ИЗ СОЧИНЕНИЙ ШКОЛЬНИКОВ УДМУРТИИ —

УЧАСТНИКОВ КОНКУРСА «ЮНЫЙ ПАТРИОТ РОССИИ»,

ПОСВЯЩЕННОГО 60-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ

 

 

Иван Васильев,

ученик 9 класса Брызгаловской СОШ

(Вавожский р-н)

 

ГРОЗНОЕ ПЕКЛО ВОЙНЫ

 

В этом году наша страна празднует 60-летие Великой Победы в самой тяжелой и жестокой из всех войн, когда-либо пережитых нашей Родиной. И чем дальше эти события уходят в историю, тем величественнее предстают перед нами ратные подвиги тех, кто в годину испытаний отстоял право нашего народа на свободу и независимость.

Через грозное пекло войны прошли и чудом уцелели два близких мне человека — мой дед Пастухов Александр Михайлович и прадед Пастухов Михаил Петрович. К сожалению, их обоих уже нет в живых. Героем моего рассказа будет дедушка.

В августе 1925 года в семье Пастуховых произошло радостное событие: родился первый сын — Александр. Довольно рано он начал проявлять незаурядные способности. Почти самостоятельно, пользуясь учебниками и тетрадками старшей сестры, выучился читать и считать. Даже домашние задания умудрялся за сестру делать. Когда пришло время идти в школу, учитель определил его сразу во второй класс. Учеба давалась легко, семь классов школы пролетели незаметно. Успевал не только учиться, но и в колхозе поработать, и родителям по хозяйству помочь. В 15 лет сел за руль трактора. Только один год удалось проучиться в ремесленном училище в селе Сюмси соседнего района. И хотя успевал отлично, учебу пришлось бросить, так как за проживание и обучение нужно было платить, а денег в семье не было. На работу нигде не брали — лет недоставало. Пришлось пойти на хитрость — при получении документов изменить год рождения на 1924-й. Так мой дед разом стал на год старше. Но поработать толком тоже не успел — началась война.

В годы войны в Удмуртию эвакуировали многие стратегически важные объекты, в том числе шесть военно-учебных заведений из разных концов СССР. В одном из них — 3-м Ленинградском стрелково-снайперском училище, прибывшем в город Воткинск в августе 1941 года, обучался и получил военную специальность мой дед. Оттуда уже попал на фронт в июне 1943 года на знаменитую Курскую дугу, под Прохоровку, где получил свое боевое крещение.

Судьбы людские неисповедимы. В это же время на другом конце «дуги», у Понырей, воевал мой прадед — Михаил Петрович Пастухов, призванный на фронт с первых дней войны. Конечно, отец и сын здесь не встретились, как в кино. О том, что находятся совсем недалеко друг от друга, они узнали гораздо позже, уже после войны…

Дедушка не любил вспоминать и рассказывать о том времени — слишком тяжелы и трагичны были эти воспоминания. Он говорил, что их, курсантов, привезли целый эшелон в несколько тысяч человек. А через неделю боев на Курской дуге от необстрелянного неопытного пополнения остались единицы. А потом был Днепр, после форсирования которого деда ранило в руку. Он часто говорил, что, наверное, родился в рубашке. Дважды находился на волосок от смерти. Первый раз — когда, как командир пулеметного расчета, выбирал позицию для станкового пулемета. Немецкий снайпер поймал его на мушку, целясь прямо в голову, и только по счастливой случайности пуля пробила кисть руки, потому что дедушка прикрыл глаза от солнца, светившего прямо в лицо. Второй раз это случилось почти в конце войны, когда он скакал с заданием в соседнюю военную часть. В нескольких метрах от него разорвалась немецкая мина. Лошадь была убита наповал, а его самого взрывной волной отбросило в сторону. Очнулся в госпитале, шинель была разодрана в клочья, а сам дед пять месяцев был как глухонемой — фактически не слышал и говорить учился заново.

Мой дедушка был очень скромным и выдержанным по характеру человеком. Но когда он смотрел фильм по роману М.Шолохова «Они сражались за Родину», лицо его искажалось от боли, а на глаза наворачивались слезы. Особенное волнение вызывала у него сцена возвращения контуженного Николая Стрельцова из госпиталя в свою часть. «Правдивая книга и кино настоящее, прямо как в жизни было. Мало таких фильмов о войне…» — говорил дедушка.

Раньше я недоумевал, почему на многочисленные просьбы детей (а их у него было семеро) и внуков рассказать о войне дедушка обычно отмахивался и говорил: «Да не помню я ничего!» И только сейчас начинаю понимать: а может быть, и не хотел помнить? Хотел поскорее стереть из памяти те страшные дни…

Незадолго до смерти, словно чувствуя свою ответственность перед молодым поколением и что отпущенного ему жизнью времени почти не осталось, он согласился рассказать всё, что еще не стерлось временем из его памяти.

После госпиталя дедушкунаправляют в запасной полк, откуда он попадает в кавалерию, в знаменитый 1-й Краснознаменный кавалерийский корпус имени Доватора (благо, что пробита была левая рука, и шашку держать это не мешало).

Освободив территорию СССР, дедушка прошел через всю Восточную Европу, в том числе через Польшу, Чехословакию, Венгрию. Победу встретил в Германии, в городе Торгау на реке Эльбе, где они встретились с американцами в ходе объединения двух фронтов. Службу закончил в Иране осенью 1948 года.

За годы войны A.M.Пастухов был награжден медалями «За боевые заслуги», «За отвагу», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», а также двумя орденами Отечественной войны I и II степени.

Надо признать, что прошлое нашей Родины неоднозначно, сложно, в нем слились победы и неудачи, героическое и трагическое, большие надежды и разочарования, но при всем том это наше прошлое, и относиться к нему мы должны прежде всего с уважением.

 

 

Людмила Варнина,

ученица 10 класса СОШ № 1 г. Сарапула

 

ПАРТИЗАН

 

Многие писатели и поэты посвящали теме подвига советского народа в Великой Отечественной войне свои произведения. Среди прочитанных мною книг такие, как «Василий Теркин» A.T.Твардовского, «Живые и мертвые» К.Симонова, «А зори здесь тихие» Б.Васильева, «Обелиск» В.Быкова, «Звездопад» В.Астафьева и многие другие. Но о войне я знаю не только из книг. Каждый год 9 мая наша семья вместе с другими родственниками направляется на кладбище в поселке Первомайском Киясовского района, чтобы поклониться могиле моего прадедушки Серафима Ивановича Макарова. Он защищал нашу Родину во время войны. О нем и о других моих родственниках этот рассказ.

