РОДНИКОВАЯ СТОЛИЦА

 

Маргарита КАЛЯКИНА

г. Пужеч, Ивановская область

 

Яблоки

 

А за окошком яблоки стучат —

Всю ночь роняют ветви яблонь бремя.

И ловит слух, куда летят примерно

И больно бьют румяные бока.

 

Вот в бочку плюхнулись, плеснув водой,

А вот в кусты под глуховатый шорох

(Какой-то там послышался вдруг всполох),

На стол фанерный — гулкой чередой.

 

Под валерьяною наверняка

Вдруг взвизгнула испуганная кошка —

И ей досталось, видимо, немножко

Отведать яблочного тумака.

 

Не спится. Яблок стук сведет с ума.

О, яблоки, — плод первого раздора!

Всё падают без всякого разбора,

И кажется, в ушибах я сама.

 

Поездом в Ижевск

 

Люблю я песню поездов

Ритмично-монотонную.

А память полнится ездой

В ночь беспокойно-темную.

 

Когда на запасном пути

Вагоны долго дергают,

Приказ диспетчеров летит

Скороговоркой строгою,

 

И поездные мастера

(Как будто гвозди в ухо мне)

По башмакам и буферам

Вагонов с лязгом бухают.

 

Вагоны загнаны в тупик,

И словно здесь навечно мы.

Закроет тамбур проводник

До скорого, до встречного.

 

И водрузится тишина…

Посапыванья сонные.

На спор с прожектором луна

Сверлит стекло оконное.

 

Не спится. Мысли вразнобой

О самом разном мечутся.

И пассажиры меж собой

В купе соседнем шепчутся.

 

Гудок осипший просвистит,

В ответ басистый рявкает.

Вокзальный рупор известит

Полудремотной шавкою.

 

Наш скорый поезд из Москвы

Под фирменным названием.

К нему подцепимся и мы,

Отбывши «наказание».

 

Прощай, полночный Арзамас, —

Стоянка тупиковая.

Везет удмуртский «Италмас»

В столицу родниковую.

 

Лунная тишина

 

Вокруг такая тишина,

Как будто ты один на свете.

Зеленоватая луна

Печальным ликом в окна светит.

 

Такое чувство — ты один,

И никаких цивилизаций,

И никаких лихих годин,

Ни войн, ни распрей, ни оваций,

 

Ни шума тысячной толпы,

Ни смех, ни песня не тревожат…

Ни беготни, ни суеты…

Ни хлам, ни всякая там пожить.

 

Ни холода и ни огня.

Душа чиста, как снег в ладошке.

И даже словно нет меня,

Лишь лунный свет в моем окошке.

 

Рассвет

 

Как просыпаюсь — и окну,

Любуюсь Волгой.

И насмотреться не могу

Я долго, долго.

 

А между небом и водой,

Стирая грани,

Туман плывет, как лунь седой,

В прохладной рани.

 

Вдруг в сизом мареве, вдали,

Пылая жаром,

Встает рассвет из-под земли

Пурпурным шаром.

 

И, поднимаясь в высоту,

Меняет лики.

Постигнуть эту красоту

Есть дар великий.

 

 

Анна Кастильо

13 лет, шк. № 56 г. Ижевска

 

* * *

Вечность — это дорога

Неизвестно куда.

Может, до звезд.

Или — до Бога?

По ней все идут куда-то

Вперед и вперед

Без возврата.

Сначала — в звериных шкурах,

Позже — летят в самолетах.

Кто-то смеется,

Другие хмуро

Ругаются на поворотах…

Вокруг умирают царства

И взлетают ракеты…

От вечности нет лекарства,

И от дороги — нету.

 

* * *

Скучающий над шахматами

Воланд

высокомерен, одинок,

печален.

Ему знакомо всё —

огонь и холод,

и смерть, и боль,

и вечное молчанье.

Еще ему знакомо удивленье

перед любовью,

робкой и всесильной,

знакома вечность —

словно боль в колене,

перед которой

всё могущество бессильно.

Немного мази —

боль утихнет вскоре.

Измученной, но гордой

Маргарите

приснится море

или дом у моря,

где Мастер пишет

и окно открыто.

 

* * *

В раковине — маленькое море:

Ветер, шум прибоя, крики чаек.

В раковине маленькое море,

Что так часто снится мне ночами.

Маленькое море — это звезды

В глубине прозрачной меж камнями.

Маленькое море — это воздух,

Он соленый и избит штормами.

Маяки. Кораллы и медузы.

И закаты над песчаным пляжем.

Маленькое море — там, в ракушке,

Заблудившись, синий ветер пляшет.

 

Тадж-Махал

 

Любовь бывает вечной,

но не жизнь.

