются нам
и уводят куда-то
друг от друга… Так надо.
До утра потерпи:
сны не стоит делить пополам.
Но у снов, как у стран, есть границы,
есть свои «здесь» и «там».
Вот и встретимся мы на рассвете —
повзрослевшие дети…
* * *
Как солдаты второй мировой —
на фронт со школьной скамьи, —
Ты ушел на свою войну, солдатик любви.
Все мультфильмы, все игры на свете еще твои —
Только как в них играть, если руки уже в крови?..
Пусть пока лишь в своей — всё равно,
ибо кровь есть кровь:
И тебе убивать, и тебя… не убьют, зато
Ранят глубже, чем надо, чтобы постичь любовь,
Душу перелицуют, как шинель на пальто.
Да, мой милый, пожалуйста, ты приходи с войны,
И не плачь по ночам, и смотри прекрасные сны,
И лови авантюры, и играй сам в себя со мной,
Тоже раненной этой твоей высокой войной…
Я сказала: «Спасибо за всё. Я тобой горжусь».
Ты ответил: «Теперь я никуда не гожусь».
Я хотела съязвить, но не повернулся язык —
Да в груди повернулось сердце на горький крик:
Что же сделали там они, на войне, с тобой?!
Что мне сделать, чтоб ты почувствовал: ты живой!..
Как ты смеешь вот так говорить о себе сейчас!..
…Я молчу. Ибо сказано мне, что окончен бой.
Миру мир. Не оставь нас, Боже, оставь нам — нас…