Мой прадедушка Серафим Иванович, 1915 года рождения, прошел войну с первого и до последнего дня. 9 мая 1941 года он был призван в армию по мобилизации Киясовского РВК в 166-й стрелковый полк. Сначала помогал обучать молодых солдат, потому что имел опыт с финской войны. Но через некоторое время его отправили на Белорусский фронт. При отступлении наших войск Серафим Иванович был ранен в правую ногу. Ни о каком госпитале не могло быть и речи, так как немцы окружали и нужно было выбираться  к своим. Санитар быстро наложил две дощечки на ногу и перебинтовал. Раненый прадедушка со своими товарищами стал уходить в лес.

Выбирались из окружения небольшими группами, кто как мог. Прадедушка оказался вдвоем с одним из земляков. Питались чем придется и что найдут — картошкой, горохом, один раз ели даже падаль. Измученные, голодные они боялись выйти из леса и подойти близко к какому-нибудь селению, потому что не знали, где немцы. Один раз, наблюдая за хутором, они увидели, что оттуда вышел мужчина с косой на плече и направляется в их сторону. Когда он приблизился к лесу, прадедушка вышел из-за кустов и спросил, есть ли поблизости немцы. К счастью, немцев на хуторе не оказалось, а мужчина отдал им краюшку хлеба и сало, пообещав принести еще еды. Они долго ждали его, опасаясь, как бы с ним не пришли немцы. Поэтому поменяли место своего нахождения и отошли вглубь леса. Мужчина сдержал слово и пришел в назначенное место. По условному свисту Серафим Иванович вышел из леса, но с другой стороны и не один. Мужчина сначала испугался, но потом узнал прадедушку и отдал еду. Они с другом попросили провести их к партизанам. Мужчина отвел их сначала на другой хутор, и некоторое время они прятались у местных жителей, а затем их отправили в партизанский отряд.

С 23 сентября 1942-го по 1 июля 1944-го Серафим Иванович воевал в партизанском отряде «Мститель» в бригаде «Народный мститель» командиром отделения.

По документальным источникам, в Белоруссии гитлеровцы уничтожили свыше 2 миллионов 230 тысяч человек, или четвертую часть населения республики. Оккупанты сожгли и разорили свыше 200 городов, населенных пунктов, рабочих поселков, 9 тысяч 200 сел и деревень, три четверти промышленных зданий, производственных сооружений.

Отряд «Мститель», не жалея сил, боролся с немцами. На каждого партизана заводился лист учета, где записывались все факты участия в партизанской войне: уничтожение моста, вагона и т. д. К высокой награде представляли тех, кто уничтожил до 30 объектов с живой силой.

С каждым днем становилось всё труднее — немцы тоже многому учились у партизан. Если в первые годы войны пробраться к железной дороге не составляло большого труда — можно было спрятаться в кустах, то к середине войны вдоль дорог вся растительность была вырублена на глубину 15—20 метров. Немцы стали проверять железнодорожное полотно прогоном пустого эшелона, который партизаны прозвали «кукушкой». Если «кукушка» прошла и не взорвалась, они отправляли вслед нужный им поезд. Партизанам приходилось минировать железную дорогу за минимальное время. Не все возвращались с задания. Но борьба с немцами продолжалась.

С приходом весны немцы прочесывали леса. Становились в цепочку через два метра друг от друга и шли с автоматами наперевес, уничтожали всё на своем пути. Партизанам приходилось прятаться и уходить в болота. Через болото обычно вел проводник, но многие погибали. Наступил не на ту кочку — и нет человека. После зачистки немцы оставляли «кукушек» — солдат, которые забирались на деревья с запасом еды, питья и оружия и высматривали партизан. Партизаны, в свою очередь, научились выслеживать «кукушек», уничтожали их, очищали территорию и возвращались из болот назад. Борьба продолжалась.

Огромной радостью для партизан были вести с «большой земли». Вот показались в небе два самолета, сделали несколько осторожных кругов и приземлились на просторной и пустынной лесной поляне, окруженной со всех сторон высокими елями. Пустынной — это только кажется. Из глубины леса наблюдают десятки настороженных, внимательных глаз, за кустами чувствуется шевеление, спрашивают пароль. И только после правильного отзыва звучит резкий свист, и лес оживает. Со всех сторон к самолетам бегут пестро одетые люди с винтовками и автоматами в руках, с гранатами, торчащими из карманов. Эти суровые, закаленные в битвах люди больше всего ждут новостей, свежих газет, тут же их развертывают, собираясь в небольшие группы возле тех, кто умеет читать. Самолеты нужны и чтобы срочно вывезти тяжело раненных людей, и чтобы отправить отчеты и другие документы о борьбе партизанского отряда.

Погрузка закончена, самолеты начинают набирать высоту и с приглушенными моторами, почти планируя, продолжают бесшумно скользить вперед. Им нужно незаметно перелететь через линию фронта. Но немцы их заметили, начался обстрел, ночь засверкала бисером трассирующих пуль. В небе взорвался один самолет. Другому удалось ускользнуть. Подбитый, он всё же дотянул до своих.

Как выяснилось позднее, взорвался самолет с командиром и важными документами, в том числе представлениями к награде. Поэтому многие из партизан так и не дождались своих наград. Возможно, моему прадедушке тоже дали бы тогда медаль. На его счету было 29 уничтоженных вражеских объектов.

Но люди в то время не думали о наградах, они мечтали об одном — быстрее освободить родную землю от оккупантов. Труднее всего было в зимнее время. Жили в землянках, было холодно, не хватало еды, но никто не падал духом. Часто, сидя у костра, пели любимые песни:

 

Вьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза,

И поет мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

 

Каждый мыслями был у себя дома и виделся со своими родными. А родные писали, что ждут не дождутся их возвращения и по мере своих сил помогают фронту.

Тем временем сын прадедушки, Анатолий (в начале войны ему было 7 лет), трудился в деревне Медвежье. Возил копны, по ночам пас лошадей, управлял конной жаткой. Три лошади впрягались в лобогрейку, и нужно было следить, чтоб они двигались одновременно. Труд был не из легких, но дедушка справлялся. А еще нужно было учиться и помогать матери по хозяйству. И всё это часто впроголодь.

В тылу было трудно, как и на фронте. Тыл помогал солдатам, чем мог. Сдавали мясо, молоко, хлеб. Часто матери со своими дочерьми засиживались допоздна за вязанием теплых вещей. А еще шили кисеты. Дочь Надя писала отцу: «Папа, я сшила два кисета, которые отправили солдатам, может быть, один получишь ты». Она гордилась тем, что как-то помогла фронту, а было ей всего 9 лет. Так росли дети войны. И отец тоже мог гордиться своими детьми.

После освобождения нашими войсками Белоруссии прадедушке предложили остаться работать в тылу, но он продолжил свой военный путь сапером в первой штурманской саперной бригаде, дошел до Восточной Пруссии, до Кенигсберга. В Восточной Пруссии шла жестокая борьба, требовавшая своеобразной тактики. Бои шли не только за населенные пункты, но иногда за отдельные имения, хутора, траншеи, дома.