И две плиты под куполом

огромным,

То розовым, то белым,

то зеленым,

А мимо жизнь,

как Джамна,

вдаль бежит.

Безумным сыном продана ограда —

ведь золото, оно всегда в цене.

«Любовь — была. А жить сегодня надо».

Его не помнят. Сгинул на войне.

Но — облаком — над сурами Корана

(века и войны — это чепуха)

тот купол —

над плитою

Шах-Джахана

И над плитой его —

Мумтаз-Махал.

 

Венеция

 

Над черным шелком воды

мосты — как веера.

Черное кружево

на алом шелке заката.

Парча карнавала,

который закончился

только вчера,

фольгой шоколадной

заброшена в угол

и смята.

На небе из синего бархата —

стразы и бисер звезд

и золотая пряжка луны

у самого края.

Последний серебряный ангел

ни от кого не скрывает слез —

вода каналов их,

словно грим с лица,

смывает…

Утренним солнцем

наполняются, как водой,

высокие окна.

Заплещутся рыбками блики.

Зашелестит вода

о борта гондол,

город покажется древней

прекрасной книгой,

где всё это было:

маски и веера,

злодеи, шпаги,

красавицы и арлекины

на карнавале,

который закончился только вчера

и был нарисован кем-то

на темной гравюре старинной.

 

 

Владимир КЛЮЧНИКОВ

пос. Кизнер, Удмуртия

 

Весна

 

Лунный паводок цедит плетень.

Снова ночь соловьями смята.

Залила полдеревни сирень,

И еще половину — мята.

 

Дрожь и шепот, сиянье очей,

Где-то пес взбрехнул виновато,

Да баюкает ивы ручей,

Да петух проорал диковато.

 

Ночь

 

Заблудилась ночь в лугах туманных,

Отгорланив, дрыхнут петухи,

За околицей, в лугах дурманных

Жгут костры в ночное пастухи.

 

По-кошачьи месяц выгнул спину.

Дремлет завалившийся плетень.

В ручейке вода полощет тину

И рябины призрачную тень.

Бабье летоtc “Бабье лето”

 

Над деревней клин за клином

Правят гуси в край чужой.

От костра за ветхим тыном

Пахнет жженою ботвой.

 

Бьет земной поклон калина,

Ощетинились поля,

Чудной пряжей паутина

Подлатала тополя.

 

Примеряет саван иней

Над пожухшею травой,

И сверкает льдинкой синей

След, заполненный водой.

 

Всё проходит, блекнут краски,

Бабье лето не сезон.

Нерастраченные ласки

Не заменит дивный сон.

 

Осень

 

Улетает лето косяками,

Муха полусонная жужжит,

Отчий край придавлен облаками,

И осинник, вымокнув, дрожит.

 

Что могло, но не случилось с нами?

Отчего устало никнет бровь?

Я, как листья, растерял с годами

Веру, и надежду, и любовь.

 

 

Елена Никольская

г. Москва

 

Летняя зарисовка

 

На поляне лесной прилягу,

Кружевною укроюсь тенью,

Захмелею от запахов ягод

И усну в звуках птичьего пенья.

 

В небесах, высоко над землею,

Легкий планер неспешно кружится,

Виражи ворожит надо мною

И воркует серебряной птицей…

 

Солнце светит на всем белом свете,

И кузнечик стрекочет стаккато,

А полуденный ласковый ветер

Песни эти уносит куда-то…

 

И приснится мне что-нибудь легкое,

Беззаботное и беспечное,

Детство милое и далекое

Или юность, как сон, быстротечная,

Сад люпиновый, куст жасминовый,

Соловьиная трель осторожная,

И закат, как румянец, малиновый,

И мечта о любви невозможная…

 

* * *

Как ночь тиха… Как мало звуков…

И каждый звук имеет смысл…

Вот кот на крыше замяукал

И спрыгнул с крыши на карниз.

 

Машина с шумом набежала

И так же быстро унеслась,

Как будто ей неловко стало,

За то, что в сон мой ворвалась.

 

Четыре сорок… Скоро утро…

Небес сапфировый кристалл,

Покрытый тонкой звездной пудрой,

Еще чуть-чуть светлее стал.

 

И птичка тотчас оживилась,

Слегка скрипучим голоском

Запела… Тишина разбилась…

Запахло кофе с молоком,

 

И кто-то легкою походкой

Уже куда-то побежал…

А ночь была такой короткой,

Для тех, кто эту ночь не спал.

 

 

Владимир Плесов

Калужская обл.

 

* * *

Колокольни, словно ели,

Над деревнями взлетели.

Был народ, была забота,

Несуетная работа.

Помолясь, брались за дело —

Ряд за рядом рос умело.

Буквы луковки венчали —

Мастера «озорничали».

Золотили куполочки,

А носили — лапоточки.