Правительство отметило заслуги солдата-партизана Серафима Ивановича Макарова наградами: медалями «Партизану Отечественной войны» I степени и «За победу над Германией». Первой награждался начальствующий состав партизанских отрядов и организаторы партизанского движения за особые заслуги, за отвагу, геройство и выдающиеся успехи в партизанской борьбе за нашу советскую Родину в тылу немецко-фашистских захватчиков. Еще он был награжден медалью «За доблестный труд» и несколькими юбилейными медалями ко Дню Победы.

Не оставили без внимания и тех, кто помогал в тылу. В возрасте 13 лет моему дедушке Анатолию Серафимовичу Макарову, по указу Президиума Верховного Совета СССР, вручили медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». Есть у него и медали к юбилейным датам. Сейчас он имеет звание «Ветеран тыла и труда». Война оставила след не только в его памяти, но напоминает о себе тяжелыми болезнями.

Мы, внуки и правнуки, гордимся дедушкой и прадедушкой, низко кланяемся им и говорим: «Спасибо за мир, который вы нам подарили». А нашему поколению нужно позаботиться, чтобы не было больше войны.

 

 

Екатерина Емельянова,

ученица 10 класса Люкской СОШ

(Балезинский р-н)

 

МОЯ БАБУШКА

 

Я просыпаюсь от негромкого бабушкиного пения. Моя комната рядом с кухней. Оттуда доносится:

 

Ой, туманы мои, растуманы,

Ой, родные леса и поля,

Уходили в поход партизаны,

Уходили в поход на врага.

 

Это любимая бабушкина песня, и поет она ее раз в году. Сегодня 9 мая, День Победы. К пению бабушки присоединяются птички за окном, а березка, растущая около дома, тихо шелестит: «Вставай, соня, пора!»

Вскакиваю с постели и бегу на кухню, где хозяйничает яркое, ласковое майское солнышко. Стол весь заставлен стряпней: шанежками, пирожками. Как солдаты, выстроились в ряд вазочки с салатами. Бабушка обнимает меня и плачет. Она всегда плачет в этот день. Ставит на стол фотографии своих родителей и говорит: «Давай помянем, внученька». Наливает себе маленькую рюмку вина, а мне молока, и мы вспоминаем прадедушку.

Бабушка моя не была на фронте, ей было 10 лет, когда началась война. Но День Победы она считает своим праздником. Каждый год в этот день я пристаю к ней с вопросами: почему она плачет, почему всегда поет одну и ту же песню? Но она отговаривается: «Вырастешь — расскажу».

И вот мы сидим за столом, и неожиданно бабушка говорит: «Катюш, ты уже большая, сегодня я расскажу тебе, как мы жили в войну, и ты поймешь, отчего у меня слезы на глазах в этот день». Она опять заплакала, потом взяла платок, вытерла слезы и стала рассказывать.

— Когда началась война, я была еще маленькая, и мы не понимали, почему так суровы взрослые, почему в доме стало мало еды, но чувствовали, что пришла беда, горе…

25 июня отца призвали. Мама ходила вся заплаканная, собирала котомку, а отец возился по хозяйству, стараясь доделать незавершенную работу. Мы сидели с сестренкой дома, боялись идти играть: а вдруг отец уйдет без нас?!

Когда сборы были закончены, отец обнял нас, маму, сказал, чтоб мы слушались, помогали ей, и попросил не провожать его. «Лишние слезы не лейте. Скоро вернусь, мои дорогие», — вот последние слова отца, которые я запомнила на всю жизнь. С войны он не вернулся, похоронку мама получила в 1943 году.

Жизнь без отца была страшная: ни еды, ни одежды, ни тепла, ни света. Мы всё время хотели кушать, поэтому постоянно что-то жевали: то кисленку, то дикую редьку, ходили с черными зубами и губами от корней лопуха. Так вот и заглушали голод летом, а зимой все мысли были о еде. Когда собирались с ребятами играть, всегда обсуждали, кто и что ел до войны, а сосед Васька часто жалел: «Ох и дурак я был, когда ворчал на маму за один и тот же суп. Сейчас бы целый чугунок съел». Кое-как перезимовали. Хлеб кончился, овощи тоже, и наступил день, когда мама, кроме воды, ничего не могла дать нам на завтрак. Так и ушла на работу. Вечером вернулась веселая. Достает из ведра картошку, из которой почему-то сочится вода. Оказывается, по пути домой, мама зашла в огород и откопала несколько прошлогодних картофелин. «Сейчас, мои девочки, я покормлю вас», — приговаривала она, разминая в миске картошку, и, добавив горсточку отрубей, начала печь, по ее словам, драники. Запах по дому поплыл головокружительный.

Наевшись и запив ужин чаем из сушеного шиповника, мы легли спать. Но… Скоро заурчало в животе, начались боли, рвота, и так всю ночь. Фельдшера в нашей деревне не было, никто нам помочь не мог, но я скоро поправилась, а сестра долго была при смерти. Есть она уже ничего не хотела, лежала не просто бледная, а белая, и мы с мамой думали, что она скоро умрет. Целыми днями я сидела с Оленькой, пока мама была на работе. Сестра ничего не хотела, ничего не просила, а только иногда слабым голоском спрашивала: «Я умру, да?» Я плакала, не зная, как ее успокоить. По вечерам с Олей была мама, успокаивала и часто сама плакала, не зная, чем ее лечить. Целую неделю сестра была между жизнью и смертью, но однажды утром проснулась и как закричит: «Оля кушать хочет!» С этого дня она пошла на поправку. А ведь сколько страху натерпелись! Сейчас вспоминаю — сердце щемит, слезы сами катятся из глаз.

Когда Оля поправилась, я всё лето ходила с мамой на ферму, помогала ей, чем могла. Часто между дойками мы ходили в лес. Собирали всё, что находили: грибы, ягоды, травы. Я сильно уставала и по вечерам даже играть не хотелось.

Прошло лето, наступила осень, ненастная, пасмурная, с проливным мелким дождиком, из-за которого никогда не просыхала одежда, хлюпало в лаптях. Небо было затянуто серыми тяжелыми тучами, на улицу выходить не хотелось, но в школу всё равно бежали, потому что там кормили горячей похлебкой и было тепло от печки-буржуйки.

А чернила мы делали из сока свеклы. О-хо-хо, Катюш, ничего-то ты не видела, горя настоящего не знала. Вот рассказываю тебе и как будто снова всё это переживаю. Как тут не заплачешь? Ну ладно, слушай дальше. Не надоело еще?

Зимой люди посвободнее бывают. Закончив домашние дела, женщины по вечерам часто устраивали посиделки у кого-нибудь в доме. Приходили с рукоделием: шили, вязали, пряли, штопали, а мы, ребятишки, забирались на печку и слушали, как взрослые обсуждают деревенские новости, читают письма с фронта, плачут, утешают друг друга, делятся рецептами блюд, изобретенных не из любви к стряпне, а из нужды. Помню, соседка рассказывала, как она из сухой крапивы делала котлеты, добавив ложку муки с отрубями и чуть-чуть сала. А запомнилось мне это потому, что мама на следующий день приготовила эти «коклетки», как мы их называли. Ох и вкусно было! Сейчас и в рот взять не захочешь, а с голоду всё объедением казалось.

Посиделки длились весь вечер. Наговорившись, женщины часто пели. Была у меня кума Дуся. Некрасивая, толстая, а как заведет песню, красавицей становится. Высоким, чистым голосом начинала:

 

В низенькой светелке огонек горит,

Молодая пряха у окна сидит.

 

«Молода, красива, карие глаза», — тут же подхватывали женщины не очень стройно, но уже через мгновение слаженно пели, как у молодой пряхи «по плечам развита русая коса», как она «ласкает старика-вдовца».

Песни пели чаще русские, чем удмуртские. Забыла уж, как называются. Очень любили «По диким степям Забайкалья». Но когда заводили удмуртскую песню, все плакать начинали. То ли судьба у удмуртов такая тяжелая, то ли характер, только песни у нас чаще грустные, без слез петь их невозможно. Поешь и всё, бывало, выскажешь в песне: и грусть, и тоску, и беду, и радость. Легче становится на душе, когда поплачешь.

А один раз собрались мы так в конторе, чтобы сводку с фронта послушать. Радио ни у кого не было, только в конторе висела большая черная тарелка — теперь такого и не увидишь нигде. Послушали новости о боях «с переменным успехом», все, наверно, представляли своих на фронте, опять плакали, и вдруг стало тихо-тихо. Из репродуктора полилась музыка: и грозная, и печальная, и величественная, и сердце надрывающая: «Ой, туманы мои, растуманы…». В каждом сердце — женском, девичьем, даже ребячьем — нашла отклик эта песня. Вот с тех пор она и стала моей любимой, памятью о тех, кого уже нет с нами.

Моя мама и другие деревенские женщины не стреляли, в разведку не ходили, оружие не делали, но работали так, что памятник бы им поставить за их тяжкий труд. Катюш, а ведь подумай-ка, памятников погибшим много, но что-то я не припомню, чтоб тем, кто в тылу работал, где-нибудь памятник поставили. А их ведь тоже можно считать солдатами Победы.

Бабушка замолчала, задумалась. Я еще долго находилась под впечатлением ее рассказа, а бабушка плакала. Потом горько вздохнула и, давясь слезами, проговорила вдруг охрипшим голосом:

 

«Да разве об этом расскажешь,

В какие ты годы жила,

Какая безмерная тяжесть

На женские плечи легла».

 

Хочется добавить: и на детские.

 

 

Артур Винник,

ученик 9 класса СОШ № 18 г. Ижевска

 

СОЛДАТСКИЕ СУДЬБЫ

 

По-разному для людей начиналась война. В то воскресное утро 22 июня 1941 года ничто не омрачало жизни ижевчан. С пустыря на углу улиц Советской и Ленина (ныне Вадима Сивкова) доносился только веселый детский смех и звериный рык — здесь пятый день гастролировал зверинец. В парке шла традиционная эстафета. И вдруг всё оборвалось… Музыка, широко лившаяся из репродуктора, умолкла разом. Неожиданно и необратимо жизнь людей разрушила война.

Миллионы советских людей встали на защиту своей Родины. Очень часто мы слышим эту фразу. Никто не сомневается в ее истинности, в том, что каждый был готов встать на защиту Отечества. Но в то же время эти слова создают какой-то обобщенный образ — образ толпы. А ведь, как мне кажется, это не совсем верно. На защиту своей Родины встал Солдат. Солдат, чья судьба стала легендой, достойной славы и бессмертия. Солдат, чью жизнь трагически изменила война.

«Война — такое зло, что не бывает совсем не пострадавших от войны», — эти слова поэтессы Нины Стручковой еще раз напоминают нам о том, что война — это и смерть, и жестокость, и боль, и горе, и сиротство, и разруха, и голод, и скорбь. Именно поэтому наш долг — всегда помнить об этом. Помнить, что миллионы — это не просто цифры, это чья-то конкретная судьба. Судьба солдата, не вернувшегося с войны, который очень многое в своей жизни не успел: пожить, построить, полюбить…

Смерть за Родину уравняла всех, и нет здесь ни главных, ни второстепенных героев. Наверное, именно поэтому мне захотелось узнать о тех солдатах, чьи имена высечены на мемориальной доске памятника, который стоит рядом с моим домом. Мимо него я прохожу несколько раз в день. На памятнике надпись: «Солдатам-землякам, погибшим в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.». В списке двадцать человек. Двадцать фамилий. Но это не просто список — это двадцать солдатских судеб. Справедливо и правильно, что в честь защитников Родины во многих уголках нашей земли как дань памяти стоят памятники и обелиски. Но не менее важно, мне кажется, узнать о тех, в честь кого они стоят. Сделать так, чтобы памятники «заговорили», рассказали нам о тех, кто ушел защищать страну и не вернулся.

В нашем школьном музее собран материал об этих героях-земляках. С фотографии, бережно сохраненной сестрой солдата Любовью Ильиничной, на нас смотрит молодой красивый парень — Рожин Иван Ильич. Эта фотография — единственное, что осталось у родных от старшего брата. Да еще воспоминания о том, что Иван был отличным механизатором, мастером на все руки. К нему за советом приходили и более опытные люди, а вечерами он — лучший на деревне гармонист. «У нас в семье все играли на каких-либо инструментах, а на гармошке должны были уметь играть все, но лучше Ванюши никто не играл», — вспоминает Любовь Ильинична. Когда пришла повестка, Ивану Ильичу было всего восемнадцать лет. Директор совхоза предложил: «Ваня, я добьюсь, чтобы тебе дали бронь. Молод ты еще, да и такие руки нам здесь тоже нужны — солдат-то кормить надо. Кто хлеб убирать будет?» А Иван весело отвечал: «Да мы их, гадов, за четыре дня с земли русской выгоним и вернемся». Тогда многие считали, что война не будет долгой, что с врагом справятся быстро. И не знал тогда веселый русский парень Иван, что погибнет через год где-то под Вязьмой, а война продлится не четыре дня, а четыре года. И домой придет только сообщение о том, что Рожин Иван Ильич пропал без вести.

Пропавшим без вести считается еще один наш земляк — Габдулин Мазит Габдуллович. Было у матери три сына: Асаф, Мазит и Асхат. Трудно было вдове одной поднимать сыновей. Когда Мазиту исполнился двадцать один год, его призвали служить в Советскую армию (тогда на службу забирали в этом возрасте). Это было в 1939 году, а в 1941-м началась война. И не знала мать, что провожала сына не в армию служить, а на фронт. Татарский паренек в сорок втором прислал матери фотографию, на обратной стороне надпись: «На долгую память родной матери от сына Мазита. 12 августа 42 года». Пришло письмо без обратного адреса. Читала мать письмо, плакала и ругалась: «Да что за бестолковый такой, даже адреса обратного не напишет. А если что случится? Где я его найду?» И не нашла. Пришло извещение — пропал без вести. И сколько родные ни искали, не нашли своего брата.