 

* * *

Встану утром — трын-трава,

Колуном колю дрова.

 

Елку — в щелку, сосну — в сук,

Толстый комель — на испуг.

 

Замечательное дело.

И еда уже поспела.

Мать зовет меня в окно.

Только мамы нет давно…

 

* * *

Прилетай ко мне, сорока,

Вот сейчас, не по весне,

Из-за леса, из далека

С чудной зеленью в хвосте.

 

Сплетен мне твоих не надо,

Я их слушать не берусь.

Посиди на камне рядом

И скажи — ну как там Русь?

 

Есть ли в поле лен, пшеница,

Есть ли молодец с косой?

Есть колодец, где напиться

Родниковою водой?

 

Есть ли дух, что Русью пахнет,

Есть ли правда, как стена?

Есть ли девица, что чахнет

У раскрытого окна?

 

Или всё уже забыто,

Заросло полынь-травой?

Или всё уже пропито

Непонятною душой?..

 

Непонятною до боли —

Не чужим, самим себе.

Выйти б миром в чисто поле

В мирно время, не в беде.

 

Поглядеть в глаза друг друга,

Вынуть камень с под рубах…

Приноси скорей, подруга,

Добры вести на крылах.

 

* * *

Забредшие в воду коровы,

Петух на соседском дворе,

Собака, — все будьте здоровы!

Того пожелайте и мне.

 

Давайте жить мирно и дружно,

Давайте я вас покормлю.

А войны — кому это нужно?

Я сам ненавижу войну.

 

Их видел, на них не бывая,

Их помнил, не пережив их;

Россия — от края до края —

Бессчетно теряла своих.

 

Зачем, почему — неизвестно,

Хотя оправдания есть.

О сколько же тысяч безвестных —

Бессчетно, несчетно, не счесть! —

Погибло, страну защищая,

В своем и в заморском огне.

Была б моя бабка живая,

Она бы поведала мне,

 

Как горек бывает вкус хлеба,

Как мерзостен вражеский дом;

Поэтому тянет из хлева

Так вкусно парным молоком.

 

Так гордо петух петушится,

Так просит собака поесть.

Давайте же, братцы, не биться

Хотя б меж собою. Вот здесь.

 

* * *

Лает вечером собака,

Лает так, что нету мочи;

Не грабители, не драка,

Может, кушать просто хочет.

 

Может, темною порою

Померещилось чего-то.

Я тихонько дверь открою

И спрошу ее: «Чего ты?»

 

И собака замолкает,

Слыша голос человечий;

Ей, собаке, не хватает

Пусть чужой, но доброй речи.

 

Ведь она живая тоже,

И ее терзает что-то,

Но никто помочь не может

Или просто неохота.

 

А ведь надо только крохи,

Только чуточку вниманья.

Засыпаю, как под вздохи,

Ветряные завыванья.

 

* * *

После холода — тепло,

Снега жалкие остатки,

На дорожки натекло,

Обнажились снова грядки.

 

Так и кажется, что грач

Прилетит сейчас с весною,

Черный-черный, будто квач,

Пашню вымажет собою.

 

Почки станут набухать,

Лопнув прищуром змеиным;

Речки станут распухать,

Подбираясь к луговинам.

 

Ветка щелкнет в тишине,

Замычит телок спросонок,

И над полем, в вышине,

Затрепещет жаворонок.

 

* * *

Прилетел зеленый дятел,

Сел на дом и стал стучать.

Тут уж рвется рифма — «спятил»…

Но нельзя всё повторять!..

 

Дятел клювом дом проверил —

Где здоров он, где болит.

Дятел должен быть уверен,

Он как доктор Айболит.

 

У него в любое время

Инструменты под рукой.

Он займется — есть проблема? —

И березой, и сосной.

 

Ну а если надо — домом,

Надо тоже дом лечить.

Слышу в стуке столь знакомом:

Жить-жить-жить-жить, жить-жить- жить…

 

 

Юрий Таланкин

г. Ижевск

ветеран труда, почетный пенсионер Ижстали

 

* * *

Иду дорогой старших,

Как пули, дни летят.

Мне кажется, что павших

Глаза мне вслед глядят.

Глаза давно убитых

Под Брестом, под Москвой,

Землей сырой закрытых,

Зеленою травой…

Но видятся живыми,

Как будто наяву,

Такими молодыми…

А я за них живу.

 

* * *

Когда я устану, приду ночевать,

Не надо перины, не надо кровать.

Вы мне постелите бушлат на полу,

Я лягу и крепко, как в детстве, усну.

Усну и, быть может, увижу во сне

Живого отца, что погиб на войне.

И вспомню, как в детстве меня он ласкал —

Он нынче бы внукам опорою стал.

Но нет его рядом, лежит он в земле.

В братской могиле, в чужой стороне.