Когда я смотрю на фотографии этих молодых парней, то мне вспоминаются строки: «Ах, война, что ты сделала, подлая». Эти парни многого не успели. Их судьбу прервала война. Мы даже не знаем, где они похоронены. «Пропал без вести» — эти слова постоянная боль родных. Вечная слава солдату, чья юная жизнь была прервана войной.

«О судьбе своего мужа я узнала от Григорьева Гриши», — так начинает свое воспоминание о солдате Алмазове Леониде Павловиче его жена Екатерина Васильевна. И передо мной еще одна солдатская судьба, даже не одна, а две.

Леонид Павлович до войны работал поваром в столовой, был коммунистом, по словам старожилов, очень ответственным человеком. В тот день из совхоза на фронт провожали своих мужей сразу четыре семьи — Алмазовы, Кулагины, Шустовы и Григорьевы. О судьбе своего мужа Екатерина Васильевна узнала от Григория Григорьева, который вернулся домой. Он рассказал, что почти сразу их состав попал под сильную бомбежку, многие погибли, а тех, кто остался жив, взяли в плен. Вспоминая об этом, солдат Григорьев сильно плакал, ругался, говорил, что фашисты — это настоящие злыдни. Однажды пленных выгнали из бараков, и в центре он увидел своего друга — земляка Леньку. Григорьев не знал, за что того выставили перед всеми. Он только предположил, что, вероятно, фашисты узнали, что Леонид Павлович был коммунистом. В руках фашисты держали длинные плетки, которыми стали избивать Алмазова. Вначале, как вспоминал Григорьев, полетели обрывки одежды, потом кровь, стала сползать кожа. Было это очень страшно. И не только потому, что избиение было жестоким и убийственным, но и потому, что невозможность помочь доводила до отчаяния. «Нас было много, но мы были безоружными, против нас выставили собак и вооруженную охрану, и я стоял и смотрел, как убивают моего друга», — рассказывал вдове, словно оправдываясь, Григорьев, и била его сильная дрожь. После смерти Леонида Григорьев решил бежать. Он был уверен, что их всё равно всех убьют, так пусть это будет смерть мгновенная, при попытке к бегству. Но побег удался, он вернулся домой.

Сильное психологическое потрясение не прошло бесследно. После возвращения он стал крепко выпивать, часто ходил по совхозу, плача и ругаясь, вспоминая погибших друзей, а однажды убежал на речку и утопился…

 

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

 

Солдатские судьбы… Эти слова ассоциируются у меня со словами трагедия, скорбь, память.

Достойна вечной славы и солдатская судьба Шарипа Гаяновича Гаянова. О нем я узнал из рассказов его дочери Галии Шариповны, бережно сохранившей память о своем отце. Меня восхищают те люди, которые сумели сохранить и передать своим детям и внукам память о мужьях, отцах, братьях. Галия Шариповна рассказала нам, что ее отец получил повестку в декабре 1942 года. В течение одного месяца мобилизованные обучались стрелковому делу, а перед отправкой на фронт отец на один день был отпущен домой, чтобы проститься с семьей. В обмундирование входили и запасные портянки. Их отец оставил четырехлетнему сыну. При прощании, конечно, плакали, а младший брат, не понимая причины печали, вытирал слезы отцу и матери этими портянками и просил не плакать.

Далее Галия Шариповна вспоминает: «От отца пришло несколько коротких писем и открыток. В последнем письме от 12 января 1943 года сообщалось, что часть прибыла на место, находится в трех километрах от передовой. Отец погиб 3 февраля 1943 года в деревне Лазорево Ржевского района Калининградской области (ныне Тверская область). Мама овдовела, когда ей было всего 34 года, оставшись с детьми без средств, без образования, почти не зная русского языка. Для нас началось голодное сиротство. Только мать знает, чего ей стоило всех нас пятерых воспитать, вывести в люди. Это и о ней тоже поется в песне: “И можно прочитать по строкам синих вен, как ты жила и как детей растила”».

На 30-летие Победы в 1975 году Галия Шариповна вместе с сестрой и младшим братом ездили на могилу отца. Оказалось, что это братская могила в селе Полунино, где лежат останки десяти тысяч солдат и офицеров, погибших в боях в близлежащих селах. И таких могил в том районе много. В городе Ржеве военком им рассказал, что в тот год весна пришла рано, и выкопанные окопы сразу заливала вода. Бойцам негде было укрыться, на троих была одна винтовка, которая переходила от убитого к живому. Против танков были бутылки с горючей жидкостью. В то время под Ржевом погибли тысячи солдат и офицеров, потому что основные силы были брошены под Сталинград.

«Через месяц после смерти отца город Ржев был освобожден от немцев. Имя и фамилия отца занесены в Книгу Памяти, которая хранится у моих внуков, чтобы они знали, за что их прадед отдал свою жизнь». Галия Шариповна также бережно хранит и письма своего отца и читает их внукам.

Солдатские письма — это порой единственное, что осталось у родных от погибших на войне отцов, братьев, мужей. Но время неумолимо уничтожает то, что мы вовремя не оценили и не сохранили. Да и не всегда человек виноват в этом, иногда обстоятельства складываются так.

Сейчас очень жалеет о том, что не сохранились старые солдатские письма Вениамин Константинович Нобелев. Хотя прошло немало лет, он помнит своего отца — Константина Михайловича.

Его забрали в армию осенью 1941 года. В течение месяца обучали на территории парка имени Кирова. Вениамин Константинович ходил туда вместе с мамой, чтобы повидаться с отцом. Со стороны пруда был забор. Туда-то многие и выходили, чтобы повидаться с родными. «Перед отправкой на фронт, — вспоминает Вениамин Константинович, — отца отпустили проститься с семьей. Ночью я проснулся от голоса отца, он сидел за столом вместе с мамой. Затем простился с ней, со старшим братом, поцеловал меня и ушел. Больше я его не видел». А далее, видимо, были письма, о которых так сожалеет Вениамин Константинович. Он называет причины их утраты, но, я думаю, мы не вправе судить других. Содержание некоторых писем он помнит. Однажды в одном из писем Константин Михайлович писал, что был ранен в ноги и отправлен лечиться. Поезд проходил через Агрыз. Ему очень хотелось хоть на минуту попасть домой, ведь так близко было, но поезд отправился дальше. Одно письмо запомнилось особенно. В нем Константин Михайлович писал, что попал на Ленинградский фронт, что находятся в шестидесяти километрах от великого города. Местность была болотистая, они сидели в окопах и ждали немецкие танки. Его потрясло, что в небе было очень много воронья. Черные большие стаи летали над ними и громко кричали, словно знали, что скоро здесь будет много мертвых. После этого было еще одно письмо, последнее. А потом никаких известий они уже не получали. На все запросы ответ был один: «Пропал без вести».

К сожалению, именно таких записей больше всего мы встречаем и в Книге Памяти Удмуртской Республики, в которой собраны данные о солдатах-земляках, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. А мне очень запомнилась фраза, сказанная Марией Сергеевной Анисимовой (фамилия ее брата — на мемориальной доске памятника): «Мой брат считается пропавшим без вести, а я его считаю погибшим за Родину!» И когда я читаю похоронку, которую получила на своего мужа Валентина Семеновна Котова, то мне кажется, что такие вот документы нужно было послать в каждый дом, куда с войны не вернулся солдат: «Уважаемая Валентина Семеновна! На Ваше письмо отвечаю, что Ваш муж, Котов Виктор Александрович, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, погиб 8 апреля 1944 года». Я уверен, что таких слов заслуживают все солдаты, отдавшие свои жизни в боях за освобождение Родины от фашистских захватчиков.

В народе говорят: «Человек жив, пока о нем помнят». Так пусть живет память о моих земляках, в честь которых и стоит памятник напротив моего дома. Вспомнить всех поименно, кто пал на полях сражений Великой Отечественной войны, — наш долг. «Для славы мертвых нет» — эти слова, сказанные Анной Андреевной Ахматовой, должны в каждом из нас пробудить стремление узнать о павших как можно больше. За каждой строчкой — солдатская судьба. Для нас это святые судьбы. Свята их жизнь. Свята их смерть. Сохраним о них память.

 

 

Сергей Суворов,

ученик 9 класса Еловской СОШ

(Ярский р-н)

 

В ОККУПАЦИИ

 

Везде, где ступала нога фашистского солдата, совершались неслыханные по своей жестокости преступления, жертвами которых были мирные люди — старики, женщины, дети. Оккупировав летом 1941 года территорию Белоруссии, фашистские захватчики установили на белорусской земле так называемый «новый порядок» — режим террора, насилия и рабства.

Все тяготы жизни на оккупированной территории испытала на себе Анна Романовна Потемкина — единственный оставшийся в живых ветеран, проживающий в нашем селе.

Родом Анна Романовна из Белоруссии. Отец ее был плотником, мать заправляла делами дома. Семеро детей насчитывалось в семье, Анна была второй. Жили они рядом с военным городком, и мать частенько нанималась стирать: и солдатам хорошо, и дома на столе кусок хлеба.

Какое-то время они жили и в Польше, на станции Червоный Бор. Однажды прибежала мама домой и запричитала с порога:

— Ой, дети, война!

Погрузились они в эшелон, и повезли их на восток. Но немецкие самолеты, прорвавшиеся в тыл, разбомбили состав. Очень много людей погибло. Всё, что брали с собой, пропало. Оставшихся в живых собрали в ближайшей деревне, распределили по домам, в школу. Анна со старшей сестрой ходили просить милостыню, чтобы не умереть с голоду.

Начались облавы на молодежь, чтобы угнать в Германию. Пришли и в дом Анны.

— Где дочь? — спросили у матери.

— С корзиной в лес ушла, — ответила та.

А как только началась облава, мама спрятала дочь в подвале, присыпала сверху слоем картофеля. Не добившись ничего, немцы забрали мать в полицейский участок.

Анна с друзьями была вынуждена скрываться в лесу, искали партизан. Надо отметить, что в то время в лесу ходило много предателей, которые вынюхивали партизанские тропы и лагеря. Но посчастливилось Анне — наткнулась на партизанский патруль, который и привел ее в отряд. Стала она помощником повара, а в свободное время училась стрелять.

С продуктами было туго. Одеяла шили сами из тряпок. Не всегда можно было разжечь костер, чтобы обогреться. Долгое время не мылись, потому что и малой речушки рядом не было.

Позднее Анна Романовна стала ходить на серьезные задания, например, взрывать железную дорогу, по которой должен был пройти фашистский эшелон. Шли ночами по густому лесу, по болоту, проваливаясь по пояс в трясину, гимнастерки пропитывались солью от пота. До сих пор помнит она, как стреляли «катюши» — словно вихрь пролетал по вершинам деревьев. Когда освобождали деревни, в первую очередь искали более или менее целое строение, где можно было испечь хлеб.

Так с 1942 по 1944 год партизанила Анна Романовна. Об этом говорит ее медаль «Партизану Отечественной войны» II степени.

Анна Романовна приехала в наше село несколько лет назад вместе с мужем, тоже участником Великой Отечественной войны. Купили дом на краю села — мужа потянуло в родные края. Теперь Анна Романовна живет одна, муж умер. Нелегко пожилому человеку в деревне: надо позаботиться о заготовке дров, принести воды, расчистить от снега дорожку. Помощь оказывают соседи. Учащиеся нашей школы тоже не остаются в стороне: помогают помыть полы, занести дрова, сходить в магазин за продуктами.

Женщина и война… Кажется, что эти понятия несовместимы, но женщины в годы Великой Отечественной войны проявляли стойкость и мужество наравне с мужчинами и приближали победу. Свою лепту в это внесла и скромная, немногословная женщина Анна Романовна Потемкина.

 

 

Алена Ложкина,

ученица 8 класса Волковской СОШ

(Воткинский р-н)

 

ВОЕННОЕ ДЕТСТВО

 

Детство, полное забот и тяжелого труда. Детство без тех маленьких радостей, которые каждый день преподносит нам жизнь. Детство потерь и лишений. Детство, которое, мелькнув перед глазами, сразу же испарилось, превратившись во взрослую трудовую жизнь…

Когда я была маленькой, мой дедушка, Ложкин Леонид Иванович, часто рассказывал мне о своем детстве. Дедушки давно уже нет, а я всё еще помню, как он сразу мрачнел, когда рассказывал. Из веселого, статного он становился угрюмым, сутулым. Никогда не забуду его дрожащий голос. Никогда не забуду его рассказы…

— Детство… Да разве вообще это было детство?! Нет. Не было детства. Мне было около десяти лет, когда началась война. От спокойной и счастливой жизни не осталось и следа. Моего отца забрали в армию, моя мать пошла вместо него на завод, а нам с братьями и сестрой пришлось бросить школу и идти помогать ей. Каково было мое удивление, когда я в первый раз зашел в заводское здание: там не было ни одного мужчины! Только старики да женщины стояли за станками, а дети, начиная уже с пяти лет, помогали им.

Завод, на котором мы работали, до войны производил одежду и консервы. Когда началась война, пошив одежды заменили на производство оружия солдатам, а изготовление консервов оставили — их посылали нашим бойцам на фронт. Еще мы часто ходили работать в поле и на огороды. Мы помогали, как только могли. Это был наш маленький вклад в победу.

Все эти четыре года мы плохо одевались и жили впроголодь. Почти все продукты мы посылали на фронт. Ходили обычно босиком или обвязывали ноги тряпками. Когда одежда изнашивалась, ее перешивали на малышей, а нам обычно шили из мешковины. Я помню, какая радость была у детей, когда наступали праздники. Правда, подарков не было, но мы более или менее наедались. А на день рождения мать всегда старалась хоть что-нибудь найти и подарить мне. Я помню, как на двенадцатилетие она подарила мне старую отцовскую льняную рубашку, которую немного ушила. Моей радости не было предела! Весь день ходил я по двору и хвастался перед всеми.

Приходили извещения о смерти того или иного родственника, и каждый раз надежда таяла.

Однажды вечером, когда приехали с фронта за новой партией оружия и продуктов, привезли нашего отца. У него было сильное ранение в голову. Мы три дня заботились о нем как могли, но всё равно на четвертый день он умер. Я помню горестный плач матери, двух братьев и сестры. Помню, как в последний раз дотронулся до его руки. Помню, как его положили в самодельный гроб. Помню, как последняя горсть песка упала на крышку гроба, и я помню, как тихонько в тот момент угасла последняя искорка моей надежды…

После смерти отца прошел год. Год еще более тяжкого труда. На нашу деревню фашисты бросили бомбу. Почти полдеревни погибло. Это было ужасное зрелище. Я никогда не забуду отчаянный плач женщин и детей, израненных людей, кровавые останки погибших. Нашей семье повезло — дом стоял по другую сторону деревни, и нас бомба не задела.

Прошел еще примерно год. И вот однажды в деревню пришло известие, что наши победили. Это, наверно, был самый радостный день в моей жизни, день, когда я понял, что не зря жил все эти годы…

Так рассказывал мой дедушка о своем детстве, и слезы застилали его глаза. А я чувствовала комок горечи в горле. Я не хочу, чтобы дети — будущее нашей планеты — имели такое детство.

 

 

Вера Камашева,

ученица 9 класса Бабинской СОШ

(Завьяловский р-н)

 

ЮНОСТЬ КОМАНДИРА

 

Мой дедушка Степан Константинович Камашев был командиром партизанского отряда. Он удостоен правительственной награды — ордена «Отечественной войны» I степени. Посмертно. Но я бы хотела рассказать о его довоенной жизни, чтобы показать, как обыкновенный молодой парень стал настоящим патриотом и отличным командиром.

Родился Степан в 1920 году в деревне Ожмос (Бабино) Завьяловского района Удмуртской АССР в семье удмуртского крестьянина Константина Федоровича Камашева. Радость появления на свет долгожданного первенца была омрачена трагедией. Мать умерла от послеродовой горячки. Одновременно произошла трагедия в семье брата, Михаила Федоровича. Его жена Варвара Степановна родила ребенка, но он, как и двое предыдущих, умер в первую же неделю жизни. Убитые горем братья поговорили меж собой и решили осиротевшего младенца передать на кормление Варваре. Она стала не только кормилицей, но и матерью Степану.

Как и все крестьянские дети в удмуртских деревнях, Степан воспитывался в обстановке умеренной строгости и требовательности, рано приобщился к труду. Приемные родители души не чаяли в парнишке, он платил им взаимностью, хотя не забывал и родного отца. Частенько забегал к нему. Дома были расположены по соседству. Привязанность к родному отцу не ослабела и после его вторичной женитьбы. А когда родился брат Павлик, Степан стал его первым другом и защитником. Любил он и другого своего брата — Василия.

Семилетнюю школу Степан окончил в родной деревне. Родители и учителя не могли нарадоваться, видя исключительные способности и трудолюбие мальчика. В совершенстве изучил он русский язык, блестяще решал задачки, прочитал почти все книги из местной библиотеки.

Парня, ставшего вожаком сельской молодежи, обладающего хорошими организаторскими способностями, рекомендовали на учебу в город Ижевск — в совпартшколу.

В выходные дни Степан приходил домой, пешком вышагивая по тридцать пять километров. И сразу шел с друзьями в клуб. Для крепкого, выросшего в повседневном труде парня понятие усталость как будто не существовало. В каникулы он собирал вокруг себя молодежь не только своего села, но и окрестных деревень. Приходили юноши и девушки из села Бураново, что в семи километрах от Ожмоса, несмотря на лютый мороз или пургу, репетировали пьесы удмуртских драматургов. Режиссером был Степан. Одновременно он выступал и в роли артиста. Любил исполнять роль комдива Азина и других красных командиров. Зрителей в тесный зал клуба или школы набивалось до отказа. В однообразно текущей жизни удмуртской деревни эти постановки становились знаменательными событиями. Воспоминаний хватало на месяцы. Особенно людям нравилась игра Степана на гитаре. Молодежь тут же подхватывала сочиненные или переведенные им песни.

После окончания совпартшколы Степан был направлен на работу в Завьяловскую районную газету.

Частенько наведывался он домой. Однажды в школе увидел молоденькую учительницу, она ему очень понравилась. Галина Александровна Вдовина, направленная в 1940 году на работу в Бабинскую семилетнюю школу, знала его раньше как неистового и неугомонного общественника. Но впервые почувствовала на себе долгий взгляд Степана и поняла, что он ей небезразличен. Теплая волна радости и смущения охватила ее. Но для радости взаимного общения судьба выделила всего несколько дней. В октябре 1940 года Степану пришла повестка в армию. Провожали его всей округой. Были и песни, и слезы, и тревога. В Европе уже полыхала война. Службу Степан проходил в Западной Белоруссии в пограничном городе Августове, учился там в политшколе. Накануне войны получил звание младшего политрука и должность замполита роты, был принят кандидатом в члены ВКП(б). Но в мечтах о гражданской жизни видел себя всё же учителем. В письме брату Павлу написал просьбу: «Постарайся узнать адрес педагогического рабфака в городе Ижевске, если узнаешь, передай мне в письме».

Последнее письмо на родину написал 15 июня 1941 года, в котором сообщил: «На неделю выезжаю на полевые занятия. Потом всё подробно опишу». Но ровно через неделю началась война. И вплоть до 1977 года о Степане ничего не было известно.

В Бабино пришло письмо из далекой Белоруссии. В нем сообщалось, что Камашев Степан Константинович, командир одного из крупных партизанских отрядов, действовавших в годы войны в Барановичской области, погиб при выполнении боевого задания 7 июля 1943 года. Похоронен в селе Ятра. Отряд под его руководством разгромил два полицейских гарнизона, более десятка волостных управ. Командуя отрядом, Степан Константинович лично участвовал в десяти боях с фашистами, где уничтожил двадцать немцев и полицейских. Партизаны его отряда не раз совершали вылазки в Барановичи, где провели немало диверсионных актов. Под его руководством было спущено под откос три железнодорожных эшелона противника.

 

 

Ростислав Марчук,

ученик 10 класса Верхнепозимской СОШ

(Воткинский р-н)

 

ПОСЛЕВОЕННЫЙ НОВЫЙ ГОД

 

Много бед пришлось претерпеть людям в годы Великой Отечественной войны и после нее. Досталось не только взрослым, но и детям. Да, и дети стали жертвами той войны. Тысячи из них погибли под бомбежками и обстрелами, умерли от голода и холода в фашистских концентрационных лагерях. Сколько детей умерло в блокадном Ленинграде! Весь мир сегодня знает Таню Савичеву и ее дневник…

Миллионы детей, чудом выжившие в той бойне и оставшиеся без родителей, оказались в детских домах. В годы войны десятки их были созданы и в Удмуртии. В одном из таких прошли детские годы моего деда. Он часто рассказывал о том времени. Многие из его рассказов глубоко запали мне сердце.

Каждое лето к ним в детский дом приезжали бывшие воспитанники, и дед с остальными ребятами с нетерпением ждал своих старших товарищей, которые много рассказывали об Ижевске, о заводах, на которых они проходили производственную практику, об институтах.

Летом 1953 года в их группе появилась молоденькая и симпатичная воспитательница Ганя Игонина. Училась она в Удмуртском сельскохозяйственном институте. А поскольку дед был активным юннатом, то они быстро подружились. Когда заканчивался рабочий день Агафьи, они шли в сад и там прививали яблони, а также помидоры на картофель, цветы на подсолнечник. И вот чудо! На стебле картофеля цвели и завязывались помидоры, в пазухах листьев подсолнуха распускались цветы.

Однажды Ганя принесла в сад скрипку.

— Чего тебе сыграть, Коля? — спросила она моего деда. Тот растерялся. С классической музыкой он еще не был знаком, и ничего ему в голову не приходило.

— А ты можешь на скрипке сирену сыграть? — вдруг попросил дед.

— Сирену?! — удивилась Ганя. И пристально посмотрела на деда.

Она потрогала струны, подтянула одну из них, вторую. Вскинула скрипку к плечу и прижала ее подбородком. Раз провела смычком по струнам, другой раз. И вдруг в саду тонко и пронзительно завыла сирена. Самая настоящая сирена! Сирена, которую он слышал в жизни десятки раз, которая несколько лет назад заставляла его громко плакать и сильнее хвататься за платье или ноги мамы, бежать подальше от полотна железной дороги и падать на землю, утыкаясь в нее лицом, или спускаться в какие-то подвалы…

А сирена завывала и завывала под сенью яблонь и вишен детдомовского сада. Дед обхватил голову руками и уткнулся в колени Гани. В памяти воскресли картины недавнего прошлого.

Вокзал. Составы, составы, составы. Кругом военные. Гражданские люди с мешками, узлами. Все куда-то бегут, спешат. Раздаются гудки паровозов. Рельсы. И куда ни посмотришь, прямо между ними, рядом с ними, — везде забинтованные раненые. Они стонут, отчаянно кричат.

А вот другой вокзал. Вся вокзальная площадь забита людьми. Нескончаемые шеренги людей, и все они на коленях. То ли это репрессированные, то ли  пленные немцы. А вокруг солдаты с автоматами, осыпающие тех, кто на коленях, ударами прикладов.

Ему вспомнилась мама, работающая в госпитале. Он почему-то был всё время с ней. Может, ей некуда было его деть? Не с кем оставить?

Боже мой! Каких только раненых здесь не было! У одного нет нижней челюсти, половина лица закрыта черной повязкой. У другого нет обеих рук, у третьего — ног. Иногда раненые хотели его погладить, но он плакал и убегал к маме.

Он плакал, худенькие плечи вздрагивали. Мама обнимала его и успокаивала. Ее руки нежно гладили его льняные вихры.

Вот и сейчас он почувствовал эти руки.

— Коля, Коля, успокойся! — услышал он голос ма-мы. — Что с тобой?

Он вздрогнул. Это не голос мамы. Подняв голову, сквозь пелену слез увидел юное, загорелое лицо Гани.

Дед не стал рассказывать, отчего он заплакал. Но Ганя, понимая, на какие годы выпало его детство, вытерла ему слезы своим платочком и крепко обняла, как родная мать.

Детство — это особая пора. Многие впечатления детских лет остаются на всю жизнь, какими бы они ни были — радостными или печальными.

1946 год. Война осталась позади. Все готовятся к встрече первого послевоенного Нового года. Детский дом тоже. Все воспитанники с нетерпением ждут этот праздник, тем более что им сказали: приедут настоящие Дед Мороз и Снегурочка.

Ребята сходили в лес и выбрали самую пушистую елочку. Ее установили в главном зале, и, наряжая елку, каждый старался свою игрушку повесить на самое видное место. Все двоечники сразу подтянулись, неопрятные приводили себя в порядок, молчаливые разговорились, а болтуны, наоборот, притихли — все старались стать лучше. Вечерами учили стихи для Деда Мороза и мастерили маскарадные костюмы. Старшие помогали младшим: пришивали мишуру, вырезали и клеили маски и многое другое. Все хотели, чтобы этот Новый год был самым-самым!

Наступил долгожданный вечер. Елочка вся сверкала огоньками, отражающимися в огромных разноцветных шарах. А вокруг нее веселились радостные дети. Каких костюмов только не было: снежинки и зайчики, лисята и пираты, принцессы и короли… И вот пришел Дед Мороз со Снегурочка, а следом молодой стройный мужчина с баяном. И действительно, это были не привычные всем няня с поваром, а совсем незнакомые люди.

Все начали водить хороводы, рассказывать Деду Морозу стихи. Наверно, это был самый яркий и незабываемый Новый год.

И вдруг Дед Мороз упал. Баянист тут же подбежал к нему, и все увидели, что изо рта Деда Мороза бежит кровь. Его сразу увели.

На следующий день все узнали, что это были раненые из ижевского госпиталя. А через несколько дней того офицера, что был Дедом Морозом, похоронили недалеко от детского дома.

Когда летом дети пошли заранее выбирать елочку на следующий Новый год, то увидели совсем свежую могилку, еще не заросшую травой. Дед предложил:

— Давайте посадим здесь елочку.

Они выбрали самую маленькую, самую стройную и пушистую. И посадили ее у могилки.

Прошли годы. Дед вырос. Теперь он работает в редакции заводской газеты производственного объединения «Ижсталь». Вырастил двух детей. Радуется, глядя на внуков.

Но память о прошлом камнем лежит в его сердце. Будучи взрослым, дед ездил в те места, о которых рассказывал мне. Ходил на могилу офицера и не мог найти ее. На предполагаемом месте росло множество елок.

Я тоже был там. И знал, что где-то здесь покоится офицер, один из героев Великой Отечественной войны.